Утренний визит

Не напрасно Лариса Васильевна предупреждала, что в разговоре с матерью Швырева надо быть осторожным.

Аркадий Федорович в соседний дом, на квартиру к Гриньки пой матери, явился в нерабочую субботу. Пришел утром. Не так чтобы и утром совсем — на восьмой этаж лифт его поднял около одиннадцати часов. Время такое, что и самым ленивым пора бы уже подняться с постели и привести себя в порядок.

Этот час Киселев выбрал и по другой причине — не хотел, чтобы дома оказался сам виновник школьного переполоха. А то, что Гриньки в это время дома нет, Аркадий Федорович знал доподлинно. Только что несколько минут он простоял за домом, возле спортивной площадки, где Гринька Швырев, крепко сбитый, крикливый и решительный, в компании с ребятами (там был и Костя) азартно гонял потертый футбольный мяч.

На стук дверь открыли не сразу. Киселев даже успел подумать, что визит, пожалуй, было бы удобней нанести по вечернему времени, однако за дверью послышались шаги и щелкнул замок. Гринькина мать стояла за порогом в линялом халате, непричесанная.

— Вы… ко мне? — сонным голосом спросила она.

— Да вот, по-соседски, так сказать, — неловко произнес: Аркадий Федорович. — На пару минут, если разрешите.

— Чего ж, заходите, гостем будете… — Зевнув, хозяйка прикрыла рот ладонью и добавила: — Я вас знаю. Из шестого дома? Заходите… Я сейчас. — И она скрылась в узком коридорчике.

«Действительно не вовремя», — подумал Киселев. Но… разрешение получено, не стоять же у двери. Он прошел в комнату. Оглядевшись, присел на стул, поближе к краю большого стола, где на разостланной газете в беспорядке лежали тетради и учебники. Газета по полям была разрисована, синими ракетами, красными самолетиками и неизменным набором, как и во времена его детства, самых разнообразных пистолетов.

Все, что касалось Гриньки Швырева, в последние дни стало как-то особенно остро и возбуждающе интересовать Аркадия Федоровича. Он рассмотрел и диван, наспех прикрытый байковым одеялом. Там спал Гринька. У изголовья, на стене, приколота цветная журнальная иллюстрация — момент жаркой схватки хоккейных команд СССР — Канада.

«Правильно все, — отметил про себя гость. — Хоккейные кумиры пленили сердца сегодняшних мальчишек. И ракеты, коллекция пистолетов — все, как и полагается в мальчишеском возрасте. Может быть, не так уж, Лариса Васильевна, он и труден, этот навязший у всех в зубах Гринька?» — Аркадий Федорович словно бы продолжал мысленный разговор с завучем. Хотя — стоп. Не рано ли спешить с выводами? Там же, в изголовье, между подушкой и диванной спинкой, Киселев приметил сильно потрепанную колоду карт. Снова карты! Он вспомнил рассказ Леночки о неожиданно появившихся и так же таинственно исчезнувших новых картах. Но это явно не те. Много недель надо трепать карты — я то не станут старее этих. И еще Аркадий Федорович увидел на столе трехцветную ручку. Точно такая же, как у Кости. Не его ли? Но почему она тогда здесь?..

«Вот и получается, — сказал он себе, — живет сын своей какой-то жизнью. Какой — не знаю. Решает свои нелегкие мальчишеские проблемы. Какие — не знаю. Общается со двоими друзьями. Я их тоже не знаю… — Аркадий Федорович вздохнул, посмотрел на дверь. — Долго, однако, что-то Гринькина родительница не появляется. Видно, запоздалый туалет наводит…»

Он не ошибся. Вскоре в дверях появилась Валентина Петровна. Зеленоглазая, умытая, окончательно проснувшаяся, в зеленом нарядном платье. Улыбнулась гостю и скрылась за раздвижной ширмой, отгородившей часть комнаты. Только минуту и не было ее. И опять из-за ширмы вышла уже другая женщина — не с волосами цвета меди, а чернокудрая, и ростом совсем не та. На ногах ее были надеты туфли на такой высокой платформе, что сложить все Гринькины учебники вместе — как раз будет.

