Два веса, две мерки [Due pesi due misure]

ТРЕНЕР ПО ТЕННИСУ^{19}

Перевод Г. Богемского.

Новый тренер по теннису, с которым Фантоцци условился встретиться на спортплощадке своей фирмы, улыбаясь, бросился ему навстречу: лицо у него было доброе и симпатичное. Фантоцци тоже ему улыбнулся, но был немало смущен, когда тот, подойдя к нему, упал на колени, схватил его руку и с чувством поцеловал.

— Ну что вы делаете… Прошу вас, встаньте…

Взяв под мышки, он попытался его поднять.

— Нет-нет, — с жаром говорил тренер, — поймите, это искренне, это естественный порыв, клиент должен быть уверен, что я полностью в его распоряжении.

— Спасибо, спасибо, — бормотал Фантоцци; ему все еще было немножко не по себе.

— Идемте, — с улыбкой сказал тренер, поднимаясь с колен. — Корт номер четыре. Вот это желтые мячи фирмы «Данлоп». Они новые, и ими нам будет удобно играть.

— Да, хорошо, — ответил Фантоцци, — но я тоже купил новые мячи, а мне, знаете, не хотелось бы слишком много тратиться на эту прихоть…

— Не беспокойтесь, — прервал его, улыбаясь, тренер, — это подарок, который я делаю каждому новому ученику.

Они вступили в упорный поединок.

— Браво! — сразу же сказал инструктор. — Вы просто молодец. Совсем не похожи на начинающего, вы уже играли, правда?

— Да нет, что вы, — ответил Фантоцци. — Только один раз с моим сослуживцем.

Инструктор ограничился улыбкой.

— Молодец! — восклицал он при каждом ответном ударе Фантоцци, даже самом неловком. — Великолепный удар, что и говорить, отличный удар, у вас настоящий талант. Одним словом, у вас способности к теннису, вы обладаете чувством мяча, хорошо работаете ногами…

У Фантоцци то и дело перехватывало дыхание: он был возбужден, польщен, оглушен этим потоком похвал.

Первый урок был настоящим триумфом. Ровно через час — он незаметно поглядывал на часы — учитель сказал: «Спасибо!» — перепрыгнул через сетку и с неизменной своей улыбкой протянул ему руку.

— Превосходно, в самом деле превосходно… Всего десяток уроков, и вы уже у меня сможете участвовать в каком-нибудь любительском первенстве с шансами на победу… Завтра будем отрабатывать боковой удар закрытой ракеткой… А сейчас идемте примем душ.

Стоя под душем, инструктор весело напевал. Фантоцци отбросил свою обычную робость и во все горло запел «Ветер играл на тысяче скрипок…»

— Я вижу, вам весело. Вот увидите, теннис доставит вам много радости.

Он ожидал его у выхода из душевой с книжечкой квитанций в руках.

— Вот, сто занятий по десять тысяч за каждое, если хотите, можете заплатить прямо сейчас.

Фантоцци на мгновенье лишился дара речи.

— Мне придется выписать чек, вряд ли у меня найдется такая сумма наличными…

— Как вам будет удобно… Мне все равно…

Инструктор улыбался. Фантоцци, еще мокрый, вытащил свою чековую книжку и снова застыл неподвижно.

— Извините, господин инструктор, но сейчас у меня на счету в банке не вся эта сумма… мне, знаете ли… не хотелось бы…

— А вы выпишите четыре чека на мое имя вперед, каждый по двести пятьдесят тысяч, и поставьте разные числа, — ответил тот и любезно засмеялся.

В то время как Фантоцци подписывал и отрывал чеки, тренер бормотал:

— Ах, наш будущий чемпион… Молодец, молодец… Вот увидите…

Фантоцци вернулся домой с таким видом, будто он уже победил на первенстве Италии, его выпученные глаза сверкали беспокойным блеском. Ему не удалось заставить себя проглотить кусок, он заперся в уборной с ракеткой и отработал несколько ударов без мяча.

Его жена Пина, подглядывавшая в замочную скважину, слегка встревожилась. Она только спросила:

— Ну, как прошел урок?

— Какой урок? — ответил он вопросом на вопрос, изображая полнейшее безразличие.

Ночью ему снились странные, беспокойные сны: он выиграл со счетом 6:0, 6:0 у Кальбони и стал победителем турнира их фирмы, получив кубок из рук синьорины Сильвани. Потом его пригласили участвовать во всеитальянском чемпионате, и он состязался с лучшими ракетками страны. С него лил пот, он вертелся в постели как безумный, издавая то и дело стоны и глухо вскрикивая. Пина глядела на него, уже не на шутку обеспокоенная.

Утром на работе он несколько раз отрепетировал в коридоре боковой удар закрытой ракеткой, предварительно каждый раз проверяя из осторожности, нет ли кого поблизости; потом, готовясь принять отлетевший от стены высокий мяч, он подскочил и нанес страшной силы удар, который пришелся по зубам проходившего мимо графа Коломбани, начальника Общего отдела, и послал его в нокаут. Фантоцци молниеносно спрятал все свое теннисное снаряжение, и Коломбани, подумав, что у него сердечный приступ, велел немедленно отвезти себя в реанимационное отделение больницы Сан-Камилло.

В четверть первого, не успел прозвонить звонок на обед, Фантоцци пулей вылетел из кабинета: он не хотел опаздывать на тренировку. Инструктор пришел с опозданием на десять минут, он улыбался, но улыбка его была какая-то иная, нежели накануне. Фантоцци она показалась чуть-чуть насмешливой. Тренер даже не подумал извиниться за опоздание и начал расспрашивать его о работе — чем именно он занимается, где, как, с кем и зачем, — и таким образом пропало добрых шестнадцать минут.

— Начнем? — решился наконец робко спросить Фантоцци.

— Разумеется… я готов. — И инструктор перепрыгнул через сетку. — Вы принесли мячи?

— Нет, я думал, у вас есть.

— Подождите минутку, я схожу в раздевалку и принесу два новых комплекта.

Он заставил себя ждать двенадцать минут.

— Ну вот и мячи. — Он послал в него все шесть. — Потом, когда кончим, вы мне за них заплатите.

Они начали перебрасываться мячами; тренер был рассеян и не подбодрил его ни словом.

Отбивая первые шесть подач, Фантоцци забросил три мяча за боковую линию, два раза позорно промазал, а последний мяч, задыхаясь, отбил с такой яростью, что тот отлетел за полтора километра на автостраду.

— А мы не попробуем боковой удар? — спросил он робко.

— Сегодня — нет, я вынужден вас оставить на десять минут раньше, потому что у меня встреча с президентом теннисной федерации Италии. — Взглянув на часы, он добавил: — Спасибо, на сегодня достаточно. Вы мне должны четырнадцать тысяч за мячи. Жду вас завтра в обычное время без опозданий. — Фантоцци в его взгляде почудилась скрытая угроза.

На следующий день, когда он явился на корт, тренер уже был там и разговаривал с другим теннисистом. Фантоцци приветствовал его издали:

— Добрый день, господин инструктор.

Но тот не удостоил его даже взглядом. Он четверть часа прождал инструктора на своей половине площадки, демонстративно не трогаясь с места, готовый начать поединок, но, когда увидел, что тот вместе со своим собеседником удаляется по направлению к раздевалкам, решился его окликнуть:

— Извините, а что делать мне?..

Инструктор, не глядя на него, сделал рукой жест, означавший: «Вы что, не видите, я разговариваю», и продолжал свой путь в сторону раздевалок. Фантоцци остался один на корте. Он начал сочинять про себя разные ядовитые фразы, которые скажет тренеру:

— Простите, но не будете ли вы так добры объяснить ваше поведение?

Или же:

— Послушайте, вы, может быть, думаете, что деньги, которые я вам заплатил вперед, не мои, что я ограбил какой-нибудь банк?

Или:

— Синьор, если вы полагаете, что наши отношения…

— Чего это ты там бормочешь?

Тренер незаметно подошел к нему сзади, и у Фантоцци от страха сжалось сердце и перехватило горло.

— Я репетирую… произношу фразы, которые мне нужны по работе… я вовсе не хотел…

— Меня ни капельки не интересует твоя частная жизнь, а потому заткнись!

И он направился на свою половину корта. Фантоцци подумал, что тренер шутит, и улыбнулся, однако колени у него слегка дрожали.

— Что это тебе кажется таким смешным? — Тренер резко остановился, не оборачиваясь.

— Я… я и не думал смеяться, — ответил Фантоцци.

Во рту у него от волнения пересохло, а тренер пошел дальше и, дойдя до края площадки, повернулся. Тут только Фантоцци заметил, что он без ракетки.

— Ну как, попробуем сегодня боковой удар? Ты не против?

Инструктор с угрожающим видом приблизился к сетке.

— Это кому ты вздумал тыкать?

— Да я… — Фантоцци побледнел. — Мне показалось, что вы ко мне обращаетесь на «ты», вот и я решил…

— Ах, тебе показалось! — Я называю тебя на «ты», болван несчастный, так же, как всех остальных своих учеников. Может, тебе захотелось какого-то особого отношения?

Фантоцци отрицательно замотал головой.

— Тогда играй и не разевай пасть!

Фантоцци знаками показал тренеру, что у него нет ракетки.

— Она у меня есть. Но сейчас ты играй один, а я буду следить за тобой и делать замечания всякий раз, как ты ошибешься… Так всегда делают, или, может быть, ты собираешься учить меня, как вести занятия?

