Дверь

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Передо мной лежит запись показаний Джима. В значительной части они состоят из вопросов и ответов, прерываются повторными вопросами и протестами и в целом занимают несколько десятков листов стенографического отчета.

Поскольку у меня есть также документ, подготовленный самим Джимом и ставший основой для составления апелляции, то я лучше воспользуюсь им.

Воспроизвожу его здесь слово в слово.

«Я не имею никакого отношения ни к смерти Сары Гиттингс, ни к смерти Флоренс Гюнтер. Готов поклясться в этом перед Богом. Если я и утаивал что-то из того немногого, что мне известно, то делал это частично из-за того, что мое положение выглядит почти безнадежным, частично из-за моей сестры, положение которой было и остается тяжелым.

Я не видел Сару Гиттингс в тот вечер восемнадцатого апреля. Но должен был с ней встретиться. До этого она дважды предпринимала попытки связаться со мной, и дважды ей это не удавалось. Но в тот день, в понедельник, она мне дозвонилась и в разговоре упомянула посланное мне письмо. Она встревожилась, когда узнала, что никакого письма я не получал.

Я внимательно просмотрел всю свою почту, но письма не обнаружил. Тогда она попросила меня встретиться с ней в тот же вечер по делу чрезвычайной важности.

Я согласился и вышел из дома заранее, намереваясь пешком дойти до места встречи, которым она назвала номер 1737 по Халкетт-стрит. Там я должен был спросить Флоренс Гюнтер. Адрес я записал, но уже по дороге обнаружил, что, переодеваясь, не переложил записку. Поэтому зашел в аптеку и позвонил в дом мисс Белл, надеясь застать Сару до ее ухода.

Оказалось, что она уже ушла, но я все-таки вспомнил улицу и первые две цифры номера дома, обозначающие, как известно, квартал. Поэтому вместо того, чтобы возвращаться назад, я решил идти дальше и навести справки в этом квартале.

По дороге прошел через парк. Хожу я довольно медленно, и когда подошел к нужному кварталу, было уже восемь часов, а когда нашел нужный дом — около восьми пятнадцати. Мисс Гюнтер ждала на улице и тут же провела меня в дом. Раньше я ее никогда не видел. Она сильно нервничала и почти все время молчала. Когда я спросил, зачем меня позвали, она ответила только, что мне все расскажет мисс Гиттингс.

Мы прождали примерно до без двадцати минут десять. Я неоднократно просил ее хотя бы намекнуть мне на суть дела, но она не соглашалась. Говорила, что ее лично оно не касается, но просила сохранить встречу в тайне. Даже взяла с меня слово. Она сказала, что «не хочет ни в чем быть замешанной». Обещание я ей дал.

Мне казалось, она излишне беспокоилась о Саре Гиттингс. Я этого понять не мог, время шло. Она беспокоилась все больше. Говорила, что, наверное, случилось что-то ужасное, и в конце концов расплакалась. Я пытался ее успокоить, но она только говорила, что я ничего не понимаю. К девяти сорока пяти ее состояние стало таким, что я посоветовал ей лечь в постель и уснуть, а сам двинулся домой.

В заявлении на имя прокурора округа я написал, что подошел к дорожке, ведущей на Ларимерский участок, в девять тридцать. Это неправда. Я изменил время, так как понимал, что меня подозревают. На тропинку я вышел примерно в десять часов.

Домой шел тем же самым путем, что и на Халкетт-стрит, но примерно на середине подъема присел отдохнуть. То есть я сошел с тропинки на несколько футов вправо, в направлении дома мисс Белл. Я зажег сигару и курил. Примерно через пять минут услышал, что слева и на некотором отдалении от меня что-то движется.

Сначала я подумал, что это собака. За несколько минут до этого я уже слышал лай собак. Я выбросил сигару и, по-моему, стал практически невидим на фоне склона даже на небольшом расстоянии. В том, что это была собака, я уверен не был и, поскольку в этой части парка уже случались ограбления, нажал кнопку, освобождающую клинок трости, и стал ждать.

