Драмы и комедии

ДАНИЛА ДРЫЛЬ — командир партизанского отряда.

МАТЬ ДАНИЛЫ.

МАРЫЛЬКА — сестра Данилы, 14 лет.

РЫГОР — друг Данилы.

ДЕД БАДЫЛЬ.

НАСТУЛЯ — его внучка, 20 лет.

БАТУРА — поляк, беженец, 40 лет, говорит с акцентом.

ТОДОРА КУКСЁНОК.

КАСТУСЬ — молодой партизан.

ХАЛИМОН }

МИХАЛЬ }

АНТОН } — партизаны.

ЛОМОТЬ — подпольный работник, военком дивизии.

НАЧДИВ.

ЧАСОВОЙ.

КУЛАГИН — командир полка.

ПАНИ ЯНДРЫХОВСКАЯ — помещица.

ПАН ЯНДРЫХОВСКИЙ — ее сын, уездный начальник.

МОРГУН — кулак.

КАТЕРИНА — его дочь, возлюбленная Рыгора.

ШМИГЕЛЬСКИЙ — шляхтич, жених Катерины.

КСЕНДЗ.

СЕРЖАНТ.

СВЯЗНОЙ.

ЖЕНЩИНА С КОТОМКОЙ.

ПАРНИ, ДЕВУШКИ, ПАРТИЗАНЫ, СОЛДАТЫ.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Действие происходит во время белопольской оккупации в Белоруссии. Деревенская улица. На завалинке своей хаты, самой крайней в деревне, сидит Р ы г о р. Рядом стоит Д а н и л а, прикуривает от его папиросы.

Д а н и л а (провожает взглядом проходящего по улице Моргуна). Задрал нос и «здравствуйте» не скажет.

Р ы г о р. Перемену чует.

Д а н и л а. А был ведь мяконький, хоть ты его к ране прикладывай.

Р ы г о р. Целую ночь где-то пушки бухали. Я в ночном был; как ляжешь да приложишь ухо к земле, так аж страшно.

Д а н и л а. Неужто-таки наши не удержатся?

Р ы г о р. Трудно — босым да голодным. Поляков — так тех, говорят, француз кормит и одевает.

Д а н и л а. Жаль оставлять мать и Марыльку, а, видно, придется.

М о р г у н (вглядывается куда-то вдаль, потом зовет). Катя! (Манит рукой к себе.)

Р ы г о р. Тебе-то нельзя оставаться, если что такое. Как узнают, что комитетчиком был…

Д а н и л а. А тыне боишься?

Р ы г о р. Ко мне не привяжутся, я ни во что особенно не вмешивался.

Д а н и л а. Землю панскую нахал?

Р ы г о р. Я ж не сам ее брал.

Д а н и л а. Ты хочешь сказать, что твоя хата с краю?

Р ы г о р. С краю не с краю, а все же мне поспокойнее, чем тебе.

Д а н и л а. Думаешь в сторонке отсидеться?

Р ы г о р. Говорят, что и поляки землю давать будут.

Д а н и л а. Три аршина… Это, должно быть, тесть твой говорил? (Кивает на удаляющегося Моргуна.)

Р ы г о р. Какой он мне тесть? Он рад бы меня со свету сжить. Я тебе как лучшему другу, а ты смеешься надо мной.

Д а н и л а. А кто тебя знает, ты же с ней крутишь.

Р ы г о р. Она все крутит. Сижу вот и поджидаю, хочу поговорить. Пускай бы уж сказала — либо этак, либо так.

Д а н и л а. Связался черт знает с кем. Люди свет переворачивают, а ему бабья юбка все заслонила.

Р ы г о р. Пожалел бы, так он еще ругается.

Д а н и л а. И буду ругаться, потому что зло меня разбирает. Если б я тебя не знал, а то ведь вместе росли. Был хлопец как хлопец, а тут черт его знает что…

Р ы г о р. Что ж я дурного делаю? Люблю девушку, хочу на ней жениться, хочу земли кусочек, чтоб было на чем жить с ней спокойно и счастливо. Разве это такой большой грех? Я ж никого обижать не хочу.

Д а н и л а. Земли кусочек! Дали ведь тебе землю, только ее защищать надо. Пожить хочешь спокойно и счастливо? Это при панах-то? А в батраки к пану ты не хочешь? А в солдаты — голову сложить за толстопузых — не хочешь? И эта любимая твоя поглядит на тебя, голодранца, да и нос отвернет. Она только играет с тобой, как кошка с жабой: скушать гадко, а кинуть жалко.

Р ы г о р. Тише, браток, вон она идет.

Д а н и л а (машет рукой). Пропал человек. (Уходит.)

Р ы г о р. Может, еще и не пропал, зря ты меня отпеваешь. (Один.) Как кошка с жабой… Выходит, что я — жаба… На до с ной всерьез поговорить. Если я — жаба, так ну ее к черту!

Идет К а т е р и н а. Она хочет пройти мимо, будто не замечая Рыгора.

Добрый день, Катя! И здороваться уже не хочешь?

К а т е р и н а. Я задумалась и не вижу.

Р ы г о р. О чем же ты задумалась?

К а т е р и н а. О гусях думаю. Как бы они в огород не влезли.

Р ы г о р. А может, о гусаке каком-нибудь?

К а т е р и н а. И о гусаке. Без гусака и гусыня ничего не стоит.

Р ы г о р. А ты сядь, посиди немного, поговорим. (Встает, берет ее за руку, усаживает на завалинке.)

К а т е р и н а. Отец звал.

Р ы г о р. Подождет.

К а т е р и н а. Скажут люди — сама к хлопцу пришла.

Р ы г о р. Никто и не заметит, с улицы не видать.

К а т е р и н а. Так что ты мне скажешь?

Р ы г о р (берет ее руку и перебирает пальцы). Люблю я тебя крепко.

К а т е р и н а (смеется). Это я уже знаю.

Р ы г о р. Жить без тебя не могу.

К а т е р и н а. Ты еще зимой это говорил, а все живешь.

Р ы г о р. Тебе шуточки, а я, может, и жив бы не был, если б не надеялся.

К а т е р и н а. Что же сделать, чтоб ты жил?

Р ы г о р. Я уже говорил тебе.

К а т е р и н а. Куда же ты меня приведешь? В эту хлевушку? (Показывает на хату.)

Р ы г о р. Я же с матерью тут живу!

К а т е р и н а. Так ты сроду лучшего не видел.

Р ы г о р. Разживемся. Когда-нибудь новую поставим.

К а т е р и н а. На чем это ты разживешься? На двух десятинах?

Р ы г о р. Если большевики удержатся, так и земля будет.

К а т е р и н а. Удержатся… Как же, дожидайся!

Р ы г о р. Не век же я голодранцем буду.

К а т е р и н а. Кто его знает, что потом будет. А пока — сегодня вон праздник, а ты босой сидишь, обуться не во что. Штаны латаные.

Р ы г о р. Для тебя штаны важное человека.

К а т е р и н а. Хорошо когда одно к одному. Ты сам посуди: придет престольный праздник, съедется отцова родия к нему в гости — в бричках, на холеных конях, сами разодетые. А ты придешь — вахлак вахлаком. И за стол с тобой стыдно будет сесть.

Р ы г о р. Богатого искать будешь?

К а т е р и н а. Хочу найти такого, чтоб он мне понравился, вот как ты, например, и чтоб богатый, ну… хоть бы как Шмигельский.

Р ы г о р. Я-то еще богатым могу быть, а Шмигельский красивым — шиш с маком.

К а т е р и н а. Как же это ты можешь стать?

Р ы г о р. Я еще не знаю… Зарезать разве кого… Вернутся паны, зарежу какого-нибудь тысячника…

К а т е р и н а. Тогда тебя с могилой повенчают.

Р ы г о р (теряя терпение). Так чего ж ты от меня хочешь?!

К а т е р и н а. Ничего я от тебя не хочу. Это ты от меня чего-то хочешь.

Р ы г о р. Зачем ты меня мучаешь? Не любишь, так не дразни, скажи прямо. Пускай уж один конец.

К а т е р и н а. Зачем бы я с тобой водилась, если б не любила? Может, это моя первая и последняя любовь. Неизвестно, с кем жить придется.

Р ы г о р. Народ правды ищет, люди мир переворачивают, а я хожу, как травленый таракан. Ты свет мне заслонила. Из-за тебя я ничего не вижу.

К а т е р и н а (обиженно). Заслонила? Так я и отодвинуться могу. (Порывается уйти.)

Р ы г о р (хватает Катерину за руку). Погоди, Катя. Прости, я сам не свой. Иной раз такое зло разбирает, что убить готов.

К а т е р и н а. Кого?

Р ы г о р. Тебя или себя.

Подходит Л о м о т ь с винтовкой, в сильно поношенном летнем красноармейском обмундировании.

Л о м о т ь. Полк тут давно прошел?

Р ы г о р. Никакой полк тут не проходил. Мы не видали.

Л о м о т ь. Так это я, должно быть, не на ту дорогу попал. (Снимает шапку и рукавом гимнастерки вытирает пот.) Кваску бы глоток, во рту пересохло.

Р ы г о р (встает). Сейчас принесу.

Л о м о т ь. И хлеба кусочек… Заодно.

Р ы г о р идет в хату.

(Усталый садится на завалинку и ставит возле себя винтовку.) Ищи его теперь.

К а т е р и н а. Что?

Л о м о т ь. Я говорю — полк… два дня теперь искать будешь.

К а т е р и н а. А как же это вы?

Л о м о т ь. В лесу, в дозоре был… Сорокин, черт, подвел.

Г о л о с М о р г у н а. Катя!

К а т е р и н а. Чего?

Подходит М о р г у н.

М о р г у н. Что ты тут делаешь? Уж я зову, зову… В печи все прогорело.

К а т е р и н а. Я тут задержалась… Солдат дорогу спрашивает. (Уходит.)

М о р г у н. Какой ему дороги?

Л о м о т ь. Полк догоняю. Не видали, не проходил тут?

М о р г у н. Какой полк?

Л о м о т ь. А хоть какой… Часть какая-нибудь не проходила?

М о р г у н. Дома уже твой полк.

Л о м о т ь. Как — дома?

М о р г у н. Видел я их на большаке… вчера под вечер. Без винтовок. «Куда вы?» — спрашиваю. «Хватит, говорят, навоевались! Дома жены с детьми без хлеба сидят».

Л о м о т ь. Это, видать, не наши.

М о р г у н. Ваши… Придешь домой, как раз их застанешь.

Ломоть молчит.

(Показывает на винтовку.) А эту обузу мне оставь. Легче идти будет… Я фунта два сала дам на дорогу.

Л о м о т ь. На что она тебе?

М о р г у н. Зайцев пугать… Чтоб сад ни портили.

Л о м о т ь. Это не на зайцев.

М о р г у н. Ничего, хороша будет.

Л о м о т ь. Это на сволочей.

М о р г у н (как будто это к нему не относится). Она, должно быть, и не очень тяжелая. (Протягивает руку к винтовке.)

Л о м о т ь. Ну, ну!.. (Берет винтовку в руки.) Она кусается.

М о р г у н (отступает на шаг назад). Я поглядеть только.

Р ы г о р выносит кружку квасу и кусок хлеба и дает Ломтю. Ломоть жадно пьет, потом принимается за хлеб.

Г о л о с. Он сюда пошел.

Появляются Д а н и л а, е г о м а т ь, Т о д о р а, Х а л и м о н, д е д Б а д ы л ь, Б а т у р а, измазанный глиной, с лопаткой в руке.

Д а н и л а. Добрый день, товарищ.

Л о м о т ь. Добрый день.

Д а н и л а. За каким-нибудь делом к нам?

Л о м о т ь. Полк догоняю.

М о р г у н. Дезертир, видать.

Л о м о т ь. Еще что выдумал! Сам птица хорошая!

Д а н и л а. А документы есть?

Л о м о т ь. А ты кто такой будешь?

Д е д Б а д ы л ь. Это наша Советская власть… комитет.

Ломоть достает из кармана документы, завернутые в грязный платок, подает Даниле. Данила рассматривает документы, остальные молча глядят, как Ломоть ест хлеб.

М а т ь Д а н и л ы. Бедняга, сухой хлеб ест.

Л о м о т ь. Молока бы кружечку, вот он и не был бы сухой.

Д а н и л а (возвращая Ломтю документы). Погляди там, мама, может немножко найдется.

М а т ь Д а н и л ы уходит.

Д е д Б а д ы л ь (сочувственно). Изголодался.

Л о м о т ь. Со вчерашнего дня крошки во рту не было.

Д е д Б а д ы л ь. Как же ты это так, сынок?

Л о м о т ь. Отстал. В лесу мы были. Сорокин, растяпа, подвел меня.

Д е д Б а д ы л ь. Сам, сынок, вороной не будь, так и сорока не подведет.

Т о д о р а. А поляки далеко ли?

Л о м о т ь. Недалеко… Утром чуть меня не схватили.

Т о д о р а. А не слышали, как там они?

Д е д Б а д ы л ь. Не очень издеваются над народом?

Л о м о т ь. Издеваются… до смерти забивают.

Т о д о р а. Забивают!!

М о р г у н. Не всех же, верно? Только тех, кто заслужил.

Л о м о т ь. Скот забирают, хлеб… Что на глаза попадется, то и хватают.

Т о д о р а. Боже мой, боже! Что ж это будет?

Д е д Б а д ы л ь. Что — беда будет.

Х а л и м о н. И с поля мы, товарищи, еще не все убрали. Овес еще, горох зеленые.

Л о м о т ь. Убирайте хоть зеленое.

Подходит м а т ь Д а н и л ы с кувшином молока, подает его Ломтю.

Спасибо, тетушка!

Д а н и л а. Так не стойте же, мужики! Берите косы, грабли, запрягайте лошадей.

Поспешно расходятся.

М о р г у н. А, забегали мыши в норе! (Батуре, который тоже забеспокоился.) А тебе чего бояться? Это ж ваши… Ты ведь поляк, как будто?

Б а т у р а (загадочно подмигивая). Не узнали своих наши, березовой дали каши. (Уходит.)

За ним степенно уходит и М о р г у н.

Л о м о т ь (вслед Даниле). Товарищ председатель!

Д а н и л а (останавливается). Что?

Л о м о т ь. Покажите-ка мне дорогу.

Данила подходит.

Не узнаешь меня, товарищ Дрыль?

Д а н и л а (вглядываясь). Лицо как будто знакомое, а вспомнить не могу.

Л о м о т ь. А я тебя помню. Мы в волостном комитете встречались.

Д а н и л а. А, это вы к нам из города приезжали! Товарищ Кузин, кажется. Но по документам…

Л о м о т ь. Я уже не Кузин. Я Ломоть… Понимаешь?

Д а н и л а. В военной форме и не узнать… В армию подались?

Л о м о т ь. Так мне удобнее. Зайдешь один в деревню, и сразу видно, кто чем дышит: кто молоком поит, а кто смекает, как бы винтовку из рук вырвать. И со своими людьми связь надо наладить. Нужно сказать кое-кому из коммунистов, чтобы не спешили уезжать отсюда.

Д а н и л а. А как же?

Л о м о т ь. А так, что оставить народ в беде без помощи, без руководства мы не можем. Народ уже узнал, что такое свобода, что такое Советская власть. Он теперь уже не захочет терпеть издевательства панов, не захочет снова идти в ярмо и подымется на оккупантов. Вести его в бой должны будем мы, коммунисты, чтобы не повел кто-нибудь другой. И мы должны идти впереди, быть готовы на муки и смерть за дело трудящихся, иначе народ за нами не пойдет. Так поступают товарищ Ленин и все лучшие люди нашей партии. А ты готов на это, не побоишься?

Д а н и л а. Бояться-то не боюсь, а вот справлюсь ли?

Л о м о т ь. Поможем. Связь я сам с тобой держать буду, назови только верного человека, который будет знать, где ты находишься.

Д а н и л а. Кого же?.. Не засыпаться бы.

М а т ь Д а н и л ы (подходя). Сынок, о чем же ты думаешь! Весь народ прямо разрывается, чтоб припрятать хоть что-нибудь, а тебе и заботы нет.

Д а н и л а. Сейчас, мама, вот только красноармейцу дорогу укажу.

Л о м о т ь (кивнув в сторону Даниловой матери). А может, она?

Д а н и л а (немного подумав). Мама, погляди на этого человека.

М а т ь Д а н и л ы. Да я ведь его уже видела.

Д а н и л а. Хорошенько погляди — это наш человек. Может, он когда-нибудь обо мне расспрашивать будет — так говори ему все.

М а т ь Д а н и л ы (вглядываясь). Как же его звать-то хотя бы?

Д а н и л а. Л о м о т ь. Только смотри, мама, никому ни слова, ни-ни.

М а т ь Д а н и л ы. Сама понимаю, не маленькая.

Л о м о т ь. Гляди, мать, хорошенько, чтоб узнала. У меня к тому времени и усы могут подрасти и борода.

М а т ь Д а н и л ы. По глазам узнаю, глаз не переменишь. Вон они какие… Колючие да хитрые.

М а р ы л ь к а (подбегает). Мамочка, война! Война идет! Поляки на дороге. Я боюсь одна дома.

Л о м о т ь. Ну, бывайте здоровы! (Берет винтовку и уходит.)

М а т ь Д а н и л ы (Даниле). А как же ты, сынок? Ведь домой тебе нельзя идти?

Д а н и л а. Нельзя, мама.

