Драконов не кормить

Глава 7

Второй месяц сезона восточного ветра

Насколько Илидор любил покидать Донкернас – настолько же ненавидел возвращаться. Не только потому, что всякий раз за его спиной с глухим бабахом закрывалась дверь в огромный, вкуснейший и не изученный толком мир – эльфы ещё и само возвращение обставляли со всей тягомотной занудностью, на которую только были способны.

Задёрнутый полог повозки, долгое ожидание перед воротами (Илидор не видит их, просто знает, что повозка стоит перед воротами, потому что так бывает всегда), потом опять движение, ме-едленное, как прихворнувшая мышь. Приветственные оклики эльфов: одни – с улицы, другие – с верхнего этажа повозки.

Первая повозка, везущая осунувшегося Ахнира с рукой в лубках, проехала через ворота без всяких ожиданий, конечно.

Тогда, в степи никто не понял, что это не пьяный эльф рухнул с дракона, а дракон сбросил пьяного эльфа. Разве что Чайот Гарло некоторое время косился на Илидора с большим сомнением, но железный аргумент – дракон остался в своей ипостаси – ультимативно крыл любые подозрения. Однако внимание этого эльфа напрягало Илидора: Чайот Гарло, недавнее приобретение Донкернаса, ещё не приучился мыслить езжеными колейками и мог додуматься до чего не надо.

Наконец после ожидания, столь долгого, что золотой дракон начал придрёмывать в своей клетке, повозка въехала во двор замка и затем повернула к восточному крылу. Полог отдёрнулся, и Чайот Гарло, видимо, неспособный прекратить мозолить глаза Илидору, отпер клетку и повёл его в драконью лекарню на осмотр. По дороге заставил остановиться, положив палку дракону на плечо, и скучным голосом произнёс:

– Если хоть одна муха узнает, как Ахнир сломал руку, – я тебя затолкаю обратно в яйцо, из которого ты вылез. Кивни, если понял.

Илидор деревянно кивнул, невидящими глазами вперившись в замковый двор: утоптанные дорожки, там-сям обложенные камнями беседки и закутки, которыми никто не пользовался на памяти золотого дракона. Выходящие во двор окна и общее ощущение зловещей тревожности – кажется, что этот замок серого камня готовится рухнуть на тебя со всех сторон одновременно, чтобы не оставить ни единого шанса выжить.

Золотой дракон осторожно прислушивался к новым для себя мыслям: уже не предположение, а полная уверенность, что это он может затолкать Чайота куда посчитает нужным, притом по частям, и не утратит драконьей ипостаси. Илидор не мог понять, становится ему легче или тяжелее от этого сознания.

Чайот нетерпеливо толкнул золотого дракона палкой под лопатку, тот глухо рыкнул и пошёл к высокой деревянной двери с дурацкими фигурными оковками.

– Здравствуй, Илидор, – драконий лекарь Диер Ягай, разумеется, ожидавший золотого дракона, приглашающе махнул рукой. – Раздевайся и топай в «карман».

Диер был крупным эльфом с чуткими тёплыми руками, длинными залысинами на лбу, которые придавали ему вид солидного умника, и блеклыми, как будто не эльфскими голубыми глазами. На плечах поверх одежды у него всегда развевалась лёгкая бурая хламида вроде платья без пуговиц.

Дракон принялся неторопливо стаскивать с себя одежду. Лекарь был одним из тех эльфов, которым Илидор зла не желал, но не существовало в Донкернасе дракона, который не ненавидел лекарские послевыездные ритуалы.

Каменный пол оказался жутко холодным, будто снизу на него дышало целое семейство ледяных драконов. Илидор поёжился, обхватил себя руками и крыльями, поскорее пошёл в «карман»: там пол деревянный. Правда, с широкими щелями между досок, из которых тоже тянуло холодом. Илидор растирал ладонями покрытые мурашками плечи и тихо шипел что-то, во что лекарь привычно не вслушивался.

Повинуясь указанию Диера Ягая, Чайот Гарло окатил дракона ведром воды с растворённым в ней обеззараживающим средством. Для Чайота, который в Донкернасе ещё только осваивался, этот ритуал был в новинку, но он очень одобрил просьбу лекаря и плеснул в дракона воду с такой силой, что ведро едва не полетело следом. Илидор тряхнул крыльями, помотал головой и принялся сгонять с себя капли ладонями. И отметил, что Льод Нумер, видимо, не решил проблему с водой в Донкернасе: очень уж маленьким было ведро, в таком кашу варить, а не драконов купать.

Потом Илидор, стараясь не стучать зубами от холода, стоял на травяном коврике перед Диером Ягаем и ждал, когда лекарь совершит все привычные манипуляции: ощупает его лоб и шею под ушами, заглянет в глаза и в горло, велит сказать «А-а-а», постучит по груди и скажет: «Покашляй», потом нужно будет растопырить пальцы рук, чтобы Диер изучил кожу между пальцами, затем лекарь развернёт крыло и посмотрит его на просвет, словно там можно что-то увидеть.

Заметив длинные царапины на бедре и животе Илидора, оставленные каблуком Ахнира и ногтями Жасаны, Диер Ягай мирно поинтересовался:

– Тебя что, дикие кошки драли? – тут же заметил ссадины на плечах дракона, подбросил брови: – Или ты их?

Илидор не ответил, но Ягай что-то понял по его дрогнувшим губам и покачал головой, оглянулся на Чайота Гарло:

– В какую жварую шпыню катится мир, если жизнь подневольного дракона веселее моей?

Чайот Гарло ответил взглядом, полным злобной тоски, и Диер Ягай счёл разумным тему не развивать, хотя ему ещё было что сказать и про драконов, и про распустивших их эльфов, и про собственную нелёгкую долю.

Молча измерил рост Илидора верёвочкой – смысл этой процедуры от Илидора решительно ускользал: из возраста драконыша он окончательно вышел три года назад, значит, росту в нём не прибавится. И не убавится, если только ему не оттяпают ноги, что будет заметно безо всяких верёвочек. Однако Диер Ягай упорно измерял Илидора всякий раз после возвращения.

