— Дочка, а домой не пора нам? — сказал Аркадий Федорович.
— Пошли, — тихо кивнула Леночка и печально добавила: — А все-таки болтушка я, правда, пап? Не хотела же говорить и Косте обещала, а вот сказала… Пап, я — фискалка, да?
— Что ты! Что ты! Глупости какие! — протестующе воскликнул Аркадий Федорович и поправил сбившийся берет дочери. — Ну, может быть, немножечко болтушка, это есть, согласен. А назвать фискалкой? Нет-нет, совсем нет! Вот у нас в школе, помню, была девчонка — Люська Хромова. Это да, типичная фискалка. Прибежит в класс: «Ребята, Борька сегодня не придет. Его мать ремнем порола. Сама видела!» Или только учительница — на порог, Люська уже докладывает: «Марья Феофановна, а Котов воробья в портфеле принес».
— Ух, какая доносчица! Ни за что бы не стала с такой дружить!
— С ней и не дружил никто. А сколько раз колотили!..
— Значит, ты не презираешь меня?
— Да нисколечко, Ленок. Успокойся. Я бы на твоем месте и сам так же поступил. Ведь мы все переживаем за Костю. Хотим ему добра. Я считаю, что ты поступила, как настоящий друг. Самый настоящий друг. Карты, Ленок, очень неприятная штука. Очень… — Аркадий Федорович задумался. Шел, держа дочь за руку, и молчал. У серых застывших глаз его легли тени, на лбу четко обозначились три неровные морщины.
— Пап, ты чего? — подергала Леночка отца за руку. — На работе устал? Трудно было?
— Да и устал, конечно, — согласился Аркадий Федорович. А когда входили в подъезд, он вполголоса сказал: — Как-нибудь расскажу, что это за штука — карты.
— Только сегодня не рассказывай, — тотчас шепотом попросила Леночка. — А то он догадается.
— Ясно, что не сегодня, — кивнул Аркадий Федорович…
Костю (отца и сестренку Костя все время держал с балкона под наблюдением) они, разумеется, застали все в той же позе — на коленках, чуть не лежа, он чистил пылесосом давно вычищенные половицы под шкафом.
И вот наступила пора собрать урожай, ради которого так неистово и трудился Костя.
Глаза у Леночки округлились, рот приоткрылся. И лицо отца тоже выражало крайний интерес и удивление. А когда Лидия Ивановна, в голубом переднике, дополнила картину рассказом о том, как Костя гладил белье и починил электровилку, то виновник радостного переполоха наконец почувствовал себя полностью вознагражденным за свои труды и волнения.
Этот вечер начался удивительно хорошо. Никто из них и не припомнил бы, когда им дома всем вместе было вот так приятно, дружно и весело.
Ужинать решили не в кухне, как обычно, а в комнате. Стол накрыли клеенкой, на которой так сочно и натурально были нарисованы краснобокие яблоки, груши и кисти черного винограда, что у Кости вмиг разыгрался ужасный аппетит. (Из-за тайного похода на реку он и пообедать не успел.)
И вареный картофель с хрусткими солеными огурцами, и золотистые пахучие рыбки в масле, и румяные блины в дырочках, — все Костя уплетал с огромным наслаждением. А потом пили ароматнейший чай. Чай заварил отец по своему особому рецепту, и чай вышел отменный.
Хорошо начался вечер. Словно праздник. И не только потому, что они так вкусно поужинали. Просто в этот вечер все Киселевы — мама, папа, дочка и сын — были очень приятны друг другу. Разговор шел веселый, живой, без намеков. Школьных тем, будто по уговору, не касались. Отец рассказал удивительную историю о том, как мальчишкой прославился на всю страну. Однажды на рыбалке ему необыкновенно повезло: выловил щуку в пять килограммов. Кто был в тот час на реке, сбежались взглянуть на диковинный экземпляр. Юного рыболова вновь и вновь просили доказать рыбину. И вот, когда он, в который раз демонстрируя речную хищницу, поднял руки, с трудом держа на весу добычу, кто-то и сфотографировал его. Узнал об этом лишь недели через две, увидев себя на снимке в «Пионерской правде». Широкий хвост рыбины едва не касался земли. Из-за снимка он получил немало писем от ребятишек. Со всей страны писали.
