Думают…

26

Среда, 16 апреля, 21.05. Памятный день. Его нужно увековечить, и не только на диктофоне. Сейчас я дома, в своем кабинете, набираю прямо на компьютере. Дети разбежались по комнатам, делают уроки или смотрят телевизор (или то и другое вместе). Поведение подростков — лучшее доказательство параллельной работы сознания. Как-то раз зашел к Марку в спальню, а он смотрит футбол без звука, слушает «Оазис» в наушниках и одновременно пишет реферат на тему «Закон о торговле зерном». Но я все равно не решаюсь диктовать это вслух. Вдруг кто-нибудь тихонько поднимется по лестнице и случайно подслушает историю о том, как сегодня днем я трахнул одну из «выдающихся романисток современности». Так написано на обложке «Глаза бури», книжка принадлежит Кэрри, но сейчас лежит у меня на столе. «Роман написан в изысканном, эмоциональном и в то же время сдержанном стиле», как пишет «Спектейтор». Сегодня она была не очень-то сдержанной. У меня даже остались следы от укусов на левом плече. Только бы сошли до приезда Кэрри.

К счастью, она задержится по меньшей мере еще на неделю. Папаше Тёрлоу, кажется, полегчало, я думаю, выкарабкается, хотя может остаться инвалидом. Кэрри еще побудет там, присмотрит за отцом и поможет матери. Мне это на руку. Я рад, что старик не умер, иначе Кэрри стала бы бессознательно обвинять меня в его смерти, связывая ее с моими ответами на вопросы Хоуп за ужином, в воскресенье. Я не чувствую за собой никакой вины. Кэрри уехала в Хитроу на следующее утро, в здоровенном «даймлере» с водителем в темном костюме, а сама надела черное короткое пальто, словно на похороны. За завтраком сухо раздала нам практические распоряжения и, прощаясь, подставила мне для поцелуя щеку вместо губ. Хоуп, улавливая наши отрицательные вибрации, тоже казалась грустной, и я ее крепко обнял и попытался развеселить. Она махала мне с заднего сиденья, пока Кэрри не велела ей повернуть голову вперед.

Помню, по дороге в университет подумал про себя: теперь, когда Кэрри уехала, у меня есть идеальная возможность для флирта с Хелен Рид, и пожалел, что в прошлый раз повел себя неправильно, слишком рано и слишком грубо закинув удочку… потому она и не попалась на крючок. В Буртоне она была так привлекательна в обтягивающих джинсах, выгодно подчеркивавших ее попку, и в свитере, почти не скрывавшем форму груди. Она слегка поддразнивала меня своими высказываниями об «утиной гонке жизни» и о компьютерах-аутистах (впрочем, про компьютеры она верно подметила, ей это свойственно — бросать мимоходом меткие замечания, может, я использую где-нибудь эту фразу). У компьютеров, как и у аутистов, феноменальная память, но нет здравого смысла и эмоций, они не умеют лгать, не могут отличить правду от вымысла и т. д. Она действительно немного завела меня своими остротами, особенно когда привела ехидный выпад Даггерса в мой адрес: «мастер научной цитаты». При этом пристально смотрела мне в лицо, следя за реакцией, — но не злорадно, а скорее игриво. Наверное, ей очень легко со мной, а мне нравится, когда женщина, с которой я общаюсь, чувствует себя в некоторой опасности.

Так обстояли дела в понедельник утром: кошки не было, а мышку не интересовала моя игра. Придя в офис, я все же позвонил ей под вполне благовидным предлогом — сообщить об отце Кэрри. Она выразила соболезнования и спросила, как я справлюсь с семьей и домом без Кэрри. Я сказал, что горничная Эдна будет работать у нас дополнительные часы, а в холодильнике полно всякой еды. Она предложила зайти как-нибудь и приготовить ужин. Я сразу поймал ее на слове и попросил прийти в пятницу, а потом осторожно предложил пообедать в среду в столовой учительского корпуса. Как ни странно, она сразу же приняла приглашение и даже сказала: «А почему бы нам не сходить в паб? В прошлый раз еда была кошмарной». Я, конечно, согласился, стараясь не показывать, что у меня слюнки потекли от удовольствия.

