Дверь

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Инспектор Гаррисон возобновил свои поиски в подвале. Сотрудники федеральной полиции проявляли к ним лишь вежливый интерес, но Амос наблюдал за действиями инспектора с неподдельным ужасом.

Инспектор снова обстучал стены, осмотрел потолок. Время от времени он бросал скрытные взгляды на Амоса, и ему показалось, что нервозность слуги возрастает по мере приближения к угольному бункеру. Но бункер был полон. Часть угля даже высыпалась на пол подвала. И вдруг инспектор Гаррисон вспомнил, что на дворе весна.

— Хороший запас на лето. Наверное, готовите на угле?

— Нет, сэр. На газе, — ответил Амос.

— А когда привезли столько угля?

— Точно не помню, сэр. Мне кажется, в мае.

Инспектор Гаррисон наклонился над бункером, отбросил в сторону несколько кусков угля.

— Под углем тоже бетонный пол?

— Точно не знаю, сэр.

Но там был не бетон.

На угле лежала лопата, и вначале они заставили работать Амоса. Он испугался и шумно протестовал. Но их было трое, трое серьезных и настойчивых мужчин. Однако они все-таки были людьми. И когда слуга устал, забрали у него лопату. Работая строго по очереди, высыпали уголь на чистый пол подвала, осматривали его и снова принимались за дело. Им потребовалось больше двух часов для того, чтобы опорожнить бункер. В конце концов они добрались до дна, но ничего не нашли.

Они смотрели на хорошо утрамбованную черную землю с блестевшими на ней в лучах фонарей последними кусочками угля. Никаких признаков того, что ее недавно копали. Один из полицейских устало рассмеялся:

— Ну вот, а теперь я хочу принять ванну и лечь спать. Пойдем.

Но инспектор его не слушал. Он смотрел на вновь улыбающегося Амоса.

— Если джентльменам больше ничего не нужно, то они могут пройти наверх, а я потушу свет.

Инспектор вытер потное и грязное лицо.

— Куда торопиться, Амос? — мягко спросил он.

— Здесь нет никакого спиртного, сэр. Вы же сами видите.

— Да? Может быть. А теперь Амос, если бы ты сходил куда там следует и принес нам ведро воды…

— На первом этаже есть туалет, сэр.

— Делай, что тебе говорят, — резко ответил инспектор. — И побыстрее.

Двое полицейских все еще отплевывались и paзглядывали свежие мозоли на руках. Повеселевший Амос поднялся по лестнице и через минуту вернулся с ведром. Он также принес мыло и полотенце, но его лицо вытянулось, когда инспектор вернул их обратно.

То, что последовало дальше, повергло негра в глубокое изумление. Один из полицейских, поднеся фонарь почти к самой земле, начал участок за участком освещать пол бункера. Инспектор вначале внимательно осматривал каждый участок, потом осторожно выливал на него немного воды, наблюдал за результатом и только потом двигался дальше.

Вдруг он что-то пробормотал и потребовал лопату. Амос подал ее, не отводя глаз от земли. Его лицо приобрело тот белесый оттенок, который бывает только у очень сильно напуганных негров.

И в этом месте, на глубине не более одного фута, инспектор Гаррисон нашел ту самую трость.

У меня перед глазами все еще стоит довольное выражение его лица, когда он давал показания на суде:

— Затем я послал Амоса за ведром воды.

— Наверное, вам следует объяснить суду цель, которую вы преследовали, посылая за водой.

— Иногда, когда какие-то предметы закапывают в землю, ее поверхность может выглядеть нетронутой. Если копали недавно, то, поливая это место водой, можно увидеть пузырьки выходящего воздуха.

— И такие пузырьки были?

— Да. И много.

И вот четверо мужчин молча стояли в подвале. Один из полицейских тихо присвистнул. Амос смотрел на трость выпученными от ужаса глазами. Ему наверняка показалось колдовством это действо: полицейский вначале бормотал про себя какие-то заклинания, а потом вытащил из земли оружие, зло блеснувшее в свете фонарей.

— Великий Боже! — прошептал Амос и рванулся вверх по лестнице.

Они не сочли нужным его догонять. Инспектор аккуратно завернул трость в бумагу, кто-то из них позвонил в приемную прокурора. И Джима задержали до их прибытия.

