Дверь

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Так мы вступили в период тягостного ожидания суда. По времени он был не очень долгим. Обвинение делало все возможное, чтобы успеть вынести дело на рассмотрение до летних каникул, начинавшихся в июне, а пресса его только подстегивала.

Во вторник двадцать четвертого мая Кэтрин переехала в дом Джима, забрав с собой Джуди. Она упорно не обращала внимания ни на странные взгляды соседей, ни на автомобилистов, останавливающихся, чтобы получше рассмотреть дом. Она жила своей жизнью, не столько безразличная, сколько ушедшая в себя от испытаний.

Лаура мне писала: «Она просто сверхчеловек. Я бы приехала к ней, но, честно говоря, она этого не хочет. И потом: что это за таинственный фонд? То, что наш бедный дорогой Говард в его возрасте и с его сердцем вел двойную жизнь, кажется невероятным. В остальном я не понимаю, почему бы Уолли не получить свою долю. Что бы ты ни думала о Маргарет, она ведь была с Говардом в дни его молодости. И он тогда был от нее без ума. Хотя, конечно, Кэтрин об этом напоминать не следует».

Она также написала, что обязательно приедет на суд, напомнила, чтобы мы нашли Джиму лучших адвокатов. Закончила тем, что считает все дело возмутительным, а большое жюри — сошедшим с ума. «Коллективное безумие» — так, кажется, она все это охарактеризовала.

Дик после переезда Джуди выглядел потерянным. В дом, где главенствует Кэтрин, нельзя зайти просто так поболтать. Амоса уже не было, из Нью-Йорка приехала часть ее слуг. Я не знаю, как они там все разместились, но как-то справились. Джуди общалась со мной ежедневно. Так мы прожили около недели: Джим в тюрьме, я — вновь в одиночестве в своем доме, Кэтрин — в доме Джима. Все такая же суровая и молчаливая, она каждый день пила кофе в заднем дворике и каждый день проходила мимо того самого шкафа для спиртного и двери в подвал.

В какой-то день Джуди сообщила мне, что ее мать собирается встретиться с управляющим отеля «Империал» и хочет, чтобы я при этом присутствовала.

— Но зачем, Джуди?

— Не говорит. Она, по-моему, думает, что прошлым летом там что-то случилось.

— В отеле могут ни о чем не знать.

— Если к отцу приходили, то могут и знать.

Джуди взглянула на меня и отвернулась. Мне кажется, она считала неприличным копаться в делах ушедшего из жизни человека, поэтому сама ехать отказалась.

Я согласилась, чтобы хоть как-то помочь. В отелях я бываю очень редко, а в «Империале» не была ни разу. Я, наверное, принадлежу к странному в наши дни поколению, которое считает, что хорошо воспитанные люди пользуются отелями не для развлечений, а только по необходимости.

Управляющий, невысокий румяный человек, немного растолстевший от хорошей жизни, нам ничем не помог.

— Конечно, я хорошо знал мистера Сомерса. Он тогда остановился в своем обычном номере. Я еще помню, что спросил, нужен ли ему этот большой номер, раз он приехал один, а не с камердинером, как обычно. Он ответил, что нужен, и я сам пошел его проводить.

Мне показалось, он выглядит усталым. Я предложил подать обед в гостиную. Он согласился и сказал, что будет обедать с сыном.

Приступ случился сразу после обеда. Я тогда был внизу, но сразу поднялся в номер Там уже были наш врач и доктор Симондс. Мистер Говард вначале чувствовал себя… очень плохо.

— Когда это случилось, Уолтер Сомерс был с ним?

— Да. Он же и звонил врачу.

О посетителях управляющий ничего не знал. Это могла помнить дежурная по этажу. Со своего места у лифта она хорошо видит все двери, а мистер Сомерс всегда был важным гостем. Так что шанс был. Дежурная хорошо знала мистера Сомерса, а о его тяжелой болезни говорили все и сочувствовали.

