Дверь

ГЛАВА ПЯТАЯ

Большинство преступлений, как мне кажется, нельзя раскрыть с помощью какого-то одного метода. Не могут они быть раскрыты и каким-то одним человеком. Я имею в виду, конечно, сложные, запутанные преступления, где нет явных мотивов и улик.

Но в случае с Сарой Гиттингс, как и в других, последовавших за ним, преступник был найден благодаря удаче и, самое удивительное, временной нетрудоспособности одного человека.

И я содрогаюсь при мысли о том, где бы мы все были сейчас, если бы не это.

Следующий день, вторник, тянулся, казалось, бесконечно. Я не могла заставить себя продолжать работу над биографией деда. Мэри Мартин укрылась в своей комнате с каким-то романом. Слуги явно чувствовали себя не в своей тарелке. Даже собаки выглядели какими-то пришибленными. Постаревший и измученный Джозеф бродил бесцельно по дому, а служанки без конца пили на кухне чай и с большой неохотой поднимались наверх.

В три часа Джим еще не появился, а так как Джуди отправилась прогулять собак, то я все же решила позвонить Кэтрин. Мне казалось, что она сможет всем нам помочь каким-нибудь советом. Она все-таки знала Сару лучше нас всех, и я чувствовала, что, по крайней мере, ее надо было поставить в известность о случившемся.

Однако я добилась своим звонком только ее гнева за то, что согласилась принять Джуди.

— Ну, наконец-то! — воскликнула она в ответ на мое приветствие. — Давно пора! Передай Джуди, чтобы она немедленно возвращалась домой. Это просто возмутительно, Элизабет Джейн.

— Что возмутительно?

— То, что она бегает за этим молодым идиотом. Послушай, Элизабет, я не хочу, чтобы ты принимала его у себя. Это самое меньшее, что ты можешь сделать, если она откажется возвращаться домой.

— Пока я не видела здесь никакого, как ты говоришь, молодого идиота, — кротко ответила я. — Но меня сейчас беспокоит нечто более серьезное, чем влюбленные в Джуди молодые люди.

И я рассказала ей, что у нас произошло.

— Пропала? — вскрикнула Кэтрин. — Сара пропала? У тебя есть какие-нибудь соображения насчет того, где она может быть?

— Никаких. Я боюсь, что дело серьезное. Сейчас этим занимается полиция.

— Может быть, мне лучше приехать?

Я сразу же воспрепятствовала этому. Кэтрин была необычайно сильной, волевой натурой; она могла быть весьма обаятельной, но и чрезвычайно упрямой. И хотя мне не следует порицать ее за упрямство, которое, как оказалось, сыграло немаловажную роль в распутывании нашего дела, тогда мне не хотелось, чтобы она приезжала.

— Ты все равно ничего не сможешь сделать, — ответила я. — К тому же, ты нужна Говарду. Джуди говорит, что он неважно себя чувствует.

— Да, — протянула она. — Да, он чувствует себя далеко не так хорошо, как следовало бы.

Больше о своем приезде она не обмолвилась ни словом. Однако потребовала, чтобы я немедленно повидалась с Джимом.

— Он любит Сару, — проговорила она. — И к тому же — он очень умный. Я уверена, он сможет помочь тебе.

На этом советы Кэтрин иссякли. По ее словам, родных у Сары не было. Она высказала опасение, что Сару сбил автомобиль, а так как у меня были все основания предполагать нечто более серьезное, то я не стала ее разуверять.

Я так и не дала ей никаких обещаний в отношении дочери, поступив, как оказалось, весьма мудро, поскольку с прогулки Джуди вернулась не одна. Ее сопровождал жизнерадостного вида блондин, о котором, очевидно, и шла речь и которого Джуди мне представила просто как Дика.

— Это Дик, — проговорила она, входя в дом. — Он сын бедных, но честных родителей и человек весьма порядочный.

