Дважды Татьяна

БЕСПРОВАЛЬНАЯ РАЗВЕДЧИЦА

— Да что вы, ничего со мной не случилось. Простыла немного, пришлось полежать, — отвечала Таня каждому, кто справлялся о причине долгого ее отсутствия.

Так сказала она фрау Зонбаум, когда пришла к ней за новым аусвайсом.

Послушать со стороны их беседу — могло показаться, что беззаботно разговаривают между собой две немки. Но в этот раз фрау Зонбаум внимательно посмотрела на девушку и тихо сказала:

— Я тревожилась о вас, Таня. Очень.

И вдруг добавила торопливо, будто мимоходом, в то время как рука ее уверенно выписывала документ:

— Я такая же немка, как и вы… Может быть, вы не скоро об этом узнаете, а может, и никогда. Мы с вами делаем одно дело…

Подняла глаза, сказала с легкой ироничной усмешкой:

— Таких случайностей, как наше знакомство, мне кажется, не бывает, не правда ли?..

Таня и сама не однажды задумывалась о чудесной случайности, которая свела ее с этой педантичной и на вид такой сдержанно-строгой женщиной. Но, значит, это было не случайно? Помимо ее друзей, ее помощников, были неведомые ей добрые силы, принимавшие участие в ее судьбе. Потому-то и оказалась на ее пути фрау Зонбаум. Не Таня ее нашла, а она нашла Таню, и не сразу, а после длительной проверки.

Странно: женщина эта вдруг остро напомнила о родном доме, об отце, его друзьях… Но лицо фрау Зонбаум уже вновь было непроницаемо.

— Да, Таня, я надеюсь, вы опять немного поможете мне в этих канцелярских делах. Даже не в канцелярских: я знаю, вы услужливая девушка. Помогите мне, пожалуйста, вынести этот мусор…

Они вместе проносили через двор корзину с мусором — фрау Зонбаум никто не мог упрекнуть в небрежном отношении к бумагам: она собственноручно сжигала их в печке. Между тем Таня благодаря ей уже не первый месяц своевременно извещала своих о смене номера на печатях, о формах различных документов и о том, как правильно заполнять их. Иногда фрау Зонбаум давала Тане сведения о дислокации воинских частей, сообщала их нумерацию, предстоящее продвижение по железной дороге.

По просьбе Андрея эти сведения проверяла разведка партизан, действовавшая в Минске, Заславле и Шимково. Они всегда подтверждались. Узнавать больше о фрау Зонбаум не пытались ни Таня, ни Андрей, ни Наташа…

Впрочем, теперь Наташа при всем желании уже не могла бы этого сделать. Юзеф Басти пытался разузнать о ней. В Минске девушки не было: из гестапо ее отправили в Освенцим. Значит, она молчала до последнего, не выдала никого из своих товарищей.

Хотя в последнее время девушки виделись редко, Таня болезненно ощутила, как недостает ей Наташи — пусть бы не встречались месяцами, пусть бы лишь изредка доходила через кого-нибудь добрая весточка, только бы знать, что Наташа, милая Наташа жива, здорова, действует!

Но Наташи не было, и тосковавшая Таня с особенной, почти материнской нежностью привязалась к осиротевшей Леночке Ильиной, племяннице Тамары Синицы, той самой девочке, которую вместе с ее братом Таня и Тамара спасли от гибели.

Лене шел тогда двенадцатый год. Глядя на нее, Таня могла видеть, как от месяца к месяцу меняются на войне ребята, становятся ершистыми, готовыми к отпору, как пробуждается в них та человеческая гордость, которая сильнее страха.

Леночка многое пережила, многое знала. Иногда они шли куда-нибудь с Таней вместе, и, прежде чем войти в нужный дом, Таня посылала на разведку девочку, которая вряд ли могла вызвать подозрения.

Да и вообще вместе им было безопаснее ходить по городу.

Однажды Лена получила от Тани и самостоятельное боевое задание. Как-то, когда Тамара Синица была уже у партизан, к ней на квартиру пришли двое солдат из украинского батальона, давно решивших уйти к партизанам. Тамара и Таня знали их, обещали помочь, но Таня поставила условие: если переходить, то непременно раздобыв оружие. Как можно больше оружия. И они принесли его с собой. А дальше?