— Даже из Болгарии было, — сказал Аркадий Федорович. — От девочки. Помню, как и зовут — Млада Христова. Сообщила, что коллекционирует всякие необыкновенные случаи, и просила прислать несколько чешуек и зубов щуки.
— Конечно, — воскликнула Леночка, — их же можно было просто в письме переслать! Ты послал?
— Где там! От знаменитой щуки к тому времени, кроме воспоминаний и снимка в газете, ничего не осталось.
— Как жалко… Но ты все-таки ответил ей?
— Пришлось. Отец заставил. Написал, что как только поймаю новую большую щуку, тогда все зубы и чешую вышлю.
— Ну и…
— До сих пор ловлю.
— Ах, папа, какой ты! — вздохнула Леночка и с надеждой спросила: — А сейчас мы не можем поймать?
— Дочка, четверть века прошло. Ни писем, ни снимка не сохранилось.
Потом мама вспомнила случай из своего детства. Ей тогда годика полтора было, и жили они после эвакуации в селе. Отца на фронте тяжело ранило, и он, как не годный к военной службе, вернулся домой. Трудное время — холодно, с продуктами плохо. И вот пришел день, когда совсем нечего стало в котелок бросить. А у них в семье — трое малых детей. Что делать? Однажды родители в каком-то дворе подрядились пилить дрова. Взяли с собой младшую дочку.
— Я-то сама не помню, — сказала Лидия Ивановна, — а папа с мамой не раз потом вспоминали. Хозяйка, у которой пилили дрова, была прижимистой. Дом крепкий, свинья, куры. Пес на цепи. Страшный пес. На нем даже шерсть дыбом вставала — так рвался и лаял на чужих.
Я, наверно, с большим страхом смотрела на того ужасного пса. Но вскоре он немного привык, уже не рвался. А тут хозяйка как раз еду вынесла ему в миске. Вид собаки, уплетающей свой обед, видно, пересилил мой страх. Я подковыляла к будке и уселась рядом с миской. Не знаю: удалось бы мне чем-то полакомиться или нет, но когда отец увидел меня рядом с собакой, то едва в обморок не упал. Он признавался потом, что даже на фронте не было ему так страшно. Отец зажал матери рот, чтобы не закричала, а сам стал тихонько звать меня и конфету обещал. Он опасался, что, услышав о конфете, я закричу или побегу к нему, а собаке это может не понравиться. Но я не побежала. Я просто не знала, что такое конфета.
— Мамочка! — Лена кинулась обнимать маму. — Мне так жалко тебя. — И принялась плакать.
И у Кости что-то запершило в горле. Тоже хотелось прижаться к матери. Но сдержался. Его только не хватало! Вот и отец обнял маму.
— Да что вы! — смеясь стала отбиваться Лидия Ивановна. — А мне, например, пса жалко.
— Пса? — изумился Костя. — Он же мог тебя разорвать!
— Ах, что мы знаем о собачьей душе. Я как-то читала в газете стихи. Начала наизусть не помню, но суть в том: на цепи сидит пес, он исходит злобным лаем и кажется необыкновенно страшным.
…А время шло. И он дождался
Того нечаянного дня,
Когда ошейник оборвался,
И пес помчался на меня.
Как хорошо, что я со страху
Поднять булыжник не успел.
Пес разорвал на мне рубаху —
Он все лизнуть меня хотел.
— Действительно, — сказал Аркадий Федорович, — собачья душа… А мне позволите немножко поэзии?
Костя и не подозревал, что отец умеет так выразительно читать стихи. «Очень естественно и эмоционально», — сказала бы их учительница по литературе.