– Иди на весы, – сухо буркнул он. – Ребра торчат дальше крыльев – нет, это издевательство над драконом, я же до выезда сказал Ахниру…

Принялся накладывать в чашу весов маленькие, с ладонь, гирьки, шевеля губами.

– Десять стунов с малым походом, – упёр руки в бока. – То-то рёбра наперечёт! Ахнир там что, кормить тебя бросил? Чайот, мне нужно увидеть Ахнира, где его захухры носят, я хочу посмотреть в глаза этому…

Осёкся: не при драконе же, в самом деле! Чайот ответил не сразу и с видом эльфа, делающего очень, очень большое одолжение. Даже частокол серёжек в его ушах как-то ощетинился.

– У Ахнира сломана рука. Он сразу пошёл к Бранору.

Диер Ягай бросил на Илидора быстрый взгляд, в котором читалось: «Это ты Ахнира приложил?». Ясное дело, лекарь тут же отбросил невысказанный вопрос как совершенно идиотский, даже не подозревая, насколько не идиотским он был.

– Передавай Ахниру пожелание скорейшего выздоровления и чтобы зашёл ко мне, как только сможет. Я серьёзно. Вы мне дракона довели до грани истощения, в нём росту четыре локтя – значит, веса должно быть двенадцать стунов, а никак не десять! Я его выпускал уже отощалого, мы договаривались, что Ахнир будет его кормить в дороге и…

– Нормально он жрал, – Чайот поморщился. – Перекидываться надо было меньше. Сидел бы на жопе ровно в драконьей ипостаси, а он их туда-сюда меняет, как помелом машет…

– Передавай Ахниру пожелание скорейшего выздоровления и чтобы зашёл ко мне, как только сможет, – ледяным тоном повторил Диер Ягай, и до Чайота Гарло в тот же миг дошло, что с драконьим лекарем, как и с драконами, шутки хороши лишь до поры. – Илидор, в клетку.

Дракон вздрогнул, очнувшись от каких-то дум, взял в охапку свою одежду и потащился нога за ногу в комнатушку пять шагов на семь, с решетчатой дверью, узкой кроватью и крохотным окошком под самым потолком. В комнатушке предстояло просидеть до завтрашнего утра. Утром Ягай придёт, снова ощупает и осмотрит его с ног до головы, а потом уже позволит выйти к другим драконам.

Если только не решит, что на Илидоре за ночь появилось какое-нибудь подозрительное пятнышко, и теперь нужно продержать дракона в клетке ещё несколько дней. А то всякое бывало.

Дверь тихо клацнула за спиной. Илидор, едва шевеля руками-ногами, оделся и сел на кровать, застеленную колючим одеялом.

Нет, всё-таки, наверное, стало легче. Просто знать, что ты можешь не подчиняться – очень примиряет с реальностью.

С другой стороны – какая разница, что ты можешь, если делаешь именно это?

Дракон вдруг понял, что нечеловечески устал и, пожалуй, проспит дня три кряду, если только никто его не растолкает – но сначала желательно дождаться, когда ему принесут еду. Что-то, а еды в лекарню всегда приносят вдосталь. Словно собираются откормить тебя и забить на праздник.

Наутро Диер Ягай не нашёл в состоянии золотого дракона ничего подозрительного и наконец позволил ему выбраться в Айялу.

* * *

Айяла изменилась за время отсутствия Илидора, весь Донкернас изменился.

Теландону удалось наладить поставки питьевой воды, к тому же все эльфы, которые ездили в другие домены, привезли с собой по несколько больших наполненных бочек. Имеющееся по-прежнему расходовали бережно, но гибель от жажды Донкернасу уже не грозила, даже после того как обратно возвратятся все эльфы и драконы. Ахнир Талай с Илидором, хотя и выехали последними, вернулись в числе первых. Многих драконов увезли в удалённые домены вроде Сейдинеля, и их возвращения ожидали ещё не скоро.

Для многих драконов поездки оказались неудачными. Яшуммар лишился мизинца, об обстоятельствах потери которого ничего не хотел говорить, Уэссахнура привезли с переломанными руками и ногами. У Хашэссы была магически поражена кость левого крыла, и, по слухам, Диер Ягай не был особенно уверен, что в ближайшие годы драконице вообще стоит летать.

– Теландон велел всякой твари потреблять воду разумно и делать вид, будто она человек, – с этим напутствием выпускал Илидора в Айялу эльф – носитель бакенбард. – Обращаться в тварь и летать можно два раза в день, в полдень и на закате. Теландон сказал: «Это желательно», а чего желает Теландон, того желает всякая тварь, понятно?

Золотой дракон, с трудом докопавшись до смысла этой тирады, подумал: и почему потуги на шутки у бакенбардистого эльфа становятся всё менее и менее смешными с каждым днём? Но потом Илидор понял: просто Айялу охватило уныние, которое влияло, похоже, на всех, кто выходил за пределы замка.

Интересно, что ответили на это указание старые драконы, которые терпеть не могли менять ипостась… во всяком случае всеми силами демонстрировали это нежелание. Если подумать, то Хшссторгу или Оссналора Илидор нередко видел в человеческом облике. Моран – нечасто. Вронаана – всего раз или два. Других старых драконов, пришедших из Донкернаса – почти никогда, даже в спальном крыле они предпочитали оставаться драконами.

Льоду Нумеру, который в последние полмесяца был занят буйным колдовством и беготнёй по холмам вместе с драконами и сподручниками, удалось стянуть и направить некоторые подводные жилы к центральной части Айялы, где были разбиты теплицы и фруктовые сады. Эльфы оказались весьма довольны таким «промежуточным результатом», а драконы – рассержены. Айяла с высоты их полёта выглядела теперь как нечто жуткое и потустороннее: окончательно высохли пруды, речное русло и озёра, жухлая трава и потрескавшаяся почва по внешнему краю холмов выглядели издевательством по контрасту с буйной зеленью в середине Айялы.

