Дурной расклад

Псы

— Э, слышь!

Олег вздрогнул.

— Сигарета есть что ль?

Он посмотрел в ту сторону, откуда раздался этот резкий, отрывистый голос. На длинной скамейке возле детской площадки сидело в ряд трое парней. Четвертый стоял, а пятый устроился на корточках. В центре торчала баклажка из-под пива, пустая на две трети. Асфальт обильно покрывала шелуха от семечек. По пустому двору гулял холодный пронизывающий ветер.

Олег зачем-то остановился и полез во внутренний карман своего плаща. «Какого ляда ты делаешь? — завопило в мозгу, — Давно по башке не получал?» Он нащупал измятую пачку «Винстона», вынул, отмечая краем глаза, как один отделился от группы и направился к нему уверенной походкой. Открыл — в пачке осталось две сигареты.

— Держи, — сунул подошедшему парню, рыжеватому лопоухому малому с веснушками на все лицо.

Тот не вынул сигарету, а взял всю пачку. Сграбастал — резко, грубо. Отличная причина бросить, подумалось Олегу.

Парнишка ухмыльнулся, обнажая желтоватые удлиненные зубы, и победно направился к своим.

Олег отвернулся и пошел дальше.

— Слышь! — раздалось ему вдогонку. — А че куда пошел-то?

Сердце сильно дернулось, стало стучать быстрее. Страха Олег не чувствовал, только разгорающийся гнев. Какая наглость. В спину ему неслось что-то еще, какая-то сиплая брань и смех, лающий, рваный, но Олег чуял спиной, что за ним не идут. Хорошо. Пятеро слишком много, даже трое многовато. Сколько он уже живет на земле, сколько топчет ее ногами, столько всякого повидал, а все никак не научится нервы в узде держать. Это он-то, офицер кадровый. Пусть и в запасе. Запоздало полыхнула злоба — как отсыревшие дрова, которые долго чадили, коптили и наконец занялись огнем. Олег встал у подъезда, оглянулся.

Шпана брела куда-то в противоположную сторону.

Олег глядел на удаляющиеся спины и бормотал что-то глухо, клокочуще.

Он никогда раньше не видел этих лиц — таких он запомнил бы. И вот теперь старался запечатлеть в памяти их наглые, самодовольные физиономии.

Зачем? Нужны они тебе?

А вдруг.

Шпана одинакова. Но в этих мудилах было нечто особенное. Открывая надсадно стонущую дверь подъезда, Олег напряженно пытался понять, что именно. Он продолжал искать ответ, когда поднимался по лестнице и даже когда перебирал в пальцах ключи от квартиры. А вот переступив порог, понял. Все дело было в их глазах.

Жена Лена пожарила картошку. Сели ужинать. Олег одним глазом смотрел в тарелку, другим — в смартфон. Последнюю неделю у него трещала голова, да и в целом было неважно. Как перед гриппом. Олег мужественно терпел, потому что знал: завтра отпустит. Почти доев, заметил, что место дочери пустует. Вскинул глаза на Лену:

— Где Машка?

— С тренировки возвращается, сказала, скоро будет. — Лена сочувственно помолчала, добавила. — Анальгин будешь?

Олег кивнул. Получив дозу, со смартфоном ушел в комнату, возлечь на любимый диван. На кухне гремели тарелки, лилась вода, и разорялся телевизор — супруга смотрела вечернее ток-шоу. Олег погрузился в чтение политической колонки, но очень скоро накопившаяся усталость заставила его опустить голову и задремать. Таблетка не помогла, только размазала боль ровным слоем.

Очнулся оттого, что кто-то тряс плечо:

— Олег!

— Что? — в голове загудело от толчков крови.

— Маша… — по глазам Лены все стало понятно. Олега сразу подбросило с дивана.

— Что?

— Не пришла до сих пор.

Олег посмотрел на часы. Десять вечера.

— Два часа как нету. Телефон вне зоны доступа, — Лена оправдывалась, как нашкодившая девчонка.

— Подружкам звонила?