Но его не отпустили и потом. Той же ночью Джима Блейка взяли под арест и в течение трех дней большое жюри[3] предъявило ему обвинение в убийстве Сары Гиттингс.

Его должны были судить только за убийство бедной Сары, но в то время в глазах публики Джим Блейк был виновен в двух, а по мнению полиции — даже в трех убийствах.

Комментарии в прессе были единодушно одобрительными. Писали, что полиция не предприняла бы таких решительных мер без «существенных и достаточных оснований»; что «убийство остается убийством, независимо от того, совершено оно гангстером или лицом, занимающим высокое положение в обществе»; что «окружного прокурора и его сотрудников необходимо поздравить с тем, что они, наконец, приняли меры для того, чтобы раскрыть эти преступления».

Джима арестовали около часу ночи во вторник. Вернее, это уже была среда, восемнадцатое мая. Сары не было в живых уже ровно месяц.

Мы были в ужасе. Меня это удивило меньше, чем других, но шок все равно был велик.

В первый день мы не сделали ничего. Или почти ничего. Джима поместили в камеру в тюрьме, и он тут же вызвал своего адвоката Годфри Лоуелла. К концу дня Годфри приехал ко мне. Он выглядел опечаленным. Камера Джима оказалась сырой, пища ужасной, но он отмахнулся от этих подробностей одним жестом.

— Он не говорит все, что знает. Только утверждает, что невиновен, и я ему верю. Но он откровенен не до конца и что-то скрывает.

Тем не менее, если исходить из того, что сообщил нам в тот вечер в моей библиотеке Годфри, положение Джима было достаточно тяжелым. Во время его рассказа Кэтрин не издала ни звука. Дик сидел, держа за руку Джуди, но я сомневаюсь, что Кэтрин заметила даже это.

Короче говоря, Джим признался, что в тот вечер Сара попросила его о встрече, но не в парке и не письменно. Он утверждал, что она ему позвонила.

— Я никогда не получал от нее писем. Ни тогда, ни раньше.

Во время их разговора, который, очевидно, произошел после того, как она встретилась с Флоренс Гюнтер на улице и получила от нее конверт, Сара попросила его встретиться с ней в тот же вечер по очень неотложному делу.

Место встречи назначила на Халкетт-стрит, а он решил заодно прогуляться, пройдя через парк.

Однако по дороге обнаружил, что, переодеваясь, забыл в кармане записку с адресом, зашел в аптеку и позвонил Саре. Но она уже ушла. Поговорив минутку с Джуди, он пошел дальше по знакомой всем тропинке через Ларимерский участок.

Он помнил, что нужный ему дом находится в семнадцатом квартале по Халкетт-стрит и что он должен спросить мисс Гюнтер. Дойдя до нужного квартала, пошел медленнее и на пороге одного из домов увидел ждущую кого-то молодую женщину.

Он спросил, не знает ли она живущую где-то поблизости мисс Гюнтер. Она ответила, что это она и есть, а Сара еще не подошла.

Они вместе вошли в дом и стали ждать в гостиной. Дом оказался пансионом, но хотя дверь в холл оставалась открытой, он не видел ни одного из жильцов, только незадолго до его ухода мимо прошла служанка-негритянка.

Женщина, назвавшаяся Гюнтер, практически не разговаривала и очень сильно нервничала. Время шло, Сары все не было. Гюнтер была уже почти на грани истерики, и без двадцати десять он попрощался и ушел, так и не узнав, зачем его позвали.

— Флоренс Гюнтер, очевидно, не стала с ним ни о чем говорить, — заключил Годфри. — Он пошел домой тем же путем, размышляя по дороге, что же могло произойти. К месту, где тропинка идет в гору, он добрался около десяти часов. Примерно на середине подъема остановился передохнуть и потом пошел дальше. Он утверждает, что ничего не слышал о Саре до тех пор, пока не сообщили о ее исчезновении, и что в тот вечер он ее вообще не видел.

— А трость? Что он о ней рассказывает? — спросила Джуди.

— Что он действительно спрятал ее в шкаф, но никуда не закапывал.

После длинной паузы подала голос Кэтрин:

— Найдя трость, они, конечно, обыскали весь дом?

— Как я понял, да. Говорят, нашли еще кое-что, подтверждающее обвинение.

— Письма?