– Это как накрасить лицо полуразложившемуся трупу и считать, будто от этого он оживёт и сумеет сплясать, – сердилась Хшссторга.

Старая драконица пребывала в отчаянно дурном настроении. В кладке ледяных драконов, которую высиживал Сххеакк, вылупились всего два драконыша, да и те оказались слабенькими и мелкими, «воробьи, а не драконы». Оставшиеся три яйца после ещё нескольких дней ожидания отнесли на драконье кладбище, и эфирный дракон Коголь, исторгнув из горла сиплое «Цхе-Тах», превратил их в кучку пепла.

Балита после этого из тревожной драконицы превратилась в драконицу на грани нервного срыва. Уже никто не мог сказать, будто Балита преувеличивала, теперь каждый дракон и эльф считал, что яйца в эфирной кладке – какие-то недостаточно чёрные, и Теландон организовал сподручников ежедневно разливать по два ведра воды вокруг кладки – конечно, не чистой, а той, что оставалась на кухне после готовки. Но никто не знал, поможет ли это, никто не знал, связан ли странный вид эфирных яиц и чахлость ледяных драконышей с недостатком влаги – ведь драконы никогда не могли пояснить внятно, по каким признакам выбирают подходящие места для своих кладок.

Балита вбила себе в голову, что виноват Льод Нумер, который много дней бегал неподалёку от кладки, фонтанируя заклинаниями, как взбесившийся, и на яйца повлияли магические колебания. Нумер от этих обвинений впадал в бледность и волнение и без большой уверенности отрицал даже тень подобной возможности. Старейшие драконы сумрачно молчали. Все остальные драконы и эльфы нервничали, возвращаясь мыслями к кладке эфирных драконов даже тогда, когда вроде бы не думали о кладке эфирных драконов, в той или иной степени теряли аппетит, дурно спали и временам срывались на ком попало.

Недород драконышей – тревожное и грустное событие и для самих драконов, и для эльфов.

– Раз они не знают, как выбирают кладки, то невозможно утверждать, что проблема в недостатке влаги, – нервно дёргая указательным пальцем ворот рубашки, говорил Нумер. – Неужели им прежде не приходилось высиживать яйца в годы приличной засухи? И моя магия тут тоже не при чём! Тут всё время носятся маги, разве не так? Да ведь драконы и сами – магические создания!

– Еще неизвестно, что хуже, – отвечал на это Льоду старший драконий воспитатель, здоровяк Флёд Жирай. – Если они дохнут от засухи или твоей магии, мы хотя бы можем понять, что им нельзя засухи и твоей магии. А если это какая-то новая зараза?

Льод разводил руками, обескураженный.

– Подземная порча, поразившая водные жилы, – задумчиво говорил Жирай и смотрел на Льода тяжёлым взглядом, от которого Нумер ещё судорожнее начинал теребить ворот своей рубахи. – Вдруг она теперь распространяется и на землю? Вдруг яйца драконов – только первая их жертва, самая податливая? Плохо будет, если от водных жил пришла новая зараза. Плохо будет, если ты её не нашёл.

Маг на это бледнел и спешно убегал по совершенно неотложным делам.

Однако вопрос, который задавал Флёд, безмолвно висел над каждым эльфом и драконом Донкернаса. Как знать, не пришла ли на его земли неизвестная прежде зараза? Не придётся ли всему Донкернасу спешно сниматься с места?

Ведь тогда весь двухсотлетний уклад домена просто лопнет, и его ошмётками знатно забрызгает весь Эльфиладон.

Нетрудно понять, сколько проблем принесут драконы, если их всех разом вытащить из Донкернаса. Сейчашние выезды показали: если в головы драконов закрадывается хотя бы тень подозрения, что Донкернас, стоящий безмолвной грозной тенью за каждым эльфом, уже не столь крепок, как прежде, – даже Хорошие Драконы становятся удивительно лихими на гадкие мелочные выходки. И эльфам не требовалось особо напрягать фантазию, чтобы прикинуть, на что способны Плохие Драконы: многие из них демонстрировали это совершенно явно и в обычные дни. Многим Плохим Драконам было не так уж важно, что станет с ними самими – они готовы были потерять основную ипостась и погибнуть от рук донкернасцев или истощить свою магию дотла и просто перестать быть – если только удастся перед этим причинить эльфам достаточно боли, страданий и разрушений всяких важных для эльфов вещей. Достаточно, чтобы уравновесить потерю ипостаси и годы заточения.

Разумеется, чем больше лет дракон проводил в заточении, тем больше разрушений нужно было причинить, чтобы их компенсировать.

Кто знает, сколько донкернасцев выживет, если снять цепи с одного только Арромееварда. А он далеко не единственный Плохой Дракон из южных камер.

Если бы можно было убивать Плохих Драконов превентивно, эльфы, без сомнений, так бы и делали, но единственная подобная попытка двести лет назад едва не обернулась разрушением Донкернаса с попутным уничтожением всего рода снящих ужас.

Еще неизвестно, кому данное драконами Слово связало руки в большей степени.

Ведь не только драконы обрекли себя на эльфов, но и эльфы себя – на драконов. А драконы живут намного, намного дольше.

В обычное время, когда случалось что-нибудь тревожное, драконы находили успокоение в компании друг друга, но сейчас нервозность только росла. Вдобавок ко всему ходили слухи, что в Чекуане после визита эльфов к правительнице Алтее, дочери Хоронуса произошла какая-то мутная история то ли между приезжими и местными, то ли между эльфами и драконами, в результате чего погиб ледяной дракон Шэйиращ и сбежал снящий ужас Кьярасстль.

Подобные случаи не были чем-то из ряда вон выходящим, драконы иногда и сбегали, и погибали, потому теперешние слухи вызывали не недоверие, а тоскливую встревоженность. Да ещё и Рратан, который в обычное время умел успокоить других драконов своими красивыми рассказами о разных землях, сделался особенно мрачен и молчалив: Кьярасстль был его другом.

– Просто отойдите подальше и заткнитесь там, – отвечал Рратан на все обращения.

