Двоеверие

Глава 1 Грехи отцов

– Ты помнишь, когда было тепло?

– Да.

– Но почему сейчас в нашем мире так холодно?

– Взгляни на небо, и ты увидишь ответ.

– Оно серое, как и всегда.

– Нет, оно никогда не было серым. Солнце скрылось за хмарью многие годы назад, но прежде оно имело цвет твоих глаз.

– Значит лето никогда не вернётся и наш мир не изменится?

– Мир уже изменился.

Руслан ДружининДвоеверие

Лютая ночь. Морозный воздух изгнал с поверхности остатки тепла, повсюду царствовала черноокая смерть. Даже в подземном логове гибли. Навь пыталась спрятаться в толще никогда не промерзавшей земли, племя уходило в самые глубокие норы, но не каждому дано было выжить в Ночь Мора. Холода забирали спящие семьи, пока те, не учуяв угрозы, не успели покинуть верхние галереи.

Страшная ночь. Среди её гиблого холода раздался отчаянный крик.

– Напрягись! Он скоро появится, твой сын скоро родится!

– Почему так больно! – взвыла Влада, стискивая под собой вымокшую от пота горячую волчью шкуру. Её успели укрыть в глубине самых тёмных пещер, хотя ученица ведуньи до последнего приглядывала за спасением племени. Воды отошли неожиданно: ребёнок не стал дожидаться, пока каждый спасётся.

– Человек начинает свой путь в мучениях, в мучениях он его и заканчивает, – пробормотала старуха-ведунья, готовая принимать роды.

В последнее время силы медленно оставляли Девятитраву, но всё-таки она дожидалась заветного часа. Как только у её внучки начались схватки, из вялой развалины она вновь превратилась в ту прежнюю Девятитраву, которую боялось и почитало всё племя. Строгим взглядом она поторопила хлопотавших поблизости женщин. Умелые жёны охотников разожгли в мрачной пещере огонь, согрели воду и приготовили для ребёнка серебристую волчью шкуру. Каждое движение они сопровождали расслабляющим пением, но роженица не собиралась терпеть свои муки молча.

– Будь проклят весь род мужской, что заставляет так мучиться-а! – закричала Влада сквозь острые зубы. Схватки изнурили ей тело.

– Осторожней с проклятиями! Ты не оседлая девка и за зря не болтай. Твоё слово силу имеет, – предостерегла её Девятитрава. Из глаз Влады потекли слёзы. Она устала кричать, устала терпеть, ей думалось всё пройдет легче, быстрее, как у зверей.

– Я любое зелье выпить готова, только б облегчить!

– Нет, нельзя. Ребёнок должен появиться на свет в здравом уме, как полагается. Сегодня без того сгинуло много родичей, но в этот же срок ты подаришь Яви новую жизнь. Напрягись, и помоги же своему сыну родиться!

Влада опять закричала. Пепельно-серые волосы слиплись от пота, на разгорячённой коже отражались блики огня. Протяжное пение вест слилось в монотонный гул. Роды шли тяжело – Девятитрава не говорила об этом, но никогда не рожавшая прежде Волчица страдала не зря. Ребёнок давно должен был появиться на свет, но словно не хотел выходить.

Рядом заплакал младенец – другой, нелюбимый, оторванный от родителей, в простой колыбели из выдолбленного куска дерева.

– Уймите её! – не своим голосом рявкнула Влада. Жёны охотников бросились к люльке и подхватили двухмесячную малышку на руки. Они как могли успокаивали её, но Влада больше не смотрела на них. Украденного у людей младенца унесли прочь. В сумраке подземного логова готовился появиться её собственный сын. Железный запах крови смешался с ароматом травяных зелий. Прошло ещё немало времени, прежде чем к сводам подземной норы поднялся резки плачь новорождённого.

– Твой сын! Это мальчик! – спешила обрадовать Владу ведунья. Она так ослабела, что не могла даже ответить, только тяжко дышала. На лицах вест замер страх. Они окружили её и смотрели на младенца, как на злого духа, вторгшегося в Явий мир.

– Дай мне его, дай! – с неожиданной силой потребовала Волчица. В голосе Влады послышалось рычание Зверя. Девятитрава скорее завернула новорожденного в серебряную шкуру и отдала его матери.

– Да живой он, живой!

Ребёнок залился плачем. Среди многих и многих смертей он вспыхнул новой искоркой жизни в гибельной зимней ночи. И первое, что мог увидеть младенец – это заточенные зубы матери. Навья Волчица улыбалась ему и плакала одновременно: от счастья, от ощущения маленького тепла на руках, от сокровенного чувства, что теперь она не одна в этом мире.