— Да… Говорят, распрощались с ней у секции как обычно. Говорят, она пошла домой.

Олег протер глаза и стал натягивать джинсы. Левая нога затекла. Все тело ломало так, словно вчера он бегал с полной выкладкой. Ворочать глазами было особенно больно. Олега слегка знобило, кожу покрыл клейкий пот.

— Может, в полицию? — робко предложила Лена и осеклась о мрачное молчание Олега. Говорить было незачем, Лена все прекрасно понимала сама. Никакая полиция им не поможет, только ухудшит положение. Особенно сегодня. Как назло, именно в этот треклятый день. Олег глубоко вздохнул, борясь с недугом.

— Ладно, посмотрим, что там. Ничего страшного, наверно встретила кого-нибудь. Или с другом гуляет.

— Конечно! — жена нервно улыбнулась. — Никогда не предупреждает! Вот я ей устрою, заразе!

Олегу было неприятно смотреть на нее сейчас, смотреть и видеть, как на побелевшем лице засел панический испуг, который наступает по поводу и без, липкий и глупый, атавистический женский страх, заставляющий любую мамашу обзванивать морги, стоит чаду задержаться из похода в магазин хотя бы на десять минут. А когда чаду под четырнадцать, тревога возрастает стократно. Гормоны, подростковый протест, все прочее.

— Давай вместе? — предложила Лена.

— Еще чего. Сиди здесь, может постучится. Я скоро, — он хлопнул дверью, а когда вышел из подъезда, вспомнил, что оставил на журнальном столике смартфон. Но возвращаться не хотелось. Зато дико хотелось курить; Олег по привычке пощупал внутренний карман в поисках фантомной пачки, но там, конечно, было пусто.

До него только сейчас начало доходить создающееся положение. Это как под снотворным за руль садиться. Зря он выперся сейчас, в этот момент, очень зря. Но и сидеть дома тоже нельзя. Машка где-то там, в вязкой черноте, кто знает, что с ней?

— Ладно, — он осмотрел двор. — Справимся.

Осенний промозглый вечер дышал холодом, мраком и сыростью. Последние прохожие запоздало возвращались с работы. Кто на авто, кто с остановки, нагруженные сетками, портфелями и рюкзаками. Неподалеку двое алкашей громко обсуждали цены. Где-то, захлебываясь, тявкала собачонка. В разрывах туч поблескивали звезды. Их, рваных клочьев плыло много, но как-то грудой раскидано по темному полотну, как кусков грязной стекловаты. Олег сглотнул. Еще есть немного времени.

Сунув руки в карманы, Олег направился в сторону спортивной секции, которая располагалась в паре кварталов отсюда, в здании местного ДК. Суставы ныли при каждом движении, а голова была словно свинцовый шар — все норовила скатиться с плеч.

Олег преодолел расстояние до секции за каких-то десять минут. Внутри не осталось никого, кроме сторожа.

— Ушли все давно, — заявил тот.

Оба вышли на крыльцо; сторож засмолил папиросу.

— А кого ищете-то?

Сотрясаясь от озноба, Олег изложил ситуацию.

— Вот и думай, что хочешь, — заключил он, хлопая себя по плечам. Стало заметно холоднее.

— Дело молодое, — сторож затянулся, выпустил в воздух мощную струю дыма. — Может, загуляла. А телефон, значит, не отвечает?

— Нет, — Олег начинал нервничать.

— Понятно. Я вам так скажу: если все в порядке, вернется обязательно. А если, не дай бог, что случилось, тут надо действовать быстро. Вы случайно по короткой тропе не ходили?

— По какой тропе?

— Там, за углом, есть короткая дорожка до микрорайона. Дети по ней в школу бегают. Там по вечерам лучше не ходить, но кто-то рискует, когда торопится. Место темное, а сколько сейчас шушеры по улицам мотается, сами знаете.

Олега закачало. Чтобы не упасть, он прислонился к парадной двери ДК.

— Спасибо, — выдавил он. — Пойду проверю.

