Драконов не кормить

Глава 2

Двадцатый день сезона сочных трав

Холмы Айялы заливает солнечный свет, в траве тарахтят кузнечики. Сладко-кисло пахнут созревающие ягоды палянии, едва уловимо несёт тиной: водоёмы этим летом всё мелеют.

Вдалеке, над северо-западными холмами, кувыркается в воздухе эфирная драконица Балита – взлетела размяться, высиживать яйца – дело утомительное.

В другом далеке, в юго-западной части Айялы, трое сподручников вразвалку идут к драконьему кладбищу с лопатами и небольшим свёртком, за ними нога за ногу идёт эфирный дракон Коголь, умеющий менять свойства материи.

На лужайке в центральной части, недалеко от пересыхающего озерца, собралось несколько ядовитых драконов – все, кому разрешено выходить в Айялу, и кого не увезли на какое-нибудь задание. У одного из них не хватает ступни задней лапы, у другого вырван кусок крыла.

– Расскажи о людских долинных селениях, Рратан, – просит Вронаан и по-собачьи опускает голову на вытянутые передние лапы.

Ядовитые драконы выглядят неуклюжими и неброскими: у них короткие шеи, массивные тела и лапы-раскоряки, серая чешуя с прозеленью и большие головы с квадратными челюстями. У старых драконов на хребтах вырастают длинные крючковатые наросты, и кажется, будто их спины скованы диковинными кольчугами. Миндалевидные глаза Вронаана подобны покрытой ряской воде: никогда не знаешь, что скрывается под слоем мутной зелени.

Его семейство перебирается поближе: все любят слушать истории Рратана, даже драконы, которые сами побывали в тех же самых местах. Рратан умеет видеть красоту в самых обычных вещах, и ещё он умеет заплетать слова уютными кружевами, из которых не хочется выбираться.

Илидор устроился за валуном поодаль, ему всё хорошо будет слышно.

Вообще-то золотой дракон шёл к озерцу, хотел отмыться от ночи в машинной, а эльфы какой-то кочерги закрыли все умывальни. Но искупаться он сможет и потом. Никогда не известно, что тебе пригодится в будущем, и Илидор предпочитал собирать всю информацию, до которой мог дотянуться. Он подслушивал, подглядывал, наблюдал открыто и задавал вопросы, старался быть сразу везде, желательно – оставаясь незамеченным. Другие драконы его сторонятся и недолюбливают, потому он не может быть невидимкой среди них, и ему совсем не нужна репутация дракона, которые всюду суёт свои уши и нос. Рратана же послушать всегда полезно, а ещё –интересно и приятно.

Илидор осторожно, не до конца, сжимает-разжимает кулак с окровавленными костяшками и морщится. Правая рука здорово опухла, особенно мизинец.

– В долинных селениях пахнет тёплой пылью, горькими травами и сладким молоком, – звучный голос Рратана накрывает поляну, как тяжёлый бархатный полог.

Илидор мог бы просто подойти к ядовитым драконам и слушать в открытую, но он не хочет, чтобы их косые взгляды кололи ему щёки, он хочет просто наслаждаться историями. Илидор закидывает руки за голову, ёрзает спиной на прогретом солнцем камне, пошире разбрасывает крылья плаща. После гулкой, холодной машинной, воняющей ужасом, Айяла особенно прекрасна.

– В этих селениях строят лёгкие деревянные дома на высоких подпорках, чтобы их не подтапливало по весне снегами, сходящими с гор. Горы в тех местах толстые и приземистые, грубо обтёсанные ветром и пылью.

Илидор никогда не бывал в людских долинных селениях Декстрина, и это несправедливо: мир так разнообразен и прекрасен, так интересен золотому дракону даже вне зависимости от того, собирается ли золотой дракон бежать! Илидор любопытен и обожает примерять на себя новые места, как иные любят примерять одежду. Донкернас давит на него своей малостью, как давит тесная рубашка, золотой дракон мечтает её сбросить и двигаться свободно.

