Дважды Татьяна

ОПАСНОЕ СОСЕДСТВО

Тамара Сергеевна и Таня спешили избавиться от соседства начальника полиции, но и на новой квартире их подстерегали неприятные сюрпризы.

Начать с того, что во флигеле в глубине двора жили чванившиеся своим происхождением обрусевшие немцы. Оккупанты, правда, считали их второсортными арийцами, но тем не менее предоставляли им ответственные должности. Один из новых соседей занимал какой-то немалый пост на Минском железнодорожном узле. Пузатый и важный, он торжественно проходил по двору — утром на работу, вечером с работы, презрительно не замечая бывших знакомых. На улице его всегда ожидала машина, неподалеку от машины прогуливался переодетый охранник, усиленно притворявшийся, что он просто от нечего делать глазеет на прохожих.

Но и полицая, и немца всякий раз, будто не замечая их пренебрежения, льстивыми поклонами приветствовал управдом Кучеров.

В валенках, несмотря на теплую погоду, в облезлой спецовке, Кучеров вечно суетился по двору, обремененный уймой забот. Таня и Тамара в первый же день услышали от одной из общительных соседок, что Кучеров гонит в своей квартире из гнилой картошки самогон, потихоньку сбывает его втридорога владельцам разных шинков и кабаков, какие во множестве расплодились в Минске. Распахнутые окна его квартиры дышали густым сивушным перегаром, но этот самогонщик пользовался уважением местных властей: еще бы, предприниматель, деловой человек!

С опаской поглядывая на Кучерова, Таня и Тамара не догадывались, что новый сосед, вечно такой занятый, внимательно наблюдает за ними. Сквозь стену по вечерам до слуха управдома доносились необычные звуки. Он с удивлением отметил, что у соседок из крана в раковину иногда часами шумно струится вода. Что за наваждение? То ли кран неисправный, то ли завернуть не умеют? Так нет же: захотели — завернули.

Кучеров терпеливо прислушивался.

Сквозь однообразный шум воды и визг пилы ему удалось расслышать иные звуки. Сомнений не оставалось: соседи тайком ловят радиопередачи из Москвы.

Кучеров был так шумлив, так постоянно озабочен собственными делами и махинациями, что Тамара вскоре перестала обращать на него внимание. Он же не преминул запомнить, что к новым соседям забегали несколько раз неведомые люди со свертками: что-то принесли, что-то унесли.

Первое столкновение с Кучеровым было неожиданным. Однажды под вечер в подворотню въехала подвода — это штаб одной из партизанских бригад прислал Тамаре продукты: ее предупредили заранее. Продукты надо было раздать семьям советских воинов и партизан. Часть продуктов приказано было продать на базаре, чтобы создать впечатление, будто Тамарины односельчане приехали в Минск по торговым делам.

Тамара, ожидавшая подводу целый день, выбежала навстречу и прямо в подворотне столкнулась с немецкими солдатами. Они просто шли мимо, но, увидев мешки с мукой, мясо, овощи, остановились, окружили подводу, начали расспрашивать, что сколько стоит. Тамара оцепенела, двое бородатых партизан, доставивших подводу, сделали вид, что возятся с подпругой, и в этот момент к собравшимся подпрыгивающей своей походкой приблизился Кучеров в брезентовой потрепанной спецовке.

— Отойдите в сторонку, сейчас уладим, — тихо бросил он Тамаре и заворчал на прибывших: — Чего стали? Людям дорогу загородили. А ну, давай в сарай, да поживее…

Немцам он объяснил:

— Господа, я — коммерсант, продукты мной приобретены в обмен на спирт. Сегодня продавать ничего не буду, время позднее. Пожалуйста, завтра… Там посмотрим. Сами понимаете, коммерция…

Слово это явно вызвало у солдат уважение, они отправились дальше. Тамара опомниться не могла от изумления и только что пережитого страха. Оказавшись к ней поближе, управдом — он подталкивал подводу — шепнул доверительно:

— Не рекомендую оставлять ваших гостей на ночлег.

— Да что это вы? — Тамара старалась не выдать тревоги.

— Не бойтесь, я вам хочу помочь. Подводу с лошадью оставим в сарае, а людей надо устроить. У вас им оставаться нельзя.

Тамара стояла в полной растерянности. Почему вдруг управдом, этот делец, связанный и с немецкой управой и с полицией, печется о ее безопасности? Не ловушка ли это? Но отступать было некуда: отказаться от его помощи — значит наверняка привлечь внимание немцев.

Между тем Кучеров, даже не дожидаясь ее согласия, продолжал распоряжаться.

— Давай, хлопцы, ко мне, — обратился он к троим прибывшим и растворил дверь своей квартиры.

Тамара, ошеломленная, последовала за ними.

— Ну так вот, — сказал Кучеров, прикрывая за собой дверь. — У Тамары оставаться опасно, ко мне уже наведывались насчет нее справляться. Не понравилось полиции, что она съехала так неожиданно, у них не спросившись.