– Дурные знаки, – сказал кто-то из вест. – Он родился в Ночь Мора. А в кулачке…

Влада откинула край серебряной шкуры и посмотрела на правый кулак новорождённого. Между пальчиков выступил сгусток крови – дурное предзнаменование.

– Нельзя ему давать имени. Он должен стать Безымянным, не то не миновать одержимости, – продолжила веста. Волчица оскалилась на неё в грозном рыке.

– Захлопни пасть! Этот род принадлежит ему! Навье племя примет его, как наследника. Ему предначертано великое будущее, а не доля забитого вымеска. У моего сына будет великое имя, перед очами Праведных Предков он будет ходить свободно! Имя это со страхом повторят и в подземье, и в Явьем мире!

Никто не смел возразить ей, и Влада поплотнее укутала сына в шкуру, чтобы холод моровой ночи не коснулся его. Прижав лобик младенца к губам, она прошептала.

– Нарекаю тебя Яр – жаркое имя для пламенного сердца. Пусть от этого имени сама Явь запылает.

– Он похож на отца, – устало улыбнулась Девятитрава. Болезнь, немощь и прожитые годы разом навалились на её плечи, когда младенец родился. Она дождалась, дотерпела и теперь могла со спокойным сердцем уйти к Тёмной Матери. Но, стоило ей сказать про отца, как весты испуганного охнули. Влада вскинула пылающий голубой взгляд, и по щекам Белой Волчицы потекли слёзы.

– Да, похож. Но он будет гораздо сильнее!

Глава перваяГрехи отцов

Олесе выдали очень негодное оружие – однозарядную винтовку без магазина. Ствол погнут и даже при всём старании она не попадала. За это в стае Олесю сурово наказывали. Матёрые охотники не считали зазорным отлупить девчонку, даже если она – единственная охотница в племени. За каждым мальчишкой в стае Чертога стоял его живой или погибший во славу рода отец, а за ней – никого, кроме матери и десятизимней сестры. Имя её отца вычеркнуто из вед. Даже если и вспомнят, то только лишь, когда заговорят о позорном предательстве. На судьбе Олеси лежало клеймо. К презрению взрослых и младших охотников она привыкла.

Некоторые из молодняка считали, что имеют право на большее, нежели только презрение. Но пара перебитых носов и проткнутая ножом рука главного заводилы быстро охладили пыл самых дерзких. Даже когда ей доводилось спать в одной куче, где-нибудь во время похода, Олеся засыпала последней. Хотя, ей всегда доставалось место на самом краю, где ночной холод пробирал до костей, и Олеся дрожала, покрытым синяками и порезами телом до полуночных звёзд, не смыкая глаз. На заре она вставала исполнять поручения Старших, делала всё быстрее и лучше мальчишек, но обязательно бывала наказана за какую-нибудь оплошность.

Косой выстрел из негодной винтовки однажды довёл до того, что её раздели при всех и высекли на осеннем морозе. В ту минуту, когда берёзовый прут рассекал спину и плечи, Олеся представила, как всего через пару Зим её младшую сестру Риту ждёт такая же участь. Если только она сама не станет той, кто держит розги.

С тех пор она научилась метко стрелять даже из самого плохого оружия, она бежала быстрее всех в стае, умела подкрадываться так тихо, что могла метнуть в дикого зверя нож. В круге Олеся дралась одна против шестерых сверстников. Но, несмотря на силу, наставники не оттаяли, наоборот, чем лучше старалась Олеся, тем жёстче назначались ей испытания.

– Чё ты дёргаешься! – рассмеялся вожак, когда однажды повалил её в схватке. – Не уж то метила в вожаки, Деянова дочь? Да тебе, как Безымянной, дорога без славы, будешь роду служить до края дней!

– Я ещё тобой командовать буду! – огрызнулась Олеся на оседлом наречии. Вожак ухмыльнулся и сильнее надавил ей на запястье, и стискивал до тех пор, пока она не закричала.

– И толкуешь по-оседлому! Вот она, поганая наука сказальцев, на что сгодилась! На кой ты слушала их, дура, на кой ты у деда книжки читала, когда надо было охотиться, как завещали нам пращуры, да Уклад соблюдать!

Под смех мальчишек, вожак повалил Олесю, да так и оставил лежать на земле. Стиснув зубы, она проглотила очередную обиду. Из-за учения скитальцев даже говор её отличался от навьего. С того дня Олеся взялась истреблять в себе привычку говорить по-людски и общалась только на навьем наречии. Но, как не старайся, вожаком ей не стать. Ведунья помнила про обиду отца и приглядывала, чтобы Деянова дщерь никогда не поднялась выше охотницы, и так поручила в Чертоге.

