Думают…

25

— Все местные жители постоянно прикалываются над Буртоном-он-зе-Уотер, — говорит Эмили, — но мне он почему-то нравится.

Хелен едет вслед за «мерседесом» Ральфа Мессенджера, в котором сидит Кэрри с детьми. Эмили села в машину Хелен, чтобы подсказать дорогу, если она вдруг отстанет или заплутает на узких деревенских улочках между Подковами и Буртоном.

— Над чем же они прикалываются? — спрашивает Хелен.

— Ну, это такое туристское местечко. Кафе на открытом воздухе, сувениры, птички в клетках. Короче, идеальная деревенька. Но там мило, речка течет через всю деревню.

— А как река называется?

— Ммм… забыла, — отвечает Эмили.

— Уиндраш[8], — говорит Кэрри.

— Какое красивое название! — восклицает Хелен.

Она и Мессенджеры уже припарковали свои машины и влились в небольшую компанию, собравшуюся у реки. Прозрачная и чистая вода Уиндраша блестит на солнце. Вдоль кирпичной набережной по одному берегу простираются лужайки и сады, а по другому тянется главная улица деревни. Кое-где шумят пороги и высятся небольшие декоративные мостики, за деревней же река постепенно расширяется и замедляет течение.

— Просто чудесно! Идеальное место для утиных гонок, — говорит Хелен.

— Марианне повезло, не так-то просто получить разрешение на проведение мероприятий в этом месте, — вставляет Джаспер, — но у нее есть знакомые в приходском совете.

— Как ей могли отказать? — недоумевает Летиция Гловер. — Это как раз то, что Буртону надо!

— Где стартуем? — спрашивает Реджинальд Гловер, чтобы отвлечь внимание от этого грубоватого замечания.

— С дальнего конца деревни, — отвечает Джаспер, показывая рукой вверх по течению. — Марианна уже там. Ее атакуют орды туристов, желающих купить билеты. К сожалению, не разрешается продавать их в публичном месте.

— Пойдемте скорее, — говорит Колин Ривердэйл своей жене и малышам. — Нельзя же пропустить начало. — Он усаживает одного ребенка себе на плечи, а другого берет за руку и отправляется в путь, за ними семенит Аннабель с детской коляской. Хелен, Мессенджеры и Гловеры следуют за ними, но не так быстро.

Друзья и знакомые Ричмондов (в основном преподаватели гуманитарного факультета) тоже приехали поддержать мероприятие Марианны, а у стартовой линии, как и предупреждал Джаспер, уже собрались туристы и зеваки, предвкушающие необычное зрелище и разочарованные тем, что не удалось купить билеты. Многие из них все равно вносят пожертвования. Марианна довольна — уже сейчас ясно, что все пройдет успешно. Оливер вне себя от счастья и возбуждения.

— Здравствуйте, Хелен Рид, какой у вас номер?

Хелен смотрит на билет:

— Сорок восьмой.

— А у меня четырнадцатый.

Он бродит по лужайке, спрашивая у всех знакомых их номера.

Несколько мальчишек-бойскаутов держат над водой в большой сетке около ста утят — одинаковых пластмассовых банных игрушек с нарисованными на них номерками. По сигналу Марианны мальчишки с плеском высыпают уток в воду. Зрители ликуют, некоторые бегут вслед за утками, не отрывая от них глаз. Дети забегают вперед и выстраиваются в ряд на мостике, наблюдая, как утки проплывают под ним. Сначала игрушки продвигаются одной большой желтой массой, затем разделяются на небольшие группки и отдельно плывущих особей. На середине дистанции одна утка вырывается вперед метров на двадцать.

— Поразительно, — замечает Хелен, шагая рядом с Ральфом. — Они же все одинаковые и сбросили их в одно время.

— Да, прекрасная иллюстрация теории хаоса, — говорит Ральф.

— А, знаю, что это такое, профессор Дугласс объяснил.

— Да? Когда это он успел? — удивленно спрашивает Ральф.

— На твоем дне рождения. Эффект бабочки. Множество переменных.

— Очень хорошо! Особенно вначале, когда они врезаются друг в друга. В реке различные подводные течения и водовороты, и ветер неравномерно распределяется по поверхности. Этой маленькой утке повезло со всеми переменными.

— Пока да…

— Конечно, она может попасть в водоворот или врезаться в какую-нибудь корягу под мостом, но единственное, что способно помешать ее победе, это катастрофа.