Фантоцци вновь покачал головой и, пока инструктор возвращался на край корта, искоса глянул на часы: уже час дня, а в двадцать минут второго он должен закончить занятия, успеть принять душ, обтереться и как сумасшедший мчаться на службу.

— Ты что делаешь? Смотришь на часы? А ну дай-ка их сюда, никаких часов, когда играешь в теннис!

Тренер опустил его часы в карман, уселся в тени на скамеечке, вытащил детский комикс и погрузился в чтение.

Фантоцци застыл на месте от изумления, а тот, не поднимая глаз от журнала, крикнул ему:

— Эй, ты что там окаменел? Начнешь ты играть или нет? Идиот!

Весьма смущенный, Фантоцци начал перекидывать мяч на пустую половину площадки. Когда он подал все шесть мячей, то перешел на другую половину поля и повторил операцию в обратном направлении. Инструктор ни разу не поднял глаза и не сказал ни слова.

— На сегодня хватит!

И тренер по теннису поднялся и направился к раздевалкам.

— Извините, а мои часы! Вы забыли отдать мне часы!

— Конфискованы! — ответил тот, не останавливаясь. — Если ты хочешь стать хорошим теннисистом, то должен позабыть о часах, бестолочь!

На следующий день инструктора нигде не было видно. К Фантоцци подошел теннисист, которого он видел накануне, и сообщил:

— Сегодня его не будет, он велел передать, что ты должен отработать боковой удар.

Фантоцци принялся играть один, но вдруг заметил за олеандрами жену и дочь.

— Пина, это ты?

Они вышли из-за кустов.

— Я хотела сделать тебе сюрприз! Мы пришли поглядеть, как ты играешь.

Он был немного раздосадован, но продолжал посылать мячи «Данлоп» на другую половину корта.

— А где же твой тренер? — спросила Марианджела.

— Мы решили, что сегодня я должен потренироваться один, — сказал он и прочел в глазах жены недоверие.

А на следующий день, когда он с неохотой выходил из кабинета, чтобы отправиться на теннис, у него на столе зазвонил телефон: это был инструктор.

— Ну где ты там, почему не идешь? До сих пор все были шуточки, а вот теперь мы примемся за дело всерьез!

Преисполненный надежды, Фантоцци поспешил на корт. Тренер ожидал его у автостоянки, он сам открыл дверцу его «бьянкины» и сказал:

— Идем скорее, нужно кое-что постирать!

— Что вы сказали? — не понял Фантоцци.

— То, что слышал, дорогой мой. Ты что же, болван, хочешь, чтобы от теннисиста воняло и все зажимали нос? Разве ты когда-нибудь видел Коннорса, Ворга или Панатту в грязных майках?

Они вошли в какой-то чулан рядом с раздевалкой, на полу лежала груда грязного белья.

— Вот, гляди, какая мерзость. На, держи мыло, вот отличная щеточка, там есть холодная и горячая вода, а потом ты перейдешь вот сюда… — и он подтолкнул его к двери соседней каморки, — здесь ты все высушишь на трубах центрального отопления и хорошенько отгладишь. Ясно?!

И в его глазах молнией сверкнула угроза. Фантоцци разглядел, что большая часть грязного белья не имела никакого отношения к теннису: нижнее белье и множество простынь.

— Извините, но при чем тут простыни? К тому же…

Но учитель резко оборвал его:

— Послушай, проклятый кретин, на чем, по-твоему, должны спать чемпионы? На голой земле, как мразь вроде тебя?

И вышел из чулана. Но сразу же вновь появился на пороге.

— Чтобы не позже, чем через три часа, все было готово! Ясно?!

— Через три часа? — жалобно пробормотал Фантоцци. — Так ведь я должен вернуться на работу!

— И ты еще хочешь стать чемпионом, когда тебя волнуют такие глупости? Иди-иди, принимайся за дело!

— Разрешите мне хотя бы позвонить, — взмолился Фантоцци.

— Да перестань наконец морочить мне голову! — заорал тренер и исчез.

Через три часа он все закончил и стал ждать тренера, который явился лишь в семь вечера.

— Ты еще здесь? Убирайся, не путайся под ногами, у меня дела.

И ввел в раздевалку негритянку-балерину, надушенную так сильно, что у Фантоцци закружилась голова.

За ужином Пина после почти сорокаминутного молчания сказала ему:

— Сегодня звонили с работы… — и не закончила фразу, которая так и повисла в накаленной атмосфере комнаты.

— Я все тебе объясню… не задавай вопросов, — попросил он. — У меня и без того полно неприятностей… Потом, потом…

И пошел спать, потому что после такой тяжелой работы валился с ног от усталости.

На следующий день тренер по теннису, улыбаясь, поспешил ему навстречу, сжимая ракетку.

— Протяни-ка руки.

— Зачем? — спросил Фантоцци.

— Руки, вытяни руки перед собой ладонями вниз!

И так хватил его по костяшкам пальцев ракеткой — «Спелдинг», что Фантоцци взвыл от боли.

— Это тебе за то, как ты выгладил теннисные майки, мерзкая, грязная свинья! А теперь живо принимайся за работу и, пока не кончишь, не вздумай даже тронуться с места!

На полу высилась куча грязного белья. Фантоцци решил, что его тренер наверняка владелец или заведующий районной прачечной. Он запер Фантоцци в чулане, повернув ключ на два оборота, и ключ унес с собой.

— И гладь получше, не то я тебе покажу! — донесся из-за двери его угрожающий голос.

Фантоцци остался один.

Поглядев на ожидавшую его работу, он уткнулся головой в гору грязных простынь и зарыдал.

В дверь осторожно постучали.

— Уго, ты здесь? Открой, в чем дело?

Это был голос его жены.

— Уходи, прошу тебя, Пина, я тебе после все объясню.

Дождавшись, пока жена уйдет, он принялся за работу с огромным рвением, потому что боялся новых наказаний. Часа через два он заснул на груде трусов. А когда проснулся, то никак не мог понять, где находится; потом постепенно пришел в себя, но, обретя чувство места, не обрел чувства времени. Он долго еще работал, пока его вновь не одолел сон. Утром его пинком разбудил тренер.

— Вот тебе, чемпион, кое-что на завтрак, ты должен быть в форме, чтобы хорошенько работать… Вижу, ты немного отстаешь… Имей в виду: скоро привезут новую партию белья! — И протянул ему правую руку.

Фантоцци пожал ее со словами:

— Доброе утро, синьор.

— Нет-нет, — запротестовал тот, — так не пойдет, дорогуша!

И снова протянул руку перед собой, а когда Фантоцци вновь собирался пожать ее, резко поднял вверх, ударив его по губам большим стальным перстнем.

— Мне больно! — ахнул Фантоцци, и из губы у него закапала кровь.

— Именно это я и собирался сделать. Ты не должен пожимать мне руку, а как уважающий себя прилежный ученик, должен каждое утро при встрече со мною целовать ее… Если хочешь стать чемпионом!

С этими словами он снял крышку с маленькой кастрюльки с фасолевым супом, в котором плавала также лапша и высовывались мясные кости.

Фантоцци с благодарностью поцеловал ему руку и принялся жадно хлебать суп.

— Не спеши, не спеши, — предостерег его инструктор, — ты же подавишься, дурак!

С автостоянки донесся резкий скрежет тормозов.

— Вот, еще привезли тебе работу.

Двое грузчиков обрушили в чулан целую лавину белья, погребя под нею Фантоцци.

— Вы меня подвезете? — спросил инструктор шофера. — Чао, вонючка, — попрощался он с Фантоцци. — У меня еще полно дел.

Фантоцци услышал, как он запирает дверь на двойной поворот ключа и вынимает ключ. Потом раздался шорох колес по асфальту.

На следующее утро… или вечер — он уже не мог с точностью сказать — его разбудил какой-то странный шум; он огляделся вокруг и понял, что это скрипит маленькая деревянная дверца, проделанная в нижней части двери. В отверстии появилась алюминиевая кастрюлька с супом, деревянная ложка и рука тренера, проталкивающая их внутрь чулана.

— Как поживает наш чемпион? — Это был его голос. — Извини, что заставляю тебя работать в темноте, но надо экономить электроэнергию. Но ты не беспокойся, через несколько дней все привыкают и потом работают как следует.

Учитель тенниса не снимал руку с кастрюльки, и Фантоцци догадался: если он хочет есть, то должен поцеловать руку, что он поспешно и проделал. Едва он принялся за суп, тренер погасил свет.

Для Фантоцци настал один из самых мрачных и тяжелых периодов в жизни: каждые шесть часов приезжал грузовичок и привозил новую партию грязного белья, а через дверцу забирали выстиранное и выглаженное. Каждый день ровно в полдень инструктор приносил обед. Однажды Фантоцци спросил у него:

— Извините, а когда мы попробуем боковой удар?

Тот не удостоил его ответом, и Фантоцци был уверен, что тренер плюнул в кастрюльку с супом.

Кто знает, ночь сейчас или день? Его разбудил странный звук: кто-то еле слышно скребся в дверь. Это была Пина.

— Уго, — прошептала она, — вчера второй раз приходили с работы, а потом звонил Филини и сказал, что там очень недовольны твоим поведением.

Фантоцци притворился, будто не слышит, но в голове у него уже созрел план.

Он притаился, приблизив лицо к самой прорези в двери, и начал терпеливо ждать. После девяти часов ожидания дверца отворилась, и появилась кастрюлька, но руки инструктора не было видно.

— Прошу вас… протяните руку, чтобы я мог выразить вам мое уважение, — умоляющим тоном проговорил Фантоцци.