Приятный, в общем, человечек, но какой-то елейный. Он проводил нас на шестой этаж к дежурной. По-моему, хотел остаться и послушать, но Кэтрин сказала «спасибо» таким тоном, что он тут же повернулся и уехал на лифте вниз.

Дежурная на шестом этаже оказалась женщиной средних лет с острым взглядом и злым языком. Она давно потеряла всякие иллюзии по поводу и мужчин, и женщин, которых по должности должна была наблюдать ежедневно. Занятые своими делами, они приходили и уходили, редко обращая на нее внимание. Но она их видела и изучала. Знала об их трагедиях и псевдокомедиях. На ее глазах произошли тысячи драм. Иногда она бывала единственным зрителем, а иногда — даже судьей.

Весь вид Кэтрин, ее элегантное черное платье сразу произвели на дежурную большое впечатление. Но Кэтрин не замечала ничего и думала только о своем. Она видела только холл с зеркалами, стульями, вазами и коридор с рядом дверей.

— Как я понимаю, вы здесь работали, когда мой муж болел прошлым летом?

— Да, миссис Сомерс. Он занимал угловой номер шесть-десять, вон там.

Кэтрин, в отличие от меня, даже не повернула головы.

— И вы знаете, что у нас неприятности. Очень большие.

— Знаю, миссис Сомерс. Мне очень жаль.

Вначале разговор почти ничего не дал. В те дни мисс Тодд, дежурная по этажу, работала с четырех часов дня до полуночи, потом сдавала ключи и уходила домой.

В эти часы она не видела никаких посторонних посетителей.

— Приходил его сын. Вначале, когда мистеру Сомерсу было очень плохо, он здесь проводил всю ночь и немного спал. Кроме него дежурили ночная или дневная сиделки. Потом мисс Гиттингс заменила дневную сиделку. Когда мистер Сомерс окреп, она все взяла на себя и отпустила ночную сиделку. Сама так захотела.

— В тот вечер, когда ему стало плохо, не было ничего необычного?

— Ничего особенного. Мистер Уолтер Сомерс вышел из номера минут за десять до приступа. Был в шляпе. Я еще подумала, что он очень быстро пообедал. Он прошел примерно три двери, потом остановился и вернулся в номер.

— И после этого начал звонить врачу?

— Минут через десять. Да, так.

Кэтрин заколебалась. Она была гордая женщина, и только отчаяние заставило ее задать следующий вопрос:

— А никакой ссоры не было? Или резкого разговора? Ничего, что могло вызвать приступ?

Теперь смутилась мисс Тодд.

— Мне бы не хотелось говорить. Официант, Уильям, потом рассказывал, что пока он был в номере, то кое-что слышал. Мистер Уолтер был расстроен. Но официанты всегда много болтают.

— Он не понял, в чем дело? Слышал что-нибудь конкретное? Извините, — объяснила Кэтрин, — но все это может быть серьезнее, чем кажется. Что слышал Уильям? О чем они говорили?

— Уильям у нас уже не работает. Но он сказал, что мистер Сомерс в чем-то обвинил мистера Уолтера. Что тот о чем-то лгал. Он сказал: «Со мной так поступать нельзя. Я узнаю. У меня есть факты. А если ты думаешь, что со мной это пройдет, то подумай получше». Наверное, это не совсем точные слова, но когда у мистера Сомерса случился приступ, Уильям пришел ко мне и рассказывал так.

Кэтрин молча обдумывала сказанное. Ее яростной ревности, наверное, льстило то, что Говард и Уолли поссорились. Но ее, как и меня, это озадачило. Она сняла перчатки и стала машинально их разглаживать.

— Но ничего серьезного, конечно, в этом не было, — с облегчением продолжала мисс Тодд. — Потом все было хорошо. Мистер Уолтер вел себя так преданно. Приходил каждый день. Со всеми был любезен. Он всем нравился.

Кэтрин подвинулась в кресле.