— Так же как в жизни. Жизнь — большая утиная гонка.

Оливер Ричмонд возбужденно бегает взад и вперед вдоль берега. Хелен подзывает его:

— Какой номер у лидера?

— Семьдесят три, — говорит Оливер, замедляя шаги.

— Не моя, — говорит Ральф, разглядывая свои пять билетов.

— Вторая — под номером сорок два, третья — под номером девять и четвертая — под номером восемьдесят два, а пятая — под номером двадцать семь.

— Тебе нужно быть комментатором на скачках, Оливер, — шутливо советует Ральф.

Оливер смотрит на Ральфа.

— Вы — Ральф Мессенджер, — говорит он.

— Да.

— У вас есть карточка «Сэйнзбери»?

Ральф, похоже, растерян:

— По-моему, у жены есть.

— Какой номер?

— Понятия не имею.

— А у моей мамы есть карта «Сэйнзбери». Номер 6341740018651239770.

— Молодец, — говорит Ральф.

— Как у него это получается? — недоумевает Хелен.

— Аутисты нередко обладают феноменальными способностями. Во времена, когда еще не было никакой политкорректности, их называли «гениями-идиотами».

— Наподобие компьютеров?

Многих уток постигла печальная участь. Одни утонули в водопадах или сели на мель в тростнике, другие врезались в коряги и мосты и остановились. Теперь их вылавливают бойскауты с помощью своих сетей и бамбуковых шестов. Но основная масса по-прежнему продолжает плыть, крутясь и переворачиваясь в воде, минуя настоящих уток, которые с презрением поворачиваются к пришельцам спиной, делая вид, что не замечают их. Старший ребенок Ривердейлов, пытаясь спасти желтую утку, зацепившуюся за ветку, упал в воду, и отец бросился ему на помощь, намочив ботинки и брюки. Вся семья в спешке уехала домой. Утка под номером семьдесят три уверенно набирает скорость и вскоре финиширует, на целую минуту опередив свою ближайшую соперницу. Владельцем утки-победителя оказался не кто иной, как профессор Дугласс. Джаспер Ричмонд поймал его в учительской и заставил купить билет.

— Как жаль, что он не пришел! — говорит Хелен.

— Подобные развлечения — не для Даггерса. Ведь он затворник. До сих пор не понимаю, как его угораздило прийти ко мне на день рождения. Он меня терпеть не может.

— Да, я заметила.

— Что?

— Он что-то такое говорил…

— Что именно?

— Какую-то банальщину.

— Рассказывай, — настаивает Ральф.

— По-моему, назвал тебя «мастером научной цитаты» или чем-то в этом роде.

Ральф выдавливает из себя короткий невеселый смешок.

— Неужели я виноват в том, что журналисты звонят не ему, а мне, когда хотят поговорить об искусственном интеллекте? — Хелен молчит, и Ральф продолжает: — Когда я сюда приехал, мне рассказали один анекдот про Даггерса. В те времена он уже завидовал всем, кто имел дела с прессой. Однажды он зашел в нашу кофейню и обмолвился, что его пригласили принять участие в радиодискуссии за 50 фунтов. Его спросили: «И что ты собираешься делать?» Он ответил: «Наверное, соглашусь. 50 фунтов я уже послал».

Хелен рассмеялась:

— Просто не верится.

— Мне тоже, к сожалению, — улыбается Ральф. Самообладание возвращается к нему.

Оставшихся утят постепенно прибивает к берегу, и бойскауты вылавливают их сетью и уносят. Толпа зевак редеет. Подходит Кэрри и просит Ральфа пойти с детьми и купить мороженое, он послушно отходит.

— И нам тоже принеси, — кричит она ему вдогонку.

— Какое?

— Сам выбери, удиви нас чем-нибудь.

— Но это же Буртон, Блонди, — говорит Ральф, — в этом деревенском магазинчике только фонарики в фольге да эскимо на палочке, тут тебе не «Говард Джонсон».

— Знаю, принеси любое, — отзывается Кэрри. Потом поворачивается к Хелен: — Знаешь, когда я вспоминаю родину, то больше всего скучаю по мороженому.

По дороге Ральф встречает Стюарта Филлипса и Марианну: они дают указания бойскаутам, а те складывают пластиковых уточек в картонные коробки.

— Привет, Стюарт, не знал, что ты еще и наставник бойскаутов.

— Я у них вожатый по компьютерным наукам, — смеется Стюарт.