Дик, который, похоже, знал Джуди прекрасно, лишь ухмыльнулся в ответ. Не успела я опомниться, как мы с ним уже стояли в нижнем холле, а Джуди бросала в шахту над умывальной карандаши.

— Ну что, Элизабет Джейн? — кричала она после каждого броска. — Похоже? А так?

Однако ответить на этот вопрос я не могла, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Скорее всего, звук, который я тогда услышала, был не таким резким или, скорее, более приглушенным, но полной уверенности в этом у меня не было. Когда мистер Картер — такова, как выяснилось, была фамилия молодого человека — постучал своим перочинным ножиком по каминной доске в гостиной, мне показалось, что это более напоминало тот треск, который я тогда слышала.

— Итак, — воскликнула, сойдя вниз, Джуди, — с теорией Уолли покончено раз и навсегда! Найденный им карандаш провалялся там, должно быть, целую вечность. Хотелось бы мне увидеть его лицо, когда он обнаружит там еще шесть карандашей! Ну, а сейчас давайте пить чай.

Дик мне понравился. Интересно, что могла иметь против него Кэтрин? Его бедность, вероятно? Но ведь после смерти отца денег у Джуди будет более чем достаточно. У Говарда был уже один сердечный приступ, а может быть, даже и не один, что он вполне мог скрыть.

Джуди была явно страстно влюблена. Она так и льнула к Дику. Я чувствовала, что ей хочется коснуться его руки или взъерошить ему волосы и что он, при всей своей застенчивости и неуверенности, просто души в ней не чаял.

Однако к нашей проблеме он подошел вполне по-деловому, сразу же попросив рассказать ему все, что произошло, или хотя бы то, что можно.

— Все равно что-нибудь да просочится, — сказал он. — И скорее всего, благодаря самому Гаррисону. Они всегда так поступают. Ведь кто-нибудь мог видеть ее. Немало пропавших людей только так и было найдено.

Мы сидели, обсуждая этот вопрос, — причем Джуди, конечно, во всем соглашалась с Диком, — когда пришел Джим Блейк.

Я как сейчас вижу эту сцену: стук молотка стекольщика, вставляющего новое стекло в двери гостиной, приглушенные голоса Джуди и Дика, доносящиеся из музыкальной комнаты, куда они сразу же скрылись после того, как Джуди послушно поцеловала дядю, и Джим Блейк — бледно-серые гетры, серый галстук, серый с каймой носовой платок и аккуратно зачесанные наверх, чтобы скрыть лысину, волосы, — сидящий в кресле и объясняющий, что утром ему нездоровилось, а то он, конечно же, пришел бы раньше.

— Все тот же старый недуг, — со вздохом проговорил он и вытер со лба пот. — В такую влажную погоду…

Несколько лет назад во время охоты его сбросила лошадь, и при падении он сильно ударился спиной. После этого ему время от времени нездоровилось, и нередко он по нескольку дней не вставал с постели. По мнению Джуди, все это было просто следствием, как она говорила, «обжорства и пьянства», но в тот день он действительно выглядел больным.

— Расскажи мне все как можно подробнее, — попросил он, раскуривая сигару, и я заметила, что руки его слегка дрожат. Он выслушал меня до самого конца, не перебивая.

— Ты говоришь, что вызвала полицию?

— Конечно. А как бы ты поступил на моем месте?

— Кэтрин не хочет, чтобы эта история попала в газеты.

— Но почему? Ведь это же глупо. Ты сам понимаешь, что для семьи в этом нет никакого бесчестия.

Достав из кармана платок, он снова вытер со лба пот.

— Но вся эта история, как на нее ни взгляни, весьма необычна. Ты говоришь, Уолли был здесь прошлой ночью. Что же он думает об этом деле?

— Как и все мы, что главное — найти ее.

— И она привязала собак к дереву? Странно. Так где они, как ты говоришь, находились?