Он не хотел говорить даже с Шеваррой, с которой в обычное время охотно и много общался.

Айяла в эти дни была подобна грибной поляне – в центральной части, где сохранялась трава и родники, валялись там-сям сумрачные, молчаливые и неподвижные драконы. Выглядело это немного жутко, словно таксидермист Шохар Дарай вытащил свои чучела в Айялу, чтобы проветрить их немного (хотя никаких чучел драконов у Шохара, разумеется, не было). Регулярно к апатичным грибам-драконам подходили «грибники»-сподручники с палками, тыкали ими в бока и сердито что-то говорили или начинали орать, размахивая руками, а драконы, не удостаивая эльфов взглядом, меняли ипостаси на человеческие.

Если драконы сделались мрачно-молчаливыми, то эльфы – бестолково-деятельными. Обычное начало утра выглядело приблизительно так: из Донкернаса, сильно размахивая руками и не попадая в повороты тропинок, выходит помощница Теландона Альма Охто. За ней, подобравшись, идут два сподручника, иногда сухо огрызаются друг на друга, иногда Альма оборачивается к ним и что-то резко говорит, а иногда словно и не замечает их. Она подходит к магу земли Южре Хашеру, который колдует над размеченными грядками.

Южра Хашер – один из самых странных эльфов Донкернаса. Средних лет, сухой, как истерзанная ветрами деревяшка, он приехал из Сейдинеля около года назад и теперь вечно стенал о «милой потерянной родине, тёплом приморском крае, укрытом берегами залива от невзгод и ветров». Стенал Южра так душераздирающе, словно его родной домен отчалил от континента и уплыл в Кеду, а не остался в двадцати днях пути отсюда. Но поговаривают, что Хашер не может вернуться в Сейдинель, потому что там его разыскивают за убийство некой танцовщицы и её ручного питона. Южра Хашер носил просторные светлые штаны и плетёные из кожи сандалии, рубашки завязывал узлом на животе, лоб повязывал полоской ткани, пил отвар из горьких трав с добавлением цветочных лепестков и жаждал вырастить в Айяле приправы, без которых местная пища до сих пор казалась ему «унылой и пресной, как лунный свет, который не может отразиться в бесконечном спокойствии морского залива и попусту тратит себя, достигая земли». Южра был хорошим магом, он изрядно подстегнул некоторые исследования в лабораторном крыле, а специи, если удастся их вырастить в столь неподходящей почве, можно будет выгодно продавать, потому Теландон давал Хашеру достаточно много свободы в Айяле.

И вот Альма смотрит на Южру, который возится на грядках, упирает руки в бока и что-то сердито ему говорит. Южра отрывисто возражает, Альма делает шаг и другой, Южра пятится, вместе с ним пятятся два ядовитых драконыша, которые ему помогали. Альма указывает на замок, назидательно потрясает пальцем и несётся дальше, словно вихрь, который ищет, что бы ему разрушить.

Южра отряхивает ладони, едва не отбивая их друг об друга, делает несколько глубоких вдохов, глядя на грядки, а потом разворачивается и начинает орать на драконышей. Драконыши сначала шарахаются, а потом начинают шипеть на Южру, тот повышает голос так, что привлекает внимание взрослых драконов, лежащих в отдалении, один драконыш плюёт в Южру ядом, почти промахивается, но несколько брызг попадает на кожу, и та вспучивается зелёными пузырями. Южра вопит, к нему с одной стороны бегут сподручники, которые должны были приглядывать за драконышами, но ушли в тенёк играть в костяшки, с другой стороны летит Шеварра, тяжело гупается наземь, едва не уничтожив грядку, тут же меняет ипостась.

Потом все орут друг на друга, сподручники начинают махать на Шеварру палками с выщелкнутыми из них лезвиями, драконыши пытаются лапами выбить палки из рук эльфов, снящий ужас Яшуммар летит вдогонку Альме…

Илидор наблюдал за этой и другой бесконечной грызнёй со стороны, со своего любимого дерева бубинга, оставаясь незамеченным среди густой листвы. Он не поддался ни эльфской нервности, ни драконьей апатии, ему хотелось немедленно что-нибудь делать, снова и снова доказывать себе, что Слово его не держит, и всячески буйствовать, чтобы уравновесить вынужденное смирение и послушание.

Было ужасно трудно найти своё новое место в действительности: в прежнюю свою норку Илидор уже не умещался, он едва ли не силой заставлял себя заново ужиться со старыми привычками хотя бы внешне, а на самом деле был уже невыразимо далёк от них.

Илидор вырос из своей норки.

Илидору казалось, будто в Донкернас вернулся не он, а его сброшенная шкура – хотя драконы не сбрасывают шкуру! – а настоящий золотой дракон остался далеко за пределами Донкернаса, в людских землях Уррек.

На самом деле сейчас он стоит в прохладе заброшенной шахты и слушает голос своего отца Такарона, и этот голос говорит ему нечто по-настоящему важное, чего никогда нельзя узнать, находясь далеко от прародителя-камня, до чего невозможно додуматься самому, будь ты хоть старейшим драконом на свете. И ещё какой-то частью своего сознания Илидор затерян в бесконечном покрывале степи – то в драконьей ипостаси летит над стадами овец, то в человеческом облике кружится среди вихря красно-жёлтых лоскутов и темно-русых косичек.

И одновременно всё это стремилось на северо-восток, к горе Такарон, к настоящей, а не той бледной тени, затерянной в шахте на людской земле Уррек. Сначала Илидору нужно увидеть Такарон, услышать Такарон, рассказать ему обо всём, что произошло с драконами за последние двести лет, побыть рядом, помолчать и подышать… И уже потом уйти теряться в каком-нибудь из человеческих городов.

Но даже самых Хороших Драконов никогда не возили в Хансадарр – домен, примыкающий к Такарону, так что Илидор понятия не имел, насколько далеко отсюда находится гора. По словам старейших, они долго скитались по лесам Хансадарра до того, как вышли к Донкернасу, – это означает, что до Такарона далеко, или что драконы, вышедшие из подземий, просто долго блуждали? Ведь у них не было цели прийти в Донкернас!