В отверстии появилась рука. Фантоцци нежно взял ее в ладони и изо всех сил вцепился в нее зубами. Учитель выл от боли, а Фантоцци, не разжимая мертвой хватки, шипел:

— Открой дверь, мешок с дерьмом, проклятый осел, или я откушу тебе руку!

Тренер по теннису отворил дверь, и Фантоцци, не разжимая зубов, заставил его довести себя до бара у теннисных кортов, где и продиктовал свои условия.

Он потребовал две тысячи лир и велел вызвать ему такси, чтобы вернуться домой.

Инструктор на все согласился. Приехав домой, Фантоцци в ужасе забаррикадировался в квартире. Он потерял деньги, заплаченные за уроки, и все свое новенькое снаряжение для игры в теннис.

Назавтра на работе на вопрос Кальбони: «Ну, как идет твой теннис, толстячок?» — он ответил жестом: мол, ничего себе, помаленьку.

ВООРУЖЕННОЕ ОГРАБЛЕНИЕ^{20}

Перевод Л. Вершинина.

— Вы знаете, почему сейчас так много совершается преступлений? Потому, дорогой Фантоцци, что теперь никто больше не хочет работать!

Так говорил ему Филини в один из тех ужасных апрельских дней, когда, взглянув на весну за окном, его охватывало непреодолимое желание одновременно поехать к морю, усесться с книгой в тени магнолии, влюбиться в двадцатидвухлетнюю девушку, сгонять партию в шары, повести дочь в кино, но только, конечно, не торчать каждый день по восемь часов в этой проклятой вонючей дыре.

— Ну нам-то с вами грех жаловаться, — ответил Фантоцци, — ведь если поглядеть, как живут другие, то мы, пожалуй, можем считать себя куда более счастливыми или, вернее, менее несчастливыми: мы с вами не несем груза ответственности, как наше начальство, у нас есть страховая касса, столовая, два выходных, оплаченный отпуск, а главное — гарантированная зарплата.

— Гарантированная голодуха! — чуть ли не с яростью прервал его Филини. — Вы, дорогой мой, обольщаетесь: при нынешней дороговизне единственная гарантия, которая у вас есть, — это то, что вы подохнете с голоду! Никто ни черта не желает делать, молодежь хочет иметь все и сразу, никто не согласен приносить хоть малейшие жертвы… — Он сделал паузу. — Иногда меня тоже подмывает совершить вооруженное ограбление и обеспечить себя на всю жизнь.

Они обменялись долгим выразительным взглядом и молчали целых шесть минут. Потом Филини сказал:

— Господин бухгалтер, а может, попробовать? Вдруг все пройдет гладко, представляете, как это будет здорово?!

Фантоцци от волнения весь зарделся.

— Тогда я первым делом поднялся бы в кабинет Коломбани, вошел бы без доклада и наложил бы на ковер огромную кучу.

— А я, — сказал Филини, — вошел бы нагишом к Семенцаре, напрудил на письменном столе и рассмеялся бы ему прямо в лицо.

Пустившись во все тяжкие, они уже не могли остановиться.

— Я, — воодушевился Фантоцци, — пошел бы наверх к Кастеллани с газетой, полной дерьма, сказал бы ему: «Тут для вас неприятные новости, почитайте-ка!» — и размазал бы ему по физиономии.

— Вы только представьте себе, синьор Фантоцци, нам не надо было бы вскакивать с постели в семь утра, резаться в кровь, когда бреемся, и мчаться как угорелые в эту клоаку!

— Мы бы тогда, — немедля подхватил Фантоцци, — вставали не раньше одиннадцати, пили бы кофе в постели, потом долго-долго брились, нежились в горячей ванне и, наконец, надев хрустящую, только-только из прачечной, сорочку, не спеша спускались в бар поиграть на бильярде.

— А после обеда, — продолжил Филини почти со слезами, — хорошенько вздремнув этак до половины пятого, можно было бы выпить чашечку кофейку и махнуть в кино.

Они опять пристально посмотрели друг другу в глаза. Потом Филини, нарушив, как и в прошлый раз, шестиминутное молчание, произнес:

— Ну а что, если нам попытаться сделать это всерьез, на самом деле?

Фантоцци задохнулся от волнения.

— Но… но… как?

Филини поднялся из-за стола и протер платочком Толстенные линзы очков.

— Я уже все продумал. Я прочел воспоминания Валланцаски — он, между прочим, выдающаяся личность, и я им глубоко восхищаюсь — и составил себе полное представление о том, как следует действовать.

Фантоцци жадно ловил каждое его слово.

— Прежде всего необходимо осуществить первое пробное ограбление — это чтобы побороть страх и обрести спокойствие и хладнокровие. Для начала можно выбрать что-нибудь совсем легкое.

— Ломбард напротив нас, — робко подсказал Фантоцци.

— Отлично, превосходная мысль… Вот видите, господин бухгалтер, вы уже мыслите как матерый преступник: в самом деле, кому придет в голову заподозрить двух служащих, которые свыше десяти лет работают в здании напротив. Но самое основное, — продолжал Филини, он теперь уже расхаживал по комнате с видом Аль Капоне в его лучшие времена, — это раздобыть пушку… — Он засмеялся. — То есть револьвер. Но поскольку ни у меня, ни у вас нет разрешения на покупку оружия, то придется прибегнуть к услугам нелегальных поставщиков. А это самое рискованное дело, потому что именно они-то и могут настучать.

В тот же вечер по окончании рабочего дня — в шесть пятнадцать — они отправились в старую часть города, чтобы установить контакт с торговцами оружием. Они бродили по старому городу, подняв воротники своих непромокаемых плащей и сверля взглядом всех, кто попадался им навстречу.

У одного бара они увидели какого-то подозрительного типа: он стоял, упершись ногой в стену. Филини за своими толстыми, как у слепого, стеклами очков и Фантоцци принялись вращать глазами и чудовищно гримасничать. Наконец тип кивнул им, приглашая следовать за собой. Они пошли за ним, держась на почтительном расстоянии и озираясь с превеликой осторожностью. Парень вошел в подъезд.

— Вы идите, — сильно побледнев, сказал Филини, подталкивая Фантоцци плечом, — а я постою на стреме.

Фантоцци вошел в подъезд. Ладони у него были липкие от пота, во рту пересохло, колени дрожали. Он спросил:

— Сколько?

— Тридцать тысяч вперед, — ответил парень.

Дрожащими руками Фантоцци протянул ему деньги, а тот сунул ему зажигалку за две тысячи лир и исчез.

В подъезд вошел Филини и, увидев Фантоцци, стоящего с зажигалкой в руках и с выпученными глазами, безжалостно его обругал:

— Извините, господин бухгалтер, но неужели вы не могли понять, что это не тот человек, что нам нужен… Еще раз простите, но вы позволили выудить у себя тридцать тысяч, как последний идиот… Ладно, давайте сюда эту зажигалку, пусть она будет у меня…

Фантоцци с отсутствующим видом передал ему зажигалку.

— Идемте, — сказал ему Филини, — и в следующий раз будьте осмотрительнее.

Настроение у обоих было подавленное, ужинали они у Фантоцци в леденящем душу молчании. Пина то и дело встревоженно поглядывала на них: они сидели как пришибленные, уставившись перед собой невидящим взглядом, а Филини со своими окулярами и впрямь напоминал ночную птицу. Так прошло около восемнадцати минут. Неожиданно Фантоцци вскочил и издал дикий вопль:

— Ружье землемера Гамбати!

Филини от испуга чуть со стула не свалился.

— Говорите же скорей, неужели вы надумали, где взять оружие? — взволнованно спросил он; Пина между тем глядела на них со всевозрастающей тревогой.

— Да! — выдохнул Фантоцци. — Охотничье ружье Гамбати. Он несколько раз предлагал мне купить его, он хочет триста тысяч лир.

Они сжали друг друга в объятиях, а Пина уж было решила вызывать «скорую» из психушки.

Назавтра они выхлопотали в управлении кадров разрешение получить аванс — по сто пятьдесят тысяч на каждого — и поднялись на пятый этаж к землемеру Гамбати из отдела несчастных случаев.

— Предоставьте действовать мне, — сказал Филини, — вот увидите, что он отдаст ружье за сто тысяч.

После долгих и очень осторожных переговоров между Филини и Гамбати (Фантоцци стоял на стреме у дверей кабинета) они купили ружье за четыреста двадцать тысяч. Вечером, завернув в большую черную тряпку, они принесли его на квартиру к Фантоцци и спрятали под кровать. Ночью Фантоцци много раз наклонялся посмотреть на ружье: оно казалось ему трупом убитого. Пина же глядела на супруга в крайнем отчаянии.

Пробное ограбление ломбарда было назначено на пятницу. С утра они придумали себе служебные дела в городе — это в случае чего стало бы прекрасным алиби. Ровно в десять они вышли из своих рабочих комнат.

Фантоцци проскользнул к стоянке машин осторожно и бесшумно, словно израильский коммандос в Каире — то есть так, что на него в изумлении оглядывались все прохожие. Достав из своей «бьянкины» длинный черный сверток с ружьем, направился к входу в ломбард, где, тараща свои совиные глаза, его уже поджидал Филини. Когда он был в двух шагах, он шепотом окликнул: «Филини!» И тот, так и не увидев его, с грохотом распахнул стеклянную дверь. Поднимаясь по лестнице, Филини услышал за спиной какое-то странное бормотание.

— Да перестаньте же молиться! — прошипел он.