Ниже меня по склону в парке находились двое. Я слышал, как они разговаривали. Мне пришло в голову, что тот, кто прячется слева от меня, намеревается на них напасть и ограбить. Но дело было в другом. Сейчас я думаю, что тот человек слева от меня уже убил Сару и в тот момент тащил ее тело по склону, чтобы спрятать.

Итак, у начала подъема находились, как мне потом стало известно, мистер и миссис Деннис, выше них и почти невидимый — я сам. Вдруг этого четвертого неизвестного человека что-то вспугнуло. Может быть, полицейский. Мне кажется, эта часть парка с некоторых пор патрулируется.

Он рванулся в мою сторону. Я слышал, как он очень тяжело дышит на бегу. У меня создалось общее впечатление, что это был высокий человек в вечернем костюме или во фраке и в надвинутой глубоко на лоб мягкой шляпе. Таково мое впечатление. Я могу и ошибаться.

Но клянусь, что этот человек там был, что он побежал в мою сторону и что едва со мной не столкнулся. Он пробежал от меня так близко, что зацепил ногой мою трость и отбросил ее далеко в сторону. Пробежал не останавливаясь и скрылся, забирая все ниже и ниже по склону.

Когда я опомнился, то начал искать трость. К несчастью, нашел сначала клинок и порезался о него. Маленький шрам остался у меня до сих пор.

Я ничего не выдумал. Кровь на моей одежде и платке была моей собственной. Миссис Деннис видела, как я перевязывал себе руку. Потом я вернулся домой и лег спать.

На следующее утро чувствовал себя нехорошо. Мой слуга Амос принес мне кофе и свежую одежду. Он взял мой платок, которым я пользовался накануне, и спросил, не поранился ли я. Я ему ответил, что порезал руку, но не сильно.

У меня и мысли не было связывать это происшествие с Сарой Гиттингс, пока не узнал, что она исчезла.

Тогда я начал беспокоиться. Мы же должны были встретиться и не встретились. Меня это тревожило. Я позвонил Флоренс Гюнтер на работу, но ее там не оказалось. Ее домашний телефон я не знал, только адрес. Поэтому позвонить просто не смог.

Случай в парке накануне вечером не давал мне покоя. Примерно около полудня я пошел и осмотрел Ларимерскую пустошь и весь склон, но ничего подозрительного не обнаружил.

После обеда отправился в дом мисс Белл. Там мне сказали, что Сары еще нет. Более того, в дом кто-то прокрался ночью и обыскал ее комнату. Из дома мисс Белл я опять пошел на тропинку к парку. Нашел место, где отдыхал, и пошел от него влево, в ту сторону, откуда появился тот неизвестный человек. Я осмотрел довольно значительное пространство, но не обнаружил ничего подозрительно. Не было там и следов Сары Гиттингс.

На следующий день я получил от Флоренс Гюнтер письмо, полное отчаяния. Она прочитала в газете, что Сара исчезла, и была уверена, что ее убили. Она умоляла меня не упоминать ее имени: это могло ей стоить работы и было просто опасно. Она также попросила меня сжечь ее письмо. Я его сжег. Мне, конечно, нужно было что-то предпринять. Мое молчание, как оказалось, ее не спасло.

За это время случилось несколько событий. Пока я размышлял, что же мне делать, нашли тело Сары Гиттингс, и на нем — колотые раны. Кроме того, из сообщений в газетах я узнал, что, оказывается, находился вблизи от места преступления именно в то время, когда ее убили.

На опознание тела мы ездили вместе с Уолтером Сомерсом. Он же потом и отвез меня домой. Я вошел через сад и обнаружил в холле Амоса с моей тростью в руках. Он как раз пытался вложить клинок в ножны.

Я понял, что он меня подозревает. Чуть позже я отослал его из дома с каким-то поручением и сам осмотрел трость. На клинке было немного засохшей крови, земли и кусочков травы. Я испугался, вымыл клинок в туалете на первом этаже и спрятал трость в шкафу для бутылок в нижнем холле. Дверцу запер.

Дела становились все хуже. Мэри Мартин нашла форму, ее слова о том, что Сара мне писала, получили подтверждение. Я не знал, что делать, и в тот же вечер попытался встретиться с Флоренс Гюнтер. Дома ее не оказалось. Я пошел назад и встретил ее на улице возле итальянского магазинчика. Меня потрясло, что, увидев меня, она страшно побледнела.