Ральф отзывает Марианну в сторону.

— Оливер только что спросил меня о карте «Сэйнзбери». Что он имел в виду?

— Он назвал тебе номер моей карты?

— Да.

— Это его любимый трюк для публики.

— А я решил, что он намекает на ту автостоянку, где нас застукал.

— Оливер не умеет намекать, — говорит Марианна.

— Он сказал что-нибудь Джасперу?

— По-моему, нет.

— Слава богу… Как ты вообще, Марианна?

— Спасибо, хорошо. — Она смотрит мимо Ральфа на бойскаутов.

— Ну ладно, я пойду. Мне еще мороженое надо купить.

— Самое лучшее — в «Митчелле». Вверх по улице, потом направо.

— Спасибо, может, купить бойскаутам?

— Нет. Я уже пообещала им коктейль.

— Ладно, — говорит Ральф и удаляется.

Хелен и Кэрри присаживаются на скамью у реки, в тени большого дуба. Все зрители шоу уже разбрелись.

— В прошлую пятницу… — начинает Кэрри.

— Не нужно ничего объяснять, Кэрри.

— Но тебе же интересно, что произошло?

— Это не мое дело.

— Ну, может, и так, но я хочу, чтобы ты кое-что знала.

— Я ничего никому не говорила и не собираюсь рассказывать.

— Я знаю, что ты не скажешь, Хелен. Ты не сплетница, а писатель. Ты собираешь всю грязь, а потом используешь ее в своих романах.

Хелен бросает взгляд на Кэрри, словно пытаясь догадаться, к чему она клонит.

— Если ты об этом беспокоишься, то уверяю тебя…

— Нет, что ты, — улыбается Кэрри, — ты же сказала мне тогда в бассейне, что никогда не написала бы того, что расстроило бы твоих знакомых.

— Да уж.

— Но в тот раз я была не до конца откровенна с тобой. Я сказала, что доверяю Мессенджеру и знаю, что он не станет заигрывать с молодыми выпускницами, и это правда. Он слишком умен, чтобы попасться в эту ловушку. Я верю ему, но только в этом, а в остальном… Я точно знаю, что у него есть женщины на стороне.

— Откуда?

— Инстинктивно. Например, когда он требует секса сразу же после очередной поездки. Он пытается показать, что соскучился по мне. Это самый верный знак.

Хелен улыбается.

— Нужны более веские доказательства.

— И они есть. Иногда его сотрудники, с которыми он ездит на конференции, рассказывают о его похождениях своим коллегам или их женам. Потом это доходит до меня. Иногда я получаю анонимные письма. Возможно, их пишут сотрудники, которые ненавидят его, или женщины, которые ненавидят меня, или же те, кто ненавидит нас обоих. На самом деле, на кампусе слишком много зависти и злости. Когда недавно в «Частной жизни» намекнули, что Ральф — бабник, анонимные доброжелатели прислали мне несколько вырезок. А вдруг я ее не читала? Я даже обнаружила одну вырезку в моей кулинарной книге, куда ее, по-видимому, вложил какой-то добрый друг на одной из наших вечеринок.

— Какой ужас! — бормочет Хелен.

— Главное — никому не показывать вида, что ты расстроена или получила письмо. Не надо обращать на него внимания. Зачем доставлять им удовольствие?

— Порой это бывает сложно, — говорит Хелен.

— Однажды мне прислала письмо женщина, с которой он переспал в Австралии. Написала сама и даже назвала свое имя. Женщина утверждала, что ее использовали, и жаждала отмщения.

— Что же ты сделала?

— Порвала письмо.

— И не поссорилась с Ральфом?

— Какой смысл? Он не собирается меняться, а я не собираюсь с ним разводиться. Мы — хорошая команда. Он — прекрасный отец, и дети будут очень страдать, если мы разведемся.

— Не думаю, что смогла бы все это терпеть. Я уверена в этом, — говорит Хелен.

— Я сразу дала понять Ральфу, что не потерплю ничего подобного в собственном доме, включая университет, да и весь Челтнем. Я не говорила об этом напрямик, но он все понял. Потом мне показалось, что наше соглашение носит односторонний характер: почему у меня самой не могло быть никаких приключений? Все дело в том, что я не разъезжаю по заграницам, не встречаюсь с издателями и не мотаюсь в Лондон на съемки телепередач. Но вот на горизонте появился Ник. У нас оказалось много общего: история живописи, антиквариат, дизайн. Мне с ним хорошо. Он очень добрый и внимательный. Всегда предугадывает мои желания и исполняет их. Когда Ник захотел пойти дальше дружеских отношений, я спросила себя: «А почему бы и нет?» Мы встречаемся уже больше года, и ты первая нас застукала. И слава богу. Мы потеряли бдительность.