М а т ь Д а н и л ы. Куда же ты?

М а р ы л ь к а. Может, опять на войну, а нас с мамой покинешь?

Д а н и л а. Пересижу хоть в лесу, а там видно будет.

М а т ь Д а н и л ы. Разве ты с большевистским войском не уйдешь?

Д а н и л а. Говорят, что для меня и тут работа найдется.

М а т ь Д а н и л ы. Кто говорит?

Д а н и л а. Товарищи, которые разбираются.

М а т ь Д а н и л ы. Тут если поймают, еще страшней.

Д а н и л а. Эта напасть ненадолго.

М а т ь Д а н и л ы. Если б хоть рожь как-нибудь посеять… Без хлеба останемся.

Д а н и л а. Я буду приходить иногда. Пусть немного уляжется.

М а т ь Д а н и л ы. Растила я вас — горевала, думала, хоть старость покойная будет. Тогда над малыми тряслась, ночей недосыпала, а теперь… (Вытирает глаза углом платка.)

Д а н и л а. Что поделаешь? Помучаемся еще немного. Добьемся еще и лучшего!

М а т ь Д а н и л ы. Ах, сынок ты мой! Убьют, так будет тебе лучшее.

Д а н и л а. А убьют, так не корите меня, что оставил вас одних. Не зря погибну. За это дело погибали и не такие, как я. (Марыльке.) Не плачь, Марылька. Это ведь я так: мы еще с тобой рожь сеять будем… Ну, будьте здоровы! (Поворачивается и быстро уходит.)

М а т ь Д а н и л ы (крестит его вслед). Счастливо тебе, сынок!

Д а н и л а (оборачиваясь). Марылька, поесть мне принесешь… в лес, на Барсукову гору. А ты, мама, винтовку спрячь… Под стреху засунь. Я после заберу. (Уходит.)

Осень. Веранда помещичьего дома.

П а н Я н д р ы х о в с к и й (сержанту). Солдат из флигеля не выпускать. В деревне не должны знать, что здесь находится отряд, — нужно захватить их врасплох.

С е р ж а н т. Слушаю, пан капитан. (Козыряет и уходит.)

Пан Яндрыховский, суровый и решительный, расхаживает по веранде. К веранде подходит М о р г у н, неся под мышкой обернутый в простыню портрет.

М о р г у н. Добрый день, панич! Счастливо ли вернулись?

Пан Яндрыховский не отвечает.

Пришел узнать, не надо ли в чем помочь. У пана ведь теперь и слуг мало.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Вчера грабил, а сегодня помогать пришел.

М о р г у н. Видит бог, панич, ни к чему и пальцем не притронулся. Что я, голодранец какой, чтоб на панское зариться? Вы меня, может, не знаете, потому редко в имении бывали, а мамаша ваша меня хорошо знают.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. А это что у тебя?

М о р г у н. Портрет вашего покойного папаши. Зашел это я в усадьбу, когда большевики начали распоряжаться. Гляжу — валяется. Боже мой милостивый! Такое надругательство! Я тихонько под мышку, да и унес домой. Спрячу, думаю себе. Пани спасибо скажут.

П а н Я н д р ы х о в с к и й (берет портрет). За портрет спасибо, но если ты тоже грабил, это тебя от наказания не спасет.

М о р г у н. Боже милостивый… (К пани Яндрыховской, которая выходит в сопровождении ксендза.) Панечка дорогая, закиньте хоть вы за меня словечко! Панич говорит, что я вас грабил.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Нет, Моргун не такой человек. (Заметив портрет.) Портрет Вацлава! Ах, как я рада! Я так огорчена была этой потерей. (Глядит на портрет.) Милый Вацлав! В тяжкое время ты умер. Как жаль, что тебе не довелось порадоваться вместе с нами.

М о р г у н. Пусть у меня руки отсохнут, если я хоть пальцем тронул. Правда, брал кое-кто… и со двора таскали и лес рубили… Так вот же они у меня все и записаны. (Достает бумажку.)

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Покажи.

М о р г у н (подает бумагу). Только, панок, чтоб они не узнали.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Трус! А как же я, женщина, не боюсь?

М о р г у н. У пани защита сильная, у пани сын — большой начальник. Чего пани бояться?

П а н Я н д р ы х о в с к и й (смотрит в список). Халимон Колядка — это кто?

М о р г у н. Бревна на хату из панского леса таскал.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Сколько?

М о р г у н. Бревен тридцать.

П а н Я н д р ы х о в с к и й (отмечает в списке и читает дальше) Микола Бадыль?

М о р г у н. Землю панскую пахал.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Тодора Куксёнок?

М о р г у н. Хату переложила — двадцать бревен.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Данила Дрыль?

М о р г у н. О, это птица! Комитетчиком был, землю панскую делил, лес раздавал. Да и в доме господском он же распоряжался: что под школу, а что себе под канцелярию забрал.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Где он сейчас?

М о р г у н. В лесу скрывается.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. А поймать его можно?

М о р г у н. Он от дома далеко не ушел — я выследил. Сегодня до рассвета рожь сеял на своей полосе. Только голыми руками его не возьмешь. Кабы на этот случай да солдаты.

П а н Я н д р ы х о в с к и й (свистит, Моргуну). Я твою услугу буду помнить.

На свист появляется с е р ж а н т.

С е р ж а н т (козыряет). Что прикажет пан капитан?

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Вот список. Доставь всех ко мне я уезд.

С е р ж а н т. Слушаюсь пана.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Этого Дрыля ты должен достать хоть из-под земли.

С е р ж а н т. Слушаюсь пана.

П а н Я н д р ы х о в с к и й (указывая на Моргуна). Этот человек может тебе пригодиться.

М о р г у н. Можно уйти?

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Иди.

Моргун, не надевая шапки, спускается с крыльца.

Старостой будешь.

М о р г у н (обернувшись, низко кланяется). Очень благодарен, паночек.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Гм… Значит, тут распоряжался какой-то Данила Дрыль.

М о р г у н. Отец этого Дрыля в остроге помер, и по сыну виселица скучает.

М о р г у н и с е р ж а н т уходят.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Хотелось бы мне заполучить его в свои руки. Этот хам распоряжался у меня в доме, как у себя в хлеву. В зал, который видел в своих стенах цвет польской аристократии, он напустил кучу мужицких детей, чтоб их тут обучали коммунизму. Портреты предков моих выкинули на свалку, на их место повесили портреты большевистских комиссаров.

К с е н д з. Да ведь это оскорбление всего древнего рода Яндрыховских.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Я не успокоюсь, пока не омою это оскорбление кровью негодяя.

К с е н д з. Узнаю в пане рыцаря, потомка славного рода Яндрыховских. Свою шляхетскую честь и славу отчизны предки пана ставили выше всего.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Не стоит на какого-то холопа тратить столько нервов. Холоп получит то, что он заслужил, а у тебя есть дела государственные.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Благодарю маму за напоминание. Действительно, меня в уезде ждут важные и неотложные дела.

К с е н д з. Если бы они не были важными, не сняли бы офицера с фронта и не назначили бы на эту должность.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Назначив меня уездным начальником, верховная власть возложила на меня ответственность за умиротворение уезда, и я не пожалею своих сил, я выбью из них этот большевистский дух. Я научу их почитать бога, пана и польскую власть. Буду приучать их к покорности до тех пор, пока они не станут целовать мне сапоги, как целовали отцу моему.

К с е н д з. Чернь возбуждена и развращена большевиками. Хватит ли у вас сил усмирить ее?

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Силы наши большие, и мы не одни: нас поддерживают наши друзья — Франция и Англия. Союзники наши — голод и разруха в Советской России. Пока мы ставим себе целью восстановление Речи Посполитой в границах тысяча семьсот семьдесят второго года, а там — кто знает!..

К с е н д з. Если господь бог поможет, самые несбыточные мечты осуществятся.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Ну, мамуся, как ни приятно мне в родном доме, под твоим крылышком, но должен ехать. (Подходит и прощается.)

П а н и Я н д р ы х о в с к а я (обнимая сына). Болесь, дитя мое! Не забывай меня.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Охрану в имении я оставляю — пусть мама будет спокойна. А арестованных пускай приведут ко мне в уезд.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Я должна с ними поговорить.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Зачем мамусе утруждать себя? Я сам ими займусь.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Ты займешься ими как представитель власти, а я хочу поговорить как хозяйка имения, которое они разграбили.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Как маме будет угодно, но я просил бы поберечь свое здоровье. У мамы слабые нервы и мягкое сердце. А я обещаю поговорить с ними и за маму тоже. (Ксендзу.) Оставляю свою мать под покровительством святого отца. Надеюсь, что в набожных беседах она рассеет грусть от разлуки со мной.

К с е н д з. Сделаю все, что в моих силах, чтобы пани Розалия не грустила.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. До свидания, мамуся! (Целует ей руку.) Я буду наведываться. (Выходит.)

П а н и Я н д р ы х о в с к а я (вслед сыну). Пусть даст ему господь бог разум и силу выполнить миссию, которую возложила на него отчизна. Да будет пресвятая матерь божия заступницей рода Яндрыховских и да возвеличит его во всей славе.

К с е н д з. Аминь. Как здоровье пани? Вчера пани жаловалась на боль в спине.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Благодарю, отче. Всю ночь не спала и сейчас еще не совсем хорошо себя чувствую.

К с е н д з. Я пани лекарство привез. Рад буду, если оно облегчит страдания пани.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. А что за лекарство?

К с е н д з. Это мазь из разных трав и масел, составленная по рецепту одного известного врача, моего знакомого. Пускай пани на ночь натрет спину и укроется хорошенько, так, милостью божией, к утру все как рукой снимет.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Спасибо, отче, попробую.

К с е н д з. Пани Розалия хотела, кажется, молебен отслужить?

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Да… За счастливое возвращение и за успехи нашего оружия.

К с е н д з. Когда пани прикажет?

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Прошу вас, отче, в столовую, там за чашкой кофе мы и договоримся…

Уходят.

Слышится шум, причитания, отдельные выкрики солдат. Вскоре появляются окруженные солдатами арестованные М и х а л ь, Х а л и м о н, Т о д о р а К у к с ё н о к, д е д Б а д ы л ь, Р ы г о р. За ними толпа родных и знакомых. С е р ж а н т, который командует конвоем, вбегает в дом и возвращается с п а н и Я н д р ы х о в с к о й.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я (выходя из дома). А тот, Дрыль?

Сержант шепчет ей что-то на ухо.

Это верно?

С е р ж а н т. Рассчитываю.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я (арестованным крестьянам). Слушайте, вы!.. Я вас сюда не в гости позвала. Я должна наказать бунтовщиков, которые подняли руку на мое добро. Кто хочет облегчить свою участь, пусть выйдет и как перед богом скажет всю правду — кто его подстрекал на нехорошее дело.

Все молчат.

С е р ж а н т. Пан капитан приказал сегодня же доставить их в уезд.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Это ничего. Болесь простит опоздание. (Деду Бадылю.) Ну, вот ты, старик… Подойди поближе.

Дед Бадыль подходит.

Как тебя зовут?

Д е д Б а д ы л ь. Миколой люди кличут, а по прозвищу — Бадыль.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я (смотрит в список). Ты зачем мою землю пахал?

Д е д Б а д ы л ь. Потому что своей не имел.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Кто тебя научил это делать?

Д е д Б а д ы л ь. Землю пахать? (Горько засмеявшись.) Когда я еще мальчонкой был, так свекор твой на конюшне лозой учил. А потом и сама пани учила. А как пани в Варшаву выехала, я и подумал; дай-ка попробую, может, как-нибудь и без учителей сумею себе хлеба запасти.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Ты, старый пес, должен бы молодых учить.

Д е д Б а д ы л ь. Учил как умел. «Что вы, дурачье, думаете, — говорил я им. — Грех ведь, чтоб земля пустовала. Она должна хлеб людям давать».

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Мало тебя, видно, свекор мой учил. Придется мне доучивать на той же конюшне.

Д е д Б а д ы л ь. Другой милости я и не ждал. Так спокон веку было: где панская сила, подставляй, мужик, спину. Не хочется мне, до седых волос доживши, под твои плети ложиться, да твой верх нынче.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Я твою старость уважу. Старая шкура — жесткая. Прикажу плетей десять лишних прибавить.

Д е д Б а д ы л ь. Пускай тебе, панечка, бог заплатит за твою доброту. (Медленно отходит под пинками солдат.)

Б а т у р а (выкрикивает из толпы). На бога надейся, да сам не плошай.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я (недослышав). Что там еще?

Б а т у р а. Так я же говорю, панечка, что мы всегда на бога надеемся.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Болван.

Г о л о с а в т о л п е. Данилу поймали!

— Данилу ведут!

Д в а с о л д а т а с винтовками наперевес ведут Д а н и л у. Рубаха на нем разорвана, на лице запеклась кровь, за ним идут заплаканная м а т ь и М а р ы л ь к а. Мать держит в руках свитку сына.

С е р ж а н т (докладывает пани). Вот он, прошу пани.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я (разглядывает Данилу в лорнет). Вот ты какой!

Д а н и л а. Как и все добрые люди.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. О твоей доброте я слышала. Это ты от большой доброты стал мое добро раздавать?

Д а н и л а. Добро народное, и народ меня для этого выбрал.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Молчи, хам!.. Народ… Взбесившийся скот, которому удалось на миг сломать ограду. Но у порядочного общества есть достаточно надежных пастухов, которые снова загонят скот на его место!

Д а н и л а. Слышите, люди! Вы — не люди! Вы — скот. Пани уже выпустила на вас своих собак, которые загонят вас в стойло. И земля, которую вы пахали, — это ее земля. Ведь пани поливала эту землю потом и слезами, это ее голодное дитя исходило плачем, лежа в борозде. И лес ее. Но пани сегодня добрая. Она сама сегодня раздает свой лес, дает, не жалея, по двадцать пять, по пятьдесят палок, только бы спина ваша выдержала. Благодарите же пани, кланяйтесь ей в ноги.

В толпе шум и движение.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Тут не большевистский митинг. Прекратить!!!

Солдаты набрасываются на Данилу и, толкая прикладами, отводят к деду Бадылю.

М а т ь Д а н и л ы (накидывая на Данилу свитку, которую все время держала в руках). Оденься, сынок, простынешь.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Слушайте, скоты! Я женщина. У меня есть сердце, и в сердце есть бог. Бог учит нас быть милосердными и к скотине. Я хотела многое вам простить. Но вы — скоты дикие и неблагодарные. Жалеть вас — это плодить грех и преступления. Милости моей вам не будет. Кто построил из моего леса хату, тот разберет ее своими руками и бревна привезет ко мне в имение; кто собрал с моего поля хлеб, тот ссыплет его в мой амбар. (Даниле.) А с тобою, холоп, разговор будет особый.

В толпе взволнованные голоса и причитания женщин.

Т о д о р а (падает на колени, заломив руки, подползает к пани). Панечка, панечка, дорогая ты моя, смилуйся над бедною вдовой!

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Чего ты хочешь, несчастная? Говори, в чем провинилась?

Т о д о р а. Лесу… двадцать бревнышек срубила. Хатка совсем сгнила.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Получишь двадцать плетей.

Т о д о р а. Богом молю, панечка, смилуйся, хатки не разрушай. Сироты малые… зима идет.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Что ж, прикажешь мне твоих щенят воспитывать?

Тодора упала на землю и лежит некоторое время неподвижно. Ее оттаскивают солдаты.

Д а н и л а (деду Бадылю). Эх, дед! Давай, что ли, закурим. Закурим с горя.

Данила берет у деда Бадыля кисет, медленно развязывает и глядит на солдата, который подозрительно следит за его движениями. У Данилы внезапно возникает мысль: он швыряет в глаза солдату горсть махорки и бросается бежать. Второй солдат целится в него из винтовки, но мать Данилы забегает вперед, заслоняя сына.

М а т ь Д а н и л ы (машет руками, как на бешеного быка). Куда ты целишься, гад? Куда?

Солдат делает два шага в сторону, чтобы видеть цель, но мать снова забегает вперед. Солдат стреляет — мать Данилы падает, раскинув руки. Марылька кидается к матери с отчаянным криком: «Мама! Мама!» Часть солдат бросается вдогонку за Данилой, остальные гонят на конюшню арестованных. Видя, что солдаты собираются стрелять, толпа разбегается. П а н и Я н д р ы х о в с к а я убежала в дом еще при первом выстреле. На сцене остается только Марылька. Она припала к материнской груди, плечи ее вздрагивают от рыданий.

М а р ы л ь к а (глядит куда-то вдаль, вытирает слезы рукавом домотканой свитки, слишком большой для нее, и голосит).

(Снова заливается плачем и припадает к материнской груди.)

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Хата деда Бадыля. Налево — печь. В углу напротив — стол под образами. Д е д Б а д ы л ь стоит у печи, опершись локтями о печной выступ, кашляет. Н а с т у л я шьет и напевает:

Д е д Б а д ы л ь. Брось, дитятко. Хватит тебе глаза слепить, темно уже.

Н а с т у л я. Хотела тебе рубашку кончить сегодня.

Д е д Б а д ы л ь. Завтра кончишь. Может, не помру еще за эту ночь.

Н а с т у л я. Я ее не на смерть тебе шью.

Д е д Б а д ы л ь. А она, дитятко, пускай будет чистая. Дышать что-то тяжело стало. Слаб я уже.

Н а с т у л я. Не говори так, дедуля, не нагоняй на меня тоску.