Когда на улице и в доме все стихло, Кучеров бесшумно вывел из своей квартиры троих приезжих мужчин. Он устроил им ночлег на чердаке соседнего полуразрушенного дома.

— Тут вам будет спокойно. Без меня — никуда. Располагайтесь, а завтра я сам приду за вами.

И партизаны уступили, не зная, верить или не верить. Каждый день они буквально ходили по острию ножа, и оставалось полагаться лишь на свою интуицию. Кучеров говорил с ними как товарищ, как старший, да и на сон, на отдых все это время у них оставались считанные минуты, поэтому они просто повалились на сваленное в углу тряпье и забылись тревожным сном, похожим на бодрствование.

А вот Тамара и Таня не могли уснуть всю ночь, ворочались, тихо переговаривались, стараясь не разбудить Терезу Францевну: она совсем сдала в последнее время.

Таня все допытывалась у Тамары, что она знает о Кучерове, какой он человек, что делал до войны, а Тамара, как назло, не могла ровнехонько ничего припомнить.

На следующее утро продовольствие, прибывшее в адрес Тамары, поступило по назначению с соблюдением всех мер предосторожности. Часть продуктов, как и было приказано, распродали. И подвода с партизанами, получившими в Минске немало нужных сведений, отправилась в обратный путь.

Сколько ни гадали Тамара с Таней, но так ничего и не смогли решить. Однако они заметили: управдом использует каждый случай, чтобы заговорить с ними.

— Вы, Таня, такая же сестра Тамары, как я — ее дедушка, — бросил он однажды шутливо, проходя мимо тащивших корыто с грязной водой Тамары и Тани.

Тамара едва не отпустила руку, грязная вода плеснулась на землю. На что он намекает? Что это — угроза или вымогательство? Может, взятку хочет получить?

Кучеров усмехнулся, и каким-то новым, незнакомым выражением усталости, иронии засветилось его лицо.

— Я все знаю, Тамара Сергеевна. Знаю, почему у вас каждый вечер льют воду из крана. Знаю и насчет подводы, откуда она прибыла. Мне, так сказать, по должности приходится быть наблюдательным. Управдом…

— Что вы хотите сказать? При чем тут вода?

— При том, что работать нужно осторожнее, чище, чтобы комар носа не подточил. Вы вот сейчас думаете про себя: «Чего этот самогонщик Кучеров меня поучает? Спелся с оккупантами и вообразил, что вечно будет на его улице праздник…»

— Павел Михайлович, ничего я такого не думала, — в сердцах возразила Тамара.

— Так вот, если уж вы мне доверили свои дела (Тамару покоробило от этого фамильярного «доверили»), я не возражаю, чтобы и вы кое-что обо мне узнали. Так вот, самогонный заводишко Павла Кучерова — партизанское предприятие. Весь доход идет в распоряжение бригады… Какой именно, это неважно. За нашу продукцию, сами понимаете, любой товар можно добыть: батареи там, аккумуляторы, шрифт, бумагу, а коли надо — то и кое-что из боевого снаряжения.

С того дня в квартире Тамары уже не лились по вечерам из-под крана потоки воды, никто не пилил дрова. Но это не означало, что радиопередатчик не сообщал сводок Советского Информбюро: просто его с помощью управдома перенесли на чердак, где однажды нашли приют трое партизан, приезжавших с продуктами. На чердаке этом, запертом обычно тяжелым лабазным замком, управдом Кучеров устроил что-то вроде кладовки.

Каждый вечер, едва начинало темнеть, они все вместе ловили Москву. Таня или Тамара торопливо записывали сводки о положении на фронтах и другие важные сообщения, а Кучеров с молотком в руках отправлялся чинить крышу. Грохотал молотком, вгонял гвозди в проржавевшие железные листы над своей кладовкой — этакий скопидом, коммерсант кулацкой закваски. Гремел до тех пор, пока не заканчивалась передача из Москвы. Кучеровская работа ни у кого не вызывала сомнений: люди привыкли видеть его вечно за каким-нибудь делом.

Однако сомневалась по-прежнему в Кучерове Таня. Начала было осторожно наводить справки о его довоенном прошлом. Мало ли что он там бросил о «партизанском предприятии» — все это лишь его собственные слова, никем не подтвержденные.

И Таня пыталась заговаривать про управдома, как ей казалось, очень осторожно, вроде бы между прочим, с соседками по дому. Она опасалась сразу довериться этому человеку: что знает, то пусть знает, но ни слова лишнего. Не Тамара ли рассказывала ей о предателе?

Таню настораживала развязность Кучерова, его умение легко находить общий язык с оккупантами и полицаями, шумные их общие попойки.

Но не всегда требуется долгий срок, чтобы узнать человека. Порой неожиданное событие, случайный, казалось бы, поступок скажут о нем больше, чем долгая цепочка наблюдений.

Таня поверила Кучерову после одного необычного инцидента.

Как-то забежала к Тамаре посланница Наташи с очередной срочной вестью от их командира Андрея и сказала, что партизанам срочно требуется образец пропуска на право выезда из Минска. Каждые десять дней немецкие власти меняли его.