Они вошли в зал ломбарда со многими окошечками, и решительно направились к окну номер один.

— Эй, вы, куда! — строго прикрикнул на них швейцар. — Встаньте, как все, в очередь!

Машинально они повиновались. Прошло жутких четверть часа. Теперь окошечко было совсем уже близко. Вот и их очередь! Филини подтолкнул Фантоцци к окошечку, тот начал позорно долго разматывать ружье, на что ушло добрых две минуты, потом наставил его на служащего в окошке, который, взяв ружье из рук Фантоцци, осмотрел его и вынес приговор:

— Двадцать четыре тысячи! — и вручил ему квитанцию.

Они прошли к кассе и получили двадцать четыре тысячи лир. Такого ошарашенного вида, как у них, пожалуй, еще никогда ни у кого не было.

Два дня спустя, вооружившись кухонным ножом, они напали на филиал № 16 Итальянского коммерческого банка, находящийся в доме, где жил Филини.

На работе они сказались больными. Для того чтобы остаться неузнанными, они оделись как молодые бандиты: американские майки с надписями на груди и джинсы в обтяжку, а также прихватили вязаные лыжные шлемы, закрывающие почти все лицо.

Выйдя из квартиры Филини, они сели в «бьянкину», объехали вокруг дома и натянули шерстяные шлемы. Им показалось, что они сунули головы в раскаленную печь! Пот катился с них градом. Войдя в банк, Фантоцци подошел к кассе и сунул в окошечко листок бумаги, на котором заранее торопливо нацарапал: «Ограбление!»

— Какое отправление? — спросил кассир, поднимая на него глаза. Потом, с трудом разбирая буквы, перечел: — «Отравление!» — И на этот раз взглянул на него подозрительно.

Фантоцци вырвал у него из рук листок, вновь быстро написал на обороте свою угрозу и поднес бумажку к глазам кассира.

Кассир, вертя ее в руках, попытался расшифровать написанное, а потом сказал:

— Извините, синьор, я не могу разобрать ваш почерк, — и возвратил ему листок.

Тогда Филини заорал:

— Всем лечь на пол! Это огра… — Размахивая кухонным ножом, он попытался перескочить через барьер, но промахнулся на целый метр и со страшной силой ударился коленом о металлический выступ. Воя от дикой боли, он свалился на пол.

На шум сбежались служащие и клиенты, прибежал сам директор.

— Черт возьми, вот это удар! Дайте ему скорее воды! Бедняга, как он сильно ушибся! Боже мой, вызовите «скорую помощь»!

— Хватит! — завопил вдруг Фантоцци, у которого уже в голове помутилось из-за теплого шлема. — Это настоящее ограбление!

Подняв с пола нож, он с угрожающим видом приблизился к кассе. Кассир отдал ему четыреста тысяч лир — все, что было в сейфе. Фантоцци хотел было спрятать деньги, но на нем были фирменные джинсы «Левис» без карманов.

Филини поднялся с пола, хромая, как клоун в цирке. Набрав в руки столько денег, сколько могли унести, они кинулись к «бьянкине», усыпая все вокруг ассигнациями. Машина резко рванулась вперед, преследуемая каретой «скорой помощи», «газелью» карабинеров, «пантерой» полиции, директором банка, всеми служащими и клиентами. Они проехали всего сто двадцать метров, оставив за собой след в триста девяносто тысяч лир бумажками по десять тысяч, и, когда у них осталась лишь одна ассигнация, с грохотом врезались прямо в уличный фонарь. Никому даже в голову не пришло арестовать грабителей. Их немедленно отправили в психиатрическую больницу, где взяли под наблюдение.

ВЕЛОСИПЕДНАЯ ГОНКА^{21}

Перевод Л. Вершинина.

Когда Тотальный Директор, граф Балабам, заболел краснухой, Филини осуществил два мероприятия. Первое — посещение клиники, где лежал граф, служащими подхалимами, изображавшими сильнейшее волнение. Второе — тайный сбор денег на четырнадцать служб в церкви Святого Сердца Христова, чтобы Балабам сдох. Ибо ненависть к этому садисту была безграничной.

Он унижал их всячески, прибегая к самым изощренным пыткам. Фантоцци даже внес деньги за шестерых сразу да еще заказал в церкви неподалеку от своего дома отдельную мессу, только чтобы граф поскорее испустил дух.

Однажды вечером после работы он робко вошел в церковь, понимая всю необычность своей просьбы. Но тут же из-за колонны, с трудом различимой в гнетущей полутьме, выскочил мерзкого вида священник и блеющим голосом спросил:

— Хотите заказать мессу за или против кого-то?

— Против, — тихо ответил Фантоцци.

— Она стоит втрое дороже, — с жадным блеском в глазах сказал священник. — Пятнадцать тысяч лир.

Фантоцци безропотно уплатил.

— Так сильно его ненавидите? — спросил священник.

Фантоцци только кивнул — он вспомнил все оскорбления, которые претерпел от Балабама за последние десять лет. Всякий раз, когда граф встречал его с Сильвани в лифте, он небрежно бросал:

— Вы, Фантоцци, такой храбрец, что, ручаюсь, боитесь даже лифта… вы просто трусливая поганка, не так ли, синьорина?

Сильвани в ответ лишь улыбалась и согласно кивала.

Однажды, в канун рождества, детям служащих вручались рождественские пироги. Граф Балабам в присутствии тысячи двухсот коллег, в том числе Фантоцци, его жены Пины и его восьмилетней дочери, величественным взмахом руки а-ля Караян установил полную тишину и после многозначительной паузы спросил у Пины:

— Синьора Фантоцци, кто больший болван — я или ваш муж? — При этом он не сводил змеиного взгляда с Фантоцци.

У Пины глаза увлажнились от еле сдерживаемого бешенства. Она опустила их и полушепотом ответила:

— Мой муж.

— Ни шиша не слышу, — с гнусным смешком произнес Балабам. — Так кто из нас больший болван?

— Мой муж, — ответила Пина и судорожно зарыдала.

Служащие отозвались поистине космическим смехом, который до сих пор звучит у Фантоцци в ушах.

Выйдя из церкви, он поспешил домой.

— Сегодня вечером ужинать не будем, — сказал он и вместе с женой Пиной и дочкой всю ночь читал заупокойные молитвы и просил господа послать графу скорую смерть.

Как только Балабам заболел, к его секретарше потянулась процессия служащих, будто бы ужасно обеспокоенных здоровьем графа.

— Чего вы волнуетесь, — отвечала секретарша. — Болезнь-то пустяковая — краснуха!

Теперь голоса молящихся доносились до самого бара «Стелла».

Вечером были отслужены тайные мессы, заказанные Филини и отдельно — Фантоцци.

Два дня спустя граф Балабам умер от «пустяковой» краснухи.

— Нас покинул один из директоров, наиболее любимых своими подчиненными, — сказал Коломбани на похоронах, и в тот же миг в коридорах служебного здания раздались столь же радостные вопли, как на проспекте Президента Варгаса в Рио-де-Жанейро во время карнавального шествия юных исполнителей самбы. Служащие заказали в баре сто восемьдесят бутылок «Россо антико»; в ознаменование столь счастливого события все облачились в соломенные шляпы и почти все разделись до пояса. Они обнимались, бросали в раскрытые окна разорванные в клочья бланки, отплясывали огненные румбы и самбы, отбивая такт кулаками, которыми молотили по шкафам и по металлическим столам фирмы «Трау Оливетти», и кричали как полоумные, с выпученными глазами и со вздувшимися на шее венами. Это был незабываемый день.

Прошло еще десять дней безвластия и тревожного ожидания, но никаких сведений не просачивалось. И вдруг в самое тихое время, четыре часа пополудни, когда все спали крепким сном за своими письменными столами, раздался рев громкоговорителя.

— Всех сотрудников просят спуститься в зал столовой.

В томительной тишине, прерываемой лишь коротким шепотом, директор директоров Семенцара вошел в сопровождении своих осведомителей, взобрался на возвышение и, откашлявшись, объявил:

— С завтрашнего дня новым Тотальным Директором фирмы назначается виконт, Кавалер Ордена Негодяев, инженер… и после секундной паузы… Кобрам!

Кальбони в обмороке свалился под стол. Все остальные застыли, словно каменное статуи. Затем потерял сознание и Филини. Лицо Фантоцци покрылось багровыми пятнами — виконт Кобрам был самым страшным из всех кандидатов… фанатиком велосипедных гонок!

Он начал свою карьеру с низов. Юношей был посредственным гонщиком-любителем и одновременно подавал велосипедным асам воду. В восемнадцать лет фирма приняла его на работу архивистом. Он сразу стал блюдолизом, наушником и доверенным лицом своих непосредственных начальников и на пути к возвышению не преминул завести на каждого из них досье: записанные разговоры, компрометирующие фотографии и свидетельства, с помощью которых он устранял соперников, едва достигал одного с ними служебного положения. Он перенес массу издевательств, и целью жизни для него сделалась власть, чтобы употребить ее против всех, кто над ним издевался. «У меня один-единственный недостаток — я немного наивен, зато я очень добрый», — говорил он, восхваляя себя, словно это была надгробная речь. Между тем все знали, что он хитер, как кобра, и коварен, как раненая мурена. Кроме карьеры, у него была еще одна всепоглощающая страсть — велосипедный спорт, которым он занимался с маниакальным упорством в любой свободный час. Кумирами его были великие гонщики прошлого. В его служебном кабинете висела фотография, где он был снят в спортивной форме рядом с Джино Бартали. Виконт Кобрам был твердо убежден, что велосипедный спорт — панацея от всех бед. И от старения, и от болезней, и от ожирения, а главное — он обостряет ум и повышает работоспособность. Само собой, его окружали сотрудники-велосипедисты, которые не признавали никакого другого спорта, кроме велосипедного, и только о нем Кобрам с ними и беседовал.