Д е д Б а д ы л ь. Хорошо, что хоть тебя вырастил.

Н а с т у л я. Заживет спина, поправишься и поживешь еще годков десять. На моей свадьбе еще спляшешь.

Д е д Б а д ы л ь. Да оно дай боже. Бывало, как еще плясал!

Н а с т у л я. Тише! (Прислушивается.) Кто-то с бубенцами едет. (Смотрит в окно.) Дедулечка, к нам во двор заезжают!

Д е д Б а д ы л ь. Кто заезжает?

Н а с т у л я. А кто их знает.

Д е д Б а д ы л ь. Может, опять солдаты.

Н а с т у л я. Да нет, так какие-то… Один пожилой, а другой молодой.

Д е д Б а д ы л ь. Так не сваты ли, гляди?

Н а с т у л я. Что ты, дедуля! К кому же бы им приезжать?

Д е д Б а д ы л ь. Да уж не иначе, как ко мне.

Н а с т у л я. Неужто ко мне? Дедушка, что же мне делать? Не одета ведь я.

Д е д Б а д ы л ь. Узнают нашу дочку и в простом платочке.

Входят Л о м о т ь и А н т о н.

Л о м о т ь. Добрый вечер вам, рады ли вы нам? Коли рады, принимайте нас, а не рады — отсылайте нас.

Д е д Б а д ы л ь. Добрый вечер. Да мы еще не знаем, что вы за люди, чтобы радоваться.

Л о м о т ь. Люди мы лихие, приехали грабить старика.

Д е д Б а д ы л ь. Опоздали маленько. Нашлись такие, что раньше вас управились. Теперь, как говорится, голому разбой не страшен.

Л о м о т ь. А у самих еще клад бесценный припрятан.

Д е д Б а д ы л ь. Говорите вы все загадками, так что мне, старику, и отгадать трудно. Пускай уж внучка отгадывает.

Настуля стыдливо опускает глаза.

Садитесь, верно устали с дороги.

Л о м о т ь. Да, устали.

Ломоть и Антон садятся у стола на лавке.

Д е д Б а д ы л ь. Откуда же вы сами будете?

Л о м о т ь. Издалека, из-под самого города.

Д е д Б а д ы л ь. Вон как!

Л о м о т ь. Хорошо, что у жениха конь хороший. Кабы похуже, так пристал бы по этакой дороге.

Д е д Б а д ы л ь. Под городом, должно, люди лучше живут, чем у нас.

Л о м о т ь. Это кто как. Жених вот не жалуется: хлеб есть, слава богу, и к хлебу кое-что тоже.

А н т о н. Только едоков маловато; так приехали, может у вас раздобудем.

Д е д Б а д ы л ь. Меня ведь ты, хлопче, не возьмешь, едок я слабый, два зуба всего во рту осталось… Хотя и тем, по правде сказать, делать нечего.

А н т о н. А мы возьмем едока с молодыми зубами.

Л о м о т ь. Так присядьте и вы с нами, отец, а то нам все кажется, что вы хотите нас выпроводить скорей.

Д е д Б а д ы л ь. И рад бы, человече, сесть, да не могу.

Л о м о т ь (сочувственно). Ого… простудились где-нибудь. Эти чирьи как пристанут, так нет хуже беды.

Д е д Б а д ы л ь. Чирьи, человече, чирьи… Нет хуже чирья на мужицкое тело, чем пан.

А н т о н. Так это вас…

Д е д Б а д ы л ь. Исхлестали, сынок, всего, живого места не оставили. На животе лежу, а повернуться не могу. Стану вот так, постою опершись, и снова ложусь. Теперь-то уже заживать начало.

Л о м о т ь. За что же они вас?

Д е д Б а д ы л ь. Кого за лес, кого за землю, а кого просто для устрашения. Вдову Дрылиху — так ту совсем застрелили.

Л о м о т ь. За что же это?

Д е д Б а д ы л ь. Да ни за что. В сына солдат целил, а она заслонила, вот он и бахнул.

Л о м о т ь. А сын где же?

Д е д Б а д ы л ь. Не захотел надругательства терпеть. Собрал, слыхать, таких же молодцов, как он сам, и задает панам жару. Разве вы не слышали? Данила Дрыль — о нем же за сотни верст слыхать.

Л о м о т ь. Слыхали кое-что… Так это он, значит, из вашей деревни?

Д е д Б а д ы л ь. Да… (Настуле.) Зажги, внучка, лампу да накрой на стол… Выйдет что или не выйдет, а угостить людей надо.

Настуля задергивает занавески на окнах, зажигает лампу и накрывает на стол.

Поверите ли, и угостить как следует нечем. Хлеб весь забрали, в панский амбар свезли. Поросенка думал выкормить, так солдаты понаехали — выволокли из хлева и тут же на моих глазах распотрошили и в котел. На картошке живем. Сходи разве, Настулька, займи у кого-нибудь кусок сала.

Л о м о т ь. Да вы не беспокойтесь, мы в дорогу без припаса не ездим. У нас и сало есть и даже чарка найдется. (Антону.) Сходи, Антон, возьми там на возу.

А н т о н выходит.

Д е д Б а д ы л ь (словно оправдываясь). Сватам это не по нутру, конечно, что в пустую хату попали, но я врать не умею — чего нет, того нет. Девка — золото, а насчет приданого — уж извините.

Л о м о т ь. Об этом мы еще поговорим. Пускай молодые познакомятся.

Д е д Б а д ы л ь. Горюем, добрый человек, прямо пропадаем и не знаем, откуда спасения ждать.

Л о м о т ь. Так, верно, из вашей деревни не один этот Дрыль и лес ушел?

Д е д Б а д ы л ь. Где там! Народ в нашей деревне тихий, боязливый. Всего и злости у наших людей, что проклянет от всего сердца, закрывшись в хате. Так кому от этого вред? Как в пословице говорится: мужик пана клянет, а у пана пузо растет. Вот большевики были — о, это боевой народ!

Л о м о т ь. А про большевиков и у вас вспоминают иногда?

Д е д Б а д ы л ь. Почему нет! Чтоб им, говорят, так и этак.

Л о м о т ь (нахмурившись). За что же это? Землю-то ведь давали они?

Д е д Б а д ы л ь. Тогда они давали, а теперь, когда нам круто пришлось, так ни один и носа не кажет. Пускай бы приехал кто-нибудь да сказал, что делать.

Входит А н т о н с бутылкой и сумкой. Настуля ставит на стол тарелку и чарку. Антон нарезает сало. Настуля режет хлеб.

Л о м о т ь. Опасно им показываться. Пришел он, скажем, к вам, а вы взяли да солдатам его выдали.

Д е д Б а д ы л ь (обиженно). Это ты уж не туда загнул. Я тебе не панский подпевало какой-нибудь.

Л о м о т ь (наливает и подносит деду чарку). Так выпьем, отец… за большевиков.

Д е д Б а д ы л ь (настороженно). За каких большевиков?

Л о м о т ь. Ну, да за этих самых.

Д е д Б а д ы л ь. За каких за этих? Я что-то не пойму.

Л о м о т ь. Ну, за таких, как ваш Данила.

Д е д Б а д ы л ь. Да уж, если так решили. (Пьет.) Подай, внучка, чем душу заткнуть.

Настуля подает закуску.

Л о м о т ь. Вижу я, старик, что от тебя нечего таиться. Правду мне говорили, что человек ты свой.

Д е д Б а д ы л ь. Как? Да разве ты…

Л о м о т ь. Простите, что мы вас немножко обманули. Приехали мы не свататься, а с народом поговорить.

Д е д Б а д ы л ь (недовольно). То ты сват, то ты не сват, а на самом деле кто тебя знает, что ты за человек. Может, нарочно выпытываешь у меня?

Л о м о т ь. Разве я похож на такого?

Д е д Б а д ы л ь. Бог тебя знает. Кто тебе мог про меня говорить?

Л о м о т ь. Данила. И сватовство это он придумал.

Д е д Б а д ы л ь. А он может придумать. Так вы с ним виделись?

Л о м о т ь. Виделся. Вот и человек из его отряда. (Показывает на Антона.) Не даст соврать.

Д е д Б а д ы л ь. Как же он там?

А н т о н. Ничего. Поклон вам передавал. Про сестру, про Марыльку, просил узнать.

Д е д Б а д ы л ь. Живет сирота. Боится одна в хате оставаться, так по людям живет. Сообща как-нибудь мы уж доглядим ее.

Л о м о т ь. Пускай и внучка не сердится, что обманули.

Н а с т у л я. А я и рада, что так вышло. Не до свадьбы теперь. И дед болен, как бы я его оставила?.. Только вот под окнами людей набралось — на сватов пришли глазеть. Как узнают…

Л о м о т ь. А не нужно, чтоб они знали. Мы вот будем себе выпивать, пусть думают, что у нас все на лад идет. А люди пускай в хату идут. Там и с гармошкой, слышно, кто-то…

Д е д Б а д ы л ь. Ты, мил-человек, поосторожней. К нам частенько поляки наведываются. И нынче, кажись, они тоже тут.

Л о м о т ь. Нужно, чтобы после гулянки собрались верные люди. Вы мне в этом помогите.

Д е д Б а д ы л ь. Шепни, внучка, Батуре. Пускай Халимон придет, Михаль, из молодых, может, кто.

Н а с т у л я (выглядывая в окно). Дядька Батура! Заходите в хату. Пускай все идут.

Дед Бадыль лезет на печь. В хату входит Б а т у р а с гармошкой, за ним — т о л п а х л о п ц е в и д е в ч а т. Батура еще за дверью начинает играть свадебную.

Д е д Б а д ы л ь. Рано, пане музыкант, рано. Может, еще и свадьбы не будет.

Б а т у р а. Что, девку хают?

Д е д Б а д ы л ь. Приданого много запросили.

Б а т у р а. Слышали, девчата, как над вашим братом измываются? Спойте-ка сватам, чтоб им аж тошно стало. (Играет.)

Д е в у ш к и (поют).

Л о м о т ь. Вот мы и хотели хоть на обручи на эти получить кое-что.

Д е в у ш к и (поют).

Л о м о т ь. Вот дают! И все свату, а жених сидит себе как у Христа за пазухой. Это ведь он женится, а не я. Чего вы ко мне пристали?

Д е в у ш к и (поют).

А н т о н (Ломтю). Вот и мне попало! Давай, что ли, пощады просить.

Л о м о т ь. Девчатки! Мы люди сговорчивые, давайте помиримся.

Б а т у р а. Ага, на попятный!

Д е в у ш к и (поют).

Л о м о т ь. Это уже малость получше.

Д е в у ш к и (поют).

Д е д Б а д ы л ь. Вот видишь, сваток: кто нам слово доброе, так мы тому два.

Л о м о т ь. А вот о невесте — забыли. Она сидит, пригорюнилась.

Д е в у ш к и (поют).

Пока девушки поют, Настуля присаживается возле Батуры и что-то шепчет ему на ухо. Он, видимо, приятно удивлен, украдкой поглядывает на Ломтя и тихонько отвечает Настуле. Она кивком подзывает Кастуся и что-то шепчет ему. Он незаметно выходит из хаты.

Д е в у ш к и (поют).

Н а с т у л я (поет в ответ).

Батура грянул польку. Пары закружились в танце. Антон танцует с Настулей. Ломоть тоже нашел пару — пожилую веселую женщину.

Б а т у р а (играет и подпевает).

Входят д в а с о л д а т а. Танцоры застывают в ожидании.

С о л д а т. Кто тут приезжие?

Л о м о т ь. Я, пане, да вот этот хлопец. (Показывает на Антона.)

С о л д а т. Документы!

Л о м о т ь. Какие же, пане, документы у свата? Вот мой документ. (Показывает на Антона.) Девке хлопец хороший нужен, а не документ.

Б а т у р а. Ну, пану свату свое, а пану сержанту свое: его обязанность такая — документы спрашивать. Это мы все знаем, что ты за человек, а пан сержант не знает.

Л о м о т ь. Да поищу, может, какой и завалялся. (Достает кошелек и долго в нем копается.) Вот пускай пан сам разберется, который тут; я неграмотный. (Подает бумажки солдату.)

Солдат долго разглядывает.

Б а т у р а. To swój człowiek, panie, grzeczny Katolik[2].

С о л д а т. A pan co — polak?[3]

Б а т у р а. Tak, panie. Od Niemców uciekłem. Wziąłem tutaj sobie kobietę… Prawdziwiej, ona mnie wzięła[4].

С о л д а т. A dla czegoż do domu nie wróciłeś się?[5]

Б а т у р а. Czekałem państwa. Spodziewałem się, że rodzimi przyidzię tutaj. Przecież cokolwiek słyszałem o namiarach pana Piłsudskiego[6].

С о л д а т. Doskonale! Tak i stało się[7]. (Ломтю.) Ну, получай. (Отдает бумажки.) Я больше человеку верю (кивает на Батуру), чем этим твоим бумажкам. (Антону.) А ты что — жених?

А н т о н. Да, пане.

С о л д а т. Чего захотел! Мы воюем, а он женится.

Л о м о т ь. Теперь только и жениться, потому при большевиках и горилки не было, не с чем было и свадьбу играть. (Наливает чарку и подносит солдату.) Прошу.

С о л д а т (отводя чарку рукой). Не пью.

С о л д а т ы выходят. Батура снова заиграл польку, но танцы уже не ладятся.

Б а т у р а (перестав играть). Ну, сваты, верно, устали с дороги, надо им покой дать.

Д е в у ш к и (поют).

Батура играет марш.

П а р н и и д е в у ш к и уходят. Б а т у р а в дверях подмигивает Ломтю и тоже выходит.

Н а с т у л я (когда все вышли). Сейчас придут. Я Кастуся раньше послала.

Л о м о т ь. Только бы никто чужой не зашел.

Н а с т у л я. Я пойду постою у ворот. Коли что — постучу в окошко. (Выходит.)

Д е д Б а д ы л ь. А скажи, товарищ, далеко ли большевистское войско?

Л о м о т ь. Местечко Гневань слыхали?

Д е д Б а д ы л ь. Ага! Еще бы! Сколько раз там бывал.

Л о м о т ь. Верст, должно быть, семьдесят отсюда.

Д е д Б а д ы л ь. Это кругом, по большаку. А лесами, напрямик, и половины не будет.

Л о м о т ь. Там же болото.

Д е д Б а д ы л ь. Это если кто не знает, а я в этом лесу что у себя в огороде — каждую тропочку знаю.

Л о м о т ь. Ну, пешком, может, и можно…

Д е д Б а д ы л ь. Ездили когда-то. И теперь, если б гати кое-где подправить да бурелом расчистить… Что ж, нет хозяина…

Входят М и х а л ь и Х а л и м о н, молча здороваются с Ломтем за руку и садятся.

Л о м о т ь (скручивает цигарку, потом передает кисет пришедшим). Закуривайте.

Входят Б а т у р а, Р ы г о р и К а с т у с ь.

Б а т у р а. Вот как будто и все наши.

К а с т у с ь. Больше никого не будет. Остальных дома нет.

Л о м о т ь. Ну, хорошо… Будем знакомиться. Зовут меня Ломоть. А это вот партизан, товарищ Данилы. Документов я вам не покажу, потому что при себе их не держу, а записочка от Данилы есть. (Достает бумажку.) Может, кто знает его почерк?

Х а л и м о н. Разве что Рыгор, дружок его. С войны ведь ему Данила писал не раз.

Р ы г о р (взяв бумажку). Верно, его рука.

Б а т у р а. Ну, так читай, что он там пишет.

Р ы г о р (читает). «Поклон вам, земляки. Жду вас к себе в гости, да никак дождаться не могу. Вам, верно, панские плети сильно по вкусу пришлись».

Х а л и м о н (толкнув локтем Михаля). Слыхал? Вот это поклон!

Д е д Б а д ы л ь. Какой заслужили, нечего обижаться.

Л о м о т ь. Поиздевались тут над вами, слышал я.

Х а л и м о н. Видели, может, едучи… Только трубы печные торчат, как после пожара, а хатами нашими пани свою мельницу паровую топит.

Л о м о т ь. А как же люди живут?

Х а л и м о н. Вот у Михаля хлеб забрали, а у меня хату, так я пришел к нему и говорю: «Мой хлеб, твоя хата — давай вместе жить». Так и живем припеваючи…

Л о м о т ь. И надолго вам этого хлеба хватит?

Х а л и м о н. Хватит на месяц. А там нацепим торбы да пойдем с детьми под окнами: «Подайте, христа ради». Тринадцать душ — тринадцать торб и торбочек — сколько за один раз насобираешь.

Л о м о т ь. Шутки твои, приятель, невеселые. От них по телу мурашки бегают.

Х а л и м о н. Пробовали плакать — не помогает, так мы давай шутить.

Л о м о т ь. Ну и как же вы все-таки жить думаете?

М и х а л ь. Думаем, товарищ, что, может, скоро перемена будет.

Л о м о т ь. А кто эту перемену сделает?

М и х а л ь. Может, красные панов прогонят.

Л о м о т ь. Красные… А вы какие же? Белые?

М и х а л ь. Мы так себе… никакие.

Л о м о т ь. Вот это-то и плохо, что никакие. Я понимаю: воевать — это тяжело, это даже страшно, но в Красной Армии разве не такие же люди, как и вы? Им тоже помирать не хочется. И жены у них есть, которые без них горюют, и детки, которых они любят и жалеют. Так почему же они могут воевать, а вы нет? Почему вы ждете, чтоб они вам свободу на тарелке поднесли?

