Думают…

27

Среда, 14 мая. Давно не брала в руки дневник. Не очень хотелось писать (даже для себя) о событиях трех прошлых недель. Слишком интенсивно их проживала. Нет, причина не в этом. Дневник — твое зеркало, в которое смотришься каждый день, серьезно, нелицеприятно, не пытаясь ничего приукрасить. С тех пор как мы с Мессенджером стали любовниками, мне не хотелось об этом писать. Не хотелось описывать свое поведение, потому что я боялась, что, если я буду подробно его анализировать, во мне проснется совесть и это испортит все удовольствие. (Меня и сейчас пугает мысль о том, что придется писать от первого лица. Попробую иначе…)

Вот кем она стала: женщиной для утех, страстной женщиной, женщиной легкого поведения, обычной женщиной с женскими слабостями — так бы о ней написали в старинном романе. Но не в современном. Она просто делала то же, что и другие: потакала своим желаниям, ковала железо, пока горячо, пытаясь выжать из своего увядающего тела максимум наслаждения, пока еще не слишком поздно, потому что «один раз живем» и т. д. и т. п. И она никогда на раскается в этом, ведь это было так захватывающе.

Порой нервы почти не выдерживали — они оба сильно рисковали. Дважды она появлялась в Питтсвилле и готовила ужин для всей семьи, а напившись вина, оставалась на ночь, якобы для того, чтобы не возвращаться поздно вечером домой. Оба раза он пробирался в ее комнату, в ее кровать, посреди ночи — точь-в-точь как она себе когда-то представляла. В такие ночи они занимались любовью еще с большей страстью, потому что нельзя было произнести ни звука, чтобы не дай бог разбудить детей. Они догадывались о том, что чувствует другой, по жестам и выражению лица. Они лежали на полу, на овечьей шкуре, потому что кровать скрипела, и он зажимал ей рот в момент оргазма. Чтобы не закричать, она кусала его за руку между большим и указательным пальцами, словно уздечку, и слышала, как он шумно дышал, терпеливо перенося боль. (Он ласково называл ее «кускусом». Ему, похоже, это нравилось, но ей пришлось отказаться из страха перед Кэрри, которая, вернувшись, обнаружит, что муж с ног до головы искусан, словно бы на него напала стая мышей.) После такого немого секса она выходила из комнаты, озираясь по сторонам, чтобы убедиться: в коридоре никого нет. Только потом выходил он. Ведь кто-нибудь из детей мог отправиться ночью в туалет и увидеть, как папа выходит из комнаты для гостей.

Однажды они лежали в постели в Подковах, когда к дому подъехала машина и в дверь позвонили. Голый Мессенджер подкрался к окну и осторожно выглянул из-за шторы.

— Вице-канцлер! Сэр Стэн и леди Вив! Какого хрена их сюда занесло? — прошептал он. Этот несвоевременный визит ужасно рассмешил Хелен, и она захихикала, но Мессенджер испуганно зашикал на нее. Его машина стояла во дворе, а значит, посетители знали, что он в доме или где-то неподалеку. Хелен и Мессенджер затаились и ждали, пока гостям не надоело звонить в дверь и они не уехали. Мессенджер спустился и обнаружил записку на коврике у двери: «Мы проезжали мимо, увидели твою машину, но тебя не застали. Надеюсь, в следующий раз увидимся. Стэн».

Ральф смутно припомнил: Кэрри приглашала их заглянуть при случае в их коттедж.

— Они очень заинтересовались нашей горячей ванной, хотели посмотреть, — сказал он Хелен.

— Они бы еще больше заинтересовались ею, когда бы обнаружили там нас с тобой в чем мать родила, — сказала Хелен.

— Занимающихся сексом, — добавил Ральф с усмешкой, припоминая, как недавно она удовлетворила это его желание. Эксперимент прошел не совсем удачно, во всяком случае для нее, но он получил массу удовольствия. Ему нравилось заниматься сексом в необычных местах. Риск обострял ощущения.

В воскресенье Хелен отдыхала с семьей Мессенджеров в Подковах, и ей удалось уединиться с Ральфом на прогулке. Мальчики хотели посмотреть регби по телевизору, а Эмили просто одолела лень. Мессенджер предложил показать им древний курган Белас-Нэпп. Эмили там уже побывала и знала, как трудно на него взбираться. Мессенджер уговаривал детей долго, но безрезультатно.