Выслушав меня, он несколько мгновений молчал. В соседней комнате Джуди барабанила на пианино, и, судя по всему, это его изрядно раздражало.

— Просто ад какой-то, — проворчал он. — Как Говард? Что думает о его состоянии Джуди?

— Она, мне кажется, почти ничего об этом не знает. Говард ведь очень скрытен. Но Кэтрин, как я поняла, сильно обеспокоена.

Казалось, он обдумывает мои слова, продолжая крутить сигару в своих длинных, ухоженных пальцах.

— А что с этой девушкой Флоренс, которая звонила? Удалось ее разыскать?

— Насколько мне известно, нет.

Когда меня позже спрашивали, не показался ли мне Джим Блейк в тот день чем-то обеспокоенным или встревоженным, я была вынуждена ответить на этот вопрос утвердительно. Однако тогда его поведение не вызвало никаких подозрений. Я, как мне казалось, вполне понимала его нервозность. Джим был тихим, мирным человеком, жизнь которого, со всеми ее маленькими радостями, текла по раз и навсегда определенному руслу, а наша история нарушала его планы, может быть даже намеченные на этот вечер, ломая давно установившийся порядок.

— Полагаю, они как следует осмотрели соседний участок и парк?

— Думаю, да. Этим занимался сам инспектор Гаррисон.

Он задумался. Сейчас-то я понимаю, что он просто тщательно обдумывал следующий вопрос.

— Элизабет, ты не помнишь, когда Говард был здесь последний раз? Он случайно не приезжал сюда недавно?

— Говард? Его не было здесь несколько месяцев.

— Ты уверена?

— Ты ведь сам знаешь, что он был не в состоянии предпринять подобную поездку.

Джим глубоко вздохнул, и в его запавших глазах появился блеск.

— Да, конечно, я об этом совсем забыл, — проговорил он и снова погрузился в молчание.

Единственным результатом визита Джима тогда было то, что я позвала Дика и Джуди и сказала им о желании Кэтрин избежать любой ценой какой-либо огласки.

— Мама, как всегда, верна себе! — воскликнула Джуди. — Она хочет видеть свое имя только в светской хронике!

Однако в газетах не появилось ни строчки об исчезновении Сары. Лишь через четыре дня, когда было найдено ее тело, дело получило некоторую огласку.

Тело нашли совершенно случайно. Как я уже говорила, случайностей в нашем деле было более чем достаточно. Все эти четыре дня полиция, не обнаружив каких-либо явных мотивов ее убийства, продолжала считать, что она исчезла по своей собственной воле, хотя, как резонно заметила Джуди, оснований для ее исчезновения тоже не было.

Итак, в воскресенье ее, наконец, обнаружили, бедняжку.

У меня не сохранилось отчетливых воспоминаний об этих кошмарных четырех днях. Помню только чувство надвигающейся беды, нескончаемые звонки и телеграммы Кэтрин и Лауры с какими-то немыслимыми советами, напускную веселость Джуди и странное отчаяние Уолли, которое я никак не могла понять.

Вместе с полицией он обшарил все окрестности, побывал в морге и просмотрел личные вещи Сары, чтобы найти фотографию, которую можно было бы размножить и разослать по другим городам. Он, кажется, совсем не ел и не спал в эти дни, и я заметила, что он сильно похудел. Его покинула присущая ему беззаботность, и, по крайней мере, один раз за эти четыре дня он сильно напился.

Появившись у меня в тот вечер — я, правда, не помню, в какой из четырех дней это было, — он сказал, что написал мне письмо и оно лежит в его сейфе в банке.

— Чтобы ты поняла, — проговорил он заплетающимся языком, — чтобы тебе все было ясно, когда что-нибудь со мной случится.

— Ты упился до чертиков, — холодно произнесла Джуди, — и совершенно раскис. Что, скажи на милость, может с тобой произойти?

— Многое, — проговорил он мрачно. — Ты еще увидишь. Если не веришь, взгляни на меня!