Д е д Б а д ы л ь. Правду человек говорит! Эх, мужички, мне бы ваши годы! Не лежал бы я на печи, не подставлял бы спину под панские плети.

Х а л и м о н. Вы, товарищ, неправильно говорите.

Л о м о т ь. Почему же неправильно?

Х а л и м о н. Потому что армия — это большая сила, а нас тут — горсточка. Попробуй сунуться против панов.

Д е д Б а д ы л ь. Горсточка… Возьми горсть да кинь в очи, как вот Данила.

Л о м о т ь. Вас горсть да в соседней деревне горсть — вот уже и пригоршня. А сколько у нас таких деревень! И в каждой найдутся люди, у которых накипело на сердце. Я уже не говорю про город.

М и х а л ь. И вам, городским, круто теперь пришлось.

Л о м о т ь. Забота у нас с вами одна — освободиться от белопанской погани и взять обратно землю и фабрики. А разве город может с этим справиться без вас? Или вы без города? Вы жалуетесь, что о вас забыли, что никто вам не помогает, но как же можно помочь тому, кто сам ничего не делает? Расшевелитесь, не давайте себя в обиду, не забывайте, что вы — люди.

Д е д Б а д ы л ь. Пани нас иначе как скотами и не называет.

Л о м о т ь. И обходится с вами как со скотиной. А вы поставьте себя так, чтобы никто не посмел вас пальцем тронуть. Бейте в зубы. Пусть каждая сволочь знает, что издевательства ей даром не пройдут. Вот Данила — это молодец. Действуйте, и вам помогут. Помогут рабочие, поможет большевистская партия, которая меня сюда к вам и прислала. А большевистская партия — это огромная сила, это лучшие рабочие Петрограда, Москвы и всей Советской России, это могучий разум Ленина.

Д е д Б а д ы л ь. А скажи, товарищ, правда это, что Ленина убить хотели?

Л о м о т ь. Правда. Стреляли в него гады в прошлом году и ранили. Но это его не могло испугать. Ни царские тюрьмы и ссылки, ни пули контрреволюционеров не испугали его.

Д е д Б а д ы л ь. Так теперь он здоров?

Л о м о т ь. Здоров.

Д е д Б а д ы л ь. Потому в него гады и стреляли, что он твердо стоит за народ.

Л о м о т ь. Он даже когда раненый в постели лежал, все время думал о народе, о рабочих и о крестьянах.

Д е д Б а д ы л ь. Вот кабы мы все за себя так стояли, как он за нас, так этих бы панов тут и духу не было.

Л о м о т ь. Об этом-то я и говорю. Под руководством Ленина и его соратников наша Красная Армия разбила Колчака и Деникина. Она разобьет и белополяков. Красная Армия бьет пана в лоб, а вы бейте его в затылок. Чем крепче будем бить, тем скорее наша земля и заводы снова будут нашими. Вот что я хотел вам сказать. Сегодня вы, может быть, со мной и не согласитесь, а завтра подумаете и убедитесь, что этот Ломоть был прав.

М и х а л ь. Загадал ты нам, товарищ, загадку.

Л о м о т ь. Загадку эту нетрудно разгадать. Нужно только выбрать, что лучше: надеть на плечи суму или взять винтовку в руки. По-моему, если даже и помереть придется, так уж лучше с винтовкой в руках, чем под панской плетью.

Х а л и м о н. Ну так как, Михаль?.. Торбы нацепим?

М и х а л ь (понуро). К чертовой матери!

Х а л и м о н (Батуре). А ты, беженец, что скажешь?

Л о м о т ь (Батуре). Вы что, разве не здешний?

Б а т у р а. Родился я в Бресте, с сумою вместе сюда удрал, однако и тут слышу — сума да сума.

К а с т у с ь. Должно быть, придется дядьке гармошку в сторону отложить.

Л о м о т ь. А зачем? Я заметил, что у него кроме гармошки еще и язык острый, и народ его слушает. А острый язык да еще при гармошке — это большое дело.

Х а л и м о н. Он завсегда на людях… и с гармошкой и печи людям складывает — печник.

Д е д Б а д ы л ь. Вот только я, должно, вам не пригожусь?

Л о м о т ь. Для вас, отец, есть очень важное дело: если выполните, прямо героем будете. А только нужно мне это в штабе обсудить, а вы тем временем поправляйтесь. Я извещу вас тогда.

Д е д Б а д ы л ь. Помирать собрался, а коли так, то придется отложить.

Б а т у р а. А ты чего молчишь, Рыгор?

Р ы г о р. Что же мне говорить?

Б ату р а. Скажи, пойдешь с нами или…

Р ы г о р. Подумаю.

Б а т у р а. Так, может, мы ошиблись, что позвали тебя сюда.

Л о м о т ь (настороженно). А что такое?

Д е д Б а д ы л ь. Со старостиной дочкой связался, а она его с толку сбивает. Гляди, сынок, как бы ты через нее собакой не стал.

Р ы г о р (со злостью). Да отцепитесь вы от меня! Что вам до того, старостина она дочка или не старостина. Она никому вреда не сделала.

Л о м о т ь (Рыгору). Вот что, хлопец! Люби ты себе кого хочешь, но только держи язык за зубами. Запомни: если что, так мы шутить не любим. (Антону.) Ну, Антон, поехали. (Крестьянам.) Будьте здоровы. О том, что вы решите, я узнаю через Данилу.

Д е д Б а д ы л ь. Поезжайте здоровеньки. Спасибо за науку.

Л о м о т ь. После будем друг друга благодарить, когда дело сделаем.

Л о м о т ь и А н т о н уходят.

Ночь. Лес. Посреди сцены шалаш из еловых веток. Немного в стороне, у костра, д в а п а р т и з а н а — один с перевязанной рукой, другой с костылем.

П е р в ы й п а р т и з а н. Скоро и ночи конец, а их все нет.

В т о р о й п а р т и з а н. Сколько ее теперь, этой ночи.

П е р в ы й п а р т и з а н. Хватит, чтоб человеку умереть.

В т о р о й п а р т и з а н. Они около моста в ольховнике будут подстерегать, чтоб внезапно…

П е р в ы й п а р т и з а н (ложится навзничь на мох). Эх, мама, мама… (Глядя в небо.) Кому-то суждено сегодня в последний раз глядеть на эти звезды.

В т о р о й п а р т и з а н. Тому уже не до звезд будет. Очень ты звездами любовался, когда тебе ногу прострелили.

П е р в ы й п а р т и з а н. Ну, это так говорится.

Пауза.

А лес как печально шумит! Словно плачет по ком.

В т о р о й п а р т и з а н. На то он и лес, чтоб шуметь.

Первый партизан запевает, второй подхватывает. Поют вначале очень тихо, под конец во весь голос.

Конец песни идет под аккомпанемент гармошки, хотя никого не видно.

П е р в ы й п а р т и з а н (быстро встает, берет в руки винтовку). Кто идет?

В т о р о й п а р т и з а н. Это, должно быть, беженец.

Подходят Б а т у р а с гармошкой и д е д Б а д ы л ь с котомкой за плечами и парой запасных лаптей.

П е р в ы й п а р т и з а н. О, дядька Батура привел нам еще одного вояку.

Б а т у р а (здороваясь за руку). А чем не вояка?

В т о р о й п а р т и з а н. Лежал бы ты лучше, дед, на печи.

Д е д Б а д ы л ь. Лежал, сынок, да очень уж припекло, не улежал.

В т о р о й п а р т и з а н. Что ж ты у нас делать будешь?

Д е д Б а д ы л ь. А это начальству известно, на что я нужен.

Б а т у р а. Где же ваши соколы?

В т о р о й п а р т и з а н. Полетели соколы за добычей.

Б а т у р а. А вы, как подбитые журавли, сидите да курлычете.

П е р в ы й п а р т и з а н. Поджидаем, должны бы уж вернуться.

Б а т у р а. Как будто идут уже. Мы слышали в лесу какие-то голоса.

Все прислушиваются.

В т о р о й п а р т и з а н. С песнями, значит — все хорошо.

Слышна далекая песня многих мужских голосов. Она постепенно приближается и крепнет. Батура подыгрывает, партизаны у костра подтягивают.

Подходят партизаны. Они несут отбитые у белополяков ящики с патронами и карабины.

Д а н и л а (подходит). А, гости! Как здоровеньки? (Здоровается за руку с дедом Бадылем и Батурой.)

Д е д Б а д ы л ь. Здорово, сынок! Что это твои хлопцы такие веселые? Не гроши ли в этих ящичках?

Д а н и л а. Нет, это орехи, дед.

Д е д Б а д ы л ь. Орехи?

Д а н и л а. А как же! Панов угощать будем.

Д е д Б а д ы л ь. Так это, может, эти самые… пули или как их там?

Д а н и л а. Вот именно, патроны.

Д е д Б а д ы л ь. Где же вы их взяли?

Д а н и л а. А у них же. Подстерегли на дороге и отобрали.

Д е д Б а д ы л ь. Ай, молодцы! (Смеется.) Значит, их пальцем да им же в глаз.

Д а н и л а. В самый глаз. (Первому партизану.) Антон со своими хлопцами не вернулся?

П е р в ы й п а р т и з а н. Нет.

Д е д Б а д ы л ь. Это не тот ли Антон, что к моей внучке сватался?

Д а н и л а. Тот самый.

Д е д Б а д ы л ь. Ах, дай ему бог здоровья! Где ж он, хоть бы повидать.

Д а н и л а. Тоже по орехи пошел, только на другую дорогу. И еще, если удастся, хлопцы сегодня такого зверя приведут, что дед только ахнет.

Г о л о с а. Гляди, беженец тут!

— Сыграй что-нибудь, дядька Батура.

— Нам сегодня весело!

Б а т у р а. А поможете?

Г о л о с. Давай!

Батура играет, партизаны пляшут.

Д а н и л а (партизанам). Будет, хлопцы! Идите готовьте ужин, и чтоб хватило на всех. Люди придут голодные, а может, и раненые будут.

Партизаны расходятся; через некоторое время на заднем плане появляются огни костров.

Ну, дядька Батура, где ты пропадаешь?

Б а т у р а. По селам похаживаю, людям правду рассказываю, где припевкою, а где шуткой с девкою.

Д а н и л а. А люди что говорят?

Б а т у р а. Панов проклинают да тебя хвалят.

Д а н и л а. Не все, верно, хвалят.

Б а т у р а. Есть такие, что и тебя проклинают, да я их и за людей не считаю.

Д а н и л а. Ну, а как там хлопцы? Рыгор как поживает? К нам не собирается? Ломоть что-то морщился, когда о нем говорил.

Б а т у р а. Как поживает? За юбку уцепился.

Д а н и л а. За Моргунихину?

Б а т у р а. Что клещ какой. А она хвостом вертит. Рыгор-то ей, видать, нравится, но если б к его лицу да хутор Шмигельского…

Д а н и л а. Что ж, хутор, верно, перетянет?

Б а т у р а. Конечно. Моргун ждет не дождется, когда Шмигельский сватать пришлет.

Д а н и л а. Ломоть даже опасался, как бы он ей чего о нас не сболтнул. Но я сказал, что знаю Рыгора с малых лет.

Б а т у р а. Да он-то наш, если б только от нее оторвать!

Д а н и л а. А как там Марылька?

Д е д Б а д ы л ь. Мы ее не оставляем… По матери тоскует, бедняга.

Б а т у р а. Плакала очень, когда хоронили.

Данила, опечаленный, садится на ящик с патронами.

Но покойница на нас не будет в обиде — хорошо мы ее похоронили. Всем селом проводили на кладбище. Ельником зеленым дорогу устлали от деревни и до самой могилы.

Д а н и л а. Спасибо добрым людям за заботу и за сочувствие.

Д е д Б а д ы л ь. Как тут не сочувствовать! У мертвого бы сердце разорвалось глядючи.

Д а н и л а. Она хоть не долго мучилась?

Д е д Б а д ы л ь. Нет, сынок. Сразу, как дал в грудь, так и словечка не вымолвила.

Д а н и л а. Зачем ей было кидаться спасать меня!

Д е д Б а д ы л ь. На то она мать… Разве она могла спокойно смотреть, как ее сына убивают?

Д а н и л а. А мне не верится, что ее нет. Кажется, приду домой, и она опять, обрадовавшись, будет суетиться у печки, а потом сядет за стол и, не отрываясь, станет смотреть на меня, пока я буду ужинать.

Пауза.

Увидишь Марыльку, дядька Батура, утешь ее, скажи, пускай не грустит, скажи, что я скоро приду домой… Мне самому хочется ее повидать… Боюсь, как бы эти гады с ней чего не сделали.

Д е д Б а д ы л ь. Ты только осторожно, сынок, если вздумаешь в деревню идти. Там же эти живодеры везде шныряют. Они так и думают, что ты не утерпишь и наведаешься.

Д а н и л а. Я это знаю.

Б а т у р а. Не слышно ли чего хорошего с той стороны?

Д а н и л а. Есть вести, и не плохие… Недолго панам пановать осталось.

Б а т у р а. А как недолго?

Д а н и л а. Месяц или два — этого я сказать не могу, а только товарищ Ломоть передал, чтобы мы были наготове. Красная Армия ждет от нас поддержки. Готовь хлопцев.

Б а т у р а. Хлопцы готовы. Из пяти деревень, где я бываю, человек сорок наберется. Только оружия у них нет. Винтовки четыре, не больше.

Д а н и л а. У нас теперь есть немного польских. А если не хватит, товарищ Ломоть обещал подкинуть. Как только паны соберутся отступать, предупредить надо по селам, чтоб коней в лес прятали, а то забирать будут.

Д е д Б а д ы л ь. А мне какую работу дашь? Верно, не зря звал?

Д а н и л а. А дед уже снарядился как следует?

Д е д Б а д ы л ь. Наказывал же ты, что в долгую дорогу.

Д а н и л а. Дорога немалая, и дело важное.

Слышен далекий протяжный свист.

Д а н и л а. Вот и гостья, должно быть, едет. Халимонов свист слышен. Дядька Батура, можешь ты найти такого человека, который бы доставил одну записку уездному начальнику пану Яндрыховскому? Нужно сделать так, чтобы она незаметно оказалась у него на столе.

Б а т у р а. А когда это надо сделать?

Д а н и л а. Завтра. Как можно скорей, а то мы можем опоздать.

Б а т у р а. Есть у меня одна женщина.

Д а н и л а. Вот и хорошо.

Х а л и м о н (быстро подходит к Даниле). Так что доставили в акурате, начальник.

Д а н и л а. Давайте сюда.

Х а л и м о н. Михаль, чтоб ты засох, ты чего там копаешься?

М и х а л ь (из темноты густым басом). Идти не может со страху.

Х а л и м о н. Так неси.

М и х а л ь. Несу.

Через минуту Михаль, обхватив поперек туловища, вносит п а н и Я н д р ы х о в с к у ю. У нее завязаны назад руки, а рот заткнут концом шали.

Д а н и л а. Зачем рот заткнули?

М и х а л ь. Визжала как свинья недорезанная.

Д а н и л а. А руки?

Х а л и м о н. Царапается, чтоб она сдохла.

Д а н и л а. Развяжите.

Михаль развязывает ремешок и подпоясывает им свои штаны. Халимон вынимает шаль изо рта пани Яндрыховской.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Во имя отца и сына и святого духа, аминь. Матка боска, где же это я?

Д а н и л а. У меня в гостях.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. А вы — начальник?

Д а н и л а. Начальник.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Ваше лицо… Я вас где-то видела, но сейчас… ничего не помню.

Д а н и л а. Зовут меня Данила Дрыль. Мы как будто знакомы.

Пани Яндрыховская падает в обморок.

Д е д Б а д ы л ь. Хе-хе. Видать, что знакомы.

Х а л и м о н. Михаль, давай дикалону, пани окочурилась.

М и х а л ь. Где я тебе возьму?

Х а л и м о н. Под вывороченным пнем… Целая лужа.

Михаль идет.

(Прикладывает ухо к груди пани.) Живая, сердце трепыхается.

Михаль приносит в шапке воду. Халимон обмакивает руку и брызгает пани в лицо. Она, открывает глаза и медленно садится.

Д е д Б а д ы л ь. Попрыскать бы ее, гадюку, как она нас прыскала.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я (становится на колени и заламывает руки). Боже милосердный! Молюсь тебе, как сын твой молился в саду Гефсиманском. Если можно, пусть минует меня чаша сия. Пошли огонь небесный, пусть ударит гром и испепелит дотла негодяев, поднявших руку на верную слугу твою.

Д е д Б а д ы л ь (замахиваясь посохом). Ах, паскуда! Вот как трахну, так будет тебе гром.

Д а н и л а. Погоди, дед. Мы все сделаем по порядку.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Болесь, дитя мое! Прощай навеки!

Д а н и л а. Не помирай, пани, ты нам еще нужна.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. На глумление? Лучше смерть.

Д а н и л а. Мы караем, но не издеваемся… Болесь — это ваш сын, уездный начальник?

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Мой сын.

Д а н и л а. То самое ваше дитятко, от которого весь уезд стонет?

Пани Яндрыховская молчит.

Вы знаете, что от него весь уезд стонет?

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Мой сын выполняет ту миссию, которую возложила на него отчизна.

Д е д Б а д ы л ь. Погоди, мы еще припомним ему эту миссию.