За домом культуры находилось сильно заросшее футбольное поле. Сбоку чернел остов недостроенного бассейна, который заложили еще в девяностых, но так и не довели до ума. Олег подошел к краю поля, прислушался. Было тихо. С противоположной стороны чернели гаражи. Тропинка, хотя размокшая от слякоти, но четко прорисованная по бурьяну, убегала в сторону дома. Вдали виднелись огоньки родных многоэтажек.

После первых же шагов по тропе Олег безнадежно испоганил ботинки. Старался обходить лужи, не наступать в самую грязь, но вскоре плюнул и затопал напрямик.

— Маша! Дочь!

Тишина. На периферии шумит вечерний город.

— Маша!

Он шел и звал дочь, стараясь, чтобы голос звучал громко, уверенно. Как будто они договорились встретиться именно здесь, в этом месте. Он шел и старался ни под каким предлогом не думать о самом плохом. Нет, это невозможно, этого не произошло, с его дочкой все в порядке, просто иногда девчонки теряются и не сразу находят дорогу домой. Бывает. Он полез в руины бассейна, рассадил там руку, но не нашел ничего, кроме гниющих куч мусора. Он ухал, как филин, тараща глаза в темень. Но дочь не откликалась, а поле закончилось, и теперь Олег брел мимо старых гаражей, ржавых, покосившихся металлических коробок, изрисованных матерными надписями. Тропа выводила на большой пустырь, пройдя который, можно было оказаться возле автостоянки, а там было рукой подать до ближайшего дома. На границе пустыря торчал одинокий фонарь, уныло поливавший светом небольшое пространство вокруг.

Один из гаражей неподалеку был открыт — на дорожку падал свет.

А у входа полукругом сидели собаки. И молча смотрели внутрь, как зрители за театральным представлением. Невдалеке валялась распотрошенная спортивная сумка. Ее, Машки. Олег сделал несколько осторожных шагов; он совершенно отчетливо понял, что сейчас нельзя кричать. Остановился, но под каблуком предательски хрустнуло стекло.

Собаки как по команде повернули морды, вскочили на ноги. Тут же раздалось глухое рычание.

— Маша?

Молчание.

Олег быстро обдумывал создавшееся положение: загнали в гараж, а выбраться не дают. Почему она молчит? Почему?

Машка панически боялась собак с детства. После того случая, когда ее, трехлетку, цапнула овчарка. Еще до переезда из Сибири. С тех пор, даже когда собака была на поводке и в наморднике, она обходила ее за пять метров, прячась за чью-нибудь спину. Она до икоты боялась всех без исключения собак, даже комнатных пупсов, и никогда не пошла бы в гости к человеку, у которого дома жил этот четвероногий. Олег мог только приблизительно представить, что сейчас испытывает его дочь.

Да он и сам не любил собак. Даже больше — ненавидел.

Олег тихонько засвистел, судорожно шаря по карманам в поисках какой-нибудь подачки. Собаки выступили вперед, и он мог их разглядеть. Его свист оборвался. Он не верил своим глазам.

Их было четверо, этих дворовых псов — тощие, здоровые, вечно голодные твари, со свисающими из слюнявых пастей языками. Они походили друг на друга, при одном взгляде на них можно было понять, что они всегда вместе, в одной стае, но у каждого был какой-то свой отличительный признак.

Самым большим был чернявый ротвейлер с порванным ухом и жуткой мордой бездумного убийцы. Широкая грудная клетка выпирала вперед, передние и задние лапы с длинными когтями готовы были в любой момент отправить его в прыжок. Справа от Ротвейлера пристроился доберман — его продолговатую бурую грудь расчертила вертикальная светлая полоса; заостренные уши стояли торчком, узкая морда вытягивалась по ветру. Неподалеку от него сидел на удивление упитанный бульдог, почти вся его шкура была светлой, только пара пятен пачкала приплюснутую морду угольно-черным. А ближе всех к Олегу оказался рыжий маленький не то сеттер, не то ретривер.

Все они смотрели на Олега своими горящими глазами, в которых читалось предвкушение перед отличной охотой. В глазах этих тварей горело что-то демоническое, они как бы выказывали всем своим видом презрение к двуногому существу под названием человек.