— Ты представляешь сейчас собой малоприятное зрелище. Скажи, чтобы принесли чашку крепкого кофе, Элизабет Джейн. Надо хотя бы немного привести его в чувство.

Позже Джуди призналась мне, что она не поверила ему, когда он сказал, что написал письмо. Однако он это сделал. Спустя много месяцев мы нашли его в банковском сейфе Уолли.

Обстоятельства, связанные с обнаружением тела Сары, были такими же необычными, как и все в этом странном деле.

В воскресенье Джуди, как обычно, вывела собак на прогулку в парк и где-то там, конечно же не случайно, встретила Дика. Судя по всему, они, по каким-то им одним известным соображениям, спустились в узкий овраг позади моего участка, по которому, следуя всем изгибам и поворотам небольшого ручья, проходит тропа для верховой езды. Полиция осматривала это место, так как тропа проходит недалеко от того дерева, к которому были привязаны собаки. Молодые люди, таким образом, ничего не искали. Они просто шли по тропе, занятые своим разговором. Впереди них на серой лошади медленно ехал какой-то человек.

Неожиданно и без всякого предупреждения лошадь сделала резкий скачок в сторону, и, не удержавшись, всадник вылетел из седла. Однако ударился он не сильно, а Дик вскоре поймал лошадь.

— Вы не сильно ушиблись? — спросила Джуди.

— Нет-нет, но я просто не могу прийти в себя от изумления. Это меня уже начинает раздражать. Вот уже второй раз она сбрасывает меня здесь, перед этим дурацким канализационным устройством. Нет, вы представляете: дважды за одну неделю, хотя до этого она проходила здесь сотни раз, не обращая на него никакого внимания!

Мужчина, взяв лошадь под уздцы, обошел с ней столь напугавшее ее препятствие и поехал дальше, а Дик с Джуди остались, продолжая разглядывать это действительно странное сооружение. Очевидно, когда-то в прошлом здесь предполагалось поднять уровень дороги, но потом почему-то от этого плана отказались. И канализационное отверстие было теперь на самом верху некоего подобия кирпичной башни, на высоте почти семи футов над землей.

— Странно, — проговорила Джуди. — Что же все-таки могло случиться с этой штукой за неделю?

Серьезность Джуди рассмешила Дика. О Саре, я уверена, никто из них в тот момент и не вспоминал. Был солнечный, хотя и немного прохладный, весенний день, как будто специально созданный для влюбленных. Настроение у обоих было прекрасное, и Дик решил слегка поддразнить Джуди.

— Вероятно, лошадь может видеть то, что скрыто от наших глаз, — с серьезным видом сказал он.

— Почему бы и нет? Ведь собаки могут…

И в этот момент Джок, копавшийся в земле у самого подножия башни, неожиданно поднял голову и завыл.

Что произошло после этого, я так толком и не поняла из их сбивчивого рассказа. Но, кажется, Дик взобрался на башню и заглянул внутрь. Сначала он ничего там не увидел, но потом, когда его глаза привыкли к темноте, разглядел внизу что-то похожее на кучу тряпья, а по его лицу Джуди сразу же догадалась, что он там обнаружил.

Даже и тогда они не были уверены в том, что это Сара. Домой они не пошли и сразу же вызвали полицию. После того, как прибыли полицейские, Дик отвел совершенно поникшую Джуди домой. Уложив ее в постель, я стала ждать.

Это была Сара.

Мне не позволили увидеть ее, чему я была только рада.

Она была убита. На затылке у нее виднелся след сильного удара, но, судя по всему, действительной причиной смерти бедняжки были две ножевые раны в грудь. Нож проник в правый желудочек сердца, и смерть наступила почти мгновенно.