Он так мало знает даже об Эльфиладоне, в который входят эльфские домены, что уж говорить о землях людей! Илидора иногда возят в людской Уррек, но из закрытой повозки многого не увидишь.

– Жители долинных селений загорелы и светлоглазы, они носят самые яркие одежды из тех, что мне доводилось видеть. Эти люди шутят, что в ярких одеждах труднее потеряться среди зелёных холмов, покрытых цветами, травами и коровьими стадами, а коровы у них сплошь бело-коричневые, чёрно-белые или бело-рыжие.

Вронаан, старейший из ядовитых драконов, закрывает глаза, подобные покрытой ряской воде, и слушает Рратана, чуть покачивая головой, словно сам себя убаюкивает. Вронаан никогда не покидает холмов Айялы. Он говорит, ему это ни к чему: Вронаан нелюбопытен, а если эльфам зачем-нибудь требуется использовать силу ядовитого дракона за пределами тюрьмы Донкернас – так всегда найдётся кто-нибудь помоложе, кто для этого подойдёт.

– Каждое утро, лишь солнце высушит росу на траве, жители долин выводят коровье стадо на выпас, и тогда зелёные холмы покрываются цветными пятнами, а мычание коров и пение людей заглушает жужжание пчёл, которых в тех краях великое множество. Пчёлы собирают нектар и делают мёд, а люди добавляют мёд в молоко, и оно становится сладким.

Многие драконы думают, что Вронаан, как и другие старейшие, остаются на месте лишь потому, что им слишком больно будет видеть этот большой, прекрасный и удивительный мир, которого они лишили своих потомков, не вовремя открыв рот. Но никто из драконов не винит своих старейших за то, что те дали эльфам роковое Слово. Двести лет назад драконам неоткуда было знать, что представляют собой эльфы, и никто не мог оценить их коварства.

Гномы, с которыми драконы знались под землёй, тоже были рождены от камня – они так же прямолинейны, как и драконы.

Считает ли Вронаан себя настолько виноватым, что даже теперь, спустя двести лет, не желает смотреть на мир, которого лишил своих потомков? Никто не знает. Никто никогда не посмел бы спросить об этом старейшего из ядовитых драконов, да тот бы и не ответил. Вронаан слушает истории о жизни за стенами Донкернаса. Вронаан не знает, доживёт ли до того времени, когда драконы снова станут свободными и смогут вольно выйти в тот мир, о котором говорит Рратан.

Но другие драконы наверняка доживут, и это понимание греет Вронаана. Ведь род эльфов когда-нибудь перестанет существовать, и драконы просто этого дождутся. Когда-то под землёй, в недрах Такарона, водились, к примеру, ядовитые четвероногие карлики-пахрейны – и где они теперь? Просто перестали быть.

Правда, к их исчезновению основательно приложили руку гномы…

Вронаан – один из пяти старейших драконов, которые закончили войну с гномами в подземье Такарона. От имени своих семейств заключили с гномами сделку-капитуляцию, получив от них разрешение уйти в надкаменный мир и дав гномскому королю Слово никогда не возвращаться в подземья.

Кто знает, что сказал им на это отец-Такарон.

Посчитал ли это предательством, вычеркнул ли из сердца драконов – первых своих детей, рождённых от камня, да и есть ли сердце у горной гряды?

А быть может, это Такарон и надоумил старейших драконов дать гномам Слово, чтобы закончить войну, чтобы спасти хотя бы оставшиеся пять семейств, хотя бы несколько десятков драконов из тысяч.

Не мог же Такарон просто обрушить себя на города гномов ради спасения драконов, в конце концов, гномы – тоже дети Такарона.

В солнечном мире старейшие драконы пяти оставшихся родов дали эльфам новое Слово – не понимая, что этим обрекают себя и своих потомков на почти безусловное подчинение эльфам и жизнь в тюрьме Донкернас.

Эльфы называли её изыскарием Донкернасского домена. Эльфы считали, что облагодетельствовали драконов, сделав их жизни осмысленными, подчинёнными науке и улучшению быта в Эльфиладоне. А если драконы брыкались – так это, по мнению эльфов, означало, что они драконы лишь условно разумны, а потому нуждаются в контроле и управлении.