— К мистеру Сомерсу еще кто-нибудь приходил?

— Было лето, все его друзья разъехались. Врачи приходили, конечно. Доктор Симондс — несколько раз. Больше никого не помню.

— Вы работали, когда приходил мистер Уэйт?

— Да, оба раза. Его приводил сам управляющий, мистер Гендерсон. С ними была только стенографистка. Она ждала здесь, пока мистер Уэйт не открыл дверь и не позвал ее зайти. Молчаливая женщина. Они опять пришли на следующий день и, кажется, вызывали снизу нотариуса. Его, вроде, приводил мистер Уолтер. Но я как раз ходила ужинать.

— Его сын, мистер Уолтер, в это время был с отцом?

— В первый день он встретил мистера Уэйта в холле и проводил в номер. Но сам не остался. Пришел сюда и вызвал лифт. Я запомнила, потому что он мне принес цветы. От больного. Сказал, что передал отец. Ему только что принесли целую коробку.

Я заметила, как в глазах Кэтрин блеснула искра подозрения, и поняла, что ее ревность опять проснулась. Для нее цветы означали женщину, что вполне справедливо. Мужчины мужчинам цветы коробками обычно не посылают. А дело происходило летом, когда практически все те немногие люди в городе, которые хорошо знали Говарда, были в отъезде.

— Цветы? — переспросила, наконец, Кэтрин. — Как я понимаю, вы не знаете, кто прислал эти цветы?

— Не имею никакого понятия, — ответила слегка удивленная мисс Тедд. — Но мистер Уолтер наверняка должен знать. Он сам приходил за вазами для них.

Кэтрин внутренне напряглась, как всегда бывало с ней при упоминании имени Уолтера. Внешне это было почти незаметно.

— Мисс Тодд, а кто принес эти цветы? Сам Уолтер Сомерс?

— Нет. Их доставили из цветочного магазина. По-моему, так. Принес, кажется, пожилой мужчина. Обычно такие посылки оставляют внизу, но он сказал, что должен получить квитанцию, и я пропустила его в номер.

Неожиданно она запнулась:

— Странно! Я сейчас вспомнила, что, кажется, не видела, как он проходил мимо меня назад.

— То есть он отнес цветы и не вернулся?

— Может быть, и вернулся. У меня в тот день было много разных хлопот. Просто не могу вспомнить, что видела его еще раз. Вообще-то, чуть дальше по коридору за этим номером есть служебная лестница. Посыльный мог спуститься и по ней. Я его запомнила, потому что в тот день шел дождь, и он совершенно вымок. На вид такой старый и слабый человек, а ходит по домам в такую погоду.

Больше ничего интересного она не вспомнила. Был посыльный с цветами, которого она видела только один раз: жалкий сутулый старик с длинными седыми волосами. Несколько раз приходила полная коренастая женщина делать Говарду массаж. В первый раз она представилась дежурной по этажу, а потом только кивала на ходу.

Посетители к больному не допускались. Приходил и уходил Уолтер. В первые дни он почти не спал, но потом постепенно воспрянул духом. Мисс Тодд он явно понравился.

С деловым видом проходила Сара Гиттингс.

— Очень она разборчивая в еде!

Когда Говарду стало лучше, он настоял, чтобы Сара ежедневно ходила гулять. Во время ее прогулок с отцом часто сидел и читал ему книги Уолтер. Сара обычно дожидалась, пока он освободится после рабочего дня, и послушно уходила на улицу.

У Кэтрин не было никакой пищи для ревности — обычная история достаточно обычной болезни. Никакие женщины к нему не приходили, разве только мускулистая массажистка. Мужчин тоже не было. Кроме Уолтера и врачей — только посыльный из магазина, сутулый старик с коробкой цветов и сам мистер Уэйт, единственный живой член той маленькой группы из трех человек, которая стояла у постели больного в гостиничном номере и наблюдала, как подрагивающая рука подписывает завещание. Завещание, отправившее четырех человек на смерть и принесшее еще трем страх и страдания.