Только значительно позднее мне стали известны все факты, связанные с этой трагической находкой. Многое здесь было просто необъяснимо. Как выяснила полиция, преступник протащил тело почти с четверть мили вдоль тропы — сама по себе почти непосильная задача, — потом сбросил его в канализационную трубу. Но зачем он предварительно снял с Сары туфли, которые бросил вниз вслед за телом? И как он поднял неподвижное тело на высоту почти семь футов? Но самым непонятным и ужасным мне показалось то, что веревка, которой были привязаны к дереву собаки, когда я их обнаружила, была протянута у нее под мышками явно для того, чтобы удобнее было тащить тело.

Полиция, как я понимаю, прибыла на место незамедлительно, и вся тропа, начиная от Ларимерского участка и до канализационной трубы, была сразу же оцеплена. Однако сильный дождь и люди, ходившие и ездившие по тропе эти четыре дня, уничтожили все следы, кроме нескольких сломанных веток у подножия холма. Это доказывало, что она была убита на Ларимерской пустоши или где-то поблизости.

Тело обнаружили в три, и медицинский осмотр был проведен сразу же, как только его вытащили из трубы. Специалисты из отдела по расследованию убийств в количестве семи человек, которых известили еще до того, как достали тело, прибыли на место немедленно, но работа нашлась лишь для одного из них — фотографа. Довольно жуткое впечатление производили эти фотографии, на которых запечатлены санитарная машина, конные полицейские, с трудом сдерживающие толпу любопытных, стремившихся пробиться сквозь кордон, и это бедное тело в его такой необычной могиле.

Инспектор Гаррисон, которого я принимала у себя в библиотеке вечером того же дня, выглядел озадаченным и чрезвычайно встревоженным.

— Любопытный случай, — произнес он. — Явно без каких-либо мотивов. Она даже не была ограблена. Мы нашли ее сумочку вместе с телом, хотя… Вы говорили, что у нее при себе должен был быть ключ от входной двери?

— Да. Инспектор, я все думаю, а действительно ли она оставила открытой дверь в свою комнату, когда вышла в тот вечер из дома? Может быть, к тому времени, когда я увидела этого человека на лестнице, он уже убил ее и взял у нее оба ключа?

— Такого просто не могло быть, и я объясню вам, почему. Когда вы заметили эту фигуру на лестнице, было приблизительно семь тридцать пять, так? Вы уже отужинали и пили кофе, а ужинать сели в семь. Так что, думаю, я не ошибаюсь. Но Сара Гиттингс умерла не раньше десяти часов или около этого.

— Не понимаю. Откуда вам это известно?

— По остаткам еды в желудке, которая находилась там в течение приблизительно четырех часов до того, как она умерла. Это показало вскрытие. Но мы по-прежнему не знаем, как провела Сара Гиттингс время между семью часами вечера, когда вышла из дому, и десятью, когда ее убили. Где она была? Что делала эти три часа? Как только мы получим ответ на эти вопросы, а также узнаем, кто такая эта Флоренс, мы сможем сдвинуться с мертвой точки.

— А вам не кажется, что это был маньяк? Маньяк-убийца?

— Вы считаете так из-за туфель? Нет, не думаю, хотя, возможно, это и было сделано для того, чтобы навести нас на эту мысль. А почему Сара Гиттингс взяла стул из подвала и поставила его в кладовку, где хранятся дрова? Почему она согласилась взять собак и в то же время прихватила с собой веревку, чтобы было чем их привязать? Что в ее комнате могло заставить кого-то забраться в дом, чтобы это найти? Вот вопросы, которые интересуют нас, мисс Белл.

Эта веревка, — затем задумчиво проговорил он. — Вы оставили ее, когда отвязали собак и пошли домой за Джозефом?

— Да, там же у дерева.

— И когда вернулись, ее уже не было?

— Мы обыскали там все. У веревки нет ног, она Не могла сама уйти, однако ее не было.

Инспектор поднялся, собравшись уходить, и я пошла его проводить. Уже стоя в холле, он обернулся и взглянул на дверь в умывальную.