И вот уже двести лет эльфы контролировали драконов и направляли их, изучали и использовали, а заодно богатели и усиливали влияние Донкернаса благодаря им.

Найти подземные воды, чтобы понять, где можно разбить новое поселение? Слышашие воду драконы сделают это легко, ну или не очень легко, если водные жилы под землёй окажутся вредными, однако драконы помогут.

Снизить преступность в своём домене? Многие буяны крепко задумаются о жизни после парочки показательных казней, когда дракон будет медленно выпаривать воду из тела разбойника. И плевать, что дракон не хочет этого делать.

Отравить воду в колодцах вражеских поселений или замков? Всё что вам требуется – это несколько подневольных ядовитых драконов и пара дней. А может быть, нужно выделить и извлечь яды из питья или еды, заботливо подсунутых каким-нибудь недотёпистым отравителем? О, просто водите за собой ядовитого дракона в человеческом облике. Правда, есть вероятность, что он позволит вас отравить и попытается сбежать, но кто говорил, что с драконами легко?

Организовать ледяные хранилища для продуктов, чтобы поселения в вашем домене запаслись едой впрок в тучное время? Может быть, пойти ещё немного дальше и продавать эти продукты другим доменам в голодные годы? А может быть, это будут те самые продукты, которые у других же доменов и скупили подчистую, вызвав голод?

Погрузить в сон эльфа, страдающего от боли, чтобы лекарь спокойно мог его обследовать, зашить рану, собрать по кусочкам разломанную кость? Хворые эльфы и люди даже не понимают, как сильно они бы помогли развитию медицины, если бы просто сидели спокойно и молча, ёрпыль им в захухру.

Сковать льдом реку, слишком бурную, чтобы можно было перебраться на другой берег иным способом, и никогда не замерзающую естественным путём? Очень любопытная возможность, когда на другой стороне – выход к месторождениям чего-нибудь полезного, до чего не смогут добраться другие эльфы или люди.

А ещё драконы умеют летать – значит, можно доставлять грузы в труднодоступные места, к примеру. Или, быть может, это значит, что ты первым окажешься там, где происходит что-нибудь важное, или куда сбежал кто-нибудь недальновидный. Правда, драконы слишком строптивы и пакостливы, чтобы постоянно использовать их в качестве грузовых и ездовых животных, потому грузы, бывает, оказываются испорченными, а наездники – изрядно потрёпанными, но ведь вам говорили, что с драконами не обязательно будет легко?

Зато можно проводить сколько угодно экспериментов с ядовитыми змеями, животными, растениями.

Можно наладить лечение сном – или пытки кошмарами. Или пытки льдом. Или…

Много, много чего можно сделать и многому научиться, если в твоём распоряжении – несколько десятков драконов пяти видов, которые только в редчайших случаях могут отказаться тебе помогать и ни в каких случаях не могут уйти в другое место. Или хотя бы безнаказанно оторвать тебе ногу.

За двести лет другие эльфы и люди из соседних земель, все эти существа, живущие кратко, привыкли считать, что Донкернас всегда был силён, важен и голосист.

На самом деле двести лет назад Донкернас являлся ничего не значащей территорией, у которой только и было, что несколько хиреющих городов, пара десятков вечно голодающих деревень, огромный ветшающий замок и чудесные холмы Айялы к северу от него да небольшая плантация деревьев мельроки, плоды которого используют как афродизиак.

За последние двести лет Донкернасом стали называть только замок и прилегающие к нему холмы, поскольку именно там поселили драконов – залог силы и процветания домена. А что домен – это не только замок, так об этом даже донкернасским эльфам уже требовалось напоминать специально.

– Долинные жители всё время поют, – продолжает Рратан, и Илидор за своим валуном улыбается. – Они поют, когда пасут коров, когда собирают хрустящие розовые яблоки в своих садах, когда вымешивают тесто для пряных пирогов. Когда собираются по вечерам на длинных лавках у домов, и женщины вышивают яркие одежды, а мужчины что-нибудь мастерят, детишки играют в прыгалки и камешки. И они поют песни, провожая день и готовясь встречать следующий.