Говорят, собаки чувствуют страх. А эти твари, похоже, им питались.

Олег снова засвистел. Не получилось — звук сорвался, превратился в жалкое сипение.

— Хорошие собачки, — сказал он.

Сеттер, он же ретривер, или Рыжий, оскалил пасть еще больше. Бульдог зарычал. Какие же это дворняги, подумалось ему. Дворовые псины все на одну морду, а эти прямо как с выставки.

— Хорошие песики, — приговаривал Олег, пытаясь сменить позу. Четыре пары глаз внимательно следили за его движениями.

— Маша! Ты там?

Из гаража раздался тихий, подвывающий плач.

Олег схватил с земли камешек и швырнул его в сторону кустов. Твари даже ухом не повели. Буравили его своими проклятыми глазами. Утробное рычание слилось в низкий, неприятный звук. Шерсть у них на загривках стояла дыбом, брылья трепетали, обнажая желтоватые клыки.

— Вот суки, — процедил Олег, когда они начали движение ему навстречу.

Псы действовали слаженно. Ротвейлер и доберман стали обходить человека с флангов. Ухмылка Рыжего ширилась, язык вывалился дохлой красноватой змеей. «Да он смеется надо мной», — подумал Олег. Бульдог повернул квадратную башку на бок.

— Дочь! — позвал Олег. — Как сможешь, сразу беги! Я их отвлеку!

Рыжий перестал скалиться и угрожающе залаял. Подал глухой голос Ротвейлер. А Доберман молча бросился в атаку. Олег знал, что именно он был самым опасным в стае — доберманы никогда не распыляются на гавканье, они просто выполняют свою функцию. И Олег попятился назад. Там, неподалеку от дома культуры, горело еще несколько куцых фонарей, и он очень надеялся, что успеет до них добраться. Лай превратился в атакующий клич. Свора бросилась в погоню.

Олег схватил кусок ржавой арматуры, который заприметил еще на пути сюда. Отскочил в сторону. Ротвейлера ожидаемо унесло дальше, Доберман умело вошел в разворот, Рыжий затормозил всем корпусом.

Арматура была слишком короткой. Пока Рыжий и Доберман окружали его с двух сторон, Доберман прыгнул. Олег выставил левую руку — пес вцепился в предплечье и рванул на себя. Руку пронзила боль, что-то горячее намочило рукав, и в глазах Добермана промелькнуло торжество. Пока Рыжий захлебывался лаем, Ротвейлер пошел в атаку, потянувшись к шее Олега. Мужчина перехватил железку поудобнее и, превозмогая боль, вложил в удар все силы. Арматура с громким лязгом обрушилась на череп псины — но отскочила как от стенки. Ротвейлер вцепился в плечо, вонзив клыки глубоко в плоть. Бульдог с ворчанием жевал пятку.

Доберман продолжал терзать его руку. Олег чувствовал, как его клыки скользят по кости, пробуя ту на прочность. Черная в тусклом свете фонарей кровь лилась ручьем. Олег пнул Добермана под дых, прямо по ребрам. Хватка ослабла, и тогда он схватил тварь за загривок. Чьи-то челюсти вцепились в его ляжку, клочья джинсов болтались на левой голени, но основным противником оставался по-прежнему Доберман, никак не желавший отпускать искалеченную руку. Пес был упрям, он грыз руку Олега, как долгожданную косточку, брошенную со стола. Мужчина продолжал пинать тварь, пытаясь свободной рукой разжать его челюсть, пока две шавки рвали в клочья одежду, кусали за мягкие ткани…

Олег уже чувствовал слабость; еще немного, и он свалится от потери крови, и эти твари набросятся на него, дотянутся до шеи и устроят знатный пир. Доберман не отпускал, как Олег ни старался отпихнуть его от себя. Его клыки глубоко вошли в руку, из которой хлестала кровь — прямо на морду собаке, превратившуюся в дьявольскую маску смерти. Олег припал на колено, вжимая шею в плечи. Собаки с ворчанием дергали его в разные стороны, словно тряпичную куклу. Еще немного, и его разорвут на части. Начинала кружиться голова. Он быстро терял силы. Камешки под ним потемнели и сделались маслянистыми. Ноги не слушались.