Безымянные – вожак выдумал, будто они до конца дней обречены служить роду. Рождённые в ночь Зимнего Мора, они – призраки для соплеменников, но лишь до поры, пока не совершат подвиг и не обретут себе имя. Олеся, конечно, не хуже них.

Однажды она прослышала про вылазку на неразведанный север и начала проситься у вожака в дозор. Тяжёлый поход к северному перевалу в племени называли блажью ведуньи и смертью охотникам. В северных землях редко встречалась добыча, а четырнадцатизимнюю соплячку из молодняка вовсе звать туда никто не собирался. Но Олеся донимала вожака снова и снова. Он злился, отмахивался от неё, даже лупил, но она спрашивала каждый день. В конце концов она пригрозила ему, что сама спустится на межень к ведунье. Матёрый охотник посмотрел на Олесю очень внимательно и с неясной тоской.

– Ой не знаешь ты, какая она… но так и быть, передам чего хочешь. Крепись.

И вожак сдержал слово. Прошёл день, и Олеся узнала, что её берут к перевалу. На севере её ждёт великий подвиг для рода, а это вернейший путь в вожаки!

Олеся поспешила к клади оружия на срединной межени. Её должны были хорошо снарядить. Но каково же было её удивление, когда из всего накопленного запаса ей выдали три патрона и не заменили кривую винтовку.

– Это что? – показала она патрон ложнику.

– А? – пробурчал косматый как медведь оружейник и оторвался от ящика, полного боеприпасов.

– Мне надо оружие с патронами и добрый нож на дорогу, а ты мне три пули ссудил?! Вот погоди, ведунья узнает! – огрызнулась Олеся.

– Что велено, то и выдано. Так Первый Охотник сказал, мол, Олеське три пули, – проворчал кладовщик. Олеся застыла как вкопанная с винтовкой, не зная, что делать. Ложник с раздражением прогнал её. Сама не своя, она решила спуститься к матери и сестре, раз уж выпало сойти в логово и отлучиться из стаи. Когда она проходила по тоннелям с жилыми норами, то услышала сдавленный плачь. Олеся бросилась на материнский голос, но тут же за шкурой, занавесившей вход в нору, заговорил кто-то другой.

– Не горюй, а меня слушай. Олеську твою снаряжают вместе с пятью матёрыми. Каждый из них в войне с Виичами отца потерял или брата, и за то на Деяна и всю вашу семью очень зол. Белая Шкура Олеську вместе с ними на смерть посылает, с севера твоя дочь не вернётся – это и станет расплатой за род.

Мать всхлипнула, кажется, зажимая себе рот ладонью. Кто же с ней сейчас говорил? Олеся прислушалась и скоро узнала голос Гойко – вожака стаи Колготы. Гойко давно подозревали в мятеже вместе с отцом. Он никогда не приближался к семье Деяна, как и остальные охотники, и не разговаривал с её матерью. Но всё-таки в племени оставались враги ведуньи. Как бы тяжело Олесе, Рите и их матери не приходилось, им тайком передавали еду: остатки с охоты или какие-нибудь вещи для мена. Олеся не желала задумываться, что предатели не дают умереть жене и дочерям своего убитого главаря. Сама она отреклась от отца на глазах у всего племени. Но, когда тайная помощь не приходила, должно быть в ту пору за семьёй особенно пристально наблюдали, им становилось совсем тяжело.

Мать Олеси вкалывала в племени хуже чернушки, помогала другим вестам с самой тяжёлой работой, но приносила в нору сущие крохи. Ритка плакала, пусть кормили её больше всех. Мать ела мало, только чтобы не умереть с голоду. Ненавистнее всего для Олеси были те ночи, когда, уверенная, что обе дочери спят, мать вставала с распущенными волосами и уходила на верхние межени, где караулила Навья Стража. Маленькая и вечно голодная Ритка уплетала принесённую к утру снедь за обе щеки. Олесе же кусок не лез в горло. Она смотрела на мать исподлобья и терзала два своих негнущихся пальца на правой руке. Мать покачивала растрёпанной головой, глядела мимо неё покраснелыми после бессонной ночи глазами и на её глубоко впавших щеках залегли тени.

На двенадцатый год Олеся сама пошла в стаю. Как охотница из молодняка она имела право на свою, пусть и невеликую долю добычи. И лишь тогда их семья вздохнула свободнее. И вот новый удар: дурные новости Гойко. Охотник старался говорить шёпотом, многие из его слов гасли в гомоне соседских жилых нор.