Д а н и л а. А на пани отчизна тоже возложила миссию — народ истязать?

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Я слабая женщина, я никого истязать не могу.

Х а л и м о н. Ах, чтоб ты сдохла, слабая! Михаль, покажи ей, как она тебя расписала.

М и х а л ь (с серьезным видом развязывает ремешок. Глядя на Данилу). Показать?

Д а н и л а. Не надо. Пани и так хорошо помнит.

Д е д Б а д ы л ь. Сама же как будто на конюшне была.

Д а н и л а. А без хлеба и без крова пани людей оставила, с сумой пустила — это тоже от слабости и от большой доброты?

Пани Яндрыховская молчит.

А в тюрьму сажала… Так вот что, пани… За надругательство над людьми, за истязания я вас… приговариваю к смерти.

Пани Яндрыховская закрывает лицо руками, ноги ее подкашиваются.

Х а л и м о н (поддерживая ее). Стой, чтобы ты сдохла, чего валишься до времени!

Д а н и л а. Но я помилую вас, если вы выполните одно условие.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Если это в моих силах.

Д е д Б а д ы л ь (Даниле, взволнованно). Как это ты помилуешь? А если я не помилую? А если твоя мать, покойница, не помилует?

Д а н и л а. Не горячись, дед, дослушай до конца. Я говорю так не потому, что жалею эту гадину, а потому, что хочу спасти людей, которым грозит смерть. (К пани.) У вашего сына в лапах находятся трое моих партизан. Их ждет расстрел. Так напишите своему сыну, этому сукину сыну уездному начальнику пану Яндрыховскому, чтобы он немедленно их выпустил. Напишите также, чтобы он выпустил тех крестьян, которых вы засадили в тюрьму, и вернул им все отобранное. Не забывайте, что́ с вами будет, если я не выручу этих ладей.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Но ведь это дела государственные, сын может меня не послушать.

Д а н и л а. Напишите так, чтобы послушал. Слезу пустите. Вы это умеете, учить вас не надо. Вот вам бумага и карандаш. (Выносит из шалаша бумагу и карандаш и подает пани Яндрыховской.)

Х а л и м о н. Прошу, пани, к столу. (Берет Яндрыховскую под руку, подводит к пню и усаживает на кочку.) Кресло хотя низковатое, зато мягкое.

Д а н и л а. Пишите, я жду.

Пани Яндрыховская пробует писать, но руки у нее дрожат, карандаш скачет по бумаге, ничего не получается.

Х а л и м о н. Пани не может писать. Она очень с дороги устала.

Д а н и л а. Пускай посидит, отдохнет. Присмотри тут за ней… (Батуре и деду Бадылю.) А мы тем временем поговорим, что дальше делать.

Д а н и л а залезает в шалаш. За ним Б а т у р а и д е д Б а д ы л ь. Там они ведут тихий разговор.

Пани Яндрыховская, как окаменевшая, сидит возле пня. Вокруг нее увивается Халимон.

Х а л и м о н. Прости, пани. Я и забыл, что из-за нас ты не поужинала сегодня. А дорога тяжелая — по камням, по корням… пани проголодалась. Михаль, там хлопцы картошку варили, тащи сюда. Да хлеба побольше захвати.

М и х а л ь. Несу. (Уходит.)

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Я не хочу есть.

Х а л и м о н. Не хочу, а сама на ногах стоять не может. Карандаша — и то в руках не удержит.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Я не буду есть.

Х а л и м о н. Не плети, пани, ерунды! Ты, может, нарочно хочешь с голоду помереть, чтоб наших хлопцев расстреляли?

М и х а л ь приносит котелок картошки и большую краюху хлеба.

Ешь, пани, не стесняйся.

М и х а л ь. Весь век наше ела и не стеснялась.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Я не могу.

Х а л и м о н. Чего там — не могу! Умнешь этот котелок картошки, и ладно будет. И ноги крепче станут и руками владеть начнешь. Только бы письмо как-нибудь написала, а там хоть и в рот ничего не бери.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Оставь меня в покое.

Х а л и м о н (разочарованно). В покое, вишь ты! Должно, пани наша еда не по вкусу?

М и х а л ь. Известно, она к пшиколаду привыкши. (Придвигает к себе котелок и с аппетитом ест.)

Пани Яндрыховская глубоко вздыхает и начинает писать.

Х а л и м о н (Михалю, таинственно). Пишет. Гляди, гляди, как выкручивает.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я (написав еще несколько слов, складывает бумажку пополам и подает Халимону). Отдайте своему начальнику.

Х а л и м о н (разглядывая бумажку). Накрутила по-своему. Ничего не разобрать. (Кричит.) Начальник, готово!

Д а н и л а, д е д Б а д ы л ь и Б а т у р а вылезают из шалаша.

Д а н и л а. Давай сюда. (Берет бумажку, разглядывает, потом передает Батуре.) По-польски. Ты тут что-нибудь разберешь?

Б а т у р а (взяв бумажку). Если б печатное, так еще как-нибудь…

Д а н и л а. Черт его знает, что она тут написала.

Б а т у р а. Что же будем делать?

Д а н и л а. Ну что ж, подведет, так сама себя. Отнесешь это. А чтоб крепче было, мы еще от себя припишем. (Халимону.) Халимон, уложи пани спать. Подстели ей что-нибудь. (Присаживается к пню и пишет.)

Х а л и м о н. Прошу, пани, в люлечку бай. (Берет пани Яндрыховскую под руку, Михалю.) Иди нарви моху под бок.

М и х а л ь. Чирей ей под бок.

Х а л и м о н. Иди. Чирей у ней и без твоей милости сядет.

М и х а л ь и Х а л и м о н уходят с п а н и Я н д р ы х о в с к о й.

Д а н и л а (Батуре). Вот какую ноту я ему написал. (Читает.) «Пан Яндрыховский! Если ты, собачья твоя душа, завтра же не выпустишь моих трех хлопцев и всех крестьян, так мамаше твоей будет капут. А тебе самому я все равно когда-нибудь просверлю дырку во лбу. Это пишет тебе Данила Дрыль». (Батуре.) Хватит?

Б а т у р а. Дырки во лбу одной хватит.

Д а н и л а. А писать хватит?

Б а т у р а. По-моему, ясно.

Д а н и л а. Так доставишь?

Б а т у р а. Завтра рано утром будет там. (Сворачивает бумажку и кладет в шапку.)

Д а н и л а (деду Бадылю). А тебя, дед Микола, знаешь, кто сюда вытребовал?

Д е д Б а д ы л ь. Ну, наверно, ты?

Д а н и л а. Тот, что сватом приезжал зимой.

Д е д Б а д ы л ь. Товарищ Ломоть?

Д а н и л а. Да, да.

Д е д Б а д ы л ь. А он здесь?

Д а н и л а. Нет, его тут уже нет, но ты хвалился тогда, что знаешь хорошо этот лес и дорогу аж до Гневани.

Д е д Б а д ы л ь. Я не хвалился, я и вправду знаю.

Д а н и л а. Так вот тебе работа: пройти той дорогой, которую ты знаешь, этим лесом до самой Гневани.

Д е д Б а д ы л ь. Только и всего?

Д а н и л а. Только и всего.

Д е д Б а д ы л ь. Так что ж это за работа! Он, что же, шуточки со мной шутит?

Д а н и л а. Это не шуточки. Там ты дойдешь до штаба дивизии, разыщешь Ломтя и расскажешь, каким путем ты шел и какова дорога. Только подробно: где можно пройти, где проехать верхом, где с кладью, а где только налегке; где топь и дорога завалена буреломом; где брод через речку и глубоко ли — по пояс тебе или по самую бороду.

Д е д Б а д ы л ь. Ага, понимаю. Так это большевистское войско тут пройдет?

Д а н и л а. Паны считают, что через этот лес и болото войска пройти не могут.

Д е д Б а д ы л ь. Пускай они себе считают по-своему, а мы по-своему посчитаем.

Д а н и л а. Все их силы на большаке, там они думают встретить красных.

Д е д Б а д ы л ь. А им отсюда — в бок.

Д а н и л а. В бок. Только, дед, смотри, не проболтайся как-нибудь. Ты этим можешь много народу погубить.

Д е д Б а д ы л ь. Что я, маленький? Да кто ко мне, старику, привяжется?

Д а н и л а. А если паны задержат?

Д е д Б а д ы л ь. Я найду, что сказать. Праздник подходит, Вознесенье. В Гневани всегда престольный справляли. Сколько всяких нищих стекалось да богомольцев! Скажу, на богомолье иду. Смерть близко, так дал обет чудотворной иконе поклониться. Дня за три и дотопаю помаленьку.

Д а н и л а. Спешить не нужно. Пойдешь одной дорогой, увидишь, что топь, нельзя проехать, вернись назад, пройди другой, погляди.

Д е д Б а д ы л ь. Оно так — нищему верста не круг.

Д а н и л а. Может, придется тебе там и месяц и больше пробыть. А назад — дадут тебе коня и будешь ехать впереди с командиром, дорогу показывать. В деревню свою въедешь — не узнают.

Д е д Б а д ы л ь. Как Куропаткин…

Вдали слышны голоса партизан: «Антона… убили… убили…» Данила нахмурился.

На самодельных носилках приносят убитого и кладут перед шалашом. Сразу все собираются партизаны: и те, что вернулись из похода, — с оружием, хмурые, утомленные, — и те, что готовили ужин. Данила медленно снимает шапку. За ним и все партизаны. Глубокое молчание.

Вот и обвенчался ты, сынок, с сырой земелькой.

Д а н и л а. Погиб еще один боевой наш товарищ. Погиб он за свою родину, за свой народ, за новую жизнь, за советскую. Я вижу слезы на ваших глазах. Жаль нам Антона, и еще сильнее кипит гнев в наших сердцах. Пускай же этот гнев жжет нашу грудь, чтоб мы не знали покоя, пока наш народ стонет в неволе, чтоб мы не покорились и не пошли снова под ярмо. За насилия и пытки, за издевательства — смерть белопанской сволочи!

П а р т и з а н ы (поднимая оружие). Смерть!

Д а н и л а. За смерть наших товарищей!

П а р т и з а н ы. Смерть!

Д а н и л а. За слезы вдов и сирот!

П а р т и з а н ы. Смерть!

Д а н и л а. И если кто из нас станет подлецом и перекинется на сторону врага — пусть прольется его черная кровь и пусть волки растащат его кости!

П а р т и з а н ы. Смерть!

Д а н и л а. Похороните его на пригорке под тремя соснами, где лежат уже два наших товарища. (Батуре, который собирается уходить.) Желаю тебе удачи, дядька Батура! Спеши с запиской, чтоб мы не опоздали. И тебе, дед Микола, счастливо назад вернуться!

Партизаны подымают носилки с убитым. Б а т у р а и д е д Б а д ы л ь уходят.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Декорация первой картины. П а р н и, д е в у ш к и и Б а т у р а с гармошкой сидят на завалинке хаты Рыгора.

Н а с т у л я. А пани что? Написала?

Б а т у р а. А что ж ей оставалось делать?

Н а с т у л я. А дальше что?

Б а т у р а. А дальше понесли эту писульку пану Яндрыховскому.

Н а с т у л я. Самому Яндрыховскому?

Б а т у р а. Самому Яндрыховскому.

Н а с т у л я. В собственные руки?

Б а т у р а. Еще чего захотела! И то хорошо, что в канцелярию.

Н а с т у л я. Ну и что?

Б а т у р а. Ну, и в девять часов утра он эту писульку уже держал в руках.

Н а с т у л я. Читал?

Б а т у р а. Еще как читал.

Н а с т у л я. Разозлился, верно?

Б а т у р а. Говорят, со злости сам себя чуть не укусил.

Н а с т у л я (довольная, хохочет). Так ему и надо. А дальше что?

Б а т у р а. Вот пристала! Почем я знаю, что дальше?

Н а с т у л я. А откуда дядя знает то, что рассказал?

Б а т у р а. Сорока на хвосте принесла.

Н а с т у л я. Так пускай бы она все уж принесла.

Б а т у р а. Хвост мал, все не уместилось. В другой раз прилетит, тогда и узнаешь.

Р ы г о р. Интересно, выпустит он партизан или нет?

Н а с т у л я. Выпустит, увидите, что выпустит!

К а с т у с ь. Черт его знает. Может, такой заядлый гад, что и матери не пожалеет.

Р ы г о р. Ну, услышим же.

Б а т у р а. Я так думаю, что выпустит. (Перебирает лады гармошки.)

К а с т у с ь (подзадоривая). Ну, ну, дядька!

Б а т у р а (играет, притопывает и поет).

Н а с т у л я. Теперь за дядьку любая пойдет.

К а с т у с ь. А как же! Все удобства в хате — корова, поросята, куры.

Б а т у р а (наигрывает и поет).

Р ы г о р. Не подохнут, нажравшись курятины.

Б а т у р а. Сами не подохнут, так надо им помочь.

Р ы г о р. Как ты им поможешь?

Б а т у р а. А так, как Данила помогает… Ну и взъелись теперь на него паны! Яндрыховский весь уезд поднял на ноги.

Р ы г о р. Пропадет он когда-нибудь.

Н а с т у л я (запевает, остальные подхватывают, Батура подыгрывает).

К а с т у с ь.

Б а т у р а (играет и поет).

(Спохватившись.) Ой, старостина дочка идет!

К а с т у с ь. Пускай идет, а мы будем себе петь. Что, уж и попеть нельзя? (Запевает.)

Пока поются частушки, подходит К а т е р и н а и садится на завалинке. К ней придвигается Рыгор и несмело берет ее руку. Она руки не отнимает, но не очень ласкова с ним.

Б а т у р а (запевает).

(Обнимает и целует Настулю, которая сидит рядом с ним.)

Н а с т у л я (защищается). Ой, дядька, борода колется!

Б а т у р а (проведя рукой по густой бороде). Какая там борода! Первый пушок показался.

Все смеются. Батура играет.

Н а с т у л я (поет).

Б а т у р а. Ах, вы смеяться надо мной! Не буду играть, пойте всухомятку.

Н а с т у л я. Дядечка, играй, я теперь хорошо спою.

Б а т у р а. Ну, посмотрим. (Играет.)

Н а с т у л я (поет).

Б а т у р а. Во! Это мне как раз по душе. (Играет.)

К а т е р и н а (запевает, ее никто не поддерживает).

К а с т у с ь (ей в тон).

Все хохочут.

К а т е р и н а (обиженная). Хорошо, что ты… безносый.

К а с т у с ь. Не гневайся, панна старостовна, из песни слова не выкинешь.

Н а с т у л я. Пан Шмигельский идет.

Все смотрят в ту сторону, откуда идет Ш м и г е л ь с к и й. На нем френч цвета хаки, синяя шляхетская фуражка и блестящие сапоги. Катерина отнимает у Рыгора руку и слегка отодвигается. Рыгор сидит насупившись.

Ш м и г е л ь с к и й (только Катерине, не обращая внимания на остальных). Добрый день, панна Катажина!

В с е (с преувеличенной вежливостью). Добрый день, пан Шмигельский!

Ш м и г е л ь с к и й. Как поживаете? (Целует Катерине руку.)

В с е. Как сами топаете?

Ш м и г е л ь с к и й (высокомерно оглядываясь). Компания у панны Катажины хоть и не очень почтенная, зато веселая.

К а т е р и н а. Я тут случайно очутилась.

Б а т у р а. Слу-чай-но! (Подмигивает Рыгору.) Слыхал?

Ш м и г е л ь с к и й (не обращая внимания на Батуру). Почему пани на престольном не была?

К а т е р и н а. Да так, поленилась.

Ш м и г е л ь с к и й. Напрасно. Там бы панна Катажина нашла компанию более приличную. Ярмарка была большая. Свиньи ладные были, хоть и не очень много. Пан Заруба борова привез — ах, если бы пани видела, что за боров! Пудов на пятнадцать, коли не больше. Моего панна Катажина видела? Так почти такой же. Пан Халявский с молодой женой в костел приезжал. Тоже кобыла важная. Правда, чуточку пониже моей, но тоже формальная и спереди и сзади. Отца вашего видел, словом перекинулся. Имею большой интерес к нему. (С намеком.) И до панны Катажины также. Этими днями заверну. Досвиданьице! (Целует Катерине руку и, ни на кого не глядя, уходит.)

Все, кроме Катерины, провожают его насмешливыми взглядами.

Б а т у р а (кивая головой в сторону Шмигельского, словно говоря: «Видели, что за тип!»). Пан Шмигельский!

К а с т у с ь. Френч английский!

Н а с т у л я. Духи да мыло!

Р ы г о р. А сам — дурило.

Хохочут. К а т е р и н а обижена; она встает и, ни с кем не попрощавшись, уходит.

Б а т у р а (Рыгору). Бедный Рыгорка, будет тебе горько. Теперь целую неделю будешь прощенья просить.

Р ы г о р. Либо буду, либо нет.

К а с т у с ь. Если б у него такой боров был, как у Шмигельского, так и прощенья просить не надо было бы.

Ж е н щ и н а с к о т о м к о й (проходя по улице). Не покажете ли, люди добрые, дорогу на Глинище?

Б а т у р а. Почему ж нет. Такой молодке я не только до Глинища, а до самой Москвы показал бы дорогу. (Встает, отводит ее от завалинки.) Иди, бабочка, вот этой дорогой. Там будет речка и мост, так ты в речку не лезь, а по мосту иди. (Тихо.) Ну, что сорока принесла?