Еще в Урреке Илидор понял, что придётся расспросить о Такароне одного из сородичей, кто хорошо помнит жизнь в горах. Кого-то такого, кто расположен к длинным беседам без встречных вопросов… и кто действительно очень хорошо знал Такарон.

Перебирая мысленно драконов, которые взрослыми уходили от отца-горы, Илидор каждый раз приходил к одному и тому же выводу: расспрашивать нужно одного из старейших. Никто не чувствовал камень так, как они, никто не знал такой долгой истории Такарона, никто не понимал его так хорошо и тонко, как старейшие драконы – за сотни лет до войны с гномами, во время войны, во время ухода из Такарона и в тот краткий миг, когда гора-отец осталась далеко позади, и последние отголоски связи с ней растаяли в воздухе нового чужого мира.

* * *

«Мне нужно расспросить старейших» для Илидора означало «Я должен встретиться с одним из своих ночных кошмаров». Этим кошмаром был патриарх слышащих воду Арромеевард: другие старейшие просто не ответят на вопросы Илидора.

Точнее, Моран ответит – но это не поможет: эфирный дракон не сумеет дать хороших ответов, пока ему не зададут правильных вопросов – тех самых, которые появляются, когда большая часть ответа и так известна. А Илидор понятия не имел, о чём именно ему нужно узнать. Просто требовалось больше информации о Такароне, о связи драконов с ним, про жизнь в недрах, про гномов и перемены, которые принесла война, – в подробностях, которых не знали молодые драконы.

Хшссторга могла бы всё рассказать очень подробно, ясно и прекрасно – но она непременно удивится, какой это кочерги золотой дракон вдруг проявляет такой интерес к Такарону. И можно не сомневаться, что драконица начнёт задавать встречные вопросы до того, как сама расскажет Илидору хоть что-нибудь.

Вронаан, угрюмый и апатичный, вообще едва ли захочет разговаривать, а если и согласится отвечать, то будет ещё более краток, чем Моран, да вдобавок насыплет в свой рассказ столько мрака, что за ним невозможно будет разглядеть суть.

Старейший из снящих ужас, Оссналор, – это существо, рядом с которым ты ощущаешь себя презренной букашкой и думаешь только о том, как бы поскорее перестать быть рядом с ним. К тому же он очень наблюдателен, вечно что-то замышляет, и он единственный, кто находится с эльфами в весьма тёплых отношениях. Илидор скорее откусил бы собственный хвост, чем спросил у этого дракона о чем бы то ни было.

Оставался Арромеевард. Идеальный источник информации: под настроение он любит поговорить, он заперт в камере и почти не взаимодействует с другими драконами, потому не знает, как и чем они живут, а значит – не сможет понять, что интерес Илидора выглядит странно. И даже если Арромеевард заподозрит неладное, то ни за что не поделится своими соображениями ни с другими драконами, ни с эльфами.

Да, идеальный собеседник, только одна сложность: он может убить тебя, когда ты к нему подойдёшь.

В летнюю пору, когда небо становится бархатным и пронзительно-звёздным, Арромееварда частенько мучает бессонница. Он мало и скверно спит, бродит по камере до поздней ночи, изрыгает ругательства, тревожа стражих эльфов. Иногда в такие ночи он злобствует, а иногда тоскует и требует привести кого-нибудь из слышащих воду драконышей – убедиться, что «не всё ещё потеряно для моего рода, и мы не выродились до тупых крикливых чаек в этом гиблом месте». Драконыши, которые вместе с Илидором жили в детских помещениях, не раз проводили ночи в камере Арромееварда, слушая его монотонные истории и стараясь не заснуть, – за это в лучшем случае они получали затрещину гигантской драконьей лапой. Арромеевард всегда пребывал в облике дракона, едва ли даже другие старейшие знали, как он выглядит в человеческой ипостаси. И только эльфам было ведомо, почему они разрешали Арромееварду оставаться драконом в те времена, когда требовалось экономить ресурсы.

Сам Илидор видел этого дракона лишь несколько раз, причём все краткие встречи оказались столь зажигательны, что Арромеевард был предпоследним драконом, с которым Илидор желал оказываться рядом. Только от Оссналора он цепенел ещё сильнее.

На первую встречу с Арромеевардом Илидор нарвался сам: по драконышевой дурости позволил снящему ужас Яшуммару взять себя на «слабо», дескать, Илидор не сумеет вынести бубнежа Арромееварда от ужина до темноты, не заснув и не получив оплеухи. Золотой дракон тогда только по рассказам знал, какой он – патриарх слышащих воду. Илидору было, конечно, не по себе от мрачно-пугающих историй про Арромееварда, но ещё и ужасно любопытно: а так ли жуток этот патриарх на самом деле? В конце концов, среди драконышей ходила целая пропасть страшилок: про Чернолапую Машину, Призрачного Эльфа, Красные Закаты и про то, что случилось однажды с Дурным Драконышем, который запнулся левой лапой о собственный хвост и пошёл дальше, не похлопав крыльями четыре раза. Драконыши обожали пугать друг друга и пугаться сами, но с какого-то возраста переставали воспринимать подобные россказни всерьёз. Быть может, истории про страшность Арромееварда были чем-то вроде пугалок о Призрачном Эльфе, который приходит в полнолуние за Плохими Драконами!

Словом, в тот день, на закате, Илидор с отвагой драконыша или безумца вышел в предбанник детского крыла и простодушно заявил дежурящей на выходе Корзе Крумло, что хочет отнести ужин Арромееварду.

Корза отложила книгу, которую листала, изогнула тонкую бровь и с большим сомнением спросила:

– Ты что, с люстры упал?

Золотой драконыш помотал головой и выжидающе уставился на эльфку. Она поднялась из-за стола, сложила руки на груди, сделала пару шагов по направлению к Илидору и стала смотреть на него очень сурово. Связанные в пук волосы, запах бумаги и чернил, тёмная унылая одежда – всё это делало Корзу ещё строже. Илидор переступил с лапы на лапу. Его голова находилась как раз на уровне острых, каких-то обвиняющих локтей эльфки, и драконышу казалось, они сейчас ткнут его в нос.