В конце мисс Тодд предложила нам осмотреть номер. В отличие от Кэтрин, я согласилась. Мне показалось, что тайна скрывалась именно там. Если, конечно, тайна была. Ведь раз по служебной лестнице мог уйти посыльный, по ней могли пройти и другие люди, которые почему-то хотели остаться незамеченными. Я чувствовала, что с Говардом в этом номере что-то случилось. Что изменило его отношение и к своей семье, и к Уолтеру. Что-то, на что намекал Джим.

Неожиданные мысли иногда приходят в голову в самых неожиданных местах. Когда я шла по коридору с китайскими вазами на подставках и зеркалами в позолоченных рамах над маленькими столиками, то почему-то подумала о Маргарет Сомерс.

А что если Маргарет еще жива? И что если Уолтер об этом знал и именно для нее предназначался фонд в пятьдесят тысяч долларов? В этом случае он, конечно, ничего не хочет объяснять! Уолтер действительно симпатизировал Джуди и презирал Кэтрин, но он никогда бы не стал по своей воле ставить под сомнение законность второго брака своего отца ценой обмана Маргарет.

Эта теория так точно укладывалась в факты, что я неожиданно для самой себя повернулась к Кэтрин, которая неподвижно сидела в кресле, гордо и надменно неся свой траур.

Номер состоял из четырех комнат, каждая из которых имела дверь в коридор, образующий в этом месте холл. Справа находились комната, которую занимал Говард, и маленькая спальня для камердинера или горничной. Слева — угловая гостиная и примыкающая к ней еще одна спальня. Дальше был только выход на служебную лестницу.

Мисс Тодд начала объяснять:

— В спальне справа, где есть дверь в комнату мистера Сомерса, располагались сиделки. Комнату с другой стороны от гостиной занимал мистер Уолтер. Несколько ночей он в ней спал.

Но комнаты не раскрывали своей тайны.

Я продолжала думать о Маргарет и о возможных подозрениях по этому поводу Кэтрин. Может быть, именно этими подозрениями было вызвано ее странное поведение в последние недели. Мучительное ожидание того, что ее брак будет осмеян, уничтожен, а ее дочь — лишена имени. Сейчас я знаю, что она боялась именно этого. Почему Говард вообще приехал в наш город прошлым летом? Приехал практически скрытно, без багажа и без единого слуги? При этом он заранее договорился встретиться с Уолтером и обедал с ним в номере без свидетелей. Не иначе как у Уолтера были какие-то ужасные и неожиданные новости. Новости, которым Говард вначале отказывался верить, а потом поверил.

Когда я вышла в коридор, Кэтрин продолжала сидеть все так же неподвижно.

Мисс Тодд тоже оценила ситуацию:

— Она выглядит очень печальной.

— Конечно, у нее большое горе.

Запирая двери, она быстро взглянула на меня и понизила голос:

— Он был благородный мужчина, мистер Сомерс. Никаких глупостей… Вы понимаете? Если бы вы посидели на моем месте! Поэтому вы должны меня правильно понять. Я могу сказать вот что: когда он начал поправляться, к нему приходила молодая женщина. Она, наверное, ждала в фойе, пока мисс Гиттингс уйдет гулять, а потом поднялась сюда. Но не ко мне: вышла из лифта где-то ниже и прошла по служебной лестнице. Если бы я ее не заметила, она бы к нему попала. Она пыталась войти в его комнату, но дверь была заперта. Я ее остановила до того, как она постучала в гостиную.

— А что она сказала?

— Что ищет миссис Стюарт из Сент-Луиса и ошиблась этажом. Я потом специально проверила: никакой миссис Стюарт ни из какого Сент-Луиса или откуда-нибудь еще в гостинице не было.

Мы уже подходили к Кэтрин, и она торопливо прошептала:

— Красивая девушка с ярко-рыжими волосами. Когда я ее окликнула, она побелела как полотно.