Ж е н щ и н а с к о т о м к о й. Опоздала. (Оглядывается на парней и девушек и быстро что-то говорит Батуре вполголоса.)

Б а т у р а (вполголоса). Жаль… Если б чуть пораньше. (Громко.) Как пройдешь мост, так пойдешь лесом. А как выйдешь из лесу, то и Глинище недалеко. (Возвращается на завалинку, берет гармошку и тихонько наигрывает печальную мелодию.) Так вот, получил пан Яндрыховский эту писульку в десять часов, а в шесть часов утра партизан тех…

Р ы г о р. Что?

К а с т у с ь, Н а с т у л я (встревоженно). Расстреляли?

Батура не отвечает и продолжает наигрывать тот же печальный мотив. Все молчат, затем начинают петь.

Минуту все молчат.

Б а т у р а. Что ж это вы запечалились? Тоскою панов не возьмешь.

Н а с т у л я. Хлопцев жалко.

Б а т у р а. Весть эта весь уезд облетит. Всю округу. Сотни станут на их место. Мы станем…

Подходит М о р г у н со свертком бумаги и клеем.

Добрый день, пан староста! Вы, кажется, в управе сегодня были? Что слышно на белопольском… тьфу, чтоб ему пусто!.. На белом свете?

М о р г у н. Новости важные. Заработки вам привез. (Приклеивает к стене объявление.)

Б а т у р а. Это хорошо. Хоть на керосин копейку-другую заработать. А что, заработки большие?

М о р г у н. Вот почитайте.

Все заинтересованы, встают и подходят к объявлению.

К а с т у с ь (читает). «Уже восемь месяцев, как в уезде орудует банда атамана Дрыля, которая терроризирует самых уважаемых и почтенных жителей уезда и лучших сынов отчизны. Они произвели расправу над паном Монця, паном Дзюбецким, паном Щекало и пани Яндрыховской. Эта банда осмеливается нападать на обозы и штабы, дезорганизует тыл нашей армии, которая спасает страну от безбожников-большевиков. Всему населению уезда вменяется в обязанность: кто нападет на след банды, должен немедленно уведомить польскую власть. Кто будет знать хоть что-нибудь о банде или ее атамане и не заявит, будет строго наказан, как изменник. За голову атамана назначается награда — пятнадцать тысяч польских марок…»

М о р г у н. Вот если кто знает, где он орудует, — пятнадцать тысяч в кармане.

Б а т у р а. Это не так просто, пан староста.

Н а с т у л я. Пускай дядька сам идет на такие заработки.

М о р г у н. Если б я знал, где он скрывается!

Б а т у р а. Так и мы ж не знаем.

К а с т у с ь. Кто пойдет по Данилову голову, тот свою пускай дома оставит.

М о р г у н. Нагнал он вам страху.

К а с т у с ь. Не так нам, как панам.

М о р г у н. Трусы! (Уходит.)

Парни провожают его злыми и насмешливыми взглядами.

К а с т у с ь. Ишь чего они захотели!

Б а т у р а. Съела бы жаба орех, да бог зубов не дал.

Н а с т у л я. И неужто найдется гад, что такого человека продаст?

Расходятся.

Р ы г о р (один, еще раз читает объявление). Пятнадцать тысяч… (Стоит в раздумье.) Тогда бы Катерина и не взглянула на пана Шмигельского.

Бедная крестьянская хата. Вдоль задней стены, ближе к дверям, — полати, дальше — кровать. На столе слабо светит керосиновая лампа. Р ы г о р один, сидит на лавке, чинит лапоть — кладет заплату на протоптанную пятку.

Р ы г о р (закончив работу, вертит лапоть в руках, с горьким смехом). Несчастье ты мое! Неужто меня доля навек с тобой поженила! (Швыряет лапоть.) Хоть бы раз обуть такие блестящие сапоги, как у пана Шмигельского. Или хоть смазные, как у Моргуна.

Слышен стук в окно. Рыгор подходит к окну и вглядывается в темноту ночи. Встревоженный, идет в сени. Слышен приглушенный разговор. Входит в хату, завешивает рядном окна, затем приоткрывает дверь в сени.

Заходи.

Входит Д а н и л а, очень усталый.

Ну и отчаянный! Ты, верно, еще не знаешь, какую бумагу про тебя расклеили?

Д а н и л а. Знаю.

Р ы г о р. Как же ты решился прийти?

Д а н и л а. Я ведь к тебе.

Р ы г о р. Ко мне-то ко мне, да ведь мог кто-нибудь увидеть.

Д а н и л а. Я в деревню не заходил, а к твоей хате из лесу очень удобно подойти. Панов в деревне нет?

Р ы г о р. Были сегодня, не знаю, уехали или еще здесь.

Д а н и л а. А я за Марылькой пришел. Боюсь, как бы чего с ней не сделали. Они ж теперь озверели.

Р ы г о р. Как бешеные собаки.

Д а н и л а. У кого она?

Р ы г о р. Надо у Батуры спросить, он должен знать.

Д а н и л а. Так ты, может, приведешь ее сюда?

Р ы г о р. Позже, когда все спать лягут.

Д а н и л а. Ну, ладно… К тебе никто не ходит?

Р ы г о р. А кто ко мне пойдет?

Д а н и л а. Так я посплю немного. Устал очень. Прошлую ночь всю не спал.

Р ы г о р. Ложись. Не бойся, разбужу.

Д а н и л а (кладет под голову какие-то лохмотья и, не раздеваясь, ложится на полати). А к нам ты так и не собираешься?

Р ы г о р. Нельзя мне.

Д а н и л а. Почему нельзя?

Р ы г о р. Причина есть. Я могу себе все дело испортить, если дознаются.

Д а н и л а. Причина… Это длинноносая такая, чернявая?

Р ы г о р. Угадал.

Д а н и л а. Все томишься?

Р ы г о р. Томлюсь.

Д а н и л а. А она что?

Р ы г о р. Вот этой штуки боится. (Показывает на лапоть.)

Д а н и л а. Плюнул бы ты на нее.

Р ы г о р. Не могу.

Д а н и л а. Из-за нее ты от друзей отбился и с врагами связался.

Р ы г о р. С какими врагами? Ты сам не знаешь, что говоришь!

Д а н и л а. Помнишь, когда нас жандармы к пани пригнали? Она тогда в списочек глядела. А кто, по-твоему, составил ей этот списочек?

Р ы г о р. Почем я знаю! Мог и Шмигельский составить.

Д а н и л а. Шмигельский всего не знает, что кто делал. Это, не иначе, Моргуна работа.

Р ы г о р. А если и Моргуна, так разве Катя виновата?

Д а н и л а. Она, думаешь, нашего брата очень жалует?

Р ы г о р. Я от нее не слыхал ничего такого.

Д а н и л а. Еще услышишь.

Р ы г о р. Тогда и посмотрим, а теперь лучше скажи, как мне из лаптей в сапоги перебраться; тогда она моя будет.

Д а н и л а. Лапти пускай остаются. Скоро мы в них панов обувать будем.

Р ы г о р. Ой, не знаю. Что-то не похоже. Укрепились они тут.

Д а н и л а. Я тебе говорю! Скоро от них только один пух полетит.

Р ы г о р. Поживем — увидим…

Д а н и л а. Поспим, говоришь? Давай поспим; может поумнеем? (Поворачивается лицом к стене.) Не забудь же меня разбудить.

Р ы г о р. Будь спокоен. (Берется за второй лапоть, чинит его, чуть слышно что-то напевая. Встает, подходит к полатям, прислушивается, как дышит Данила.) Уже спит. Устал бедняга! (Берет дерюжку и укрывает его.) Спи, Данилка! Кто знает, сколько ночек тебе спать осталось? Может, смерть уже у тебя за спиной стоит. (Идет на прежнее место, садится и берется за лапоть.)

Со двора доносится звяканье щеколды. Рыгор настороженно прислушивается. Снова стучат.

Кого это еще несет нечистая сила? Никогда никто не приходил, а тут — на тебе, как раз. На беду огня не погасил.

Рыгор оглядывает хату, берет под лавкой корыто и ставит на край полатей, чтоб замаскировать Данилу, набрасывает на него кучу лохмотьев. Потом идет открывать дверь. Входит в хату, за ним К а т е р и н а.

Осторожненько, тут яма возле порога, будь она неладна, доски прогнили. А я думаю, кто это ко мне идет?

К а т е р и н а. Не рад, что пришла?

Р ы г о р. Так рад, что чуть язык от радости не отнялся. Не знаю, где и посадить. Вот тут присаживайся. (Ищет, чем бы вытереть лавку, но, увидев, что все тряпье на Даниле, вытирает подолом своей рубахи.)

К а т е р и н а. Не беспокойся, лавка чистая.

Р ы г о р. Да куры иногда, чтоб они подохли… Садись. Вот хорошо, что пришла!

К а т е р и н а. Я не просто так пришла, дело есть.

Р ы г о р. Я ж понимаю, что не ради прогулки пришла. Да ну его, дело. В лес не убежит.

К а т е р и н а. Это как раз такое дело, что может в лес убежать.

Р ы г о р (садится возле Катерины и обнимает). Не отпущу тебя отсюда.

К а т е р и н а. Не удержишь.

Р ы г о р. Удержу. Силенки хватает! (Сжимает ее в своих объятиях.)

К а т е р и н а. Ой-ой-ой! Медведь!

Р ы г о р. Не сердись, золотко мое, больше не буду. (Целует ее в щеку.)

К а т е р и н а (обводит главами хату). И маленькая же хатка! Как наш свинарник.

Р ы г о р. Коль хорошо да весело, так и все ничего.

К а т е р и н а. И тараканы есть?

Р ы г о р. Есть, чтоб им пусто было. И порошком травил и что ни делал — не помогает.

К а т е р и н а. Ну, я бы в такой хате ни за что не стала жить.

Р ы г о р. Привыкла бы и жила. Это только сначала страшно.

К а т е р и н а. Не уговаривай, я знаю, куда ты гнешь.

Р ы г о р (помрачнев). А я думал…

К а т е р и н а. Что ты думал?

Р ы г о р. Раз ты сама пришла…

К а т е р и н а. Не сама, отец меня прислал.

Р ы г о р. Отец? Так, может, это он… (Не то в шутку, не то серьезно.) Хочет меня в зятья взять? (Смотрит ей в глаза.)

К а т е р и н а. Может, и захочет когда-нибудь. Это как ты заслужишь.

Р ы г о р. Как же мне заслужить эту милость?

К а т е р и н а. Раньше всего ответь мне на то, что я у тебя спрошу.

Р ы г о р. Спрашивай.

К а т е р и н а. А скажешь?

Р ы г о р. Если знаю.

К а т е р и н а. Наверно знаешь. Скажи, где теперь находится Данила?

Р ы г о р. Какой Данила?

К а т е р и н а. Ну какой же еще! Дрыль.

Р ы г о р. На что тебе?

К а т е р и н а. Отцу надо знать.

Р ы г о р. А ему зачем?

К а т е р и н а. Он же староста, с него начальство спрашивает. Если наведет на след и Данилу поймают, так ему могут даже повышение дать, старшиной могут сделать.

Р ы г о р. А тогда что?

К а т е р и н а. А тогда он ж тебя может на службу устроить. Полицейским можешь стать в местечке.

Р ы г о р. А тогда что?

К а т е р и н а. А тогда наденешь шапку с бляшкой, мундир, саблю сбоку прицепишь.

Р ы г о р. Жаль, что я не знаю, где он.

К а т е р и н а. Как не знаешь?

Р ы г о р. Не знаю. Откуда же мне знать?

К а т е р и н а (развалившись). А еще спрашивал: «А тогда что, а тогда что?»

Р ы г о р. Очень мне интересно было слушать о том, как твой отец старшиной будет, а я полицейским.

К а т е р и н а. Неужто так-таки ни разу ты его не встречал?

Р ы г о р. С тех пор как он от жандармов удрал, могу поклясться, и до сего дня ни разу не видел.

К а т е р и н а. Жаль. (Встает.) Ну, прощай!

Р ы г о р (испуганно). Ты уже уходишь?

К а т е р и н а. А что мне с тобой канителиться?

Р ы г о р (удерживая ее за руку). Катечка, золотко, не сердись, я же не виноват, что не знаю, где он. Посиди еще немножко. (Обнимает, прижимает к себе, усаживает на лавку, целует.)

К а т е р и н а (слегка отталкивая его локтем). Только и знает лизаться. Говорил когда-то, что для меня родного брата зарезал бы, а как пришлось к делу, так разбойника покрываешь.

Р ы г о р. Он мне друг с детских лет.

К а т е р и н а. Был друг, а теперь разбойник. Такие ведь только свет баламутят. Если б не они, жили бы мы спокойно и горя не знали. А пороли из-за кого, ты думаешь? Не трогал, бы он панской земли да лесу, так и не наказывали бы.

Р ы г о р. Кабы я знал, где он…

Данила захрапел во сне. Катерина, испуганная, встрепенулась, вскочила с лавки.

К а т е р и н а (встревоженно, вполголоса). Кто это у тебя спит?

Р ы г о р (стараясь быть спокойным). Нищий какой-то. Попросился переночевать. Ну, я один в хате, мать к сестре на крестины уехала. «Ночуй, говорю, места не пролежишь».

К а т е р и н а. А может, ты кого прячешь?

Р ы г о р. Еще что выдумаешь!

К а т е р и н а. Я хочу поглядеть на этого нищего.

Р ы г о р (хватает за руку). Брось! Проснется и нам только помешает.

К а т е р и н а (вырывает руку и подходит к полатям; вскрикивает). Ой! (Пятится от полатей до порога, выставив перед собой руки.) Да это он! (Нащупывает рукой щеколду.)

Р ы г о р (подбегает к ней; шепотом). Тсс! Успокойся, он крепко спит, устал сильно.

К а т е р и н а (садится на край кровати, приглушенным голосом). Ой! Не могу опомниться. Сердце чуть не выскочит! (Прикладывает руку к сердцу.)

Р ы г о р. Я придержу, чтоб оно не выскочило. (Обнимает.)

К а т е р и н а (немного успокоившись). Ну, не пес ли ты после этого! Клялся, что не видел.

Р ы г о р. Я клялся, что до сегодняшнего дня не видел, а сегодня он как раз и пришел.

К а т е р и н а. Это счастье твое само пришло к тебе в руки.

Р ы г о р. И счастье пришло. Вот я его и держу и никому не отдам. (Прижимает Катерину к себе.)

К а т е р и н а. Это богатство твое пришло к тебе.

Р ы г о р. И богатство, если отец за тобой хорошее приданое даст.

К а т е р и н а. Никто тебе не даст этого богатства, ты сам его возьмешь. Вон оно — за корытом лежит.

Р ы г о р (не веря ушам). Ты что это говоришь?

К а т е р и н а (порывисто обнимает его, целует). Милый мои, сладкий мой, глупенький мой! Неужто ты еще не понял? Теперь мне не придется идти за нелюбимого, за урода — за этого пана Шмигельского.

Р ы г о р. То есть как это? Ты что хочешь сказать?

К а т е р и н а. Читал бумажку, что у тебя на хате наклеена?

Р ы г о р. Читал.

К а т е р и н а. Пятнадцать тысяч как с неба.

Р ы г о р (ошеломлен). Продать его?!

К а т е р и н а. Разбойника, который людей убивает, это не грех.

Р ы г о р (хочет возразить). Но…

К а т е р и н а (зажимает ему рот рукой). Молчи. Ты же глупенький, ничегошеньки не понимаешь. (Клонит его на подушку). Я тебе все расскажу. Пятнадцать тысяч — это не шутка, это столько денег, что тебе, дурню, и не сосчитать.

Рыгор хочет возразить.

Молчи, молчи, я тебе еще не все сказала. На пятнадцать тысяч, ты знаешь, что мы сделаем? Да мы купим десятин сорок земли, поставим дом, коня доброго заведем, справим возок.

Рыгор начинает прислушиваться.

Как наденешь ты бурку с башлыком, сапоги хорошие обуешь, запряжешь жеребца в возок, да как поедем на ярмарку, так все местечко залюбуется, на нас глядя. Наше деревенское мужичье только шапки ломать будет перед нами. Сам Шмигельский не побрезгует с тобой водиться.

Р ы г о р. Пошел он к черту!

К а т е р и н а. А какое хозяйство мы заведем! Коров голландских, свиней английских. Нежные они, правда, присмотр нужен, зато когда откормим кабана!.. Батрачку возьмем, она и будет ходить за ними.

Р ы г о р (вдруг вскочил и сел). Ну, ты мне барыню не строй! Сама не хворая походить за ними. Батрачка еще свиней мне уморит.

К а т е р и н а (закрывает ему рот). Тихо! Чего ты кричишь? Раньше еще деньги в карман положить надо.

Р ы г о р (опомнившись). Ах… Как же это сделать?

К а т е р и н а (встает, подымает веревку от лаптя и подает Рыгору). На!

Р ы г о р (держа веревку). Зачем это?

К а т е р и н а. Вяжи! Только осторожно: заложи сначала за одну руку, потом за другую, а тогда — раз. Пока опомнится спросонок, ты его и скрутишь.

Р ы г о р (держа веревку). Одну страшную минуту пережить, и тогда ты моя, и богатство, и счастье на всю жизнь… Все равно как сон какой или сказка. А как руки у меня дрожат! (Идет к полатям, осторожно берет корыто и ставит под полати, чтоб не мешало. Стоит с веревкой в руках над Данилой.) Катя, он же проснется!