— Он сжег письма. Чувствовал приближение ареста и вчера пытался приготовиться. Он сказал, что ничего особенного там не было, просто не хотелось, чтобы кто-то чужой копался в его личных бумагах.

Мне показалось, что при этих словах Кэтрин вздохнула с облегчением.

Я перечитала последнюю фразу. Сейчас я знаю, что она действительно почувствовала тогда облегчение. Но даже теперь не знаю, что она подумала, получив его непонятный запрос с просьбой ответить только письменно. Во всяком случае, теперь все было сожжено. Должно быть, это ее успокоило.

Откуда ей было знать, что после обморока Джима в кабинете прокурора инспектор Гаррисон вернулся в его дом вооруженный маленьким пинцетом? На решетке камина в роскошной комнате Джима он нашел и аккуратно собрал несколько обгоревших и почерневших кусочков бумаги.

В тот же день, а может на следующий, он скрупулезно их изучал. Сначала их надо было пропарить и размягчить, потом выложить на специальную бумагу и осторожно разгладить. Но в конце концов он был вознагражден и прочитал одно предложение из девяти слов.

Поздним вечером инспектор Гаррисон опять пришел ко мне, но ничего не рассказал о том, что нашел в камине. Вид у него был какой-то извиняющийся, и несчетное количество кусочков зубочисток усеяло весь пол.

Он пришел сказать, что Говарда отравили. Я видела, что он испытывает явное отвращение к своей миссии.

— Миссис Сомерс или мисс Джуди об этом говорить не надо. В конце концов, он действительно мог сделать это сам, хотя жену и дочь это вряд ли утешит.

Он взглянул на меня.

— У них все было в порядке? Счастливый брак и все такое?

— Несомненно. Инспектор, он себя не убивал.

— Может, и нет. Цианистый калий, — задумался Гаррисон. — Надежно и быстро. Но никакого воображения. Вообще в этих убийствах нет ничего оригинального. Вот у Уолтера воображение есть, а у Блейка нет.

— У Уолтера? — резко переспросила я.

— Он никого не убивал, конечно. Зачем? Даже если отбросить его привязанность к отцу, все равно незачем. Копия завещания исчезла. Устранение свидетелей ничего не дает. Нет. Уолтер Сомерс чист. Я не слишком верю в алиби, но он этого не делал.

Перед тем, как уйти, он сообщил: большое жюри рассмотрит дело к пятнице, и вопрос об обвинении наверняка будет решен положительно. Но его это особенно не радовало.

— Чем больше изучаю преступления, тем меньше понимаю преступников. Возьмем это дело. Все три убийства совершены хладнокровно и нагло. Человеком без страха и совести. Он чертовски умен.

А мы оказались совсем в другом положении. Нашли и арестовали человека, потому что он вел себя совсем неумно. Закопал трость в своем доме, хотя если это он убил Сару, то только по дороге мог утопить ее в десятке речек. С одной стороны, у преступника стальные нервы, что вообще большая редкость, а арестованный падает в обморок при виде этой трости. Он достаточно силен, чтобы спуститься в эту вашу вентиляционную шахту: я для своих лет достаточно крепок, и то не смог бы этого сделать. А врач говорит, что он больной человек и болеет уже несколько лет.

Я сам раскрыл это дело. Доказательств, которые нашел, достаточно на несколько приговоров. Но удовлетворения у меня нет. Во всяком случае, пока.

Одну за одной он быстро сломал три зубочистки.

— Лично я не верю, что мы хотя бы чуть-чуть поняли, что к чему. Вот, например, вечер, когда ранили мисс Джуди. А кстати, она хотя бы сказала, что делала в гараже?

— Сказала, что искала большую линейку.

— Но она же спрашивала Джозефа, где хранится лестница? Зачем она ей была нужна? Чтобы использовать или чтобы посмотреть на нее?

— Инспектор, я понятия не имею.

— Любопытно. У нее была какая-то идея. Она сообразительна. Но вернемся к тому вечеру. Джозеф услышал, как в кустах лают собаки. Вдруг они замолкли, как будто увидели знакомого. Вы с Джозефом пошли к гаражу. Джозеф что-то услышал и громко спросил: «Кто там?» Ответа не было, и вы пошли дальше. Но в кустах кто-то был или проходил — я же утром нашел там следы. Правда, не настоящие. Кстати, следы женских туфель. Мне пришлось много поработать! Но туфли не из вашего дома. Мы с Джозефом проверяли.