Подъем действительно оказался трудным, особенно его последний отрезок. Овцы переставали щипать траву и удивленно таращились на них, словно ни разу не видели людей, взобравшихся так высоко. Мессенджер пояснил Хелен, что это овцы котсуолдской длинношерстной породы, и шерсть их используют для изготовления ковров и верхней одежды. Как выяснилось, Ральф хорошо разбирается в овцеводстве. Когда Хелен спросила, он признался, что подростком несколько месяцев работал на овцеводческой ферме в Йоркшире. На вершине холма показалась небольшая роща с узкой просекой, в конце которой виднелся поросший дерном могильный холм, напоминавший по форме кита и достигавший сорока ярдов в длину. Информационный щит «Английского наследия» пояснял, что под этим холмом были обнаружены кости тридцати человек, живших в конце каменного века. Их захоронили здесь около четырех тысяч лет назад вместе с домашней утварью и останками животных.

Хелен поразило, что первобытные люди похоронили своих сородичей в столь неудобном месте. Может, они выбрали этот холм, потому что он ближе к небу? Интересно, думали они о небесах — месте над землей, куда отправляется душа после смерти? Вместо ответа Мессенджер поцеловал ее в губы. Это уединенное место, не тронутое цивилизацией, если не считать останков наших далеких предков, разбудило его сексуальную фантазию. Ему захотелось повалить ее на склон и спариваться с ней, подобно первобытному человеку — по-звериному энергично и грубо.

— Нет, не надо, — запротестовала она, почувствовав смешанное с любопытством опасение, когда он начал раздевать ее. — Нет, Мессенджер, я же не леди Чаттерлей. — Но ее литературный юмор на него не подействовал. Она стала колотить его кулаками по плечам и голове. — Остановись, Мессенджер, нас кто-нибудь может увидеть.

Он не обращал внимания на ее протесты и слабое сопротивление, и, в конце концов, она сдалась, раздвинула ноги и позволила ему получить то, чего он хотел, — терпеливая и бесстрастная, как овечка, на которую взгромоздился баран (впрочем, овцы на склоне этим не занимались — их брачный период уже миновал). Он что-то бормотал и извивался, а она смотрела на медленно плывущие облака, чувствуя, что оторвана от реальности и необыкновенно счастлива. «Наверное, мы не первые занимаемся здесь любовью, — думала она, надевая трусы и поправляя юбку, — должно быть, это место издавна привлекало влюбленных — тут так привольно, тихо и таинственно». На обратном пути они встретили группу пожилых туристов с тростями и картами. Туристы поздоровались и улыбнулись им.

— Хорошо, что они не пришли пятью минутами раньше, — шепнула Хелен Мессенджеру.

— Мы бы их услышали, — улыбнулся он, но она не была в этом уверена.

Сама она предпочитала заниматься любовью дома, на кровати, с задернутыми шторами, а затем спать по нескольку часов. Такая возможность выпала им лишь однажды, когда Мессенджеру нужно было переночевать в Лондоне, чтобы успеть к утренней телепередаче на следующий день. Его пригласили прокомментировать победу компьютера в партии с чемпионом мира по шахматам Гарри Каспаровым. Хелен приехала в Лондон заблаговременно, предупредив всех, кого это могло касаться, что едет на встречу со своими жильцами, чтобы выяснить, можно ли починить сломанную посудомоечную машину или придется купить новую. Повод веский, но подобный вопрос можно было обсудить и по телефону.

Она еще ни разу не была в Лондоне, с тех пор как поступила на работу в университет. В разгар своей депрессии она не ездила туда, боясь не вернуться обратно на кампус. Затем, когда жизнь в Глостершире увлекла ее, она и думать забыла про Лондон. Успев отвыкнуть от столичной суеты, она была оглушена, выйдя на шумный и суетливый перрон в Пэддингтоне. В душном лабиринте метро она попала в самую гущу толпы, набившейся в вагон. Ее раздражал грохот поездов, спертый воздух и присутствие такого множества безразличных пассажиров. Никогда раньше не обращала она внимания на то, что люди в поезде избегают встречаться друг с другом взглядами. Кто-то читает книгу, держа ее в одной руке, а другой ухватившись за поручень, кто-то слушает плейер, а кто-то бездумно рассматривает схему метро. И только туристы болтают друг с другом, пытаясь (как та несчастная жертва, о которой Хелен недавно читала) отстраниться от собственного тела и полностью уйти в себя.