Моей первой мыслью было заказать столик в «Голове короля» — уютном маленьком пабе недалеко от Подков, куда мы часто ходим по воскресеньям с Кэрри, когда ей лень готовить. Но мне не хотелось идти с Хелен туда, где меня хорошо знают. Поэтому я позвонил в один деревенский паб под названием «Наковальня» (близ Берфорда, там я был только раз, без Кэрри) и заказал столик в баре-ресторане. Насколько помню, этот паб слегка перегружен допотопным сельскохозяйственным инвентарем, которым увешаны все стены, но общее впечатление осталось приятным, к тому же там было не так уж много народу. Он включен в «Путеводитель по хорошим пабам», но найти его очень сложно, так что, полагаю, многие потенциальные посетители, потратив кучу времени на поиски, удовлетворяются своими местными пабами и барами.

Пришлось отменить несколько встреч со студентами — не потому, что я подозревал, чем закончится наше свидание, а потому, что не хотелось портить себе обед и спешить куда-то вечером, тем более что «Наковальня» почти в сорока минутах езды от кампуса. Хелен заикнулась насчет расстояния, но я ответил: надеюсь, сегодня ей не нужно никуда срочно бежать. «Вовсе нет», — сказал она. Тогда я сказал, что у меня вечер свободный. «У меня тоже», — призналась она, и эта банальная фраза вдруг приобрела второй смысл. Почти как в Праге, когда я сказал, что многим хотел бы заняться, а Людмила покраснела. Хелен не покраснела, я — тоже, но минуты две мы помолчали. У нас над головами выросли пузыри из комиксов. В моем было написано: «Неужели мне сегодня повезет? Вдруг она почему-то изменила свое решение?» Что было написано в ее пузыре, я не знал, но решил действовать осторожно: не хотелось спугнуть ее, как в прошлый раз. Поэтому я промолчал, и она сама нарушила тишину: «Какой чудный день! — Она высунулась из окна. — Обожаю весну!» Как неумело она попыталась заполнить паузу! Я мельком взглянул на нее. Красная блузка, шелковый платок на шее, светло-коричневый кардиган и брюки такого же цвета. Золотые серьги и брошь классической формы. Прекрасно выглядела. Она всегда одевается со вкусом, но в этот раз, похоже, приложила особые старания. Хороший знак!

«Наковальня» оказалась точно такой, какой я ее запомнил: белый кирпич и солома снаружи, а внутри — балки, стропила и предметы сельского обихода. Мы сели за уютный столик в углу. «Взгляни на эту косу на стене. Не слишком размахивай руками, а не то им придется переименовать свой паб в „Ампутантку“», — пошутил я, и она рассмеялась — слишком громко для такой плоской шутки. Еще один хороший знак. И третий хороший знак — когда мы не сговариваясь выбрали одинаковые блюда: маринованные мидии на первое и запеченную утиную грудку на второе. Я предложил взять бокал белого вина к мидиям и бутылку помероля к утке. Мидии были великолепны. «Обед гурманов», — заключила Хелен, с удовольствием потягивая вино.

Я сообщил ей последние новости о состоянии тестя. Она немного рассказала о своих родителях, которые показались мне парочкой старомодных пенсионеров, а потом спросила о моих. Я ответил, что они уже умерли, и она посочувствовала. Мне хотелось поскорее сменить тему, и, к счастью, мгновенно отыскалась другая.