– Уходят на заре, завтра. Матёрых выбирал Сивер, но на них ему указала ведунья, и сама наставляла дочь твою погубить, а после сказать, что Олеська в дороге погибла. И все поверят, а кто не поверит, тот промолчит.

Мать что-то горячо зашептала, но голос её перекрыл детский плач из соседней норы, затем визг чернушки, видимо, та недоглядела за ребёнком и попала под хозяйскую руку.

– Нет, – тихо ответил Гойко. – Никого вместе с ними послать не смогу. Только пятеро избранных Сивером пойдут к перевалу. Ежели захочу снарядить кого-то в дозор от себя, так они тотчас же смекнут: эти охотники в оберег Деяновой дочки. Могу только дать ей в дорогу вот это, да испросить силы для Олеськи у Вия.

В норе зашуршало, охотник что-то достал из мешка и передал матери. Она поблагодарила его через всхлипы, после чего полог внезапно откинулся. Гойко вышел из норы и тут же столкнулся с Олесей. Конечно, он понял, что она всё подслушала. Прятаться молодая Волчица и не собиралась. Он задержался всего на секунду и с кивком прошёл мимо.

Вот так. Всё её желание прославиться ради рода обернулось верным самоубийством. Ведунья расставила Олесе ловушку из собственных соплеменников. Пятеро озлобленных охотников станут её попутчиками на неизведанный север: без снаряжения, без запасов и почти без оружия. Вот тебе и помощь от ведущей род, терпеливой на месть и злопамятной Влады.

Горло Олеси душили слёзы, но она хорошо научилась себя сдерживать. Олеся подождала у порога, пока всхлипы матери и лихорадочная беготня в норе стихнут. Только однажды ей захотелось войти, когда Ритке влетело за какой-то проступок, или попросту путалась под ногами. Сестра залилась рёвом. Уже десять Зим, а растёт такой бестолочью! Ничего на уме нет, кроме еды и игр с другой малышнёй. Благо, за озорной нрав Волчата принимали Ритку в свои шуточные стайки и не попрекали её отцом, которого она всё равно толком не помнила.

Наконец, Олеся откинула полог и переступила через порог, словно только что вернулась с поверхности. Мать подшивала что-то у очага, но как только она вошла, оторвала голову от работы и молча обшарила её испуганными глазами. В руках у неё лежала новая куртка, которую шили Олесе ещё с прошлой весны. Неизвестно откуда она смогла достать кожу и мех, но даже ещё недошитая куртка очень нравилась Олесе. Она часто просила примерить обновку, оглаживала её по бокам, мать торопливо подправляла полы, чтобы получилось с запасом, на вырост, прикидывала, стоит ли добавить новый карман или перекроить воротник. Оставалось пришить застёжки. Руки весты подрагивали, пока она судорожно заканчивала работу.

Ритка пряталась на лежанке, зарёванная. Сестрёнка тискала в руках страшную куклу, которую скрутила себе из бечёвки и вехоти.

Олеся подошла к матери, взяла свою куртку и скинула старую, прожжённую у костра. Мать смотрела, как она одевается, и рука её бессознательно поглаживала по запястью Олеси, повязанному белой нитью.

– Почему Ритка ревёт?

– Она так… – отмахнулась мать в сторону Риты. – Есть хочет, а своё уже съела, к твоему потянулась, да по рукам получила – не сильно, не больно ей, не тревожься.

Олеся провела ладонью по влажной щеке матери и постаралась улыбнуться без страха. Не очень-то получилось.

– Не плачь, я всё слышала. Пусть пророчат лихое, со всем справлюсь сама. Не зря в стае два года ходила, дабы не уразуметь, чего хотят родичи.

– Отрекись от пути! – горячо зашептала ей мать и схватила за руки. – Отрекись, Олеська! Худо не будет, а коли позор – так и пусть, зато живы!

Олеся поджала губы, понимая прекрасно, что отказаться нельзя. Если на этот раз не пойти, то ведунья изведёт её в стае, опозоренную, обвинённую в трусости, а следом и матери с Риткой несдобровать.

Олеся заметила на столе тёмный свёрток, а на лавке свой заплечный мешок. Она подошла развязать свёрток, мать торопливо шепнула, что его принёс Гойко. Внутри промасленной ткани лежал пистолет и запасной магазин. Про это оружие не знали ни вожак, ни ведунья, ни ложник; не знал никто в племени. Хороший подарок, пригодится в дороге.

Но другая вещь её озадачила – рядом с пистолетом лежало узкое гибкое лезвие.

– Это тайком надо заштопать в одежду, – прошептала мать и забрала его.