— Здравствуйте вам! — сказала она. — Давайте знакомиться. Валентина.

Киселев, немало пораженный переменой в облике хозяйки, почтительно приподнялся над столом.

— Аркадий… Аркадий Федорович.

— Федорович! — Валентина изумленно округлила зеленые глаза. — У меня муж — Федорович. Дмитрий Федорович. Муж… Был то есть. Десятый год не живем… — Она запечалилась. Потом белой рукой обвела в воздухе широкий полукруг. — Теперь здесь — одна. С сыном то есть… Хотите чаю?

Возможно, и надо, было посидеть, выпить чаю, а Киселев постеснялся.

— Спасибо. Уже пил. Встал рано.

— А я, грешница, до чего ж поспать люблю! — с удовольствием сказала Валентина. — Мне рано вставать — кож острый. Маменька, бывало, и водой на лицо мне брызгать, и одеяло стаскивать. Я сплю-ю! Ничего не надо… Тогда семечками угощайтесь. — Валентина сходила на кухню и поставила перед гостем тарелку семечек, горкой насыпанных до самых краев.

— Щелкаем с Гринькой, щелкаем — еще полмешка осталось.

Разламывая в пальцах хрусткую скорлупу, Аркадий Федорович выслушал рассказ о том, когда, где и зачем был приобретен мешок тыквенных семечек.

— Федорович, а если наливочкой вас угощу? — видя, что семечки не доставляют гостю большого удовольствия, совсем по-свойски предложила Валентина.

И от наливки Киселев отказался. А радушная хозяйка уже и графин из буфета достала, и рюмки.

Раз гость отказался — она и себе не налила. Замолчала, сидела грустная.

— Ваш Гриня и мой сын в одной школе учатся, — сказал Аркадий Федорович. — Тоже в шестом классе.

Валентина подержала в пальцах пустую рюмку, тихонько поставила на место. Взглянула в голубое окно.

— Туча вечером нашла. Черная такая, дождь, думала, пойдет. А теперь рассинилось.

Киселев обождал немного и заговорил о своем:

— В футбол сейчас играют. На площадке, за домом. Я постоял, посмотрел. Сильный у вас Гриня. Ловкий. И ростом удался.

— Было, слава богу, в кого! — Валентина оживилась. — Дмитрий-то, муж, если не соврать, еще и подюжей вас был. Картошку, помню, копали у мамы. Поднял мешок, а пиджак на спине так по шву и разошелся. В отца Гриня. Да ведь и я, — с беззаботной веселостью оглядела себя Валентина, — на ветру не гнусь. Подружки уж смеются: «Валюшка, через день ешь — талию загубишь!» А я не слушаю. Еще раз грешница — люблю-ю поесть… Может, налью все-таки рюмочку?

Киселев взял ребристый графин с вишневой наливкой, посмотрел на свет.

— Играет. Собственное производство?

— Дело нехитрое. Ягоды из варенья. А попробуйте на вкус. Высший сорт наливка!

— Ну, если высший — грех не отведать…

Выпив, Аркадий Федорович похвалил наливку и отставил рюмку подальше от себя, словно говоря этим: как ни хороша, а я — пас, дело прежде всего.

— Я на металлургическом работаю, Валентина Петровна. На стане «2000». Слышали о таком?

— Чего-то говорили по радио.

— Интересный цех. Очень интересный. Вот сыну хочу показать. И Гриню мог бы прихватить за компанию. Посмотреть на это стоит. Цех — последнее слово науки. Сплошная автоматика. Как, Валентина Петровна, вы не возражаете?

— А чего ж, пусть поглядят.

Ни интереса, ни одобрения в ее словах Аркадий Федорович не услышал.

— Седьмой класс ребятишки наши начнут осваивать, — со значением заметил он. — Взрослый народ. Раз-два, и школа позади. Дорогу выбирай. Работать идти или дальше учиться, в институт.