— А ты в курсе, что его называют «голубым»?

Кэрри смеется.

— Да, мы с Ником не раз смеялись над этим. Всё гадали, кто же начал распускать сплетни — сам он, разумеется, этим не занимался. Хотя и не собирается опровергать все эти бредни, Ральф в них верит, а нам это на руку… Нет, Ник не гей, хоть в молодости и не мог определиться с ориентацией. Знаешь, эти английские школы для мальчиков… Он любит, когда его шлепают. А в остальном — совершенно нормальный мужчина.

— Любит, когда шлепают? — У Хелен округляются глаза.

— Да, и знаешь, меня это тоже немного возбуждает. Приятно иногда занимать активную позицию, для разнообразия.

— Понятно, — говорит Хелен.

Кэрри смеется:

— Ты в шоке? Это же просто игра.

— Да нет, я не в шоке, просто… удивлена.

— А как же та сцена в «Глазе бури», с веревкой и масками?

— Ну, это же литература.

— Ты что, сама ни разу не пробовала?

Хелен качает головой.

— Попробуй как-нибудь. А вот и Мессенджер. Давай сменим тему.

Хелен озирается по сторонам, словно подыскивая подходящую тему. Замечает что-то желтое.

— Ой, смотрите, последняя утка!

Ральф подходит и раздает мороженое.

— Беру свои слова обратно. Нашел тут классное местечко, где продают домашнее.

— Как вкусно! — восхищается Кэрри, попробовав.

— Ты что-то сейчас сказала? — спрашивает Ральф.

— Одна утка отстала от всех.

Ральф оглядывается, замечает валяющуюся на земле ветку и, наклонившись над водой (Хелен держит его за пояс), подгоняет утку к берегу и вытаскивает ее из воды.

— Какой номер? — спрашивает Кэрри.

— Сорок восьмой, — отвечает Ральф.

— Мой, — говорит Хелен.

Когда Мессенджеры возвращаются к себе в Питтсвилл, их автоответчик высвечивает несколько полученных сообщений. Ральф нажимает кнопку воспроизведения, а Кэрри идет ставить чайник.

— Кэрри, это мама, — слышится голос матери Кэрри. Голос звучит так чисто и отчетливо, словно она звонит не из Калифорнии, а с другого конца Челтнема. — Плохие новости, отец болен. Говорят, сердечный приступ.

— О господи! — Кэрри с грохотом роняет чайник на стол. Подходит к Ральфу, чтобы прослушать все сообщения за день — от матери, сестры и зятя. В комнату вбегают дети с какими-то вопросами, но на них шикают, и они ждут в тишине, пока не закончатся сообщения. Дети мрачнеют, услышав, что дедушка в реанимации после серьезного сердечного приступа.

— Завтра же вылетаю, — говорит Кэрри, набирая номер сестры. Сестра и мать в больнице, и Кэрри разговаривает с зятем Гэри; тот сообщает, что после второго сердечного приступа отец в критическом состоянии. — Я постараюсь приехать как можно скорее, — говорит Кэрри и кладет трубку. Поворачивается к Ральфу: — Ты не мог бы заказать билеты на воскресенье, на вечер?

— Конечно, если ты собираешься ехать прямо в аэропорт. А нельзя ли подождать до завтрашнего утра? Может, все утрясется?

— Сделай это, хорошо?

— Я не смогу поехать с тобой. Мы всю эту неделю проводим собеседования с кандидатами на новую должность.

— Знаю. В любом случае тебе придется присматривать за детьми.

Ральф звонит в «Британские авиалинии» и заказывает для Кэрри билет бизнес-класса на самолет, вылетающий завтра из Хитроу в Лос-Анджелес.

Кэрри и Эмили на скорую руку готовят омлет с беконом.

Обед за кухонным столом. Хоуп первая нарушает молчание:

— Дедушка умрет?

— Нет, золотце, ешь, — говорит Кэрри.

— Может быть, — одновременно с Кэрри говорит Ральф.

Кэрри с негодованием смотрит на Ральфа.

— Какой смысл притворяться? — оправдывается он.

— А зачем кликать беду?