— Эта Флоренс, — произнес он, — она может попытаться связаться с вами. Она, несомненно, читает газеты, и, Бог свидетель, они сейчас, кажется, ни о чем больше не пишут, только об этом деле. Если она позвонит, не спугните ее. Постарайтесь что-нибудь выведать. Пригласите к себе и сразу же известите меня.

Быстрым шагом он пересек холл и, открыв дверь в умывальную, взглянул вверх, на потолок.

— Пожалуй, — проговорил он, — из такой шахты смог бы выбраться только необычайно сильный и отчаянный человек, да и забросить тело туда, где мы его обнаружили, тоже требовало немалых усилий.

Уже на выходе он, как бы вспомнив что-то, вдруг остановился и, обернувшись ко мне, произнес:

— Странная вещь. Эти ножевые раны… Они обе были совершенно одинаковой длины, ровно четыре дюйма с четвертью.

Уолли с Джимом опознали тело, и жюри присяжных при коронере[2] вынесло единственно возможный в данном случае вердикт. После этого и до самых похорон у нас была небольшая передышка, хотя вряд ли ее можно назвать мирной. С раннего утра и до позднего вечера у входной двери толпились репортеры. Казалось, дверной колокольчик не умолкает ни на секунду, и газеты, одна за другой, публиковали сенсационные материалы, сопровождая их снимками нашего дома. Пытаясь заснять кого-нибудь из нас, фотографы прятались даже в кустах. Однажды им удалось сфотографировать Джуди.

Они захватили ее врасплох, когда она собиралась закурить. Чтобы испортить снимок, она скорчила гримасу. Тем не менее на следующий день фотография появилась в газетах, и Кэтрин была просто в ярости.

Она приехала на похороны Сары, и я видела, что она все еще никак не может поверить в случившееся.

— Но почему? — продолжала повторять она, когда мы вернулись домой с похорон. — Ведь у нее не было никаких врагов. По существу, у нее вообще никого не было, кроме нас.

— Может быть, кто-нибудь из нас как раз и замешан в этом деле? — спросила Джуди. — Может быть, ей стал известен какой-нибудь семейный секрет или она узнала что-нибудь ужасное о ком-то из нас?

— Джуди! — воскликнула с возмущением Кэтрин.

— Но, мама, я в этом просто уверена. Если у нее все эти двадцать лет были только мы…

К счастью для Джуди, в этот момент появился Джим Блейк, и я, послав наверх за Мэри Мартин, которая вот уже несколько дней была предоставлена самой себе, велела принести чай. Мне казалось, что это нам сейчас совсем не повредит.

Итак, в тот день, после похорон Сары, нас собралось за столом пятеро. Печальная, но сдержанная Кэтрин в черном элегантном платье и со сверкающим на белой тонкой руке кольцом с огромным квадратным изумрудом, недавно подаренным ей Говардом; девически стройная с модной мальчишеской стрижкой Джуди; не совсем уверенная в себе и оттого недовольная, хорошенькая рыжеволосая Мэри Мартин — было ясно, что ее несколько пугала Кэтрин; как всегда изысканно одетый Джим, на фигуре которого уже начинали сказываться многочисленные обеды и коктейли, и я.

Кэтрин окинула Джима критическим взглядом, когда он вошел.

— Ты выглядишь усталым, Джим.

— Ну, ты знаешь, это была нелегкая неделя, — ответил он уклончиво.

Ответ, однако, не удовлетворил Кэтрин. Похоже, все, что имело какое-то отношение к Саре, приобрело сейчас в ее глазах непомерное значение. Про себя она уже превозносила Сару до небес, преувеличивая ее достоинства и умаляя недостатки.

— Вот не думала, что это тебя как-то заденет. Ты никогда не любил ее.

— Но, моя дорогая, я ее едва знал!

— И все же ты не любил ее, бедняжку, хотя, право, не знаю, за что.