Вчера ночью я пролистал «Глаз бури». Скучноватая история о женщине, которая постепенно впадает в депрессию, а потом выходит из нее, и о том, как это отражается на окружающих: ее муже, детях, родителях и друзьях. Депрессия проходит, когда они с мужем едут в Париж, где когда-то провели свой медовый месяц. Далее следует типичная франкофильская рапсодия о вновь открытых прелестях Парижа — кафе на бульварах, аромате чеснока и выпечки, шелесте автомобильных шин по брусчатке, о книжных лавочках на Левом берегу… и тому подобная дребедень. Но был один интересный эпизод о том, как в героине проснулся утраченный интерес к сексу, который был долгое время подавлен депрессией. Парочка останавливается в хорошем пятизвездочном отеле типа «Ритца». Муж героини, журналист, выходит по своим делам, а Анна (так ее зовут) нечаянно находит в своей шикарной черно-белой спальне загадочные предметы, вероятно, оставленные предыдущими постояльцами: две бархатные черные маски и длинную шелковую веревку. Она вынимает их и с замиранием сердца думает о том, что же с ними сделать. Выбросить? Положить обратно? В конце концов, показывает их мужу. Он смеется и отпускает непристойную шутку, но Анна замечает, что он возбуждается от вида этих штуковин. Перед сном он протягивает ей одну маску и просит надеть. Маска закрывает половину ее лица, и Анна разглядывает себя в зеркале: «Из зеркала сквозь отверстия для глаз на нее смотрела развратная незнакомка», — говорится в тексте. Анна снимает ночную рубашку и принимает различные позы, рассматривая себя в зеркале. Входит муж, тоже в маске, голый и с эрегированным пенисом. Они смотрят друг на друга, «игриво улыбаясь». Анна вынимает веревку из шкафа и, протягивая ему, просит связать ее. Здесь, как назло, глава кончается, но автор дает нам понять, что эти двое устраивают неслыханную оргию, в результате которой Анна становится новым человеком и, наконец, избавляется от своих страхов.

Когда я признался, что прочитал одну из ее книг, она нервно повела головой и сказала, что лучше бы я этого не делал. А потом продолжила:

— С другой стороны, меня удивляет, что ты сделал это только сейчас… Обычно, когда я с кем-нибудь знакомлюсь, у меня сразу же просят что-нибудь почитать, полагая, что я должна быть за это благодарна.

— Я откладывал чтение твоих книг, опасаясь, что они мне не понравятся.

— Что же заставило тебя передумать?

— Похоже, мы знаем друг друга уже достаточно хорошо, и это не повлияет на мое отношение к тебе.

— А что именно ты прочитал?

Я сказал ей, и она спросила, понравилось ли мне.

— Понравилось — не то слово. Если честно, это не мое… Раньше это называли «женской литературой». Хотя сейчас не разрешается так выражаться. Но мне понравилось. Ты хорошо поработала.

— О, благодарю вас, сэр! — сказала она, иронично склонив голову.

— Нет, в самом деле. Хорошо написано, особенно та сцена, в конце, когда они приехали в Париж.

Она смущенно засмеялась:

— Ты имеешь в виду постельную? Она нравится всем, кроме моих родителей.

Я спросил, имела ли сцена под собой реальную основу.

— Мессенджер! Ты меня разочаровываешь. Меня об этом все спрашивают!

Я извинился, чувствуя себя полным идиотом, но меня поразило, что она назвала меня Мессенджером. Не припоминаю, чтобы это случалось раньше. Так меня называют только домашние и самые чопорные коллеги, например, Даггерс. Мне показалось, что мы вышли на более интимный уровень. Не знаю, обратила ли она сама на это внимание. Поскольку я был за рулем, то наполнял ее бокал чаще своего, и она немного опьянела и разрумянилась.

— Париж и дорогой отель — из личного опыта, а маски и веревка выдуманы, — сказала она.

— Ты никогда не пробовала ничего подобного?

Она покачала головой.

— Попробуй как-нибудь, — сказал я.

— Один человек недавно сказал мне то же самое, — странно улыбнулась она.