— Теннис, — с презрением бросал он, — занятие для маменькиных сынков, а футбол — спорт, достойный пугливых девиц.

Словом, горе тому, кто не велосипедист!

— Если мне однажды представится возможность хоть что-то изменить в этом обществе безмозглых хлюпиков, я вас научу уму-разуму, негодяи! — восклицал он. И уже лет десять подряд рычал в коридоре, с ненавистью впиваясь в подчиненных своими желтыми, как у тигровой акулы, глазами. — Заставлю вас изменить, да-да, в корне изменить все ваши дурацкие привычки! — При этом он исполнял странную пантомиму — из удобного кресла перебирался на пол и становился на корточки, почти касаясь лицом земли. — Вы даже не представляете себе, что вас ожидает!

Увы, они себе представляли, и весьма зримо! Вот почему все были теперь в отчаянии.

Фантоцци, чрезмерно уповая на всесилие церкви, предпринял отчаянную попытку — отправился к жадному приходскому священнослужителю.

— Если я заплачу, ну, скажем, миллион триста тысяч лир, в рассрочку конечно, сможете ли вы оживить человека, умершего от краснухи, и…

— Нет, дорогой сынок, — ухмыляясь, прервал его священник, — нельзя противиться воле господней.

С воцарением на престоле Кобрама для Фантоцци началась новая эра. Ему пришлось узнать и выучить имена всех победителей велогонки Милан-Сан-Ремо за последние сорок шесть лет. В присутствии кобрамовских доносчиков он, Фантоцци, который заплакал, когда «Ювентус» проиграл «Интеру» у себя на своем поле, кричал:

— Я за футболом не слежу, он мне противен. Я болельщик велоспорта и обожаю гонки.

Понятно, все служащие купили гоночные велосипеды. За советом они отправились к Кобраму, ведь это был единственный способ добраться до его трона, а главное — показать, что и они начали заниматься велосипедным спортом.

Для Фантоцци этот визит обернулся жесточайшим ударом. Кобрам посоветовал ему купить:

Два миллиона три тысячи двести лир, которые по меньшей мере года три будут в дни выплаты жалованья неумолимо напоминать о себе!

Спустя две недели после своей коронации Кобрам вошел в зал столовой, встреченный бурными аплодисментами и звериными воплями «Да здравствует наш директор-велосипедист!», «Да здравствует велосипедный спорт всего мира!». А Кальбони от себя лично выкрикнул: «Слава дружным когортам велосипедистов!»

Кобрам был очень доволен — он проверил силу своей власти. Потом, когда подхалимы утомились, он объявил свистящим полушепотом:

— Великая новость для всех! — Короткие испуганные аплодисменты. — Ровно через две недели будет впервые разыгран велосипедный кубок Кобрам на дистанции двадцать километров для служащих нашей фирмы. Прошу всех до одного принять участие в состязании!

Это «всех до одного» он произнес с неприкрытой угрозой. Шесть служащих потеряли сознание и, не издав ни малейшего стона, ткнулись носом в тарелки со спагетти. Виконт Кобрам вышел, оставив их лежать со вскинутыми вилками посреди всеобщего смятения. Никто не смог докончить обед — увы, все понимали, что неучастие в гонке равносильно самоубийству, а вот если выиграешь кубок имени Кобрама, твоя карьера обеспечена навсегда.

Начались мучительные вечерние тренировки. После нуднейшего и потому предельно утомительного рабочего дня беднягам служащим, вместо того чтобы усесться дома в креслах перед экранами цветных телевизоров, приходилось надевать в туалете спортивную форму и под насмешливые возгласы юнцов нырять в заднюю комнату бара «Стелла», где владелец бесплатно хранил их велосипеды.

В первый вечер на тренировку пришли пятнадцать служащих.

— По седлам! — прорычал Кобрам из своего окна на восьмом этаже, едва увидев, что они вышли из бара, катя новенькие велосипеды.

Фантоцци, чтобы произвести на шефа впечатление, прыгнул в седло с разбега — он однажды видел, как это делали, миновав железнодорожный переезд, профессиональные гонщики. Однако он плюхнулся на мешочек с запасными подшипниками, висевший у седла. Мгновение — и Фантоцци показалось, будто на его ягодицы наехал танк! Из горла бедняги вырвался странный клекот, а перед глазами разверзлась адская пропасть, усыпанная сверкающими камнями. На виду у жителей всего квартала, застывших от ужаса и приникших к окнам, он после немыслимого зигзага врезался в витрину магазина электроприборов.

Тут уж все остальные с величайшей осторожностью оседлали свои велосипеды, и началась вечерняя тренировка. Первые полчаса они ехали с невысокой скоростью, и Филини сказал Фантоцци:

— Поистине, Уго, не так страшен черт, как его малюют.

В самом деле они ожидали, что будет куда хуже. Два часа спустя они вернулись в бар «Стелла». Вначале лишь немного побаливало в паху, но после душа показалось, будто в ягодицу вонзилась шпага.

Вечером после телевизионной передачи Фантоцци попытался встать с кресла и лечь в постель. Но не смог, и Пине с Марианджелой пришлось нести его на руках. Ноги у него словно окаменели. Он изрядно испугался, однако наутро, увидев, как Филини вполз в рабочую комнату на коленях, помогая себе локтями, приободрился.

В двенадцать тридцать дня в столовую вошла толпа инвалидов — они еле волочили ноги, но через две недели их ждала велогонка: волей-неволей приходилось продолжать тренировки.

Быстро возникли союзы и сформировались команды. Филини, который тренировался вместе с Фантоцци, сказал ему:

— Держитесь за мной и ни о чем больше не волнуйтесь.

Но он хорошо знал Филини и волновался донельзя. Кальбони договорился с таксистом и тренировался, мчась следом за его машиной. Он тоже сказал Фантоцци:

— Дорогой Уго, держись за мной и не пропадешь.

Но он знал Кальбони и был просто в отчаянии.

В субботу 12 августа во дворе, под навесом склада канцелярских товаров и гроссбухов, произошла жеребьевка — вручение участникам гонки номеров в алфавитном порядке. Фантоцци достался номер 13, и он лишь вымученно улыбнулся. Кобрам рассказал участникам о маршруте велогонки. Старт и финиш были у бара «Стелла», где на средства фирмы была сооружена из полых труб «Инноченти» небольшая трибуна и было натянуто полотнище. Соперникам предстояло свернуть вправо на виа Верди, промчаться по всей виа Рома, взять подъем на Дьявольский холм, спуститься к Черному озеру, одолеть весь корсо Италия с его булыжной мостовой, снова — отрезок виа Верди и проехать мимо трибун. Всего четыре с половиной километра, которые надо было, однако, пройти четырежды.

В воскресенье 13 августа, в день велогонки, термометр в пять утра показывал 38 градусов жары! В девять утра на трибуне яблоку негде было упасть. Пришли и синьорина Сильвани с фотоаппаратом, Марианджела и Пина с холщовой сумкой, доверху набитой витаминами и едой, а также все родные и близкие несчастных жертв.

Ждали почетных гостей — виконта Кобрама, который должен был официально дать старт, и его свиту. В девять тридцать, когда прибыли участники, температура поднялась уже до сорока двух градусов в тени. Под палящим солнцем они прождали Кобрама до одиннадцати часов сорока минут. Во время ожидания со странным хрипом рухнул на землю от солнечного удара землемер Мардини, но ни у кого не хватило духу его поднять. Все подумали: бедный Мардини, надо же случиться, чтобы его, проведшего всю жизнь в тени семьи, хватил солнечный удар!

Ровно в полдень после грозной речи, в которой виконт Кобрам ясно дал понять, какие преимущества ждут победителей и какие беды — тех, кто сойдет с дистанции, он взмахнул стартовым флагом в черную и белую клетку.

Гонка началась общим падением. Раздались леденящий душу хруст берцовых костей и глухие удары затылков об асфальт. Затем плотная группа гонщиков возобновила борьбу, свернув под тревожными взглядами родных на виа Верди. Все той же большой группой на высокой скорости они одолели виа Рома. У подножья Дьявольского холма Кальбони, которого вел таксист, тайком поджидавший его появления, ушел в отрыв. У него на колесе удержался было бухгалтер Ваннини пятидесяти семи лет, однако через восемнадцать метров, обессиленный, свалился на асфальт.

У Фантоцци вдруг началась экстрасистолия и на четыре минуты прервалось дыхание. Он сразу же понял, что никакой командной борьбы не будет — каждый остался наедине со своей одышкой. Сердце у Фантоцци застряло в горле, а ноги непонятным образом стали уже не частью тела, а двумя мраморными глыбами, которые совершенно ему не повиновались. Когда Фантоцци удалось все же достичь вершины холма, лицо у бедняги посинело, и он тихонько стонал. Потом начался спуск к Черному озеру, и дышать стало чуть легче.

На одном из поворотов его обогнал Филини — при падении в начале гонки он потерял свои очки с толстенными линзами и сейчас зловеще усмехался.

— Филини, осторожнее! Вы же остались без очков! Держитесь белой полосы! — в ужасе крикнул ему Фантоцци.