— Я не кличу беду. Но к такому исходу тоже надо быть готовыми.

— А что происходит с людьми, когда они умирают? — спрашивает Хоуп.

— Их хоронят, — говорит Саймон, — или сжигают.

— Саймон! — резко обрывает его Кэрри.

— Не будь придурком, Саймон, — говорит Эмили.

— Не смей так выражаться, — говорит Кэрри.

— Наш Сок совершенно прав, — замечает Ральф.

— Не во всем, — говорит Марк. — В Индии трупы кладут на крыши зданий, чтобы грифы обгладывали их кости.

— Круто! — восклицает Эмили.

— Это правда, папа? — спрашивает Хоуп.

— Нельзя ли сменить тему? — говорит Кэрри.

— Полагаю, что да, — отвечает Ральф своей дочери, — но это допускает только одна конкретная религия, а здесь или в Калифорнии это не разрешено, так что не беспокойся, котенок.

— В прошлой четверти умер дедушка Ширли Блейк, и миссис Хакетт сказала, что он попал в рай, — говорит Хоуп.

— Правильно, — говорит Кэрри.

— Нет, неправильно, — возражает Ральф. — Некоторые люди верят в это, но они ошибаются, котенок. Рая не существует. Хорошая идея, но абсолютный вымысел. Это просто сказка.

— Мессенджер, мне очень не нравится то, что ты говоришь. — Тон у Кэрри спокойный, ледяной.

— Так куда же попадет дедушка, когда он умрет? — спрашивает Хоуп.

— Да никуда, моя хорошая, его тело похоронят в земле или кремируют, как сказал Сок, но это будет уже не дедушка. Дедушка перестанет существовать и останется только в наших мыслях. Мы будем думать о нем, вспоминать все те хорошие вещи, которые он для нас сделал, подарки, которые он нам дарил, и истории, которые он нам рассказывал.

Кэрри встает и выходит из кухни, оставляя на столе недоеденный ужин. Ральф продолжает говорить как ни в чем не бывало, но дети притихли и чувствуют себя неловко. Он велит им помыть посуду и выходит из комнаты. Обнаруживает Кэрри в ее комнате, она разговаривает по телефону с «Британскими авиалиниями». В руках она держит бумажку с номером рейса и свою кредитную карточку. На кровати — чемодан, наполовину заполненный вещами.

— Что ты делаешь? — спрашивает Ральф.

Кэрри кладет трубку.

— Я заказала билет для Хоуп. Беру ее с собой. — Кэрри продолжает укладывать чемодан, бегая от кровати к гардеробу и обратно.

— Зачем?

— Как ты мог так говорить? Можно было подумать, что папа уже мертв.

— Мне показалось, что это подходящий случай объяснить Хоуп, что такое смерть. Когда дети задают такие вопросы, они хотят знать правду.

— Правду? Кто знает правду? Кто знает, что действительно происходит, когда мы умираем? Во всяком случае, ты, Мессенджер, этого не знаешь.

— Я точно знаю, что рая нет.

— Если ребенок хочет верить, зачем ему это запрещать? Потом это само собой пройдет, как молочные зубы. Зачем насильно их выдергивать?

— Я не собираюсь спорить с тобой, Кэрри…

— А чем мы, по-твоему, сейчас занимаемся?

— Ты просто расстроена, и это вполне понятно. Просто объясни мне, зачем тащить Хоуп в Калифорнию?

— Она всегда была сильно привязана к дедушке, а он — к ней. Ему это поможет.

— Ты собираешься повести младшего ребенка в реанимацию, чтобы она посмотрела на старика, у которого все тело утыкано капельницами? Да ты с ума сошла!

— Ну, и кто теперь хочет скрыть от нее правду? Твоя беда, Мессенджер, в том, что ты любишь факты только теоретически, абстрактно, но боишься их, когда они становятся реальностью.

— Она пропустит целую неделю занятий.

— Да что ты говоришь!.. Но если случится непоправимое, то пусть она лучше будет со мной, чем с тобой. Не думаю, что ты способен утешить ребенка в горе.

Ральф молчит, поджав губы.

— Хорошо, делай, как хочешь, — говорит он, — я отвезу вас в Хитроу утром.

— Не утруждай себя.

— До обеда у меня нет ничего важного.

— Я закажу машину с водителем. Так будет лучше. Меньше нервотрепки.

— Как знаешь. — Ральф пожимает плечами и выходит из комнаты.