Она вообще не хотела со мной разговаривать, а когда я настоял, заявила, что я убил Сару. Что она в этом уверена и знает причину. Она сказала, что если я не уйду тотчас же, она позовет полицейского. По дороге домой я попытался найти объяснение ее поведению. И вспомнил, что пока мы ждали тогда вечером Сару, я от нечего делать показал ей устройство моей трости. Поэтому ее уверенность, что я убил Сару, неудивительна. Сейчас это понять легко. Она считала, что Сара Гиттингс хотела показать мне завещание, которое лишало меня наследства. А я убил ее, чтобы получить этот документ.

К ней я больше не обращался. Был уверен, что она вызовет полицию.

Добравшись домой, я почувствовал себя плохо и был вынужден лечь в постель. Однако в какой-то из дней той недели я с трудом встал и спустился вниз. Мне пришло в голову, что если она все расскажет полиции и трость найдут у меня, то мое положение станет еще хуже. Поэтому решил поставить ее на обычное место в холле.

Я отпер шкаф и обнаружил, что трость исчезла. До сих пор мне неизвестно, как она исчезла и почему ее нашли в подвале. Думаю, мое положение встревожило моего слугу Амоса и он по собственной воле закопал ее под углем.

Думаю также, что Амоса либо убили, либо подкупили, чтобы он уехал из города. Возможно, для того, чтобы он ничего не смог рассказать и тем самым не смог помочь мне.

Я также думаю, что кто-то умышленно оставил пятно в моей машине, чтобы меня заподозрили и в убийстве Флоренс Гюнтер. Полиции известно, что наутро после ее смерти этого пятна в машине не было.

В ходе суда надо мной большое значение придавалось тому, что в результате составления Говардом Сомерсом, моим шурином, второго завещания, я потерял то, что мне было завещано в первом. В ответ на это я совершенно официально заявляю, что мне ничего не было известно о втором завещании до тех пор, пока мне о нем не сообщил после смерти Говарда Сомерса в Нью-Йорке мистер Александер Дэвис. Но даже если бы я о нем знал, смерть этих двух несчастных женщин мне ничего не давала. Само завещание, его первая копия, хранилось вместе с бумагами мистера Сомерса в его сейфе в нью-йоркском банке, а мистер Уэйт всегда мог под присягой подтвердить факт его существования и подлинность.

Я ничего не знаю о смерти Флоренс Гюнтер. Когда понял, что она подозревает меня в убийстве Сары Гиттингс, я более не пытался встретиться с нею и готов поклясться, что никогда ее больше не видел. Я также не ездил к Говарду Сомерсу в день, вернее ночь, его смерти. Тот, кто у него был, умышленно воспользовался моим именем, чтобы быть принятым. Я не получал также никакого чека на одну тысячу долларов.

Что касается выезда из страны, то я об этом думал. Мое положение становилось безнадежным, помощи ждать было неоткуда. Но никаких действий в этой связи я не предпринимал и предпринимать не пытался.

Все, что я сообщил, мною не придумано. Я нахожусь под присягой и говорю чистую правду. Я никогда в жизни никого не убивал. Меня обвиняют в том, в чем я невиновен. Если в результате приговора я пострадаю, то буду страдать за чужое преступление».

Многое из изложенного здесь он рассказал на суде. По-моему, кроме нас самих, вряд ли кто-нибудь в переполненном зале ему поверил. Ему противостояла масса свидетельских показаний, включая наши собственные вынужденные ответы.

То, что в тот же самый день из реки выловили тело бедного Амоса, вроде бы должно было ему помочь, но не помогло. Бедняга Амос утонул, но до сих пор мы, несмотря на все свои подозрения, не можем точно сказать, утонул он сам или был кем-то утоплен.

Но думаю, что могу восстановить сцену того, как это произошло. Может быть, на мосту, а может быть — в тихом месте на берегу Амос с кем-то доверительно разговаривал, гордый и польщенный тем, что с ним советуются. Потом внезапный удар мускулистой руки, и мутная вода сомкнулась над его головой.

Джима признали виновным всего после трех часов совещания присяжных. Виновным в умышленном убийстве.