Но, увы, у края дороги стоял деревянный домик с белыми полосами, к нему Филини сослепу и устремился. Вместо того чтобы свернуть вправо, он помчался по прямой. С лету врезался в ограду ресторана «Загляните к Рыбаку» и, пролетев по воздуху метров пятнадцать, рухнул в мутные воды озера.

Фантоцци, окончательно потеряв контроль над велосипедом, влетел на корсо Италия с его кошмарной булыжной мостовой на скорости восемьдесят километров в час — ощущение было такое, точно его сунули в миксер. Видения мелькали одно за другим, зубы стучали так громко, что он со стыда сунул между ними язык, кусая его, как школьник карандаш. Спустя час, когда он проехал мимо трибуны, он уже сильно отставал от Кальбони, который на некоторых отрезках шел за такси как за лидером, и от других участников, возглавивших гонку. Лицо у Фантоцци было теперь фиолетовым с причудливыми желтыми полосами.

— Прибавь скорость, дорогой мой! — рявкнул Кобрам, шумно посасывавший холодное пиво. — И еще, переставь передачу, а то на тебя стыдно смотреть.

Сильвани захохотала.

— Держись, Уго, — с любовью прошептала Пина. Она вместе с Марианджелой стояла у подножия трибуны и знала — муж сражается за их жизнь.

При втором по счету подъеме на Дьявольский холм кроссовки у Фантоцци превратились в железные тиски, которые неумолимо кромсали ноги. Он услышал голоса ангелов, увидел мадонну дель Гизалло в снопе света, а на вершине холма — северное сияние.

Один из болельщиков внезапно окатил его из ведра ледяной водой, на миг он пришел в себя и увидел Кальбони, который снова обгонял его, удобно устроившись на заднем сиденье такси. На заборе ресторана «Загляните к Рыбаку» рядом с отпечатками пальцев Филини он увидел отпечатки пальцев землемера Молли и бухгалтера Колеи из отдела «несчастных случаев на работе». На этот раз по булыжной мостовой корсо Италия Фантоцци промчался с дикими воплями, не обращая внимания на прохожих.

Когда он пересек финиш, то был весь синий. Рядом находился питательный пункт. Марианджела стояла с холщовой сумкой и протягивала ему бутерброд и немного воды. Но его отнесло в сторону, и он пролетел мимо. Все же он стоически продолжил гонку, и синьорина Сильвани захлопала в ладоши.

— Браво, Фантоцци! Так вы навсегда молодым и стройным останетесь!

После того как он в третий раз одолел Дьявольский холм, у него потекла кровь из носа, а на спуске он почти потерял сознание; доблестный гонщик промчался по булыжной мостовой, изрыгая самые замысловатые проклятия, и подъехал к трибуне. В этот момент там царило большое оживление, диктор кричал в громкоговоритель последние новости с трассы, играла музыка, зрители аплодировали, подбадривали спортсменов. Но когда на финишной прямой появился Фантоцци, шум постепенно стих, диктор вначале замедлил ритм репортажа, а потом и вовсе умолк. Фантоцци медленно приближался, то и дело усмехаясь окровавленным ртом и беседуя сам с собой.

На трибуне все застыли, слышно было лишь, как хрустят по асфальту шины новенького «чинелли». Когда он подъехал к трибуне, Кобрам встал и произнес как будто в пустоту:

— Фантоцци, вы ублюдок!

Фантоцци, затормозил у финиша, неторопливо слез и, оставив велосипед на земле, стал хромая подниматься по ступенькам. В жуткой тишине он встал прямо перед Кобрамом и крикнул:

— Да здравствует «Ювентус» и футбол — самый прекрасный спорт в мире! — И плюнул ему в переносицу.

Взял жену под руку, дочь за руку, пнул ногой велосипед и, не сняв спортивной формы, направился прямо в отдел кадров.

ИТАЛИЯ! ИТАЛИЯ!^{22}

Перевод Л. Вершинина.

— Неужели же меня волнует исход встречи Италия-Англия? Я, знаете ли, не из числа футбольных фанатов, для которых спортивный азарт превыше всего.

Он весьма убежденно говорил это синьорине Сильвани, а та слушала его весьма рассеянно, вернее, не слушала вовсе, продолжая разглядывать в зеркальце левую бровь.

— Вы меня слушаете, синьорина? — забеспокоился он.

— Да, конечно, конечно… Так о чем вы говорили?

— Я говорил, — терпеливо продолжал он, — что совсем не понимаю своих коллег. Ну можно ли две недели подряд обсуждать одно и то же — предстоящий матч? Да еще потратить десять тысяч лир, чтобы только поглядеть, как двадцать два болвана бьют ногами мяч? И потом, что изменится в моей жизни, если Италия вдруг выиграет у Англии?

Последние слова он произнес прерывающимся голосом.

— Ну, я пошла! — ответила Сильвани и направилась к машине, подтвердив его опасения: она его не слушала…

Вечерело, они только что кончили работу и беседовали возле стоянки.

Фантоцци бросился вслед за синьориной Сильвани.

— Синьорина… синьорина… простите, не согласились бы вы пойти со мной на футбол в среду? Если пойдете, я достану пригласительные билеты!

Это было неправдой, если она согласится, то билеты он купит в баре «Стелла», он уже попросил их отложить, преисполненный радужных надежд.

— Пожалуй, могу и пойти, — ответила она, садясь в машину. — Несмотря на то что футбол меня нисколько не интересует. Более того, я его просто ненавижу.

Фантоцци озадачила эта странная логика.

— Так вы пойдете или нет? — с трепетом переспросил он.

— Поживем — увидим, — ответила она, — а вы пока доставайте пригласительные билеты.

И уехала, шурша шинами.

— Спасибо… спасибо. — Счастливый, он помахал ей вслед и с решимостью самурая ринулся в бар «Стелла».

— Франко, — крикнул он владельцу бара. — Дай мне два билета, которые я просил отложить.

— Какие билеты? — гнусно-недоуменным тоном поинтересовался Франко. — Ты про них долго не спрашивал, ну я и отдал. Сегодня уже пятница, не стену же ими оклеивать!

Фантоцци, даже не попрощавшись с Франко, вышел из бара в совершенном отчаянии. Он должен любой ценой раздобыть эти проклятые билеты.

Назавтра, в восемь утра, Фантоцци отправился на стадион. Кассы открывались в десять, но уже стояла огромная очередь. Собственно, это была очередь по-итальянски — иными словами, схватка. Он ринулся в самую гущу. Понятно, вчера вечером он бессовестно солгал — он был самым ярым и фанатичным футбольным болельщиком всех времен. Он знал наизусть все составы команды «Ювентус» 1930–1935 годов, знал всех игроков, забивших голы, все рекорды участия в составе национальной сборной, ни разу не пропустил по второму каналу телевидения видеозапись игр команд первой лиги и был способен сорока четырьмя ударами заступа убить того, кто заранее сообщил бы результат идущей в видеозаписи встречи. В туалете он читал из газет лишь спортивную страницу. Словом, он был самый настоящий и крайне опасный футбольный маньяк.

Ровно в десять открылись кассы, и схватка мгновенно превратилась в кровавую битву: проклятия, толчки в спину, удары локтем в зубы и, наконец, плевки, ножевые удары и пинки по ногам с разбегом до двенадцати метров. В десять часов десять минут все билеты были проданы, и кассы закрылись, но бой продолжался до полудня. Фантоцци остался в одних трусах и крепко держал за горло служащего из Итальянского кредитного банка. При этом он пытался оторвать ему ухо и плюнуть в лицо. В двенадцать тридцать поле боя окружили беспощадные неаполитанские перекупщики, завлекшие эту группу неудачников в засаду. Размахивая билетами, они помчались в старый город. Началась новая, уже чисто городская схватка, к которой он, Фантоцци, был совершенно не подготовлен.

— Держите деньги в зубах! — кричали перекупщики в мегафоны.

— Сколько? — отвечали бедолаги, которые ничего уже не видели.

— Сорок тысяч за билет!

Фантоцци сунул в зубы новенький окровавленный банкнот в сто тысяч лир.

— Вот он я, дайте два билета. Деньги у меня в зубах!

Он стоял у фонарного столба, и вдруг тот внезапно ожил и с редкой ловкостью выхватил у него изо рта деньги — это был неаполитанский перекупщик, хитроумно загримировавшийся под фонарь.

— Подождите, сейчас принесу сдачу, — сказал фонарный столб.

— Билеты… дайте мне билеты.

Фантоцци удалось их вырвать после короткой, но ожесточенной борьбы.

— Дайте мне, пожалуйста, двадцать тысяч лир сдачи… мою сдачу… Мои двадцать тысяч лир!..

— Подождите, сейчас принесу сдачу, — раздались в ответ голоса перекупщиков, загримированных под водостоки, мотоскутеры, железные ограды.

— Подождите… подождите, — снова услышал он, а потом все заглушил циничный смех.

Фантоцци терпеливо прождал почти целый час, но затем стал подозревать неладное. Ведь за закрытыми окнами то и дело слышались клокочущие слова на неаполитанском диалекте, злая насмешка и брань. Ему хотелось плакать, и наконец он отправился в отделение карабинеров, чтобы подать официальную жалобу.

— Послушайте, — сказал он решительным тоном, — у меня обманом выманили двадцать тысяч лир неаполитанские перекупщики… сами знаете, они известные мошенники.

Зазвонил телефон.