Фасад дома после трех месяцев отсутствия показался облезлым и осыпавшимся. Внутри все чудилось до боли знакомым и в то же время иным. Мебель переставили, на вешалке висели чужие пальто, на полках стояли чужие книги и журналы, а на кухне витали запахи блюд, которых она никогда не готовила. Вайсмюллеры оказались жильцами ответственными, но постарались использовать ее приезд по максимуму и провели для нее экскурсию по ее собственному дому, указывая на все его недостатки. Хелен пообещала купить им новую посудомоечную машину и сразу же выполнила свое обещание, приобретя ее со скидкой в местном магазине и договорившись о доставке и установке.

Затем она поехала в отель, в котором Би-би-си забронировала номер для Мессенджера, и сняла отдельную комнату. Ральф предлагал ей назваться миссис Мессенджер и поселиться в его номере, но Хелен решила, что это будет слишком рискованно. Они пообедали в ресторане, словно случайно встретившиеся старые друзья, попрощались у стойки бара и разошлись по своим комнатам, чтобы потом встретиться в номере Мессенджера (они выбрали именно его номер, на случай если кто-то из детей захочет позвонить ему), где провели безумную ночь. В половине седьмого утра к отелю подъехала машина Би-би-си. Потом Хелен смотрела выступление Мессенджера по телевизору, где он подробно рассказывал, как работает «Дип Блю» — мгновенно просчитывает последовательность ходов игрока, и как работа машины отличается от интуитивных методов игры человека. Хелен поразило, каким свежим и собранным казался Ральф после их бурной ночи.

Как любовник, Ральф сильно отличался от Мартина. Мартин большое внимание уделял прелюдии, а сам акт был довольно быстрым. С Мессенджером все было наоборот. Он предпочитал быстро входить в нее и любить долго, в разных позах, а когда наконец достигал оргазма, Хелен успевала уже несколько раз кончить. Своими мощными ручищами он с легкостью переворачивал Хелен, заставляя ее принимать то одну позу, то другую, как борец, выполняющий захваты. Иногда ей казалось, что под его напором она превращается в беспомощный, трепещущий комок ощущений, который стонет от наслаждения, молит о пощаде и, точно побежденный борец, шлепает ладонью по матрасу.

Но вчера побежденным оказался он сам. Он зашел к ней по пути с работы домой, прихватив с собой несколько книг по сознанию, чтобы иметь в руках алиби, если неожиданно кого-нибудь встретит. Он не мог остаться надолго — хотел успеть на ужин, который в тот раз готовила Эмили. Едва перешагнув порог, он стал тут же раздевать Хелен. Они поднялись в спальню, и вдруг оказалось, что у него ничего не получается. Он сразу же пал духом.

— Не волнуйся, — сказала она, — это психология. Не нужно было так спешить.

— Мы и раньше спешили, — ответил он.

— А может, ты в последнее время слишком злоупотребляешь? — шутливо осведомилась она. — Не многовато ли для пятидесятилетнего мужчины?

Он фыркнул:

— Ерунда, все из-за той курицы с чили в служебной столовой. Целый день несварение.

— Ты часто жалуешься на несварение, надо с этим что-то делать.

Хелен удивилась собственному тону — она говорила, как жена, и это открытие внезапно заставило ее замолчать. Но, кажется, он пропустил ее слова мимо ушей и сказал:

— Мне нужна только пара таблеток «ренни».

Он быстро оделся, поцеловал ее и ушел. Хелен решила принять ванну. Время от времени открывая пальцами ноги горячий кран, она спрашивала себя: «А не влюбилась ли я в Мессенджера?» Он привлек ее внимание с первой же встречи в гостиной у Ричмондов, но язык не поворачивался назвать это любовью в традиционном смысле (типа «жить без тебя не могу»). То же самое и с Ральфом: вряд ли он испытывал подлинное чувство, когда признался ей в «любви» в тот день, когда пришел помочь ей с электронной почтой. В первый раз она переспала с ним ради эксперимента. У нее голова шла кругом от встречи с Кэрри и Николасом Беком в Ледбери и последующих признаний Кэрри в Буртоне. В этом новом свете Хелен вдруг показалось, что ее отказ Мессенджеру был бессмысленным. Если у Кэрри роман с Николасом, то почему бы и ей самой не пофлиртовать с Мессенджером? Ситуацию упростил отъезд Кэрри в Калифорнию. Чем дольше отсутствовала Кэрри (ее отец понемногу поправлялся, и она ухаживала за ним), тем крепче становилась связь Хелен и Ральфа. Все эти три недели они старались использовать любую возможность для занятий любовью. Хелен удивлялась, что никто из ее знакомых, похоже, не подозревал. Неужели студенты не разглядели в ее поведении и словах отзвука пробужденного желания? Неужели никто из коллег Мессенджера не учуял исходящего от него аромата секса, когда он в очередной раз опаздывал на важные заседания? Разве никто не заметил, как часто они вдвоем исчезают из поля зрения в одно время. Получалось, что нет. Хелен подозревала, что лишь Сандра Пикеринг заметила в ней перемены. Иногда, приходя на урок после свидания с Ральфом, Хелен чувствовала, как Сандра украдкой внимательно изучает ее. Все остальные, казалось, были слишком заняты собственными личными или служебными проблемами, чтобы обращать внимание на поведение Хелен и Мессенджера и делать из этого соответствующие выводы.