Ни солдат, ни оружие оставлять в Тамариной квартире было нельзя. Возможно, в батальоне уже хватились беглецов, ищут. Им угрожает смертельная опасность, а вместе с ними — всей Тамариной семье. Мешкать было нельзя…

Тане теперь не с кем было посоветоваться в Минске: пришлось самой принимать ответственное решение. И она решила отвести солдат в партизанскую зону.

Однако она не имела права подвергать себя риску, появившись с этими парнями в Минске или его окрестностях. И Таня кликнула на помощь Лену.

Все было сделано молниеносно. Оружие спрятал Кучеров, он же помог солдатам переодеться в гражданское платье, пока Таня раздобывала у фрау Зонбаум пропуска для них.

Теперь Лену отправили с солдатами в качестве провожатой.

— Ты доведи их только до совхоза Вишневка, — строго наказала девочке Таня. — По главным улицам старайся не идти. От патрулей держись подальше. А я вас опережу и буду ждать в совхозе.

Лена кивнула молча, серьезно. Она все поняла, пусть Таня не тревожится. Поведет солдат по самым задворкам, а до совхоза не так уж далеко, около десяти километров.

Но Таня была неспокойна за Лену, снова и снова учила ее, как себя вести. Гестапо знало, что в оккупированной Белоруссии дети — тоже враги фашистов, а Лене придется идти одной, впереди, чтобы переодетые солдаты следовали за ней на отдалении.

Случиться могло всякое: солдат могли опознать патрульные из охранного батальона, могли остановить и Лену, поинтересоваться, куда это она задумала одна уходить из Минска — уж не к партизанам ли?

Но девочка шагала решительно, смело, счастливая тем, что ей поручили такое большое, настоящее задание.

Таня ждала их в совхозе, пришла раньше на несколько минут. Она «приняла» от Лены обоих солдат и приказала девочке немедленно возвращаться домой. Лена неохотно простилась и ушла…

Теперь уже она волновалась за Таню: дойдут ли? Не опознают ли их враги?

Спустя неделю Таня вернулась в город, взбежала на крыльцо, обняла Лену, которая, как старшая, читала книгу Светлане и Игорьку. Обняла, крепко поцеловала в щеку, шепнула на ухо:

— Все хорошо, Ленок! Они уже там.

Но далеко не все было хорошо. Уже через несколько дней пришлось переправлять в лес Емельяна Федосеевича Кошевого. Пришлось и для него раздобывать пропуск, штатскую одежду, а для начала — надежное укрытие.

Произошло это так.

Старший писарь Кошевой, по поручению Таниных помощников, собрал данные о расположении зенитных батарей вокруг Минска. Поздно вечером, сидя в штабе, он аккуратно переписывал эти сведения на отдельный листок.

Неожиданно вошел начальник штаба лейтенант Бушало, немец.

Кошевой смел бумажки в ящик, захлопнул его.

— Откройте и покажите, что у вас там! — приказал лейтенант.

— Я не обязан показывать свои личные письма.

— О? Вы лирик? Вы пишете письма? Может быть, стихи? — Бушало достал пистолет, но Кошевой презрительно процедил:

— Можете стрелять, это вы умеете. Письмо к женщине. Пока я жив, вы его не прочитаете…

— Ах, вот как? Что ж, почитаем завтра утром, на свежую голову. И увидим, останетесь ли вы живы…

Было поздно, и лейтенант решил дождаться утра, чтобы тщательно разобраться в бумагах. Оттолкнув Кошевого, он запер ящик стола, взял с собой ключ, а у двери поставил часового.

— Старшего писаря из казармы не выпускать, — распорядился он.

Утром обнаружили исчезновение Кошевого вместе с часовым. Ящик был пуст, и никому не удалось узнать, какие бумаги прятал Кошевой.

Данные о расположении гитлеровских зенитных батарей вокруг Минска были переданы Андреем по радио в Москву. Через несколько дней, в назначенный час, советская авиация бомбила эти батареи. Партизаны из Бобров слышали тяжелое гудение моторов, наблюдали за огненными вспышками пожаров. Среди партизан стоял Емельян Кошевой — отныне боец партизанской бригады, встретивший здесь своих приятелей Сергея Ковалева и Костю Сумца.

Вдали, над Минском, взмывали в небо ракеты. Партизаны знали: это помогает советским самолетам найти цель Таня.

— Наша Татьяна работает, мы ее, как говорится, по почерку узнаем, сказал Емельяну кто-то из партизан. — Беспровальная разведчица, второй год держится.