К а т е р и н а. Пускай просыпается. Связанный не страшен.

Р ы г о р. Так он же глядеть будет. Куда же я глаза свои дену?

К а т е р и н а. А ты отвернись.

Р ы г о р. Так он же говорить будет! «Гад ты, скажет, гад! Я к тебе как к лучшему другу пришел, с открытой душой, а ты вон что сделал! К сонному ко мне, как змея, подполз и связал». (Становится на колени, некоторое время колеблется.) Нет, не могу. (Отбрасывает в сторону веревку и ложится на кровать.)

Катерина подходит к нему.

К а т е р и н а. Трус, размазня! Все равно ему не жить, он и без тебя пропадет, но тебе тогда фига будет!

Р ы г о р. Не сердись. (Хочет обнять ее.)

К а т е р и н а (энергично отталкивает руку). Не трогай! Иди с ним обнимайся.

Р ы г о р. Катечка, не сегодня. В другой раз я это сделаю. Он еще придет ко мне.

К а т е р и н а. Сегодня ты должен выбрать, кто тебе дороже — я или он, хоромы или твой этот свинарник. Если сейчас ты этого не сделаешь, значит, обнимал ты меня в последний раз. Ко мне сватаются люди — не тебе чета.

Р ы г о р. Шляхтич Шмигельский?

К а т е р и н а. Да, пан Шмигельский, которого ты ноги не стоишь.

Р ы г о р. Эта дрянь? И ты будешь его женой?

К а т е р и н а. Ты у этой дряни будешь еще ручки целовать, милости просить. А я скажу — гони его вон, он не стоит твоей милости, у него у самого богатство в руках было, а он, дурак, упустил.

Р ы г о р. Не будет этого! (Обнимает.) Я никогда не допущу, чтоб эта мразь, чтоб этот старый слизняк тебя целовал. Я не пущу тебя. Я скорей сам тебя задушу, чем ему отдам. (Сжимает ее в объятиях, целует.)

К а т е р и н а (освобождаясь). Стой! Пусти, и вправду задушишь Сделай, как я говорю, и тогда обнимай меня как хочешь. Я жду тебя здесь.

Р ы г о р (сел). Но ведь он глядеть будет… Говорить…

К а т е р и н а. Сделай, чтоб не глядел и не говорил.

Р ы г о р. То есть как это?

К а т е р и н а. В бумаге сказано — пятнадцать тысяч за голову, но там не оказано, что за живую. (Встает, берет на лавке лежащий возле лаптя нож, подает Рыгору, а сама ложится на кровать.)

Р ы г о р (держа нож). Так, может быть, легче будет! Нацелиться, зажмурить глаза и… (Подходит к Даниле.) Теперь ты, Данилка, ничего мне не скажешь… Завтра пан Яндрыховский возьмет твою голову и отсчитает мне пятнадцать тысяч марок… И я поеду покупать английских свиней… Голову друга отдать за свинью — не слишком ли дорого будет?

К а т е р и н а (с кровати). Я тебе не свинья.

Р ы г о р (не обращая на нее внимания). Золотую голову… Эта голова думала и за себя и за таких дураков, как я… Все паны с облегчением вздохнут, что я им долю бедняцкую продал.

К а т е р и н а (не утерпев, встает с кровати и подходит к Рыгору). Будет тебе проповедь читать! (Толкает его под локоть.) Делай скорей, что делаешь.

Р ы г о р (поворачивается к ней). А если я не сделаю, тогда что?

К а т е р и н а (захлебываясь от злости). Тогда… тогда провались ты и с ним вместе! Догнивай тут со своими обносками.

Р ы г о р (почти успокоившись). Ну что ж… Зато душа будет чиста.

К а т е р и н а. А, ты и обрадовался! Нет, я не дам тебе тут спокойно догнивать. Я заявлю, что ты укрываешь бандита, и тебя самого возьмут как изменника. Солдаты тут, у нас в хате.

Р ы г о р (с вызовом). Заявишь? А может, пожалеешь?

К а т е р и н а. На черта ты мне нужен такой, чтоб тебя жалеть. (Идет к дверям.)

Р ы г о р. Так сдохни же лучше ты, гадюка! (Ударяет ее ножом в грудь.)

Катерина падает на пол.

(Дергая за плечо, будит Данилу.) Данила, вставай!

Д а н и л а (вскакивает и протирает глаза). Разве пора? Сладко поспал, да мало.

Р ы г о р. Идем, и я с тобой.

Д а н и л а (увидев Катерину). Что это?

Р ы г о р. Она тебя погубить хотела.

Д а н и л а. Руку, друг! Теперь я знаю, что ты наш. (Жмет руку.) Что ни день, то все больше у меня боевых товарищей. Держись, пан Яндрыховский! Держись, панская сволочь! (Уходят.)

К а т е р и н а (через силу подымается и садится на полу. Слабым голосом). Люди! Спасите! Держите! (Ползет к порогу.)

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Полевой штаб дивизии — землянки в срезе невысокого обрыва. Над обрывом, на заднем плане — лес. У входа в землянку — ч а с о в о й с винтовкой. Справа подходит д е д Б а д ы л ь.

Ч а с о в о й. Стой!

Д е д Б а д ы л ь (оглянувшись по сторонам). Это ты мне?

Ч а с о в о й. Пропуск есть?

Д е д Б а д ы л ь. Мне начальника видеть надо.

Ч а с о в о й. Какого тебе начальника?

Д е д Б а д ы л ь. Самого большого. Краюха его звать.

Ч а с о в о й. Никакой краюхи тут нет. Иди откуда пришел.

Д е д Б а д ы л ь. А вот и не пойду. (Садится.) Буду сидеть, покуда мне начальника не подашь.

Ч а с о в о й. А зачем тебе начальник?

Д е д Б а д ы л ь. Этого я тебе не скажу. Дело есть, да не с твоим умом в нем разобраться.

Ч а с о в о й. Идите, говорю, а то стрелять буду.

Д е д Б а д ы л ь. Ну, ну! Ты сдуру еще и вправду бахнешь! Есть вон в кого стрелять и без меня.

Н а ч д и в (выходит из землянки). Что здесь такое? Что это за человек?

Ч а с о в о й. Нищий привязался, товарищ начдив. Хочет видеть какого-то начальника.

Д е д Б а д ы л ь. Не какого-то, а самого большого.

Н а ч д и в. Я самый большой. Что тебе нужно, старик?

Д е д Б а д ы л ь (меряет начдива взглядом). Самый большой, говоришь? Нет, тут другой должен быть… Краюха.

Н а ч д и в. Я такого не знаю… А что, обидели тебя?

Д е д Б а д ы л ь. И как еще обидели, чтоб им бог не помог. Поросенка съели, жито забрали, самого отхлестали.

Н а ч д и в. Что! Не может этого быть!

Д е д Б а д ы л ь. Как это не может быть! Что я — пустомеля какой, чтоб обманывать?

Н а ч д и в. Если это правда, так мы за такое по голове не погладим. А поросенка тебе вернем и хлеб вернем. (Про себя.) Черт знает что такое! Все рапортуют о высоком моральном состоянии бойцов, а тут такое безобразие.

Д е д Б а д ы л ь. Безобразие, товарищ! Такое безобразие, что терпеть нельзя. Одна надежда на вас.

Н а ч д и в (зовет). Николай Петрович, подойди сюда, пожалуйста.

Г о л о с Л о м т я. Зачем я тебе?

Н а ч д и в. Да вот тут дед жалуется, что красноармейцы у него поросенка взяли…

Д е д Б а д ы л ь. Какие красноармейцы? Что ты, товарищ! Побойся бога!

Н а ч д и в. А кто же? Ты ведь только что говорил?

Д е д Б а д ы л ь. Не красноармейцы, а паны жандармы, чтоб на них холера.

Н а ч д и в. Так ты оттуда, с той стороны фронта? Пришел пожаловаться нам на панов?

Д е д Б а д ы л ь. А к кому же мне идти?

Н а ч д и в (смеется). Вот это здорово!

Д е д Б а д ы л ь (немного обиженный). Тебе смешно, а нам там не до смеху. Народ же страдает!

Н а ч д и в. Не обижайся, дед. Я не над тобой смеюсь, а потому, что рад. Если оттуда народ идет к нам на панов жаловаться, значит, дело их — дрянь. Значит, мы их побьем…

Д е д Б а д ы л ь. Сломают они голову! Наши хлопцы и сами их пощипывают помаленьку. Да где ж! Мало нас. К вам пришел просить — выручайте. И не имеешь права отказать, если ты за народ.

Н а ч д и в. Слыхал, Николай Петрович?

Л о м о т ь (подходя). Да мы уже с товарищем Бадылем раньше встречались. Здорово, отец!

Д е д Б а д ы л ь (вглядываясь). Погоди! Так это ж… (Начдиву.) А вы, товарищ, сказали, что у вас Краюхи нет.

Н а ч д и в. Это наш комиссар, товарищ Ломоть.

Д е д Б а д ы л ь. Тьфу, чтоб ты пропал! И вправду же Ломоть! А я все Краюха да Краюха. Не сердись, товарищ комиссар: Ломоть ли, Краюха — все человеку на пользу. Хе-хе-хе! Насилу признал. Совсем переменился.

Л о м о т ь (начдиву). Я тебе развивал план удара через лес. Вот человек, который может нам помочь. Это еще довод за.

Н а ч д и в. Ладно, посмотрим.

Л о м о т ь. Как там Данила?

Д е д Б а д ы л ь. Данила — молодец, не спит. Частенько тревожит панов. Случается, наскочат где-нибудь да как дадут, так те и ружья побросают. Но и они пощады не дают. Налетят на деревню, ограбят, людей побьют, да еще и подожгут. Издеваются, обижают, не дай бог! И народ, правда, стал отчаянный. Смерть так смерть, а каждый за свое стоять готов. Не дождутся люди, чтоб Советская власть скорей вернулась. И я вас прошу, товарищи, не задерживайтесь! Теперь самая пора. А то народ не вытерпит, с голыми руками кинется на пушки и пулеметы. Крови много прольется, и все равно не одолеем сами без Красной Армии.

Л о м о т ь. Теперь уже тянуть не будем. Не по своей вине медлили. Расскажи, как ты шел и что видел?

Д е д Б а д ы л ь. Шел я ногами и глядел глазами — так, как мне Данила велел.

Н а ч д и в. Давайте присядем. (Присаживается на траве и вынимает из полевой сумки карту. Ломтю.) У меня твой план из головы не выходит. Риск чрезвычайно велик, и мне необходимо иметь совершенно ясную картину местности, иначе от твоего плана придется отказаться.

Л о м о т ь. А зачем же я человека беспокоил? Он нам эту картину и прояснит.

Н а ч д и в. Если идти лесом, так главное направление я бы выбрал сюда. (Водит пальцем по карте.) Дом лесника…

Д е д Б а д ы л ь. Это какого же лесника? Гаврилы?

Н а ч д и в. Тут не написано, как его зовут. Если отсюда глядеть на Цитвяны, так справа.

Д е д Б а д ы л ь. А, этот! Да там никакого лесника нет, и дом развалился вовсе.

Н а ч д и в. Нам лесник и не нужен, а вот речка там есть, и берега у нее болотистые.

Д е д Б а д ы л ь. Пустое. Была когда-то речка, когда мельница стояла верст на пятнадцать ниже и воду подпирала, а теперь мельницу сожгли, так и речка обмелела и болото высохло.

Н а ч д и в. Вброд перейти можно?

Д е д Б а д ы л ь. Почему нет? Только берега высокие — не въехать, подрыть нужно!

Н а ч д и в. Отметим. (Отмечает в блокноте.) Товарищ связной!

Подбегает с в я з н о й.

Найдите командира полка Кулагина и передайте, что я прошу его сюда сейчас же.

С в я з н о й (козыряет). Есть попросить сюда командира полка Кулагина. (Уходит.)

Н а ч д и в. Затем меня интересует урочище Волчий хвост.

Д е д Б а д ы л ь. Знаю. Вокруг этого Хвоста я целый день протоптался, чтоб он пропал. Лощина там, да такая ж паскудная! Что ни ступишь, так все насквозь и насквозь. Чуть я там душу не сгубил и лапоть потерял в трясине. Целую ночь у костра сушился потом.

Н а ч д и в. Ну и что же?

Д е д Б а д ы л ь. Нашел назавтра.

Н а ч д и в. Лапоть нашел?

Д е д Б а д ы л ь. Место нашел, где пройти можно. Только ельник такой густой, что и барсук не пролезет. Вырубать надо.

Н а ч д и в. Много вырубать?

Д е д Б а д ы л ь. Да как до той вон березы.

Н а ч д и в. Ничего, осилим как-нибудь. А дальше к Цитвянам как?

Д е д Б а д ы л ь. И дальше осилим как-нибудь.

Н а ч д и в. Нужно, чтоб орудия могли проехать.

Д е д Б а д ы л ь. И орудия проедут. Только дай мне молодцев с топорами да с лопатами. Может, где загатить надо будет или бурелом расчистить.

Входит К у л а г и н.

К у л а г и н (берет под козырек). По вашему приказанию прибыл, товарищ начдив.

Н а ч д и в. А, здравствуй, товарищ Кулагин. (Здоровается. Бадылю.) Ну, спасибо, товарищ Бадыль. (Жмет руку.) Пойдешь отдохнешь теперь, а потом расскажешь все более подробно.

Л о м о т ь (зовет). Товарищ связной!

С в я з н о й (подбегает). Я, товарищ комиссар.

Л о м о т ь. Отведите этого старика к помощнику начальника штаба и передайте, что я приказал выдать ему штаны, сапоги, сводить в баню, накормить и пускай спит до распоряжения начдива.

С в я з н о й. Есть, товарищ комиссар: помыть старика, накормить, обуть в сапоги и положить спать до распоряжения.

Н а ч д и в. Да не в сапогах спать уложить.

С в я з н о й. Есть, товарищ начдив: положить спать разувши. (Уходит.)

Н а ч д и в (Кулагину). Слыхать, Сергей Михайлович, что наши гонят поляков из-под Киева. Что вы на этот счет думаете?

К у л а г и н. Я думаю, товарищ начдив, что они правильно делают.

Л о м о т ь. Есть сведения, что конница Буденного заняла Бердичев.

К у л а г и н. Тем хуже для белополяков. Очень уж большой был аппетит у Пилсудского — от моря и до моря.

Н а ч д и в. Не думаешь ли ты, Сергей Михайлович, что и нам следует взять пример с частей Юго-западного фронта?

К у л а г и н. Моя часть в полной боевой готовности, товарищ начдив.

Н а ч д и в. Надеюсь, что завтра на рассвете мы в этом убедимся. Приказ о наступлении получен, нужно его реализовать. Мы с комиссаром спорили о направлении удара. Я был за то, чтобы наступать по большаку, — может быть, меньший эффект, зато и риска меньше. Лезть в болото с завязанными глазами я не соглашался. Но сегодня комиссар выставил против меня такой козырь, как этот дед, которого ты только что видел.

Л о м о т ь. А дед и в самом деле козырный. Как ни крути, а признать это ты должен.

Н а ч д и в. Признаю и делаю выводы. Нам необходимо прорвать фронт, пройти лес и, заняв переправу возле Цитвян, отрезать полякам путь к отступлению. Справимся мы с этим за один день — наша взяла, а засядем в болоте — тут нам и крышка. Паны нас из лесу не выпустят.

Л о м о т ь. Партизанскому отряду дано задание захватить переправу и удерживать, пока хватит сил. А если мы не подоспеем и дальше держаться нельзя будет — взорвать.

Н а ч д и в. Взорвать — это крайняя мера. Думаю, что обойдется без этого. Только бы они в панике не поторопились.

Л о м о т ь. Дрыль не паникер, на него можно положиться.

Н а ч д и в. Ваш полк, товарищ Кулагин, нанесет главный удар. Вам известно, каковы силы противника на вашем участке?

К у л а г и н. Три заставы, каждая со станковым пулеметом. Штаб батальона в фольварке Подлесье, верстах в четырех.

Н а ч д и в. Оборона на широком фронте. Они не думают, что мы сами полезем в эту чертову пасть. Тем лучше. За ночь приведите полк в полную боевую готовность. Исходные позиции занять до рассвета. Свяжитесь с командиром артполка и укажите ему точно, где находятся пулеметы противника, которые будут мешать нашему наступлению.

К у л а г и н. Есть, товарищ начдив.

Н а ч д и в. Разбив заставы противника, быстро пройти лес и к вечеру занять переправу у Цитвян. Придаю вам роту саперов и проводника, старика этого.

К у л а г и н. Есть, товарищ начдив.

Л о м о т ь. Ты смотри береги старого, Сергей Михайлович. Это наш глаз, как бы нам его не выбили.

К у л а г и н. Будьте спокойны, товарищ комиссар, без нужды под пули не подставлю.

Н а ч д и в. Все остальные указания получите в приказе по дивизии. Можете идти.

Л о м о т ь. Передай комиссару полка, чтоб собрал весь политсостав, я сейчас буду говорить.

К у л а г и н уходит.

Н а ч д и в. Ты там, Николай Петрович, долго не задерживайся, нужно будет приказ обдумать.

Л о м о т ь. Пока вы с начальником штаба его подготовите, я вернусь. В принципе ведь обо всем договорено.