Илидор и Корза простояли так довольно долго – то ли эльфка не могла понять, что ей делать с этим придурочным драконышем, то ли надеялась, что он сейчас одумается и вернётся в детское крыло.

– И зачем тебе на самом деле к этому жвару? – наконец поинтересовалась она.

– Надо, – ответил Илидор отрывисто и чуточку писклявей, чем ему бы хотелось.

Корза ждала. Илидор шмыгнул носом.

– Флёд сказал, мне нужно научиться слушать старших и ещё нужно тренировать отважность. Арромеевард старший и злой.

– Ладно, – после недолгого раздумья проговорила эльфка.

Тогда Илидору не показалось странным, что она так легко позволила драконышу столь вольную интерпретацию слов драконьего воспитателя, Флёда Жирая. Илидор счёл, что Корза просто не придумала причины загнать его обратно, при этом ей было в достаточно степени наплевать, чтобы она не стала загонять драконыша обратно без причин.

Эльфка подошла ко второй двери, грюкнула засовом, с усилием распахнула её и позвала:

– Янеш!

Илидор рассмотрел за дверью кусок тёмного коридора, расчерченный полосами жёлтого света, которые падали из окон и из распахнутой боковой двери.

– Мм-э? – На пороге появился сподручник с бакенбардами, что-то дожёвывающий.

– Он хочет отнести ужин Арромееварду, – произнесла Корза с таким видом, словно сама с трудом верила в свои слова. – Отведи его.

– Ладно. – Янеш Скарлай с интересом глянул на эльфку и кивнул Илидору.

Тот подошёл и вытянул шею, принюхиваясь к новым запахам вечернего коридора – в такое время дракону ещё не приходилось выходить из детского крыла. Оказалось, на закате тут пахнет копчёностями и пивом, как и от Янеша.

– А его нужно скормить этому жвару вместе с ужином? – спросил тот, кивая на Илидора. – Или проследить, чтобы жвар его не пришиб?

Корза рассмеялась, а у Илидора на загривке встопорщилась чешуя. Конечно, эльф шутит, притом по-дурацки. Тогда Илидор ещё не знал, что бакенбардистый сподручник – словно дырявый бурдюк, набитый несмешными шутками, зато Илидор знал, что никто никому не позволит жрать или пришибать драконышей. Драконыши нужные и ценные, так говорила Хшссторга, а зачем ей врать? Ведь она беседовала со своими драконышами, ледяными, остальные просто ошивались рядом «с ушами на макушке», как говорят почему-то эльфы, и тоже слышали слова старой драконицы.

Нет, никто не позволит Арромееварду съесть меня, повторял про себя Илидор, поспешая по коридорам за бакенбардистым сподручником, но теперь эти коридоры, залитые пятнами жёлтого света, казались ему зловещими и диковатыми.

– Не боись, малой, – шагая вразвалку, говорил Янеш. – Ты, главное, в камеру заходи жратвой вперёд, а не спиною. Жвар нажрётся и отстанет, ха-ха! Желудок дракона – не больше фургона, хе-хе!

Именно в тот день Илидору впервые захотелось стать человеком и сломать эльфу нос. Когда через пару месяцев этого бакенбардистого эльфа и его идиотские шутки переведут отсюда в Айялу, золотой драконыш немало порадуется, а через несколько лет они встретятся снова, и Илидор снова будет хотеть сломать ему нос.

Янеш Скарлай отвёл Илидора сначала на кухню, и там ему выдали летучую тележку с едой. Потом они поднялись на третий этаж, и драконыш должен был управлять тележкой, чтобы она находилась над тёмно-зелёными камнями, которыми был вымощен пол коридоров и ступени по правой стороне. На самом деле камни были совершенно обычные, тёмно-зелёными их делали вплетённые в структуру заклинания сращения. Отзеркаленное заклинание было вплетено в деревянную пластину на дне тележки. Отталкиваясь друг от друга, заклинания удерживали тележку парящей в воздухе на высоте локтя, а драконышу пришлось проделать остаток пути на задних лапах, что довольно неудобно. К счастью, управлять тележкой, не отклоняясь до дорожки зелёных плит, оказалось просто; Илидору всё время казалось, что тележка уедет вбок, но она не уезжала – ей мешала какая-то «тропия», про которую невнятно буркнул бакенбардистый Янеш Скарлай.

В тележку были утоплены ёмкости, закрытые крышками с металлическими защёлками, от ёмкостей вкусно пахло густой кашей, свежей травой с отрубями и, кажется, жучиным желе. Вслед за Янешем Илидор шёл по коридорам к крылу, где находились камеры Плохих Драконов. Поговаривали, что из арочных проёмов, которыми отделено это крыло от других, могут вмиг упасть прутья решёток, а из стен – выдвинуться стальные листы, и управление этими решётками и листами находится в нескольких местах, включая кабинет верховного мага Теландона. Что это сделано на случай побега Плохих Драконов, чтобы обезопасить от них замок до тех пор, пока магия данного Слова не отберёт у них драконью ипостась. Что Плохие Драконы знают о защитных устройствах, и это единственное, что удерживает их от побега – именно это, а вовсе не машины и не гасящие магию чуждые стихии.

Так говорили в детском крыле, но Илидор в это не верил. Он считал, что если Плохие Драконы не бегут из своих камер, то они или не могут, или не хотят. Скорее всего – не хотят, выжидают какого-то особенного случая, когда смогут навредить эльфам достаточно, чтобы посчитать себя отмщёнными.

Сосредоточенный на управлении тележкой и сглатывающий голодную слюну драконыш даже не проследил пути к камере Арромееварда, только в какой-то момент вдруг понял, что зелёные плиты закончились, а он стоит перед дверью.

Это была совершенно особенная дверь, очень высокая, очень обитая железом и страшно тоскливая. Злая, ядовитая тоска пропитала её изнутри и просочилась наружу, она обвивала оковки, изливалась на пол, хрустела морёным деревом дверного короба. Илидор, задрав голову, смотрел на эту дверь, а она смотрела на него и беззвучно, привычно стенала.