Илидор тоже любит петь. В последнее время он всё чаще что-нибудь напевает – то себе под нос, сидя на валуне и покачивая ногой или валяясь в развилке дерева бубинга, а то и во весь голос, когда в облике дракона летает над холмами Айялы. Пожалуй, Илидору было бы хорошо там, в людских долинных селениях Декстрина.

– Мне нравится жизнь в долинах, – с едва уловимой грустью говорит Рратан. – От неё веет умиротворением и воодушевлением. Я бы хотел узнать её лучше, но разве они дадут на это время?.. А город Декстрин ещё интересней долин, хотя в городе мало кто поёт песни, и пахнет там вовсе не мёдом и не молоком. Но он яркий и шумный, от этого немного кружится голова после просторов и тишины долин, однако это приятное головокружение. Декстрин сбивает с толку, но туда хочется возвращаться. Дома там невысокие, серокаменные, и все – с двускатными черепичными крышами, а под крышами живут ласточки и воробьи. На рынки привозят диковины со всей округи, говорят, туда приходят даже гномы из Такарона…

Другие драконы в один голос ахают.

– И ты видел там гномов из Такарона? – Вронаан поднимает голову, ряска уходит из водоёмов его глаз, и в глубине вихрятся чёрные омуты, бездонные, жадные. – Видел диковины из такаронских недр? Ты должен был почувствовать их так, как если бы… Если бы…

Старейший из ядовитых драконов не договаривает, досадливо взрыкивает и мотает головой. Он не знает, как описать чувство близости Такарона дракону, который вылупился из яйца вдали от гор, породивших его вид.

– Я думаю, что нет, – ответил Рратан после недолгой паузы. – Никогда не ощущал ничего особенного в тех вещицах, которые продавали гномы в Декстрине. Я думаю, это были вершинники, из тех, которые навсегда уходят из гномского города Гимбла и теряют связь с камнем. Но Декстрин не становится от этого хуже! В харчевнях играют на лютнях и дудках, пекут хлеб с луком и делают к нему соус из кислых ягод…

Рратан ещё что-то говорит, но Илидор уже не слушает. Он задумчиво напевает себе под нос, разглядывает пушистое облако и прикидывает: как бы исхитриться попасть в Декстрин?

Людское поселение, крупный город, где бывают торговцы со всех краёв. Определённо, Илидор должен хорошенько изучить это место и ма-аленькая сложность лишь в том, что не Илидор решает, куда он отправится в следующий раз, а провозить драконов через города эльфы избегают по целому ряду причин.

Хотя все эти причины можно сократить до пары фраз: дракон может быть опасен для города, город может быть опасен для дракона.

С людскими городами проще, поскольку они намного меньше эльфских. К примеру, в Артене, столице домена Донкернас, живёт около пятнадцати тысяч эльфов, а в том же Декстрине – никак не более шести. Причём Артена – далеко не самая большая из эльфских столиц, а Декстрин – один из трёх крупнейших человеческих городов. Они могли бы считаться столицами, будь у людей эти самые столицы, но у людей нет ни столиц, ни общего названия для земель – как у эльфов есть Эльфиладон, у людей нет общего короля. Каждый кусок их земли – Уррек на юге от Донкернаса, Чекуан на юго-западе и Декстрин на юго-востоке – каждый кусок поделен на небольшие владения, которыми правит какой-нибудь человек, который сегодня оказался сильнее других. Если бы не всем известная человеческая лень – они бы постоянно воевали за свои ошмётки земли, как это делали эльфы в давние времена, но воевать людям нравится значительно меньше, чем торговать, пить пиво и сплетничать.

Быть может, как-то иначе вели себя люди в других землях материка Маллон-Аррай, в землях, далёких от мест, окружающих Эльфиладон, – но об этом золотому дракону ничего известно не было.

Что может заставить эльфов отвезти золотого дракона в юго-восточные людские земли?

Что может заставить эльфов вывезти его туда не в обычной драконоустойчивой клетке под пологом?