Хотят идти в штаб. К ним подходит Б а д ы л ь в красноармейских штанах и в лаптях. За плечами у него новые красноармейские сапоги.

Ну как, товарищ Бадыль, накормили вас?

Б а д ы л ь. Спасибо. Наелся, как на пасху.

Н а ч д и в. А сапоги что ж не обуваешь?

Б а д ы л ь. Жалко, товарищ, трепать по грязи. Пригодятся в праздник когда-нибудь надеть.

Н а ч д и в. Сносишь эти, мы другие дадим.

Б а д ы л ь. Где я вас тогда найду! Вы, может, тогда за Варшавой будете.

Декорация четвертой картины. Д а н и л а среди п а р т и з а н.

К а с т у с ь. И дед Бадыль куда-то пропал. Как ушел, так ни слуху ни духу.

М и х а л ь. Волки где-нибудь старика заели.

Х а л и м о н. Или паны засекли.

Д а н и л а. Вот ни за что ни про что похоронили человека. А он, может быть, теперь уже в пути — Красную Армию ведет.

Х а л и м о н. Утешаешь, начальник, и нас и себя. А мы и плакать не собираемся. Знали, зачем в лес шли.

Д а н и л а. Не утешаю, а знаю наверняка, набьем панам морды. Ломоть так и передавал, чтоб ждали мы их сегодня или завтра.

К а с т у с ь. Вот если б сейчас, к примеру, — сидим мы тут, а Ломоть с дедом Бадылем — шасть! — Здрасьте, товарищи! А за ними если б целый полк. Ох, и дали бы мы панам жару.

Д а н и л а. Погоди! Чей-то голос. (Прислушивается.)

Х а л и м о н. Женский голос.

М и х а л ь. Может, девчушка какая ягоды собирала и заблудилась.

Д а н и л а. Сбегай, Кастусь, погляди. Только осторожно.

К а с т у с ь берет винтовку и исчезает в ельнике.

М и х а л ь. А худо нам будет, мужики, если Красная Армия не ударит. И семья пропадет, и самому конец.

Х а л и м о н. А, чтоб ты провалился! И он хнычет! Хоть бы бороды своей постыдился!

М и х а л ь. Болтун ты, что ты понимаешь!

Н а с т у л я (запыхавшаяся, подбегает вместе с Кастусем). Братцы, родные, поляки в деревне!

Д а н и л а. Много?

Х а л и м о н. Что они там делают?

М и х а л ь. Беда какая случилась?

Н а с т у л я. Человек двести. Яндрыховский привел. Всех наших забрали. (Даниле.) И Марыльку забрали и Кастусевых родителей. (Михалю.) И вашу, дядечка, всю семью. (Халимону.) И вашу. Я едва убежала огородами. Всех заперли у Рыгора в хате и окна досками заколотили. Яндрыховский сказал, если хоть один партизан шевельнется, так спалит и хату и людей.

Х а л и м о н (хватает винтовку). Бежим! Бежим спасать! За мной!

Некоторые партизаны порываются бежать за ним.

Д а н и л а (кричит). Стой!.. Назад!..

Все останавливаются и слушают.

Пан Яндрыховский сказал — не шевелиться так и не шевелись… без толку. (Настуле.) Что еще паны там делают?

Н а с т у л я. Шныряют по хатам, хватают что попало. На мосту охрану поставили. Человек десять… с пулеметом.

Д а н и л а. Мужики! Паны зашевелились — по всему видно, что Красная Армия идет к нам на выручку. Но ждать нам нельзя, потому что могут подойти новые польские части, тогда мы ничего с ними не сделаем. А там ведь, у Рыгора в хате, ждут смерти близкие нам и родные люди. Их последняя надежда — мы. И мы их спасем. Так ли я говорю, мужики?

Г о л о с а. Так!

— Правильно!

— Спасем!

— Пошли!

Движение в толпе.

Д а н и л а. Стойте! Покуда стемнеет, мы выйдем из лесу. А там, полями, будем ползти по межам до самой деревни. Чтоб ни стука, ни звука, ни шепота. Ударим, как гром с ясного неба, уничтожим панов, вызволим людей и захватим мост. Только помните, если кто-нибудь попадется Яндрыховскому в лапы, так и сам погибнет, и люди, которых мы спасать идем, погибнут, и Красной Армии мы не поможем. Рыгор! К мосту, браток, пойдешь ты. Возьми с собой восемь человек и все, что я тебе приказал. Постарайся подкрасться кустами как можно ближе к мосту и взять польскую охрану на мушки. Только не стреляй, пока мы не налетим из деревни. А если в деревне утихнет стрельба и крики и ты, прождав полчаса, нас не дождешься — значит, нас нет уже в живых… Тогда дай залп, захвати мост хоть на десять минут и взорви. Встретишь Ломтя — доложи, что боевую задачу мы выполнили. Прощай. (Жмет Рыгору руку.) Пошли, мужики. Пора уже.

В толпе движение и шум. Разбирают оружие и патроны.

Тихо! Пан Яндрыховский приказал не шевелиться.

Комната в доме Яндрыховского. П а н Я н д р ы х о в с к и й один — отмечает линию фронта на карте, которая висит на стене.

П а н Я н д р ы х о в с к и й (качает головой). Большую неприятность устроили нам большевики под Киевом. Неужели это конец? Неужели так позорно похороним мы свою мечту о великой польской державе? Нет, не может быть! Тут у нас фронт еще держится крепко… Прорыв под Гневанью? Ерунда, мы это ликвидируем. (Приоткрывает дверь.) Сержант!

С е р ж а н т (входя). Что прикажет пан капитан?

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Почему не доложил о выполнении приказа?

С е р ж а н т. Не посмел беспокоить пана капитана. Приказ пана выполнен: на мосту поставлен караул с пулеметом, вокруг деревни и имения расставлены парные посты, все родственники тех, кто ушел в лес, собраны в одну хату и заперты, как было приказано.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. По моему приказу пустить с дымом… к богу…

С е р ж а н т. Слушаюсь пана капитана. По сигналу — зеленая ракета. Солдаты это выполнят.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Подготовить сорок подвод, чтоб дежурили здесь, в имении.

С е р ж а н т. Отступать будем, пан капитан?

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Не рассуждать! Марш, марш!

Сержант щелкает каблуками, поворачивается и быстро идет к двери.

Стой!

Сержант поворачивается.

Об отступлении не может быть и речи, понимаешь?

С е р ж а н т. Понимаю, пан капитан.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Наша задача здесь — охранять переправу и ликвидировать банду Дрыля. Иди!

С е р ж а н т уходит, в дверях встречается с ксендзом и уступает ему дорогу.

(Идет навстречу ксендзу и здоровается.) Рад видеть святого отца.

К с е н д з. Как пан Болесь поживает? Надолго ли бог принес сюда?

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Не бог принес, отче, а красные дьяволы пригнали.

К с е н д з. Что-нибудь неблагополучно?

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Святой отец еще ничего не знает. Большевики прорвали фронт у Гневани и имеют намерение зайти в тыл нашей дивизии.

К с е н д з. Езус Христус! Пусть господь бог милует!

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Не пугайтесь, отче. Они еще далеко. Нас с этого фронта прикрывают леса и непроходимые болота. Им придется сделать круг, а кони у них истощенные, сами голодные. Раньше чем через два дня они тут быть не могут. А за это время наша дивизия успеет отойти и укрепиться на новом рубеже, вот в этом районе.

К с е н д з. Но ведь лес кишит недобрыми людьми. Если они дознаются…

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Мы под надежной охраной. Со мной две сотни солдат. Покидая уезд, я получил от командования задание охранять здесь переправу до прихода наших частей. Вокруг деревни выставлены посты, в лес послана разведка.

К с е н д з. Благодарю пана. Теперь я спокоен. Буду день и ночь молить бога о победе над антихристами.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Должен, однако же, сказать вам, отче, по секрету, что дела у нас на фронте неважные. Наш поход на Киев закончился плачевно. Конница Буденного прорвала фронт и зашла в тыл нашим.

К с е н д з. Помилуй меня, боже!.. Нечистая сила сидит в этих людях. Антихрист им помогает. Но на нашей стороне сам господь бог.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Если бы к божьей помощи да еще пару корпусов…

К с е н д з. Пан Болесь думает…

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Что, возможно, нам придется оставить и этот район.

К с е н д з. Неужели?

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Да… Думаю, что отче, в случае чего, останется здесь.

К с е н д з. Плох тот пастырь, который оставляет стадо свое волкам на съедение.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Думаю, что отче будет верным слугой не только богу, но и отчизне.

К с е н д з. Имею честь быть патриотом своей родины.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Я был в этом уверен. Значит, если нам нужны будут некоторые сведения, отче через верных людей всегда сможет собрать их и нам доставить.

К с е н д з. Пан может быть уверен. Только при моем духовном звании мне не всегда удобно будет добывать эти сведения.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Святой отец чересчур скромен. В этих местах есть немало набожных людей, которые на исповеди охотно откроют ему душу.

К с е н д з. Это единственный доступный мне источник.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. А для других источников есть у меня в уезде человек, с которым отче должен будет познакомиться.

К с е н д з. С большим удовольствием.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Я не успокоюсь до тех пор, пока наши планы не будут осуществлены.

Стук в дверь.

Прошу.

Входят М о р г у н и К а т е р и н а в свадебном наряде.

М о р г у н. Добрый вечер, панич!

П а н Я н д р ы х о в с к и й. А, сам пан староста с дочкой! Что скажете?

М о р г у н. Пришли панича на свадьбу просить.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Дочку выдаешь?

М о р г у н. Выдаю, паничок. За пана Шмигельского.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Это та самая?

М о р г у н. Она, мученица. Благодарим панича за доктора, за помощь.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Желаю твоей дочке счастья. Она его заслужила, пострадав от руки большевика за наше дело.

К с е н д з (подходит к Катерине). Славную дочку вырастил Моргун. Жаль что не католичка. (Слегка поглаживает ее по голове.) И жениха ей за это бог хорошего дал. Шмигельский — человек приличный, хозяйственный. Живите, дети мои! Почитайте бога, почитайте отчизну, почитайте власть. Кто с нами, с тем сам бог, а кто против нас…

Широко раскрываются двери, и д в а с о л д а т а вталкивают в комнату Р ы г о р а. Одежда на нем разорвана, лицо в крови. Следом входит с е р ж а н т.

М о р г у н (кидается к Рыгору). Вот он, разбойник. Попался!

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Погоди, староста. (Сержанту.) Зеленую ракету… К богу!

С е р ж а н т козыряет и выходит.

М о р г у н. Это, пане, убийца моей дочки.

П а н Я н д р ы х о в с к и й (солдатам). Где взяли?

С о л д а т. Возле моста, в кустах, пан капитан, с карабином.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Что еще было при нем?

С о л д а т. Десять штук патронов, больше ничего.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Покажите.

Солдат показывает патроны.

(Разглядывает их. Рыгору.) Подойди поближе, бандит!

Солдаты подводят Рыгора к Яндрыховскому.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Подними голову! С тобой разговаривает уездный начальник. (Толкает обоймой в подбородок.) Для кого ты это носил?

Р ы г о р. Для тех, кто топчет нашу землю, кто затаптывает в грязь наш народ.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Понятно! Это патроны наши, нашей армии. Где ты их взял?

Рыгор молчит.

Значит, ты из банды Дрыля, которая нападала на наши обозы?

Рыгор молчит.

Где сейчас Дрыль?

Рыгор молчит.

Скажи, где Дрыль, — помилую.

Рыгор молчит.

Останешься живым и получишь еще пятнадцать тысяч… те, которые ты раньше хотел за него взять. Подумай.

Р ы г о р. В могиле Дрыль.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Как это — в могиле?

Р ы г о р. Умер от ран.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Банда где?

Р ы г о р. Разбрелись кто куда.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Ты что возле моста делал?

Р ы г о р. Домой шел, да наткнулся на охрану.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Брешешь.

Р ы г о р. Я не собака.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Не верю ни одному слову. Посмотри в окно — видишь огонь? Это загорается твоя хата. Знаешь, кто там заперт?

Р ы г о р. Знаю.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Еще не поздно. Ты можешь их спасти — скажи, где банда.

К с е н д з (подходит к Рыгору и кладет ему руку на голову). Не упрямься, сын мой. Из-за твоего упорства могут погибнуть люди. Этим ты берешь тяжкий грех на душу. Скажи, и отпустятся все твои грехи.

Рыгор с отвращением отталкивает руку ксендза. Ксендз чуть заметно, но выразительно кивает Яндрыховскому головой.

П а н Я н д р ы х о в с к и й (солдатам). Возьмите его!

С о л д а т. Что с ним делать, пан капитан?

П а н Я н д р ы х о в с к и й (дает солдату патроны). Пусть он получит то… что нам приготовил. Солдаты берут Рыгора под руки и собираются уходить.

К а т е р и н а. Пан капитан, у меня к пану просьба.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Я слушаю. Чего хочет панна невеста?

К а т е р и н а (показывая на Рыгора). Это мой возлюбленный. Я прошу, чтоб его не расстреливали.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Но это невозможно!

М о р г у н. Доченька! Опомнись, о чем ты просишь!

К а т е р и н а. Я хочу, чтоб он у меня на свадьбе погулял! Повесьте его, пане, на клене перед окном нашей хаты.

П а н Я н д р ы х о в с к и й (сдержанно). Браво, браво! Эту просьбу я с удовольствием выполню. (Солдатам.) Сделайте так, как просит панна невеста. Солдаты выводят Рыгора.

Р ы г о р (в дверях). Да здравствует Советская власть!

С о л д а т. Молчи, холера! (Бьет его прикладом.)

П а н Я н д р ы х о в с к и й (подходит к открытому окну и глядит на пожар). Светло ему будет до самого ада. Пусть святой отец помолится за меня, если я тут согрешил.

К с е н д з. Пан бог видит ту великую цель, ради которой это совершается. Сама католическая церковь очищала себя огнем.

П а н Я н д р ы х о в с к и й (прислушиваясь). Стреляют? Что такое?

Слышны далекие крики «ура!».

М о р г у н. Это Дрыль! Паничок, надо спасаться!

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Думаю, что мои солдаты не пропустят сюда Дрыля!

К с е н д з. Какой страшный, дикий крик!

К а т е р и н а (глядя в окно). Они бегут сюда.

П а н Я н д р ы х о в с к и й (кричит в окно). Сержант! Сержант! Куда его черти унесли! Эй, кто там? Лошадей, лошадей подавайте. (Выбегает из комнаты.)

За ним М о р г у н, К а т е р и н а и к с е н д з.

Некоторое время сцена пуста. Крики «ура» приближаются. В окне показывается г о л о в а Д а н и л ы. Он влезает в комнату и спешно засовывает в карманы бумаги, брошенные паном Яндрыховским.

В дверь входит, пятясь, п а н Я н д р ы х о в с к и й, выставив перед собой револьвер. Данила хватает его сзади и валит на пол.

Д а н и л а. Ну, пане Яндрыховский! Ты хотел получить меня за пятнадцать тысяч. Я сам пришел. Пятнадцать тысяч останутся у пана в кармане.

П а н Я н д р ы х о в с к и й. Дрыль? Убийца моей матери?

Д а н и л а. Ты убийца тысяч людей, в тысячу раз более достойных, чем твоя мать.

В дверях, подняв руки вверх, появляются к с е н д з, М о р г у н и К а т е р и н а. За ними вооруженные Б а т у р а, М и х а л ь, Х а л и м о н, Н а с т у л я.

К с е н д з (укоризненно качая головой). И ты, Батура!

Б а т у р а. И я, Батура.

К с е н д з. На своих пошел?

Б а т у р а. Свояк нашелся! Вон твой свояк! (Показывает на Яндрыховского.) А моя родня здесь. (Показывает на партизан.)

Д а н и л а. А ты, слуга божий, тоже с нами воюешь?

К с е н д з. Я воин из армии господа бога. Мое оружие — слово божие. Не смерть я несу людям, а облегчение душе и телу.

Д а н и л а. Хорошо поёшь, поглядим, где ты сядешь.

Р ы г о р (врывается в комнату). Уж теперь я погуляю на свадьбе! (Целится из винтовки в Катерину.)

Она прячется за ксендза, который, в свою очередь, хочет спрятаться за нее.

Д а н и л а (отводит винтовку). Погоди! Не сейчас!

К а с т у с ь (вбегая). Ура! Полк пришел! Ломоть и дед Микола.

П а р т и з а н ы. Где они? (Кидаются к окнам.)

Входят д е д Б а д ы л ь, за ним Л о м о т ь, н а ч д и в, К у л а г и н.

Д е д Б а д ы л ь (грозит пальцем Яндрыховскому и другим). Я вам покажу, живодеры!

Д а н и л а (подходит к Ломтю и рапортует). Товарищ комиссар! Партизанский отряд боевую задачу выполнил: банда пана Яндрыховского разбита, переправа наша.

Л о м о т ь. От имени Красной Армии — благодарю, товарищи партизаны!

Д а н и л а. Да здравствует Красная Армия!

Д е д Б а д ы л ь. Пусть живет и здравствует товарищ Ленин!

Л о м о т ь. Арестованных ведите за мной.

Д а н и л а. Халимон, забирай панов!

Д е д Б а д ы л ь. Забирайте, братки. Выметайте всю эту нечисть с нашей земли, чтоб ими тут и не пахло.

Все уходят.

З а н а в е с.

1937

Перевод А. Островского.