– В куртку? – спросила Олеся, но мать несогласно повела головой. Не годились для тайного лезвия и штаны. Мать сдёрнула с неё куртку и потянула через голову нательную рубашку. Полуголая Олеся с любопытством смотрела, как мать вспарывает шов на вороте и зашивает туда узкий клинок. Остался виден лишь краешек, чтобы подцепить пальцами и вытянуть лезвие.

Пока мать зашивала, Олеся развязала горловину мешка и голова закружилась от запахов. Столько еды Олеся никогда в жизни не видела! Здесь и орехи в меду, и полоски сушёного мяса, и кулёк сухарей, и жир в банке, и запечённая тушка зайца, и бутыль брусничного кваса, и мелкие варёные яйца, и вяленая рыба, и много чего ещё. Неудивительно, что у маленькой Риты от стольких яств потекли слюнки. Однако припасы мать откладывала и готовила для Олеси с того самого дня, как услышала про её желание идти на север.

– Это в дорогу, – пробормотала веста и покосилась на младшую дочь. Ритка буравила мать обиженными глазами. Олеся кивнула и, напоказ, нарочито туго завязала мешок. Вдруг мать вспомнила про что-то важное, да так, что подскочила с места и в волнении посмотрела сначала на дочь, а потом на рубашку в руках, будто сделала нечто скверное. Бросив шитьё, она куда-то засобиралась.

– Обожди, я сейчас! Я сейчас! – выскочила она вон из норы. Пропитанный дымом полог колыхнулся следом за матерью и тяжело замер. В норе остались только Олеся с сестрёнкой. Недолго думая, она развязала мешок, нашарила внутри засахаренные орешки и подсела к Ритке на лёжку.

– На, – протянула она орешки на раскрытой ладони. Но даже тогда Ритка не посмела забрать. Видимо, мать хорошенько пришибла её за воровство. – Да на ты, никто не увидит! Держи!

Ритка бросила куклу, сгребла орешки с ладони, затолкала их в рот и проглотила, почти не жуя, как самые голодные из Волчат. Олеся со строгим видом потрепала сестрицу по пышным каштановым волосам. Ритка здорова и хорошо подрастает. Тонкая белая нить на её детском запястье напоминала Олесе, что и её ждёт такая же поганая участь. С самого их рождения старая ведунья Девятитрава повязывала им на руки красные нити вест и наставляла расти сильными и красивыми для навьего рода. Но, когда Олесе исполнилось семь, отец сговорился с Виичами против Старшей Волчицы и предал их племя, но не рассчитал и погиб при мятеже. Семью Олеси ждал позор, не за многим и голодная смерть. Старшая Волчица заступилась за них, но теперь Олеся и Рита – охотницы. Красные нити им срезали, а белые затянули: нет горше судьбы для навьей Волчицы, чем встать на мужскую стезю.

– Покажи куклу, – велела Олеся. Ритка бросила облизывать липкие пальцы, схватила свою растрёпу и спрятала за спиной. Матери до её замарашки и дела не было, а вот Олеся приметила: больно кукла увесистая для тряпья. Значит Ритка в ней что-то спрятала.

– Нет! – замотала малышка нечёсаной головой. – Маля моя! Коли надо тебе, так сама себе сделай!

Олеся тяжко вздохнула, сестра совершенно забыла оседлый язык и некому было её научить. Старый скиталец скончался, его сын давно ушёл. У Олеси не оставалось времени заниматься с Ритой, хотя она пыталась возиться с ней, когда возвращалась из стаи. Но все вложенные в голову сестры знания на следующий же день вылетали в шумных играх и пустой беготне. Олеся потянулась в угол лёжки и отрыла под шкурами и тряпьём последний подарок, оставшийся после уроков скитальца.

Углы книги загнулись, корешок оборвался, на обложке остались отпечатки мелких Риткиных зубов. Присев поближе к сестре, Олеся раскрыла книгу на своей любимой странице. Она повела пальцем по поблёкшим строчкам и начала громко и чётко читать.

«Я узнал, что у меняЕсть огромная семьяИ тропинка и лесокВ поле каждый колосок…»

– Азмь оведал, ще у мене, есмь веляя се́мья, – начала переиначивать Ритка, но Олеся одёрнула её за руку и потребовала повторить правильно. Пока сестрица не повторила, как надо, дальше она не читала.

Речка, небо голубое —Это всё мое родное

– Речка, небо голубо… Речка, небо голубо… е. Энто… Это всё мово… Это всё моё, родно… е.

Это Родина моя,Всех люблю на свете я!