Из гаража выскочила еще псина. Этот был полукровка от обычного шарика с породистым «немцем», его дымчато-серая шерсть сверкала в вечерних сумерках. Полукровка вывесил язык, словно дразня его.

Это послужило сигналом. Внутренняя боль, до этого момента мучившая Олега всю неделю и медленно, мучительно нараставшая, наполнявшая его как подземные воды, вдруг нашла выход. Гнойник лопнул.

На секунду картинка расплылась.

А затем, когда обрела четкость, Олег обнаружил что вопреки боли — внутренней и внешней — бежит прочь, что есть сил, подальше от гаражей через пустырь, но не в направлении ДК. Он торопился удалиться от города, в лесополосу, поскольку чувствовал, что утрачивает контроль.

Твари гнались по пятам, оглашая окрестности лаем. Все пятеро. Хорошо, мелькнуло в тонущем сознании, очень хорошо. Дочь в безопасности…

Ветер расшвырял с неба стекловату, обнажая синюшный мрак с стекольно-мерцающим крошевом звезд. Олег надсадно хрипел, выдавливая из себя силы. Нутро жгло, словно стакан водки влил. Он пересек кусты и выскочил на парковую дорожку. Кое-где неуверенно горели в полканала фонари, их съеживающийся свет льнул обратно, обжигаясь о колкую тьму.

Олег бросился к ближайшему фонарю и замер. Тьма стала светлеть.

Псы выскочили следом и окружили его. Они больше не лаяли, берегли силы.

Олег посмотрел вверх. Дыхание перехватило от страха.

Ловушка.

А потом на тропу, мерзлую землю, на коматозные кусты и замершие деревья упал болезненный свет — из-за туч выплыла полная, огромная, желтая луна. Ее магнетический круг притягивал к себе взгляд, всасывал в себя мир, словно поглощая его.

Сердце дрогнуло, болезненно сжалось, и заколотилось вновь.

Тело снова обретало силы. Кости уже не ныли — их ломало и перекручивало, как и мышцы со связками, и внутренние органы, а голова превратилась в кипящий, наглухо заваренный котел, который вот-вот разорвет от внутреннего давления. Олега терзала боль — но не от укусов. Это была внутренняя, древняя боль, которая приходила с луной каждый раз и преследовала его с детства, чтобы утопить сознание в ослепляющем забытьи.

Олег взвыл — не от ярости.

От бессилия.

В сводках потом писали, что найдены два неопознанных трупа молодых мужчин, сильно изуродованные. Вероятно, диким животным. Свидетелей, знакомых и родственников так и не нашли. По версии следствия, жертвы были бродягами.

Пошумело, улеглось. Устроили пару рейдов на дворняг, на том все и кончилось.

Олег в это время лег в больницу. На обследование — все было сделано аккуратно.

Весной, где-то в марте месяце, Олег ходил с семьей в гости к теще. Лена с Машкой ушли вперед, а он задержался, чтобы закрыть дом на замок. Когда вышел из подъезда нагнать своих, увидел на детской площадке каких-то парней. Проходя мимо, он не смотрел на них, но чувствовал, как они внимательно его разглядывают.

— Э, слышь!

Он повернул голову. На скамейке сидели трое. Рыжий малый, коротышка-толстячок с двумя родимыми пятнами на носу и угловатый тип с глазками-бусинками.

— Сижка есть?

На этот раз Олег подошел к ним сам. Замер, набычился, разглядывая. Увидел: узнали. Тихо сказал:

— Уебывайте. Еще увижу — убью.

Троица секунду-другую смотрела на него, потом губы Рыжего нервно дернулись, разъехались в ухмылке-оскале. Парни быстро слезли со скамейки и отправились прочь, стараясь не сорваться на бегство.

Олег смотрел им вслед без злобы. Такова жизнь.

Волк собаке не товарищ.