— Знаю я этих ученых! — с неожиданной неприязнью сказала Валентина. — Вот где он сидит у меня! — Она похлопала себя сверху по шее. — Выучила одного! Нечего моему Гриньке в институтах делать. В рабочие пусть идет. И денег больше.

— Не спорю, — согласился Киселев, — рабочий человек — дело почетное. Только ведь стать настоящим рабочим тоже не просто. Человеком надо прежде стать. А с ними, Валентина Петровна, сейчас трудно, с ребятишками. Одеты, сыты, здоровые, сильные, много соблазнов. Кажется все доступным, все позволено… Недолго и заплутаться, не той дорожкой пойти.

— Одна тут заявилась ко мне, — вспомнив что-то, недобро усмехнулась хозяйка квартиры. — Тоже из вашего шестого дома. На Гриню моего жаловаться пришла: вроде стукнул сынишку ее или как-то обозвал… Говорила-говорила про воспитание да про кривую дорожку тоже. Ну, я слушала-слушала, а потом так разогнала ее — и про лифт забыла, до первого этажа бегом.

— Все же быть с ребятишками построже не мешает, — сказал Киселев. — И построже, и поближе. Чтобы знать, чем живут.

— Сами меж собой разберутся. Получше нас. — Валентина беспечно махнула рукой. — Если уж человеку написано на роду быть вором — и будет вором. А человека хорошего, хоть в котле вари, таким и останется.

Киселев на этот счет мог бы и поспорить, но не стал. Пустая трата времени. С улыбкой посмотрев на потрепанную колоду карт, он спросил:

— Это как же в такие играть? И масть, наверно, не различишь. Гриня играет?

— В «дурачка» с ребятишками режутся. Нехай себе. Сама, бывает, сяду с ним сыграть конок, а глядишь, и два сыграем, и три. Карты-то у нас и другие есть, хорошие… А вы к чему это про карты спросили? — Она подозрительно взглянула на Киселева.

— Да так просто, — смутился он. — К слову пришлось. Увидел и спросил.

— Увидел! — Валентина встала, прошла к зеркалу, поправила парик. — Если слова мне какие из лекции пришли говорить, то это, извиняюсь, ни к чему мне. Знаю я про воспитание. Слышала-переслышала. А Гриню — пусть что ни говорят про него — в обиду не дам. Он хороший. Меня жалеет. А если когда и поругает, то за дело.

Киселев тоже поднялся с места.

— Простите, Валентина Петровна, если что не так сказал. Я вашему сыну только хорошего желаю. Пора мне.

— Уходите? — огорчилась хозяйка. — Что же так скоро? Хоть семечек взяли бы. Жену угостите, сына.

— У меня еще и дочка, — улыбнулся он.

— Так берите! — обрадовалась Валентина. — Не жалко. Всю тарелку берите.

Все брать Киселев отказался, однако добрая часть содержимого тарелки с помощью радушной хозяйки переместилась в его карман…

Вызвав снизу кабину лифта, Аркадий Федорович раскусил семечко и подумал: «Хорошая женщина. Только кто там кого воспитывает — сказать трудно. Да, помощи от нее, видно, не дождаться».

Дома Киселев набрал номер телефона лаборатории института, где работал Галиев.

— Ашот, салям алейкум! — сказал он в трубку. — С магнитными датчиками я тут кумекаю понемножку. Схему любопытную набросал. Если не возражаешь, сегодня вечером забегу к тебе на часок. Будешь дома?.. Вот и хорошо. Потому что завтра не могу, никак, понимаешь, не могу прийти. Занят буду… Итак, сегодня вечером.

Аркадий Федорович положил трубку и прошел в переднюю. Открыв дверь кладовки, он достал с полки кожаную сумку. Качнув головой, провел пальцем по глянцевитой коже. Пыли-то! Это сколько же — с год, наверное, не раскрывал сумку?..

Загрузка...