– Всех в любе на раде азмь! – протараторила Ритака так быстро, чтобы сестра не услышала, где она сжульничала. Но Олесю было не провести, особенно на той строчке, которую она ценила больше всего.

– Всех люблю на свете я! – повторила она, разделяя каждое слово. В стихах скрывались тёплые воспоминания, когда жизнь была легче, когда ещё оставалось место для чтения перед светильником и разговорам со старым скитальцем. Старик не только учил её читать и считать, но и многое рассказывал ей о жизни до Обледенения. Теперь даже не верилось, что раньше люди могли жить в домах, высотой до небес, быстро ездили на машинах, летали на кораблях, ходили по океану, и что стояла жара по три месяца – всё это звучало как сказка. Иногда Олеся пересказывала веды скитальца своей младшей сестрёнке. Но для Ритки они казались всего лишь красивыми байками. Ничего из историй скитальца она своими глазами не видела и своими ушами не слышала и не могла укусить.

Корабли давно не летали по небу и не ходили по океанам.

Пока Ритка разглядывала картинки, Олеся незаметно нащупала её куклу. В Мальке и правда лежало что-то увесистое, скорее всего из металла, и… острое. Но лучше прощупать она не смогла, мать вернулась в нору. С покрасневшим от спешки лицом, она схватила куртку и велела Олесе идти за собой.

– А у меня худая куртка, вся в дырах, срамна́! Почто я за Олеськой донашиваю? – закапризничала Ритка. Мать шикнула на неё и накинула куртку на голые плечи Олеси. Они вышли из норы и быстрым шагом прошли по жилой межени к нижним тоннелям, и лишь тут Олеся вспомнила, что забыла завязать горловину мешка. Вот Ритка поживится, пока старшие не вернулись! Но вскоре мысли о еде выскочили у неё из головы. Вместе с матерью они спустились на глубину логова. Олеся заподозрила, что мать ведёт её нарочно к ведунье, чтобы просить не отправлять свою дочь на север. Но, не доходя до ведуньего логова, мать свернула в пустынный тоннель. Свет здесь горел в единственной норе. Когда Олеся зашла внутрь, она увидела трёх старух, трёх старших вест.

В молодости каждая из них подарила роду немало детей и именно к этим старухам прислушивались, когда племени требовался важный совет. Сама Ведунья звала их и расспрашивала, что думают жёны охотников, как с детьми на меженях, как ведут хозяйство чернушки, и, расспросив обо всём, почтительно отпускала. Непонятно, почему мать пришла именно к этим трём старым вестам и, главное, зачем привела к ним Олесю?

Нора была нежилой, костёр разожгли здесь только по случаю. На дощатом полу лежали упругая подушка и шкура. Мать, ничего не объясняя, скорее начала раздевать Олесю.

– На кой энто? – забеспокоилась та, нарочно спросив по-подземному, чтобы и весты услышали, но старухи обсуждали между собой какое-то дело. Олеся заволновалась и вспомнила, что мать иногда говорила о них, как о самых честных и справедливых женщинах в племени.

– На кой?! – ещё громче повторила Олеся и не далась матери, когда та хотела уложить её на подушку. Мать скорее приложила палец к губам.

– Так надо! Пущай поглядят. Ежели ты чиста перед родом, они запомнят о том и, как вернёшься ко мне, подтвердят.

Олеся остолбенела. Она вдруг догадалась, для чего могло понадобится ей зашитое в нательную рубашку лезвие. К ней подступила одна из старух и показала в морщинистой руке оберег с руной в виде столбца, к острию руны была примкнута половина стрелы – метка Лели для тех, кто поклялся перед родом сохранить целомудрие до замужества. Тронуть отмеченных Лелей вест для любого охотника считалось поступком против Уклада. Мать хотела сберечь Олесю, ведь она отправлялась в дозор вместе с врагами их семьи. Пока Олеся ложилась на шкуру, она вспомнила ещё кое-что: избранница Лели могла убить любого охотника, который покусится на её честь и оправдаться тем перед родом. И этот подарок мог оказаться ценнее любой защиты.

*************

На Яра налетел ветер, взбил ему тёмные волосы и захватил дыхание холодным порывом. Возле входа в навье логово стоял холм. Яр поднялся на его голую вершину за руку с матерью, вместе с отчимом и приёмной сестрой.

Ранняя промозглая весна – ночью ещё стояли морозы и солнце с утра еле грело. Ветер обдавал дождём с мелкими ледяными крупинками.