Как, спрашивается, он должен бежать из Донкернаса и выжить, если ему не дают узнать мир, в который он собирается бежать? Как, спрашивается, он поймёт, куда именно хочет бежать и что там делать, если за два года даже толком не видел, как живут в других местах?

У Илидора нет ответов, только неуёмное любопытство, от которого подрагивают крылья плаща, да ещё готовность думать, ждать и пытаться столько, сколько будет нужно.

У него впереди сотни лет, если потребуется…

Но Илидор не проживёт в Донкернасе сотен лет, он просто лопнет!

Погрузившись в свои мысли, Илидор не сразу понимает, что ядовитые драконы умолкли, а через миг слышит бесцветный голос, от которого стягивает кожу на затылке:

– …в дорогу. Воды не хватит. На всех.

– Но слышащие воду… – начинает Вронаан.

Теландон, верховный маг донкернасского домена, перебивает тем же ровным тихим голосом:

– С водой. Очевидно. Проблемы. Вронаан.

Солнечный звонкий день как будто меркнет и становится тише от тусклого голоса Теландона. Илидор сползает по валуну, едва не распластываясь на земле, хотя понимает, что это глупо: Теландон его увидит, если пойдёт к замку. Но Теландон беззвучно пропадает где-то в другой стороне, это вскоре становится понятно по тому, что ядовитые драконы начинают тихо и встревоженно переговариваться.

Поняв, что упустил нечто важное, и не желая себя обнаруживать теперь, Илидор покидает своё убежище за валуном и тихо растворяется в высоких зарослях камассии и дербенника. Они основательно пожухли за последний месяц.

Нужно найти кого-нибудь, кто объяснит, что тут происходит, думает Илидор. Кого-нибудь знающего и не очень противного.

Возможно, некто могущественный и обладающий скверным чувством юмора подслушал мысли Илидора и решил всё сделать наоборот, потому что за поворотом тропы золотой дракон едва не налетел на Куа.

* * *

У человеческого обличья Куа была нервная злая челюсть, глубоко сидящие беспокойные глаза и голос, подобный придушенному горному обвалу.

Сейчас трудно поверить, но когда-то они с Илидором были почти приятелями: два драконыша из одной кладки, которые досадовали на дурацкие верёвки, связывающие их крылья, желали больше никогда не оказаться в машинной и думали, что впереди их ждут какие-нибудь удивительные открытия и события.

А разве можно ждать от жизни чего-то иного, если ты – дракон?

Каждый день они думали, что вот сегодня с них точно снимут наконец верёвки, ведь всякому ясно, что драконы должны летать, и если кто-то этому мешает, то не иначе чем по недоразумению. Еще Илидор и Куа были уверены, что в машинные попадают только Плохие Драконы, а ведь всякому ясно, что эти двое – Хорошие.

Дело в том, что драконы, первые и любимые дети Такарона, вылупляются из яиц совершенно не с тем взглядом на мир, который подходит для жизни в Донкернасе.

Илидор понемногу убедился, что его ожидания никак не согласуются с действительностью, и для него это означало, что ожидания нужно менять.

Куа тоже понял, что ожидания не согласуются с реальностью, и для него это значило, что нужно подождать, пока реальность придёт в себя.

Это стало первым неразрешимым противоречием между драконышами, и оно ужасно мешало им преодолевать трудности, стоя крылом к крылу, – нельзя оставаться рядом, идя разными дорогами. Куа по-прежнему топал напрямик, Илидор искал обходные пути, прыгал по кочкам, делал подкопы, то и дело спотыкался, промахивался, оказывался под завалами. Постепенно одна маленькая непонимательная трещина выросла до провала глубиной в бесконечность, и два драконыша на разных его сторонах смотрели друг на друга всё с большим непониманием, а потом и с неприязнью, с какой любое существо смотрит на нечто такое, что ему чуждо.

Куа действовал и мыслил ровно так же, как любой другой эфирный дракон, потому через какое-то время Илидор обнаружил, что на одном краю бесконечного провала он стоит один, а с другого края на него неодобрительно глядит всё семейство.