– Чё встал, шевели лапами давай, – Янеш Скарлай отвесил драконышу подзатыльник, Илидор сердито шикнул в ответ и получил ещё одну затрещину. – Лапами шевели, сказал! Шустро давай, раз-два, раз-два на задних!

Оказалось, что перед камерой стоят ещё стражие эльфы, которые уже перекинулись со Скарлаем несколькими фразами. Илидор их не замечал, поглощённый игрой в гляделки с тоскливой дверью, но теперь понял, что три эльфа смотрят на него ожидающе, а один из них держит руку на засове. Замок уже открыт. Илидор толкнул тележку, и дверь тут же приотворилась со сварливым кряхтением.

Изнутри дохнуло вовсе не спёртым воздухом и не помоями, не сногсшибательной печалью и не безысходностью, а свежестью, какая наполняет иногда воздух после дождя. Илидор знал, как это бывает: изредка драконышей выводили гулять на крышу вскоре после того как прекращался дождь, и тогда они шлёпали по лужам всеми четырьмя лапами, махали крыльями в тяжёлом и свежем воздухе, брызгали друг на друга водой из луж, собравшихся на крыше.

Вот такой запах, совершенно неожиданный, наполнял камеру Арромееварда.

Хотя чему удивляться: Арромеевард – слышащий воду дракон или кто?

– Ну шагай давай, шпынять тебя жварой бзырей, – стражий эльф качнул дверь, – зашпынял тут стоять и ёрпыля захухрить, твою драконью мать!

Илидор, разумеется, понимал, что ещё больше злить ругающегося эльфа – идея не очень, но не то чтобы это могло остановить драконыша, потому на эльфа он нашипел, получил за это очередной подзатыльник от Скарлая, клацнул на него зубами – и тут второй стражий эльф вдруг трубно хохотнул:

– Ты чего, малой, думаешь, мы тебя в бзырю пошлём, пинками прогоним и сами всё сделаем? Пересрался, да? Хе-хе, так не, мы ж драконов не кормим. Ты пришёл – ты и полезай к этому жвару.

И пинком распахнул дверь так, чтобы перед Илидором наконец открылась камера.

Большая. Пустая. Только куча мешков и соломы в углу, корыто с водой и сток в другом углу, пара небольших деревянных ящиков. Словно пылью, прибитая прокалённой в огне землёй, гасящей магию Арромееварда. Почему-то камера тёплая, как будто через узкое окно нагретый солнцем свет не падал, а затягивался внутрь.

Сам Арромеевард стоял посреди камеры, изогнув недлинную гибкую шею, и смотрел на Илидора.

Слышащий воду дракон невелик и похож на облако пара, поднявшееся над землёй – не всегда возможно сказать, где заканчивается дракон и начинается что-то другое. Чешуйки мелкие, объёмные и полупрозрачные на краях, обрамлённые гребнями морды имеют такие живые черты, что, скорее, стоило бы назвать их лицами, лапы и хвосты увесистые, не слишком длинные. Крылья небольшие, овальные, глубокие, и в полёте слышащие воду драконы не столько машут ими, сколько надувают горбом и сдувают снова, регулируя наполнение воздухом. Эти драконы плохо приспособлены для дальних полётов, потому эфирные считают, будто слышащие воду им люто завидуют.

«Эфирный дракон, если очень повезёт, может даже море перелететь», – так говорит Моран.

Слышащий воду может быть какого угодно цвета: белого, жёлтого, чёрного, сиреневого, в пятнышках или точечках, как яйца дроздов. Арромеевард оказался серебристым, и глаза у него были серебристыми, словно состоящими из горстей монеток, только были они не яркие, как у Илидора, а словно захватанные временем, потемневшие, и лишь блестящие из-под патины искорки говорили, что там, внутри, когда-то было сияние.

– П-патриарх, – уважительно поприветствовал Арромееварда оробевший драконыш и втолкнул в камеру тележку. – Я привёз ужин.

Большой дракон смотрел на него без всякого выражения, и это весьма тревожно – когда вот так смотрит на тебя слышащий воду.

Во всяком случае, у драконышей этого рода мимика почти такая же живая, как у эльфов.

Что делать с тележкой, просто оставить посреди камеры? Вытащить ёмкости с едой? Или что, открыть их и кормить дракона с ложечки? Не смешно, да и ложечки никакой здесь нет. Арромеевард вообще едва ли способен её удержать: лапы драконов, выросших вне Донкернаса, довольно непослушны, замена рукам из них – так себе.

Дракон, теперь кажущийся огромным, продолжал молча смотреть на драконыша сверху вниз, очень сильно сверху. А драконыш стоял, вцепившись лапами в ручки тележки, слушал звон в ушах и наслаждался дрожью в коленях. Открытая дверь за спиной сейчас казалась Илидору спасительной.

Если он сейчас сбежит, то что за важность, если Яшуммар по этому поводу будет злорадствовать? Тут появилась проблема посерьёзнее: кажется, старейшим всё-таки разрешают есть драконышей! Во всяком случае, непроходимо тупых драконышей, от которых эльфам всё равно не будет никакого толка.

Но Илидор не побежал. Во-первых, он уже знал: если однажды склонишься перед своим страхом – в следующий раз будет в два раза труднее с ним бороться, ведь для начала потребуется разогнуться. Во-вторых, ноги драконыша просто приросли к полу.

Наконец Арромеевард указал глазами на пол перед собой, и Илидор толкнул туда тележку, которая вдруг стала весить не меньше стада коров. Один раз Илидор видел с крыши замка стадо коров, которое гнали на выпас из деревни южнее Донкернаса. Эльф-пастух по сравнению с коровами выглядел очень маленьким, а стадо таких зверюг должно быть очень, очень тяжёлым.