— Тем более.

Она снова покачала головой:

— Я слишком стара для таких эскапад.

— Ерунда, — сказал я, — это единственный способ побороть старость. Поддерживать сексуальный огонь любой ценой, только бы не угас.

Девушка принесла счет.

— Можно, я заплачу за себя? — спросила Хелен, потянувшись к сумочке.

— Нет, я угощаю, — сказал я и расплатился, оставив щедрые чаевые.

— Спасибо, все было превосходно, — сказала Хелен.

Она впервые позволила мне заплатить за себя. Еще один добрый знак. Я приготовился к прыжку.

— В такой славный денек не хочется возвращаться на работу. Может, поедем в Подковы? Поваляемся в джакузи?

— У меня нет купальника.

— Да он тебе и не нужен. Там некому подсматривать.

Наш разговор дошел до той точки, когда она обычно говорит, что не собирается спать со мной, но она почему-то не сказала этого.

— Если бы ты нашел те вещи, которые я надевала в прошлый раз…

— Хорошо, но без одежды намного лучше, — сказал я.

— Охотно верю…

Трудно вести машину с эрекцией. Приходилось, как близорукому, наклоняться вперед, почти касаясь подбородком руля. Не знаю, может, Хелен закрыла глаза, чтобы я не смущался, но вскоре, заметив, что она уснула, я смог, наконец, расслабиться. Она проснулась, только когда мы подъехали к Подковам.

— Боже, да я уснула! Все из-за еды и вина, — сказала она.

— Тогда нам нужно немного отдохнуть перед ванной, чтобы обед переварился, — предложил я.

— Ты хотел сказать «поваляться»? — Хелен повторила слово, сказанное мной у нее дома.

— Вот именно.

В Подковах, как обычно, было тихо и пустынно. Тишину нарушали только далекое тарахтение трактора и визг сигнализации, включившейся, когда мы открыли входную дверь. Я выключил звонок, запер дверь и начал целовать Хелен — долго и страстно. Она не сопротивлялась, и я первым прервал поцелуй, сказав:

— Давай займемся любовью.

— Я забыла, как это делается. Это было так давно.

— Я тебе напомню. — Я взял ее за руку и повел наверх, в спальню. — Сначала разденься.

— Тогда задерни шторы, я немного стесняюсь, — сказала она.

Я задернул шторы, вспоминая тот день в Йоркшире, много лет назад, когда Марта задернула тонкие ситцевые занавески, и комната наполнилась мягким розовым светом. Эти шторы были толще, но мне хватило света, для того чтобы рассмотреть тело Хелен и не разочароваться в нем. Я вынул презерватив из шкафчика и положил так, чтобы она не заметила.

Секс был коротким, но приятным. Я не давал ей времени опомниться и вскоре обнаружил, что долгая прелюдия оказалась ей не нужна. Она достигла оргазма с удивительной быстротой, почти сразу, как только я вошел в нее. Думаю, что у женщин, как и у нас, чем дольше воздержание, тем сильнее ощущения, а в ее случае воздержание было слишком долгим. Она кончила с ураганной силой, и я тоже решил больше не сдерживаться. Потом я почти мгновенно уснул. А проснувшись, увидел, что Хелен укрыла себя и меня простыней. Она лежала на спине, положив голову на подушку, и на ее лице застыло нежное и томное выражение удовлетворенной женщины. Она робко и кривовато улыбнулась:

— Ну как, мне понравилось?

Я собирался принять ванну перед сексом, но пришлось принять ее после — так приятно было расслабиться в бурлящей воде. Через некоторое время я стал дурачиться и опять возбудился. Мне хотелось заняться сексом прямо в ванне, под открытым небом, но она отказалась. Я предложил ей вернуться в дом и связать ее. Тогда-то она и укусила меня.

Эмили зовет меня разобраться с мальчишками, которые что-то натворили или чего-то не сделали. Самое время сохранить файл.