Не то чтобы Илидора это остановило, разумеется. Но расстроило.

Вид у Куа был паршивый: лиловые круги под глазами, искусанные губы, короткие тёмные волосы взъерошены. Он шёл, припадая на одну ногу, а увидев Илидора, остановился и впился в него таким яростным взглядом, словно это он провёл из-за Илидора ночь в машинной, а не наоборот.

Куа был в человеческой ипостаси – значит, золотой дракон не мог оторвать ему хвост, потому Илидор воспользовался случаем, чтобы узнать:

– Какая муха тебя вчера укусила, придурок?

Куа некоторое время злобно смотрел на Илидора, с присвистом дыша через оскаленные зубы, а потом процедил:

– У тебя ничего не выйдет, ясно?

Колени Илидора ослабли, в ушах зашумело. Откуда Куа узнал, что он собирается сбежать? Как? Илидор никому не мог проговориться, он был в этом совершенно уверен – ну а как иначе, если он почти ни с кем и не разговаривает? Но догадаться этот чурбан не мог бы никогда, он слишком эфирный дракон для того, чтобы ему в голову вообще пришла мысль о побеге, и…

– Нарочно ходишь человеком, да! – продолжал Куа, и поводил влево-вправо лобастой головой. – Положил свой змеежопый глаз на Даарнейрию!

– Чего? – обалдел Илидор.

– Показываешь ей, что готов! – не слушая его, цедил Куа. – Только и ходишь всюду на двух лапах, мозолишь ей глаза, чтобы она увидела, какой ты весь из себя, чтобы пожелала тебя!

Илидор недоумённо моргнул раз, другой, а потом расхохотался. О небо, надо же было так перепугаться! Нет бы сразу сообразить: у тупых драконов вроде Куа не рождаются сложные мысли, как, к примеру, снящий ужас дракон не может вылупиться из яйца, снесённого ледяной драконицей!

Конечно, и яйцо в чужую кладку, и мысль в чужую голову может положить кто-то другой.

Но если что-то и тревожит подобную лобастую башку всерьёз, то это наверняка какая-нибудь очень простая мысль: о еде, о безопасности или о драконице.

Куа, такой впечатляющий и роскошный в форме дракона, в человеческом обличье походил на страдающий бессонницей коренастый гриб. Неудивительно, что он не прельщал Даарнейрию, только непонятно, с чего Куа решил, будто её прельстит Илидор, или что Илидор вообще думал про Даарнейрию.

Не думал. Пока Куа не открыл свою пасть.

А теперь вдруг осознал: ведь Даарнейриа чудо как хороша, и драконицей, и женщиной – и от этого осознания Илидор тут же смутился, как будто Куа мог подсмотреть его мысли, но мысли всё равно неслись дальше сами по себе, наплевав на какие-то там смущения.

У снящих ужас драконов тела тонкие, змеиные, покрытые мелкой-мелкой чешуёй, тонкой, цветастой и блестящей. Защиты и маскировки от неё никакой, зато ни одной другой породе драконов не снилась такая лёгкость. Передних лап у снящих ужас нет, крылья растут не из спины, а из плеч, и верхняя их часть заканчивается тремя когтями. Головы треугольные, ящериные, обманчивую массивность им придают хрящевые короны и воротники. Когда снящий ужас дракон двигается – кажется, будто на земле или в небе танцует огромная лента, расшитая бисером.

Даарнейриа-драконица – лента кроваво-красная, гибкая и воздушная, она не летает, а парит в воздухе, почти не взмахивая крыльями, и кажется, вот-вот спикирует тебе на голову. Она пугает, да, но и завораживает.

Даарнейриа-женщина сохраняет хищную красоту: тонкое, словно текучее тело, пухлые губы, порывистые движения, заразительный смех, тёмно-розовый ободок радужки, который в сочетании со светлыми ресницами выглядит хищно и, опять же, завораживающе.

В голове Илидора начал складываться отличный план, включающий Даарнейрию и удобную развилку на третьем ярусе его любимого дерева бубинга, но план не успел оформиться – разбился о кулачище Куа.