— Подождите минуту, — извинился старшина-неаполитанец. — Алло? Где это случилось?.. Но разве можно взять в заложники восемнадцать человек сразу?! Хорошо, хорошо… Я весьма сожалею… — И повесил трубку. — Так что же вы хотите? — вежливо спросил он у Фантоцци, но тут снова зазвонил телефон. — Алло! Да… Что? Малолетние бандиты полностью разрушили школу?.. Хорошо. Может быть, пошлем полицейскую машину… Я говорю, может быть, потому что мы остались без машины… Они все брошены на борьбу с террористами… Поняли?

— Слушаю вас, синьор? — вновь обратился он к Фантоцци.

— Ну вот… вы же знаете, какие неаполитанцы жулики и прохвосты, — принялся он рассказывать в третий раз. — И я хочу подать официальную жалобу на тех, кто украл у меня двадцать тысяч лир.

Между тем раздавались все новые телефонные звонки. Старшине сообщили, что совершено нападение на членов правительства, а во дворец Монтечиторио подложена бомба.

— Итак, вы хотите подать жалобу на предмет мошенничества? Так ведь?

— Да. На изъятие мошенническим путем двадцати тысяч лир.

— Назовите имя мошенника.

— Имени я назвать не могу, я его не знаю.

— Как выглядел этот тип?

— Он замаскировался под фонарный столб.

Тут вошли карабинеры, раненные в уличных схватках, которые продолжались уже неделю.

У Фантоцци не хватило духу до конца изложить свою жалобу.

— Он был фонарным столбом… то есть казался фонарным столбом, но сам-то был мошенником неаполитан… э-э, большое вам спасибо и до свидания.

В воскресенье после полудня он дождался Сильвани у ее дома. Она спросила:

— Получили пригласительные билеты?

— Конечно, — ответил он. — Вот они! — И хлопнул себя по грудному карману, где лежали билеты.

— Покажите, — пропела Сильвани.

Он сразу же впал в панику — ему вовсе не хотелось, чтобы она увидела цену 10 000 лир и поняла, что это не пригласительные билеты.

— Одну минуту, — ответил он, смешавшись так, что вид у него стал жалкий-прежалкий.

— Чего же мне ждать? — Синьорина Сильвани вонзила в него сверлящий взгляд.

— Подождите, сейчас я… понимаете, никак не могу достать из кармана билеты.

Но Сильвани не отступала.

— Послушайте, Фантоцци, если вы вздумали обмануть меня и испортить мне такой прекрасный воскресный день, то я вас… я вас…

— Подождите, всего секунду, одну только секунду. Прошу вас! — умолял он, испытывая трагические предобморочные симптомы — руки словно две мочалки, рот полон слюны, лоб покрылся капельками холодного пота, в глазах какие-то видения. Загнанный в угол, он в отчаянии воскликнул: вот они! — и вытащил два билета, проданные ему неаполитанскими перекупщиками, неловко закрыв цифры большим пальцем.

— Хорошо, хорошо, — сказала она. — Ну так идемте же!

— Видите, я получил пригласительные билеты.

— Кто вам их дал?

— Мои высокопоставленные друзья.

Они вошли на стадион. Мошенник-неаполитанец всучил ему совершенно чудовищные места — за единственной на стадионе колонной.

Едва ввели мяч в игру, Сильвани проворковала:

— Фантоцци, сейчас мы всласть посмеемся над этими двадцатью двумя ненормальными, которые носятся за одним мячом… ведь мне на футбол наплевать!

— Я тоже пришел немного повеселиться, и мне на эту дурацкую игру нап…

Он не докончил — Каузио блистательным финтом обошел противника, и вместо «наплевать» из горла Фантоцци вырвалось отчаянное:

— Франкооооо, давай!

Сильвани с подозрением поглядела на него.

— Кто этот Франко?

Он снова впал в состояние полной прострации — обильное слюноотделение, ватные руки, — но все же каким-то чудом сумел вывернуться.

— Мой дальний… родственник, он болен и нуждается в моральной поддержке.

Синьорина Сильвани недоверчиво посмотрела на него.

И тут Антониони пробил штрафной удар.

— Гоооол! — посинев, словно отравленный ядом, завопил он и стал обнимать своего соседа слева.

— Что с вами, Фантоцци? — теперь уже крайне подозрительно спросила синьорина Сильвани.

— Ничего, ровно ничего… Я встретил старого школьного друга, которого не видел тридцать лет, и от волнения обнял его.

— Слава богу, — сказала она. — А я уж испугалась, что вы один из болельщиков, этих болванов тут тьма.

— Я? Как вы могли подумать, синьорина! Да я себе никогда этого не позволю!

Сильвани засмеялась, ее все больше веселила «эта дурацкая игра».

— Смейтесь и вы, Фантоцци, смейтесь… до чего нелепы эти двадцать два кретина, не правда ли?

— Да, вы правы, синьорина, они просто жалкие…

— Скажите, пожалуйста: они кретины.

— Да-да, они кре…

В этот самый момент в красивейшем прыжке Беттега головой забил второй незабываемый гол в ворота английской сборной.

— Гооооол! — закричал Фантоцци, взлетев с места словно ракета.

— Вы, конечно же, шутите, не так ли, Фантоцци? — сказала она, дергая его за рукав.

— Кто шутит?

— Ясное дело, вы… скажите же — они кретины.

И тут он света невзвидел от гнева.

— Это ты кретинка… козья морда… Я шутил, когда сказал, что пришел сюда посмеяться… Нет, я пришел сюда не посмеяться, я живу судьбой нашей славной футбольной команды, я живу судьбой нашей сборной, я без ума от нее, я влюблен в Каузио. Поняла, шлюха старая? — И он бросился вниз, в лес голубых флагов.

В одиннадцать вечера Пина начала поиски мужа — позвонила в Скорую помощь, в больницы, в морги, затем — карабинерам. Но он исчез, испарился.

А он тем временем с группой таких же бедолаг плясал огненный сальтарелло. Почти все они были в трусах и размахивали трехцветными знаменами и фьясками вина. А потом с плеском попрыгали в фонтаны. Ведь это была их великая победа, единственная после всех поражений в этой собачьей жизни.

СИНЬОР БАМБАДЖИ САМ СЕБЯ УВОЛЬНЯЕТ

Перевод Л. Вершинина.

Синьор Бамбаджи, ловко пролезший в вице-директора Акционерного общества, где служил Фантоцци, всеми фибрами души ненавидел графа Вирелли-Бокку за то, что тот был прирожденным Генеральным директором. И потому, когда синьору Бамбаджи после многолетних неустанных интриг удалось-таки свалить ненавистного соперника и тому из-за денежных афер и последовавшего за ними финансового краха пришлось бежать на Ближний Восток, Бамбаджи от счастья не мог заснуть две ночи подряд. Говорят, будто на утро третьего дня он пропел в ванной всю оперу «Кармен», изрядно, правда, фальшивя. Еще два месяца интриг, и синьору Бамбаджи был доверен другой ответственный пост — Административного делегата Акционерного общества «Импорт». Теперь он стал одновременно и Генеральным директором Акционерного общества «Экспорт», где работал бухгалтером Фантоцци, и Административным делегатом «Импорта», дочернего Акционерного общества. Итак, две должности сразу!

У бюрократозавров нередко случается, что в августе многие директора уходят в отпуск и тогда все внутренние бумаги подписываются не «исходящей» стороной (она находится на Порто-Ротондо), как это обычно бывает, а директором «входящей» стороны. Впрочем, в Порто-Ротондо письмо попадает примерно дней через пятнадцать, к концу директорского отпуска.

Секретарша директора «входящей» стороны кладет письмо в большой конверт с надписью «внутренняя почта». Что же такое внутренняя почта? Это верный способ затратить две недели на пересылку письма с одного этажа на другой.

И вот директор «входящей» стороны, спустя примерно месяц после возвращения из отпуска, получает письмо, которое сам подписал не читая, чтобы не портить радости открытия и новизны в момент просматривания прибывшей к нему свежей почты. Маленькие директорские хитрости. Но это происходит на уровне обычных директоров, а не генеральных. А ведь синьор Бамбаджи стал, как известно, Генеральным директором Акционерного общества «Экспорт» и одновременно Административным делегатом дочернего Акционерного общества «Импорт».

В это самое время между двумя Акционерными обществами возникли трения. Синьор Бамбаджи в качестве Генерального директора «Экспорта» направил довольно резкое письмо «Импорту», письмо, которое он сам же и получил, уже в качестве Административного делегата. Он совершенно разъярился и тут же ответил в самых оскорбительных выражениях.

Так начался новый период его жизни. Вечером он возвращался домой с двумя пакетами писем — «исходящими» и «входящими». Забывая поужинать из-за страшнейшего стресса, он проводил бессонные ночи, безостановочно читая себя и отвечая самому себе.

— Ха-ха-ха! — Весь квартал слышал по ночам его пугающий, зловещий хохот. В окне его до утра неизменно горел свет, и соседи только об этом и говорили. — Ха-ха-ха! Вы только посмотрите, что мне осмелился написать этот безумец! Ничего, сейчас мы ему покажем, — гремел синьор Бамбаджи.

И на другой день отправлял самому себе письмо, которое получал две недели спустя. Для него настали самые черные дни в жизни; он пребывал в постоянном возбуждении, у него начались чудовищные психические расстройства на почве фанатизма. Вскоре служащие заметили у него кончик хвоста, козьи копытца, и, проходя по коридорам обоих Акционерных обществ, он оставлял за собой запах серы, что вызывало всеобщее осуждение. В конце концов нервная система синьора Бамбаджи не выдержала, рухнула, и он прибег к самому подлому в своей жизни маневру. А ведь он, безжалостный карьерист, чтобы устранить своих коллег-конкурентов, прибегал к доносам и к анонимным письмам в Дисциплинарную дирекцию. Теперь же он как Генеральный директор Акционерного общества «Экспорт» уволил по статье «профессиональная непригодность» Административного делегата дочернего Акционерного общества «Импорт», но как Административный делегат Акционерного общества «Импорт» с помощью гнусных закулисных маневров добился увольнения Генерального директора Акционерного общества «Экспорт».