Мне показалось, что на лице Джима мелькнула тень досады или, скорее, беспокойства, и я заметила, что Мэри так и впилась в него глазами. Думаю, это не укрылось и от Джуди. Девушки, надо сказать, не питали друг к другу особой любви. Уверенная в себе, насмешливая и совершенно лишенная какой-либо застенчивости, Джуди была прямой и откровенной до дерзости. В ней не было никакой фальши, ее открытость и искренность сказывались во всем, даже в самых, казалось бы, неблаговидных ее поступках. В Мэри же не было никакой прямоты и открытости и очень мало того, что можно было бы назвать естественным, кроме, пожалуй, цвета волос.

— Все ее мысли каждую минуту заняты только тем, что о ней подумают, — сказала мне как-то о ней Джуди. — В ней все сплошная рисовка. Она же позирует каждым своим пальцем, если ты понимаешь, что я хочу сказать. И у нее нет абсолютно никакой уверенности в себе!

Последнее, как я понимаю, считалось в глазах современной молодежи чуть ли не преступлением.

Кэтрин, нервы которой, как я видела, были взвинчены до предела, все никак не могла успокоиться.

— Но, как мне кажется, ты думал, что Говард совершает глупость, упоминая ее в своем завещании.

— Глупости, Кэтрин! Деньги Говарда принадлежат только ему, и он может оставить их кому пожелает. И будем надеяться, что это случится еще очень и очень не скоро.

Это заставило ее замолчать. Она сидела притихшая, целиком погрузившись в невеселые мысли о том, возможно, совсем недалеком времени, когда Говарда с нею не будет и она останется одна перед лицом надвигающейся старости. Воцарившееся за столом молчание прервал тихий, но внятный голос Мэри Мартин:

— Мне все время хотелось спросить вас, мистер Блейк… Вы получили письмо, которое написала вам мисс Гиттингс в воскресенье, за день до… до того, как это все произошло?

— Письмо?! — воскликнул Джим. — Она написала мне письмо?!

Он был явно поражен. Это было ясно и младенцу. Рука, в которой он держал чашку с чаем, тряслась так сильно, что он был вынужден поставить ее на стол. Я заметила, как у Джуди сузились глаза.

— Да. Я зашла к ней как раз в тот момент, когда она его писала.

— Письмо? — переспросила Кэтрин. — И ты его получил?

— Да не получал я никакого письма. — Джим явно несколько оправился от своего изумления. — Откуда вам известно, — спросил он довольно резко, поворачиваясь к Мэри, — что оно было предназначено мне? Она сама сказала вам об этом?

— Конечно же, нет. Она надписывала конверт и, когда я вошла, быстро прикрыла его рукой. Поэтому я и знаю.

— Перестаньте говорить загадками, — произнесла раздраженно Джуди. — К чему вся эта таинственность, которой, Бог знает, у нас уже и так предостаточно.

— Ее одежда медсестры все еще висит в шкафу, и фамилия Блейк, отпечатавшаяся на рукаве, видна довольно четко. Правда, нужно зеркало, чтобы прочесть.

Не думаю, чтобы кто-то из нас, за исключением, может быть, Кэтрин, сомневался, что она сказала правду. Весьма довольная, что оказалась в центре внимания, Мэри, однако, сидела, опустив глаза на свои сложенные на коленях руки, которые — здесь я полностью согласна с Джуди — были как всегда явно выставлены напоказ, олицетворяя собой картину воплощенной скромности.

— Я этому не верю, — раздался вдруг голос Кэтрин. — Будьте так добры, мисс Мартин, принесите платье сюда.

Я увидела, что Мэри вся напряглась и бросила взгляд в мою сторону. Ее вид ясно говорил о том, что она не собирается выполнять приказания, исходящие от кого-либо, кроме меня.

— Сходите, Мэри, пожалуйста.

Она вышла, и с ее уходом за столом воцарилось тягостное молчание. Джим сидел, уставившись в свою чашку, Джуди наблюдала за Джимом, а Кэтрин откинула назад голову и закрыла глаза.