Настоящий вечер поэзии получился. После отца Леночка захотела блеснуть. И блеснула! Когда только, малявка, научилась! Голос звонкий, глаза сверкают. Артистка! До того разошлась — чуть ли не детсадовские стихи начала вспоминать. И папа, и мама громко, как на концерте, аплодировали ей. И Костя хлопал. Не жалко. Да и то правда: здорово получалось у сестренки. А главное — всем было хорошо, весело, и каждый хотел сделать другому что-нибудь приятное. Вот Костя и хлопал, не жалея ладоней. И когда он сам тоже вышел на середину комнаты и, набрав полную грудь воздуха, собирался торжественно произнести: «Зима! Крестьянин, торжествуя…», но почему-то не произнес, а закатил вдруг глаза и… звонко чихнул, то все трое в один голос сказали:
— Будь здоров!
— Спасибо, — ответил Костя. Он снова набрал побольше воздуха и… вместо «Зимы» так же звонко чихнул еще два раза.
— Где же ты простыл? — забеспокоилась мама.
Костя мигом вспомнил, как несколько часов назад он стоял в холодной воде, вылавливая утонувшую сандалию, и очень испугался.
— Ничего не простыл. Это я… просто так, — сказал он и тут же чихнул в четвертый раз.
Аркадий Федорович усмехнулся:
— Просто так! А пословицу слышал: просто так и чиха не бывает?
— В школу не раздетый ходил? — поинтересовалась мама.
— Нет, в курточке, — уже совсем жалобно сказал Костя.
— На третьем уроке у вас сегодня, если не ошибаюсь, — физкультура? Верно? Она была?
— Ну… была, — вяло подтвердил Костя. Во всяком случае, мама не ошиблась: урок физкультуры и в самом деле значился по расписанию во вторник.
— В зале не холодно было? Не сквозило?
— Нормально, — Костя пожал плечами.
Поскольку чихать он, кажется, больше не собирался, Лидия Ивановна успокоилась, а Леночка, которая боялась, что родители опять начнут прорабатывать брата и кончится такой замечательный вечер, неожиданно радостным голосом предложила:
— Давайте танцевать! Папа, включишь магнитофон?
— Действительно! — оживился Аркадий Федорович. — Прекрасная идея!.. Лидуша, — с многозначительной улыбкой посмотрел он на жену, — а помнишь, как четырнадцать лет назад в Доме офицеров черноусый лейтенант медицинской службы буквально у меня из-под носа увел тебя на вальс?
— Значит, ты был недостаточно расторопен.
— Обещаю: такого не повторится. Итак, первый танец — только со мной! — Аркадий Федорович вынул из прозрачного чехла свой новенький японский магнитофон и выдвинул ящик стола, где хранились пластмассовые кассеты со всевозможными записями…
Молодец все же у него сестренка! Молоток! И язык, оказывается, умеет держать за зубами. Благодарный Костя завел Леночку в соседнюю комнату, достал из портфеля почти еще целую пачечку жевательной резинки и сунул сестренке розовый квадратик.
— Бери. Угощаю.
— Жвачка? Где достал?
Молодец-то молодец, а без глупых вопросов никак не может!
— Где достал, больше нет.
— Гринька дал? — шепотом спросила Леночка.
— Дался тебе Гринька! — поморщился Костя. — В школе за трехцветную ручку выменял… Все равно она треснутая была.
Когда они вернулись в зал, на маме уже сверкали белые лакированные туфли на тонких каблуках.
— Какая ты красивая! — расширив глаза, протянула Леночка. И побежала в переднюю. — И я надену белые туфли! — донеслось оттуда.
Ни с какой стороны не ожидал сейчас Костя опасности. А напрасно. Причина для тревоги у него должна была возникнуть, как только сестра побежала надевать туфли. А он не обратил внимания, расслабился. Стоя возле отца, с интересом наблюдал, как тот отыскивал нужную запись, потом отец нажал блестящую клавишу, и откинулась крышечка со стеклом. Аркадий Федорович вставил кассету в гнездо, и только собирался утопить следующую клавишу, как распахнулась дверь и вошла Лена. В руках она держала черные Гринькины ботинки.
— Чьи это? — обведя всех недоуменным взглядом, спросила она.