Жители квартала рассказывали, что в тот вечер он вернулся домой совершенно счастливый, напевая арию из «Аиды», притом почти не фальшивя. Весь светясь от радости, он вошел в дом и с загадочной улыбкой торжествующе объявил жене:

— Дорогая, у меня потрясающие новости! Я их сразил наповал, обоих сразу!

Когда две недели спустя ему вторично отказали в просьбе принять его на работу курьером, он заколол себя в ванной ножом.

В обоих Акционерных обществах любовь служащих к нему была столь велика, что на радостях они устроили в коридорах импровизированный карнавал, ни в чем не уступавший карнавалу в Рио-де-Жанейро.

ФАНТОЦЦИ В СПОРТИВНОМ ЗАЛЕ

Перевод Е. Молочковской.

В начале ноября коллеги, встречая Фантоцци в коридоре, начали шлепать его по животу, приговаривая: «Э, да ты отрастил брюшко!»

Фантоцци втягивал живот, и, поскольку терпеть не мог фамильярности, у него возникало желание нанести собеседнику удар ребром ладони по загривку, да посильнее, чтобы свалить наповал.

Фантоцци раздражали эти разговоры и суровая необходимость признать собственную физическую деградацию. Потом на него со всех сторон посыпались восклицания: «Смотри-ка, а ты здорово располнел!» — или: «Вы заметно поправились!»

Он не придавал этому значения, пока Пина, жена, не сказала ему вполне серьезно:

— Ты вовсе не такой уж толстый, но знаешь… На службе… Я читала, что тот, кто в наше время хочет преуспеть, не должен терять форму.

Это уже прозвучало тревожным набатом.

Он решил принять серьезные меры, но, учитывая неподходящее время, начало декабря, перенес их на «после праздников». С одной стороны, праздник всегда повод для отсрочки векселей и обязательств, с другой — одна мысль, что он вынужден будет отказаться от цыплят-бройлеров, от индеек бутафорского вида, от разбавленных сахарным сиропом вин, повергала Фантоцци в уныние. После крещенских праздников он пришел на службу, и вахтер встретил его словами:

— Вы чудовищно располнели!

В отделе на него обрушились буквально хором:

— Ну, ты совсем расплылся! Стареешь, дружище?!

По совету все того же Фраккьи он решил начать в новом году новую жизнь и не без робости, типичной для новичка, отправился в спортзал, на котором красовалась вывеска «Не пройдет и двух месяцев, как вы помолодеете!»

Его поразил резкий запах карболки с примесью пота и мускулистые (о дорогу не расшибешь!) молодчики, фланировавшие вокруг.

Заведующий спортзалом принял Фантоцци в вестибюле, сидя за столом. Его навязчивая вежливость действовала угнетающе. Он сообщил цену: двенадцать тысяч лир в месяц, занятия два часа в неделю под руководством опытных тренеров плюс пресловутая сауна.

Прилипала-заведующий заставил Фантоцци раздеться в кабинете антропометрии, где стояли весы, и лаборант записал его показатели: рост — 168 см, вес — 81 кг, длина плеча — 12 см, объем грудной клетки — 80 см, объем талии — 129 см.

— Вот увидите, — заверил лаборант, фамильярно хлопнув его по животу, — за четыре недели приведем вас в порядок! Вносите двенадцать тысяч задатка, и ждем вас в понедельник к восьми.

Фантоцци внес задаток и в понедельник явился в спортзал. Ему отвели шкафчик, и вскоре он стоял раздетый среди мускулистых верзил — каждому на вид не больше двадцати. Расходы на спортивную форму оказались ему не по карману, пришлось надеть чертовски неудобные теннисные тапочки времен своего детства, шерстяные трусы, умело зашитые спереди синьорой Пиной, и свитер. В зале тренер поставил его в одну шеренгу с верзилами.

— Десять кругов бегом! — скомандовал он, и под звуки неумолимого свистка группа рванулась вперед.

На третьем кругу у Фантоцци потемнело в глазах, на четвертом он слегка покачнулся, но никто этого не заметил. В голове у него резко отдавался звук свистка. На пятом кругу он налетел на стенку, и его на руках вынесли в сауну. Под сауну приспособили плиту (раньше в этом помещении торговали пиццей, плита сохранилась с тех пор). Фантоцци засунули туда через узкое отверстие — внутри уже томились два раздетых бедолаги.

Дышал он с трудом, пульс подскочил аж до трехсот ударов в минуту. Довольно скоро один из бедолаг начал звонить в колокольчик, предназначенный для вызова персонала в случае необходимости. Никто не отозвался, тогда он стал кричать «На помощь!». Фантоцци и другой бедолага подхватили и орали до тех пор, пока их оттуда не выволокли.

— Ну, как самочувствие? Получше? — поинтересовался заведующий спортзалом, пока несколько юнцов приводили Фантоцци в чувство. Фантоцци взвесили и обнаружили, что он потерял сто пятьдесят граммов. Выйдя из спортзала, Фантоцци выпил два литра ледяной минеральной воды, отчего чуть не испустил дух, и съел два кило горячей, с пылу с жару, поленты.

Когда он вернулся домой, синьора Пина спросила:

— Что с тобой? Ты болен?

— Да почувствовал себя неважно на службе, — ответил Фантоцци.

Он решил пренебречь двенадцатью тысячами лир, уплаченными в спортзале-пиццерии, и безропотно стареть, как все те, у кого нет капиталов Аньелли.

ФАНТОЦЦИ В ПОЕЗДЕ СЕТТЕБЕЛЛО

Перевод Е. Молочковской.

Фирма послала Фантоцци и Фраккью с особой миссией в Рим.

Они везли коммерческому директору детектив, который тот забыл на письменном столе. Унылый скорый поезд доставил их в Милан, откуда они срочно должны были отправиться в Рим. На обычные поезда мест уже не было, пришлось взять билеты на знаменитый «Сеттебелло» — экспресс для особо преуспевающих лиц. В зале ожидания они провели без малого шесть часов. Все это время они, не теряя достоинства, беспокойно дремали, сидя в окружении эмигрантов с Юга, их многочисленных чад, домочадцев и кур.

Поезд отправлялся по расписанию в 17.45. Фантоцци и Фраккья вышли на платформу в 16.00. Привыкшие к яростной борьбе за место в вагоне, они, как только подали состав, ринулись в первое попавшееся купе и с криками «Занято!» швырнули на сиденья чемоданы, газеты и кепки.

Проводник пренебрежительно смерил их взглядом и попросил выйти из вагона. Им, объяснил он, надлежит ждать в группе молчаливых, солидных синьоров — тех, что читают «Экономический бюллетень», — пока он сам не проводит их на место.

Едва поезд тронулся, официант в белоснежной курточке осведомился, во сколько им подать ужин.

— Мы взяли бутерброды из дому, — ответили они.

В восемь вечера официант начал обслуживать гиганта, сидевшего напротив, и тот стал, урча, поглощать одно за другим изысканные блюда. Фантоцци и Фраккья уже проглотили свои бутерброды с яичницей и изнывали от голода. Посоветовавшись, они решили заказать один ужин на двоих.

Фантоцци невозмутимо читал газету, пока официант суетился у столика. Стоило тому отойти, Фраккья наворачивал на вилку изрядную порцию спагетти и отправлял Фантоцци в распахнутый рот. Но как только официант приближался, челюсти Фантоцци мгновенно замирали, и он делал вид, будто поглощен чтением третьей страницы газеты. Фраккья неоднократно повторял заказ. Официант несколько изумился неутолимому аппетиту этого тщедушного человечка и наконец принес счет на одно лицо — поели они по крайней мере за троих.

До Рима оставалось час езды, когда Фантоцци вышел в коридор покурить. Там стояли два хорошеньких белокурых мальчика — у богачей дети все белокурые, а у калабрийских батраков — черноволосые и смахивают на обезьянок. Отпрыски богачей вели себя благовоспитанно и не шумели. За ними присматривала американская бонна. Из купе вышли две синьоры, их матери, — очень молодые, очень красивые, очень богатые, надушенные очень изысканными духами, очень элегантно одетые и очень загорелые. После двухмесячного отдыха в заснеженных горах Швейцарии, в Гштаде, они обсуждали общество, в котором там вращались.

Синьоры говорили о предстоящем отдыхе на море и ломали голову, куда бы им поехать: от Корсики до Виргинских островов всюду ужасающая публика. Фантоцци от души сочувствовал этим страдалицам. Между тем поезд прибыл на вокзал Термини.

По платформе растянулась мрачная очередь жертв землетрясения, происшедшего у реки Беличе, на Сицилии. Молча уставясь в пустоту, потерпевшие сидели на своих картонных чемоданах (они, вероятно, стоят не дешевле, чем из искусственной кожи, но южане отдают им предпочтение, и на Сицилии наверняка есть фирмы, специализирующиеся на производстве именно таких чемоданов).

Одна из дам заметила:

— Этот год поистине злосчастный.

«Все-таки сострадание им не чуждо…» — отметил про себя Фантоцци.

— Чем же? — спросила собеседница.

— В Гштаде был на редкость мокрый снег!