Драконыш поставил тележку перед большим драконом. Илидор чуть пригибал голову, сам того не замечая, потому что Арромеевард возвышался над ним и, возможно, примеривался, как бы эту самую голову ему оттяпать. Взгляд Илидора упал на один из открытых ящиков, и он с удивлением обнаружил там книги. Книги и ещё коробки с игровыми дощечками, точно такие, как у эльфов. Дощечки большие, их можно двигать даже не слишком ловкими лапами, да и страницы перелистывать, наверное, тоже можно научиться.

Может быть, на самом деле этот дракон умеет держать и ложки?

И вообще, это как понимать: Арромеевард читает и играет? Золотой драконыш считал, что этот патриарх, сидя в камере, занят одним:источает злобу, ненавидит эльфов, гномов, людей, других драконов и так – двести лет кряду.

– Чего встал?

У Арромееварда оказался низкий, глухой и в то же время мягкий голос. Он был похож на стук камня, обёрнутого мягкой тряпицей.

Илидор на миг зажмурился и решительно поднял голову, встречаясь взглядом со старейшим.

– Я хочу послушать историю.

– Во-от как, – голос Арромееварда смягчился, зашелестел – словно гравий тихонько ссыпался в пропасть. – И о чём ты хотел бы послушать?

Илидор растерялся от такого вопроса: насколько он уяснил из слов слышащих воду драконышей, их старейший никогда не спрашивал, о чем они хотят или не хотят слушать, просто говорил и говорил без умолку, если на него нападала охота. Или молчал, если не нападала.

Почему теперь Арромеевард спрашивает? Он так рад, что к нему пришёл драконыш другого рода? Что-то он не выглядит счастливым.

Илидор пожал плечами. Крылья его почему-то затряслись.

– О чём-нибудь.

– Ну хорошо, – Арромеевард едва ли не мурчал, а Илидор окончательно оставил попытки понять этого дракона. – Тогда я расскажу тебе побаску, она совсем короткая, но очень важная, её обязательно должны услышать все драконыши.

Илидор уже совсем было уверился, что ляпнул нечто очень неудачное, и почти решился дать дёру, но тут Арромеевард перестал над ним нависать и занялся тележкой. Аккуратно обхватил её большими лапами, передвинул поудобнее, вытащил одну ёмкость, поставил рядом с ближайшим ящиком. Потащил другую. Когда большой дракон двигался, на его задних лапах позвякивали тяжёлые цепи, вмурованные другими концами в стену. Чешуя под цепями была чёрной.

– Жил-был маленький драконыш, – теперь голос Арромееварда снова стал похожим на стук камня по другому камню, и звук вяз в воздухе, будто в тумане, воздух наполнился запахом сырой от пара ткани. – Драконыш считал себя умным, хотя это было нихрена не так.

Вторая ёмкость утвердилась на полу возле ящика, а за нею третья. Илидор краем глаза видел, как стоящий в дверях стражий эльф что-то вытащил из-за дверного короба. Лязгнул металл. Арромеевард и бровью не повёл, да и не мог, ведь у драконов нет бровей.

– Но драконыш никогда не узнал, что ошибался. Знаешь почему?

Огромная лапа метнулась и схватила Илидора за хвост так быстро, что драконыш даже сообразить ничего не успел. С криком «Уо-о-у!» он повис в воздухе, а прямо перед ним оказались два серебряных глаза, и теперь в них ярко сверкали искры, искры ненависти и злобы, а сбоку кто-то сердито, громко, но спокойно повторял:

– Отпусти драконыша, Арромеевард. Отпусти немедленно.

Серебряные глаза скосились вниз и в сторону, на стражего эльфа, который приставил к боку Арромееварда заточенный на конце толстый прут. Второй стражий со вторым прутом стоял позади. Эльфы выглядели сердитыми, а не обеспокоенными, но Илидор, висящий вверх ногами, этого не понял. Ему было страшно и ещё больно, поскольку хвост дракона вовсе не предназначен для того, чтобы дракон на нём висел.

– Сейчас отпущу, – голос Арромееварда снова сделался мурлыканьем. – Только побаску доскажу. Так! Вот! – рявкнул он в лицо Илидору так, что у того зазвенело в ушах. – Драконыш не узнал, что он тупой! Потому что не успел! Сдох!

С этими словами Арромеевард с размаха швырнул Илидора в тележку.

Тот не помнил, как оказался за пределами южного крыла. Янеш Скарлай его вывез, прямо так, в парящей тележке, очень веселясь и приговаривая:

– Малой, а ты знаешь, что в Сейдинеле ходят байки про двуглавых кедийских драконов? Как думаешь, малой, в Кеде правда есть драконы о двух бошках? Я не знаю. Но я так скажу: по-моему, двуглавый дракон не лучше и не хуже обычного. Вот безголовые драконы – это проблема. Да-а! Аха-ха! Аха-ха-ха!

Хвост у Илидора ещё долго побаливал и плохо двигался, и в голове иногда позвякивало – Корза Крумло, посмеиваясь, даже сводила его к драконьему лекарю Диеру Ягаю. Зато снящий ужас Яшуммар, подбивший Илидора на эту выходку, даже не подумал над ним потешаться, а, скорее, стал побаиваться, видимо, сочтя, что Илидор способен на любое безумие вообще.

Арромеевард, разумеется, запомнил золотого драконыша. Когда через несколько месяцев они столкнулись в коридоре, старейший впечатал Илидора лбом в открытую дверь машинной и, лишь хохоча в ответ на ругань и удары дубинок стражих эльфов, проревел, что хотел бы видеть эту золотую шкуру на полу в своей камере.

И вот спрашивается, как добыть информацию из дракона, который скорее приложит тебя лицом об дверь, нежели станет разговаривать? И как непринуждённо начать разговор со старейшим, запертым в камере южного крыла? Не то чтобы туда было запрещено ходить, но это вызовет интерес стражих эльфов и, возможно, за Илидором тут же начнёт приглядывать кто-нибудь из шпионов, что отнюдь не упростит задачу.

Золотой дракон понимал, что ему нужно не просто решение, а какое-нибудь особое стечение обстоятельств, однако и предположить не мог,что это будут за обстоятельства.