– Да твою кочергу! – заорал Илидор звёздам, вспыхнувшим в глазах.

Ушёл из-под следующего удара, даже не видя замаха, просто понимая, что Куа попытается врезать снизу второй рукой, слишком далеко шарахнулся в заросли камассии, зато благодаря этому третий удар Куа пришёлся по виску вскользь, а потом Илидор наконец немного проморгался и сам бросился на размытое лобастое пятно, да так удачно, что повалил его наземь, вышибив дух из обоих.

Схватил Куа за горло, второй рукой врезал ему в ухо, едва не завопив от боли в разбитых вчера костяшках, в мизинец шибануло так, что прострелило до плеча, крылья плаща с громким хлопком развернулись за спиной, Куа двумя руками пытался оторвать от своего горла пальцы Илидора и хрипел, золотой дракон шипел и тряс второй рукой, а потом на них выплеснулось ведро воды, и два дракона, как ошпаренные коты, раскатились в стороны.

На тропинке с пустым деревянным ведром стояла Даарнейриа – всё как полагается: гибкое тело, пухлые губы, невероятные глаза, которые сейчас были ошалело вытаращенными.

– Вы что, – голос у неё был негромкий, с хрипотцой, – взбесились?

– Немного, – проворчал Илидор и одним прыжком оказался на ногах. Пострадавшую руку держал на отлёте. Полуразвёрнутые крылья слегка подрагивали за спиной.

Куа морщился, сглатывал и трогал горло, на котором проступали сиреневые пятна. На Даарнейрию глаз не поднимал. Драконица же с большой досадой смотрела на ведро.

– Теперь мне достанется, – проворчала она и оглянулась в ту сторону, откуда пришла: от главного колодца, сообразил Илидор. – Воды сегодня совсем мало, а Корза велела полить огурцы в теплице.

Илидор потупился. Корза Крумло, конечно, не самая противная эльфка Донкернаса, но за экзотические огурцы, привезённые из людских земель, может и руки повыдергать. И впрямь вышло неловко. Наверняка Даарнейриа сейчас жалеет, что не позволила драконам избивать друг друга, раз уж им так этого хотелось.

Ей-то что, в самом деле. За драку ей бы не попало, а вот за теплицу может здорово влететь. Если она сейчас вернётся к колодцу с пустым ведром и встретит Корзу…

Куа сидел на земле и отчаянно думал, собирая на лбу впечатляющей глубины складки.

– Давай помогу, – Илидор потянул к себе ручку ведра, но Даарнейриа вырвала его и спрятала за спину.

– Ты что!

– Сама ты что, – по-детски огрызнулся золотой дракон, и полуразвёрнутые крылья его хлопнули. Даарнейриа прыснула. – Я пойду к колодцу и наберу ещё воды. Корза же не настолько больная, чтобы запомнить ведро, с которым ты ушла?

Даарнейриа посмотрела в золотые глаза, похожие на горсти маленьких монет, улыбнулась странной улыбкой, словно увидела там что-то, не предназначенное для посторонних.

– Это будет честно, золотой дракон, – и протянула ведро таким изящным жестом, словно это была какая-нибудь драгоценность.

Куа медленно поднялся на ноги, а Илидор подумал, что если этот эфирный придурок вякнет хоть слово, он наденет ему на голову ведро, прыгнет сверху и будет скакать, пока не вколотит Куа в землю по уши. Даарнейриа то ли не поняла взглядов, которыми обменялись два дракона, то ли плевать на них хотела. Похлопала Илидора по плечу, невзначай потрогала полурасправленное крыло. Каждое её движение, даже самое незначительное, было похоже на начало танца, и тело драконицы двигалось так, словно танцем для него была сама жизнь.

– Ну что же, пойдём, Илидор. Я подожду тебя у ограды. А ты расскажешь, из-за чего вы с Куа дрались?

– Да ни за что. Лучше ты расскажи, что происходит с водой, – попросил Илидор и зашагал по тропинке, изо всех сил желая пропасть из поля зрения Куа раньше, чем тот соберётся с мыслями.