Дважды Татьяна

ТАЙНИК ОХРАНЯЮТ… КОЗЫ

Так уж повелось, что эту супружескую чету никто не величал по имени-отчеству. И младшие, и старшие обращались к ним одинаково: «Дядя Юркевич… тетя Юркевич…» Оба они откликались добродушно, не удивляясь такому обилию племянников и племянниц.

Жили Юркевичи на улице Даумана — в довоенном Минске это было что-то вроде рабочего поселка или, скорее, большого села, где старые деревянные строения прятались за могучими стволами многолетних деревьев.

Рискованная работа не позволяла Тане часто появляться в одних и тех же домах, не считая, конечно, дома Тамары: пока что это было основное ее жилье. Таня подвергалась риску ежедневно, ежечасно и потому всюду появлялась ненадолго, случайной гостьей, по возможности — тайно. Так однажды ей довелось ночевать и у Юркевичей, куда ее привела Тамара. Приказ временно сменить жилье пришел из леса, от Андрея. Новые знакомства были необходимы, и все же Андрей пытался издали по возможности обезопасить жизнь своей помощницы.

Опаснее всего для разведчиков и всех патриотов, связанных с партизанами, было привлечь к себе внимание немецких подручных. И вот у Юркевичей, как сказала Тамара, были специально отведены в доме «номера» для подобных Тане гостей, не желавших мозолить глаза фашистским соглядатаям.

Встретил Таню бородатый крепыш-старик в домотканой рубахе, в поношенной сермяге и сапогах. Под стать ему была и жена, в темном платье и надвинутом на глаза платке.

Много позже Таня с удивлением узнала, что Юркевичам не было и пятидесяти.

В гражданскую войну Юркевич партизанил, а в эту войну остался дома. Какой, мол, из него, израненного, исполосованного, вояка! Так, старый гриб с пегой бородой. Возился он с утра до вечера на огороде, весь ушел в нехитрое свое хозяйство. Завел коз. Таскал, кряхтя, охапки сена на спине. В общем, обеспечил себя и старуху целебным козьим молоком да и на сторону продавал помаленьку.

Но внешность, как известно, бывает обманчива: преждевременно одряхлевший, озабоченный своим хозяйством Юркевич стал партизанским связным.

Юркевичи были сдержанны, вопросов не задавали. Только однажды дядя Юркевич сказал Тамаре шутливо, будто знает про гостей своих самое главное: что они к ним с неба свалились. Этого ему и довольно.

И Тамара сразу вспомнила, что почти те же слова произнесла Тереза Францевна о Тане: «Подарок ты наш небесный» — и бережно коснулась девушки рукой, точно верила и не верила, что перед ней живая, из плоти и крови, лихая девчонка, прилетевшая оттуда, где свои, а не чужие правят делами родной земли. Она, юная посланница, спустилась с неба, чтобы сказать: «Люди, верьте! Пусть даже нагрянула великая беда, пусть подстерегают вас порой неудачи и срывы — о вас помнят, вам помогут, так будьте же сильны и едины!» Не ангел небесный — обыкновенная, минутами детски застенчивая, подчас смертельно усталая девушка прилетела в незнакомые края, к ним, незнакомым людям, чтобы от дома к дому, от сердца к сердцу нести неугасающий огонь сопротивления…

Приободрившись, помолодев, ходил по своему двору дядя Юркевич: знай, мол, наших!

Он не скрыл от Тамары, что за хлопотами по хозяйству ловко и хитро конспирировал свою деятельность надежного помощника партизан.

Тамара хорошо представляла себе, как тянутся к Юркевичам все, кто покрепче да посильнее. Нужных людей он переправляет за город, к партизанам. И не с пустыми руками, а с оружием для себя и для других.

Афанасий Иосифович Юркевич с гордостью показал ей как-то устроенный им «арсенал».

Возле домика находился погребок с такой низкой дверью, что войти в нее можно было лишь пригнувшись. У двери паслись на привязи две козы — на ночь их запирали в погребок. Заботливый хозяин не пожалел для своих козочек соломы, наложил вдоволь.

Тому, кто, отворив низкую дверь, заглянул бы в погребок, он показался бы похожим на собачью конуру. Но погребок был с секретом.

Глубоко под землей, под плотным слоем слежавшейся соломы, хранилось оружие. Различным путем попадало оно сюда. Вырванное из рук оккупантов, оружие это попадало к народным мстителям, било по тем, кто принес его на нашу землю.

Юркевич не скрыл от Тамары и другой особенности своего «арсенала» об этом знали только самые доверенные лица: в сарайчике был двойной потолок, на редкость ловко замаскированный. Там дядя Юркевич хранил не только оружие: в случае опасности между двумя потолками укрывались «лесные гости», приезжавшие в Минск. В надежно скрытых от недоброго глаза «номерах» дяди Юркевича могла при необходимости найти приют и Таня.