— Не нравится мне эта девушка, — проговорила она, не открывая глаз. — В ней есть что-то недоброе.

— Не вижу ничего недоброго в том, что она дала нам хоть какой-то ключ, если, конечно, все это не придумала, — произнесла довольно резко Джуди, — Мы не знаем, отослала ли Сара письмо, но если она его писала…

— Ну?

— Тогда ясно, что ей необходимо было что-то сказать дяде Джиму, но она побоялась говорить об этом по телефону.

В этот момент возвратилась Мэри, и при виде белого платья Сары, которое, казалось, еще хранило тепло ее тела, всем нам, надо сказать, сделалось как-то не по себе. Есть что-то необычайно трогательное в одежде умерших, особенно если ты их хорошо знал. А большинству из нас белое сестринское одеяние Сары говорило о многом, и прежде всего о долгих годах ее преданного служения нашей семье. Кэтрин, я знаю, беззвучно плакала.

Джуди первой взяла платье и тщательно его осмотрела. Я заметила, что Джим к нему даже не прикоснулся. Мэри принесла зеркало, и я видела, что Джозеф, собиравший в этот момент со стола чашки, как и все мы, сгорает от любопытства, хотя, как вышколенный слуга, старается не показать и виду, что это его в какой-то степени интересует. Джуди, однако, не удовлетворила этот его жгучий интерес. Она взглянула на чернильные отпечатки на обшлаге, которые показала ей Мэри, потом молча передала платье и зеркало мне.

Не могло быть никакого сомнения в том, что там отпечаталось. Буквы в слове «Блейк» немного расплылись, но его легко можно было прочитать. Хотя номер дома был смазан, название улицы «Пайн-стрит» было видно совершенно отчетливо.

Никто не сказал ни слова, пока не вышел Джозеф. После этого Джим откашлялся и произнес с легким вызовом:

— Мне все равно, что там отпечаталось. Я никогда не получал от нее никакого письма.

— Она наклеила на конверт марку, — заметила Мэри.

Джуди повернулась к ней.

— Это еще не доказывает, что она его отправила.

Мэри пожала плечами. Мне тогда показалось — по правде сказать, я и сейчас так думаю, — что по крайней мере в тот момент она была вполне искренней. Не сомневаюсь я и в том, что та ситуация, в которой мы, благодаря ей, очутились, доставляла ей большое удовольствие. В первый раз в центре внимания была она, а не Джуди или Кэтрин с их солидным положением в обществе и бессознательной уверенностью в своем превосходстве.

— Вы все ее знали, — ответила она. — Сара не стала бы просто так расходовать марку.

Было видно, что ей не хочется расставаться со своей новой ролью примадонны в этом семейном спектакле. Она сказала, что даже если отпечатавшиеся на платье Сары слова не имеют никакого значения, полиция все равно должна быть поставлена в известность. Если бы взгляды могли убивать, ей бы не встать из-за стола живой в тот вечер. Она заварила всю эту кашу, и что нам оставалось делать?

— Конечно, Мэри, — ядовито проговорила Джуди. — Вы можете одеться и хоть сейчас отнести платье в полицию.

Не обращая никакого внимания на устремленные на нее взгляды, Мэри посмотрела на свои часики и ответила, что, к сожалению, уже поздно.

Когда полчаса спустя к нам заглянул инспектор Гаррисон, мы все еще сидели за столом и, чтобы скрыть свое смущение, делали вид, что беседуем. Мэри вежливо улыбалась.

Нам пришлось отдать ему платье Сары. Однако с этого дня среди нас не было никого, кто не считал бы Мэри Мартин потенциальным врагом, к тому же весьма опасным. И все мы были также уверены, что Джим получил отправленное ему Сарой письмо, но по каким-то одному ему известным причинам предпочитал отрицать этот факт.