– Иди сюда, стой, не вертись и смотри…

Мать сжала плечи десятизимнего Яра под серебряной шкурой и направила его взгляд на купола, на белые стены из камня и башни. Она молча смотрела на большую светлую крепость в заснеженном поле. Наконец её рука с тихим стуком обережных браслетов приподнялась и указала на Монастырь.

– Это черта…

– Там живут люди, – дополнил её слова Сивер. Яр бросил на отчима нелюбящий взгляд. Он презирал черноволосого охотника, но мать вернула его внимание. Одной рукой она держала его за плечо, другой мягко водила по воздуху, будто играла с Монастырём и лишь в шутку прикасалась к воротам, стенам и куполам.

– Мы не охотимся на крестианцев, ибо между нами договор на крови: Навь, черта и община. Но сегодня твой день, Яр, и я расскажу тебе больше.

Яр осторожно коснулся языком острых клыков. Сегодня и правда, особенный день: день сошествия к нему Волчьего Духа. Зимний Дух напитал его худощавое тело невиданной силой, зажёг взгляд огнём, изнурил тошнотой с кровью и болью в желудке. Во время единения с Духом, Яр бился в норе и кричал от переполняющей его сердце дикости. Сивер крепко прижал его к полу, правильный заговор матери успокоил пленённого внутри Зверя. И сейчас, на холме, Яр внимательно слушал её, свою ведунью.

– Там живут крестианцы – наши враги. Везде, где только их встретишь, бей беспощадно, не щади и не милуй, не давай по земле нашей хаживать. Только в Монастыре крестианцам раздольно, к ним за черту Навь не ступает… пока.

На губах матери заиграла улыбка. Яру нравилось смотреть на её красивое, всегда немного надменное лицо, на чёрные полоски сажи под глазами и ловить на себе её одобрительный взгляд.

– Помни, Яр… – она обвела рукой Монастырь, окрестные земли, леса и даже затянутое хмарью небо, – всё это – твоё. Ты, рождённый в ночь Мора, возьмешь Явь за горло. Цени Навью кровь, не пролей даром ни капли, но отдай её всю во имя Навьего рода и Праведных Предков.

Вершину холма обдал ледяной вихрь, нарастала весенняя буря. Мать вытащила из-под своего мехового плаща стянутые кожаным ремешком ножны. Сердце Яра вспыхнуло алчным огнём, сегодня ему должны были подарить его первый клинок – не те жалкие ножечки, какими он играл в детстве, а настоящий боевой нож, который легко забирает жизни.

– Живи по Совести, почитай Щуров и они возлюбят тебя, не предавай род, чти Уклад, слушай Волка, – наставляла мать, отдавая ножны ему. Яр с восхищением осмотрел вырезанное в виде волчьей головы навершие рукояти, вынул клинок и убедился, что лезвие выковано из серебряного металла. На кликне рукой матери были выбиты заветные руны.

Первый клинок по обычаю дарит отец, но Яр знал, что мать никогда бы не доверила это Сиверу. Черноволосый охотник всегда останется для него только отчимом.

– Помни про клятву и знай… – продолжила мать, – за стенами Монастыря живёт сильный враг и пестует крестианцев, как воевать с Навью. Он лют и суров и грозил выжечь твой род прямо в норах.

Мать снова обратила внимание Яра на общину людей. Её голос смягчился, в нём появилась тоска, хотя она не догадывалась, что Яр это заметит.

– Я жизни не пожалею, дабы возвеличить тебя. Ты мой наследник, но наш род не один, есть и другие подземные Волки. Долгие Зимы Навь не сгубили, ибо над стужей и тьмой властвует Черна-Мати…

Мать взяла Яра за руку с клинком и указала ему на высеченную на лезвии руну, сложенную из двух треугольников – символ их племени.

– Марена… – прошептал Яр, – мать волков, хозяйка Зимы, владычица мира под земью.

– Верно. Чти нашу Мать превыше всех Праведных Предков, ибо она хранит род и каждую из твоих душ от тьмы.

Мать приподняла лицо Яра за подбородок и вгляделась ему в глаза. Яр понял её наставления и ответил уверенным взглядом. Она наклонилась и поцеловала его в губы. Яр замер, прижимая ножны к груди. Когда поцелуй оборвался, он позволил себе тихо выдохнуть. Рядом неодобрительно хмыкнул Сивер. Дерзкий ветер сорвал с неё меховой капюшон и по плащу рассыпались длинные бусые волосы. Возле левого уха постукивал кожаный ремешок с двумя привязанными к нему волчьими клыками.