Таня, скромная поденщица, помогавшая своей родственнице зарабатывать на хлеб насущный, отправилась в жандармерию слезно просить, чтобы ей разрешили съездить в Витебск, забрать у знакомых кое-какие оставшиеся вещички. Пришлось упрашивать, задабривать чиновников дня три. Убеждать, что вот даже переодеться не во что, а у родных как попросишь — они и сами пообносились, детей переодеть тоже не во что.

Лишь на третий день Таня возвращалась домой с пропуском в сумке. Она готова была бежать вприпрыжку от радости. Выполнила задание. Новое важное задание своего командира.

И вдруг — откуда только его принесло! — на мосту через Свислочь к ней подскочил пьяный немец. Схватил за руку, обнял, потащил за собой.

Но в эту минуту Таня заметила на другом конце моста Кучерова: похоже было, что он кого-то дожидается.

— Тише, оставь, — торопливо заговорила Таня по-немецки, — вон меня дядя ждет. Мы с тобой в другой раз увидимся, дядя у меня очень строгий.

И Таня указала рукой на Кучерова.

Но гитлеровец бормотал, не отпуская ее:

— Если твой дядя мешайт, он плохой человек, не любит Германия. А может, твой дядя партизан? Мы его за это будем пук-пук стреляйт. И тебя стреляйт, если не идешь со мной.

Кучеров в своей потрепанной спецовке медленно скручивал цигарку, поглядывая исподлобья на гитлеровца и Таню. Но когда немец уставился на него угрожающе, он отвернулся, провел по цигарке языком, чтобы слепить ее…

Таню не так ошеломили приставания пьяного солдата, как это равнодушие. Уже не глядя на Кучерова, она лишь яростно выдирала свои руки из рук фашиста, желая в эти минуты лишь одного: развернуться и дать ему оглушительную затрещину. Но сделать этого ей не пришлось. Мощный кулак обрушился солдату на голову, и тот, не удержавшись на ногах, полетел в мутную, поднявшуюся после недавнего дождя Свислочь.

— Таня, беги! — услышала девушка голос Кучерова. Она и не заметила, в какую минуту он очутился рядом с ней на мосту.

— Тикай и ты, Павел! — крикнул кто-то.

И уже через минуту не было на мосту ни Тани, ни ее спасителя. Лишь возвращавшийся с хлебозавода рабочий задержался посреди моста поглядеть, как пытается выбраться на берег сразу протрезвевший гитлеровец.

«Хальт! Стой! Партизаны!» — вопил он во все горло, будто ринулся в воду именно в погоне за партизанами. Люди останавливались на берегу, тихо пересмеивались. Какой-то мальчишка подобрался поближе, пискнул в восторге: «Ишь ты, купаться полез!» На него зашикали, но никто не попытался помочь оккупанту.

Кучеров, убегая, сорвал с головы мятую шляпу, выбросил ее в кусты, вынул из кармана прихваченную про запас кепчонку и степенно зашагал по улице, как и подобает преуспевающему, пусть даже не слишком крупному коммерсанту.

Таня прибежала домой и свалилась на кровать, обессилевшая от обиды, страха, волнения. Подошла Тамара, молча вынула из ее сумки пропуск и исчезла.

Придя в себя, Таня рассказала Терезе Францевне о событии на мосту.

Они сидели за столом в полутемной комнате, когда, деликатно постучавшись, вошел Кучеров. Присел у стола. Тереза Францевна заторопилась, пошла искать на улице ребятишек — прежней их робости как не бывало, осмелели, совсем от дома отбились. А уж гитлеровцам готовы любую каверзу подстроить, просто страшно за них.

— Спасибо, — тихо произнесла Таня, вглядываясь в темноте в необычно суровое лицо Кучерова.

Кучеров не ответил, постучал пальцами по столу, после долгой паузы заговорил не спеша:

— Вы тут во дворе справки обо мне наводили…

Спокойным жестом остановил готовое вырваться у Тани то ли возражение, то ли оправдание, значительно добавил:

— Ни к чему это, без пользы. Больше, чем я сам скажу, все равно не узнаете. А вот вам теперь поосторожнее придется быть.

И тут же пояснил сдержанно, что даже в эту ночь возможна проверка квартир. Не исключены вообще облавы. Так что надо все предусмотреть. Пусть и документы, как говорится, «в ажуре», но… Одним словом, иногда можно переночевать на чердаке того соседнего дома, в кладовке. А в другой раз если не к соседям, то можно прийти к ним, Кучеровым…

Таня пристально посмотрела на Кучерова, но не проронила ни слова.

Кучеров как бы нарочито заранее отгородился деловитой холодностью от всяких изъявлений Таниной благодарности. О событии на мосту он явно не хотел вспоминать. Если так, она тоже ничего не помнит. Разведчик должен уметь помнить и должен уметь забывать. Начисто.

Но она с чувством облегчения подумала, что, видимо, этот человек при случае и впредь будет для них полезен.