А тут еще выборы, о которых ходило столько разговоров. В день выборов Хелен с Ральфом были у Гловеров на вечеринке, но почти не говорили друг с другом. Сразу после объявления результатов (победили лейбористы) они ушли порознь, договорившись встретиться у Хелен. На следующий день, когда знакомые спрашивали Хелен, что она думает о сенсационном поражении тори, она сконфуженно отвечала: «Не знаю, я рано легла спать», — надеясь, что румянец ее не выдаст.

В тот раз Ральф ушел домой рано утром, Хелен надела халат, заварила чай и около часа просидела перед телевизором. Она смотрела, как лейбористы празднуют победу на Южном берегу, приветствуя нового премьера-министра вместе с его супругой, и жалела, что не приняла участия в таком важном историческом событии. Она не голосовала и совершенно не следила за предвыборной гонкой по телевизору, полностью окунувшись в личную жизнь. Ее чувство вины усилилось, когда она увидела чету Блэров, окутанную аурой добродетельной супружеской любви. Мессенджер успел проголосовать (за либеральных демократов, в Челтнеме) и считал результаты выборов меньшим из возможных зол. Он глубоко презирал политиков и политику, считая их таким же проклятием для современности, каким раньше, по его мнению, была религия. «Только подумай, сколько горя принесла политика Центральной Европе, России, Китаю и Африке!» — часто вздыхал он. Хелен спросила, уж не анархист ли он, и оказалось, что он верит в старомодную идею преобразования мира с помощью науки. Политике как стремлению к власти он противопоставлял науку как стремление к знаниям и считал, что всевозможные формы псевдознания, начиная с богословия и кончая структурализмом, пытаются навязать людям ложную картину мира при помощи политики. После секса он говорил очень убедительно (а это была постоянная тема их разговоров).

Теперь, когда Кэрри должна была вернуться со дня на день (ее отца выписывали из больницы, но он требовал постоянного домашнего ухода), Хелен уже не могла витать в нескончаемых эротических грезах. Встречаться под носом у Кэрри с ее мужем было сложно физически и морально. Пока Кэрри не было, Хелен старалась не думать о ней как о сопернице. Но теперь Кэрри вновь обретала права жены, матери и домохозяйки, так что Хелен автоматически отступала на второй план. И то, что у самой Кэрри был любовник, не имело уже никакого значения. Вот почему Хелен пыталась понять, любит ли она Мессенджера на самом деле и что это может за собой повлечь. Может, просто разорвать отношения в конце семестра, когда окончится ее работа в Глостере? Ее сердце тотчас ответило: «Нет». Остаться любовницей Ральфа и от случая к случаю встречаться с ним в Лондоне во время его командировок? Или сопровождать его в поездках за границу? Она представила, как будет сидеть в номере какого-нибудь шикарного отеля, с корзиной фруктов и бутылкой шампанского в ведре со льдом, и ждать, пока Мессенджер, наконец, заскочит к ней после очередной конференции или приема. Такая перспектива ее особо не вдохновляла. А вдруг (подумала она помимо воли) Мессенджер и Кэрри разведутся, и он женится на ней? Это казалось заманчивым, но как только она представила себе все горе маленькой Хоуп, так тотчас отогнала от себя эту мысль. Впервые за несколько недель ее охватило очень неприятное чувство. А что, если Мессенджер сегодня не смог возбудиться из-за того, что думал о скором приезде Кэрри?