Но есть один момент. Мисс Джуди ранили в десять часов вечера, в два часа ночи Нора кого-то увидела. И я хочу знать вот что. Куда мог пойти Джим Блейк в этот промежуток времени, с десяти до двух, и где мог достать пару туфель, принадлежащих крупной женщине, которая ходит, опираясь на внешнюю часть стопы? В его доме нет ни одной женщины.

И почему Джим Блейк приложил столько труда, чтобы скрыть следы, а потом пошел и закопал трость в своем доме? Так мог поступить только дурак или лунатик, но уж никак не человек, который подсунул нам эти следы.

— Инспектор, а вы говорили все это прокурору?

— Прокурору нужен обвинительный акт. У него такая работа. Но человеку, которому предъявило обвинение большое жюри, придется нелегко. Суд потом может признать его невиновным, а клеймо останется.

Он взял с моего стола карандаш, осмотрел его и положил обратно.

— Пойдем дальше. Вы помните, как в первый раз обсуждали с Блейком исчезновение Сары Гиттингс. Когда это было и где?

— В этой комнате на следующий день. Когда она не вернулась, я сама его позвала. Он был обеспокоен, но не более того.

— Больше ничего не помните?

— Ничего особенного. Помню, он спрашивал о Говарде.

— Что именно?

— Что-то о его здоровье. Может ли он ездить, не был ли здесь в последнее время.

Инспектор съехал на краешек кресла.

— Это интересно. Зачем ему об этом спрашивать? Как я понимаю, вы говорили о Саре Гиттингс?

— Только о ней.

— А он ведь знал состояние мистера Сомерса. У вас не осталось ощущения, что у Блейка были причины считать, что мистер Сомерс приезжал в наш город?

— Да. Помню, меня это удивило. Он спросил, уверена ли я, что Говарда не было в городе. Мне это показалось неправдоподобным.

— Но у вас нет причин считать, что он приезжал?

Когда я отрицательно покачала головой, он добавил:

— Не отвечайте сразу, мисс Белл. Подумайте хорошо. Иногда нам кажется, что мы знаем о человеке все, а потом вдруг оказывается, что мы совершенно ничего о нем не знали. Почему, когда Говард Сомерс был здесь прошлым летом, он тайно изменил завещание? Что это за секретный фонд в пятьдесят тысяч долларов? И что заставило мистера Блейка расспрашивать о мистере Сомерсе?

— Я не верю, что Говард сюда приезжал. Он болел, жена практически все время была рядом.

— Но возможность у него была? Например, ночью, когда она рано легла спать? Или ездила на обед? У него, конечно, была отличная машина и надежный шофер.

— Возможность? Наверное, да. Но зачем?

— Именно в этом и вопрос. Если вы сможете убедить мистера Блейка рассказать своим адвокатам, почему он тогда спрашивал, это может помочь. — Инспектор нетерпеливо поморщился. — Если бы только люди говорили все, что знают, ошибок правосудия не было бы совсем. Но они молчат. Или от страха, или защищая свои интересы, или кого-нибудь. И задают нам загадки. Вот вы, например. Сжигаете коврик и тем самым создаете такую улику против Джима Блейка, что не слишком грамотный суд присяжных может спокойно отправить его на электрический стул. Зачем вы его сожгли? Что такого нашли, а мы пропустили? Я же буквально вылизал эти коврики.

— И ни на одном не было пятен?

— Пятна? Вы нашли на коврике пятна?

— Да, нашла. Пятно в форме кольца.

Он встал и взял шляпу.

— Вам, вероятно, будет интересно узнать, что когда я осматривал машину наутро после смерти Флоренс Гюнтер, никаких пятен на этом коврике не было.

Не знаю, какие выводы он извлек из этих новых сведений о коврике, но его заключительная фраза меня утешила мало.

— Даже не знаю, насколько это может повлиять на мнение присяжных, — заявил он. — С первого взгляда, мисс Белл, дело абсолютно ясное. У Блейка было оружие и мотив. Единственное, чего у него не было, так это… Уж извините меня, кишка у него тонка. Но заметьте, мисс Белл, я не говорю, что он невиновен. Все выглядит так, что он виновен. Я только говорю, что есть неувязки, и некоторым из них я просто должен найти объяснение.