Тамара Синица часто заглядывала к старикам. Иногда она появлялась здесь в сопровождении «кавалера» — одного из тех солдат батальона, кому полностью доверял Сергей Ковалев. Эти приходили не с пустыми руками. Они приносили оружие и отдавали Юркевичу, не имея представления, где старик хранит его.

О том, как солдаты из ненавистного всем вражеского батальона пополняли «арсенал» дяди Юркевича, знали немногие.

Едва лишь в небе появлялись советские бомбардировщики, начальство батальона разбегалось по укрытиям. Прятались в ближайшие укрытия и солдаты, однако некоторые из них, хоть и напуганные бомбежкой, успевали за хрустящие бумажки продать свое оружие «случайным» людям, отчаянным смельчакам, связанным с партизанами.

Другие же, давно возненавидевшие свою предательскую службу, мчались к Юркевичу. Они бросали во дворе патроны, пулеметные ленты, припрятанные под шинелями автоматы и со словами: «Вот и отбомбились» — устремлялись обратно, чтобы предстать перед глазами начальства, выползающего из укрытий после бомбежки. А поскольку большинство бомб попадало в цель довольно точно, солдаты обычно сразу же раздобывали новое оружие на каком-нибудь разбитом складе либо получали его от начальства вместе с благодарностью за мнимую пальбу по советским самолетам.

У Юркевича были свои секреты доставки оружия партизанам. Знал про это лишь он сам да возчик Овчинников, живший по соседству, связанный с Юркевичами давней дружбой.

Овчинников со своей телегой и лошадью в дни оккупации не остался без работы: от Юркевичей он перевозил «туда» оружие, а иной раз и людей, которым надо было перебраться к партизанам. «Оттуда» Овчинников привозил продукты, якобы для продажи на рынке. В Минске их раздавали подпольщикам и семьям советских воинов.

Благодаря энергичной Тамаре появлялись в доме сводки Совинформбюро, которые она записывала, сидя у приемника. Появлялись экземпляры московской «Правды», листовки, полученные от партизан: «Изменнику», «Отец-патриот»…

И вдруг нежданно-негаданно Афанасий Иосифович и его супруга Елена Игнатьевна стали завзятыми театралами. Были такие домоседы и вдруг — на тебе! — зачастили на спектакли местной довольно бездарной труппы, собранной, как говорится, с бору по сосенке. Начали ходить на концерты, в кино. Афанасий Иосифович аккуратно подстриг бороду, Елена Игнатьевна вытащила из сундука красивую шелковую шаль.

— Отчего бы нам и не поразвлечься? — охотно объясняла Елена Игнатьевна соседям. — Жизнь у нас отличная, лучше не придумать — свой огород, свои козочки. Только развлечений и не хватает. Вот и ходим…

Когда между стульями в театре или клубе зрители находили советские листовки либо оперативные сводки Советского Информбюро, раскрывавшие минчанам правду о положении на фронтах, кто бы мог заподозрить пожилую пару — мужчину в старомодном костюме, с аккуратно подстриженной седеющей бородой и строгую женщину в красивой шали! Только и того, что они не сразу в полутьме сумели найти свои места — обычно они запаздывали и в кино и на спектакли и поэтому суетливо метались поначалу от ряда к ряду, сердито укоряя один другого за опоздание…

Однажды Тане передали: прибыли посланцы из Бобров, остановились у Юркевичей. Через день отправятся обратно.

Это было очень кстати. У Тани накопилось порядочно информации, собранной ею самой и Наташей. За это время девушки раза три встречались в Минске, будто невзначай, то на улице, то на базаре.

Многие сведения были ценными, их следовало сообщить в Москву. Таня уже собралась было в очередную дальнюю и тяжкую прогулку, но одно дело преодолеть несколько десятков километров от Минска до Бобров в летнее время и совсем иное — осенью, когда развезло дороги, ноги вязнут в липкой холодной грязи да и шоферы останавливаются неохотно, злые и усталые.

И Таня отправила к Юркевичам Тамару.

У нее уже было составлено письмо для передачи Андрею. У них был свой условный код. Попади Танино послание во вражеские руки — вряд ли можно было бы что-нибудь заподозрить, так, пустенькое девичье письмецо со всякими излияниями, поклонами да приветами.

Прощаясь с Тамарой, она неожиданно сказала:

— А мне скоро девятнадцать исполнится…

— Милая ты моя, — растроганно сказала Тамара, — если сумеем, отметим, пирогов напечем.

Неожиданные Танины слова вдруг заставили ее понять, как нуждается эта сдержанная отважная девушка в простой человеческой заботе и нежности.