– Время для первой крови, – сказала она и подвела за руку приёмную сестру Яра. Сирин одели слишком легко для отвратной погоды, в одну грязную рубашонку ниже колен и жилетку с вылезшим мехом, ноги и вовсе босые. Приёмыш захныкала, когда её ладонь подставили Яру, но мать крепче сжала Сирин за тонкую кисть и та испуганно замолчала.

Яр замялся, первой он должен был пролить кровь врага или хотя бы дикого зверя во время охоты, но ведунья на всё имела свои особые взгляды.

– Нынче великий день для судьбы. Велю тебе – значит режь, – приказала она.

Яр направил клинок на ладонь Сирин. Как только лезвие коснулось кожи, коленки у неё задрожали и лицо исказилось от боли. Она распахнула рот и вытаращила чёрные, как моровая ночь, глаза. Клинок оставил на ладони неглубокую ранку. Мать отпустила человеческого приёмыша, и Сирин, обиженно прижимая руку к себе, отбежала от Яра.

По серебряному лезвию стекала капелька крови. Пальцы на рукояти онемели. Яр так волновался, что забыл сделать вдох. Под пристальным взглядом матери он прильнул губами к клинку и слизал первую кровь, добытую его навьим оружием.

*************

Яр проснулся от томящего в груди жара. Ему снова снились кошмары, он спасался от шепчущих чёрных теней. Его Волчий Дух с грозным рыком бросался на тварей, гнал их прочь, защищал своего человека. Его белоснежная шкура сверкала под светом призрачных звёзд, гулкий стук сердца до сих пор стоял в ушах Яра. Он давно научился не кричать посреди ночи и не пугал этим мать. Яр поднялся с постели и осмотрелся в норе. Двенадцать Зим прожил он в родовом логове и с каждым годом становился сильнее. Племя боялось и уважало наследника рода, но за спиной называло его «проклятым», ждало безумия, как неотвратимого зла, и сплетничало об отце.

Яр нашарил подаренный матерью нож и накинул на плечи свою серебристую шкуру. Он осторожно провёл языком по зубам и с непривычки порезался о клыки. Кровь смешалась со слюной и потекла в горло. Кожа немедля вспотела, перед глазами запульсировали алые жилки и слух обострился. Он выскользнул из норы на жилую межень. В подземелье ни звука, племя спало. Какой-нибудь надземник без навьего зрения легко заблудился бы среди кладовых, схронов и жилых нор. Но Яр вырос в логове и легко пробрался к перекрёстку тоннелей, где его уже поджидали дружки. Четверо Волчат спрятались в темноте, настороженно прислушиваясь к каждому звуку. Никто не струсил, и все друзья Яра собрались для ночной вылазки.

– Свирь, Вольга, Сава и… даже Звяга явился! – довольно пересчитал свою стаю Яр.

– А что я, хуже прочих? – дерзко вскинул на него глаза рыжеволосый сын вожака стаи Колгота. Отец Звяги, Гойко, был скрытный и строгий, так что другие его побаивались.

– Нет, по мне так сгодишься. Ежели только не струсишь и не попортишь нам дела!

– А что за дело-то? – толстогубо пробубнил полусонный Вольга, самый рослый и сильный в их стае, выше Яра на целую голову.

Яр помедлил, ведь и сам не догадывался, удастся ли им найти гостя, которого он видел во сне. Волчий Дух толкал его вон из убежища и подсказывал: зло подобралось совсем близко к Яру, и встретиться с ним придётся, как не крути.

– Вот что, сегодня мы идём на охоту. В лесах подле логова нас ждёт славная доля, настал час испытать свою смелость, ежели она у вас, конечно, имеется, – Яр насмешливо окинул взглядом друзей, те задорно оскалились. – По земле нашей гостюшка незваный расхаживает – рыщет, стонет, выглядывает! Надо бы и нам его повидать. Долго о сём ещё будут складывать сказы, и, ежели добьёмся того, что задумано, так прославимся на века!

– А что-задумано-то? – зевнул Вольга во всю пасть. Яр полыхнул на него озлобленным взглядом. Не было у него надёжных ответов, он лишь предчувствовал: надо подняться в надземье и воплоти увидеть незваного гостя.

– За мною идите. Сами разведаете.

Они проскользнули мимо караулившей вход Навьей Стражи. Короткое лето близилось к середине. Холод предрассветного утра взбодрил как тела, так и разум. Не надо было пить кровь, чтобы скорее избавится от тягучей сонливости. Вздрагивая от холода, мальчишки бежали между деревьев.

– Охотиться не проспавшись, да натощак – глупота сдёргоумная! – запыхался вечно недовольный всем Свирь. Все дети охотников были поджарыми, но Свирь и вовсе выглядел сущим скелетом. Казалось, сил в Свири немного, но даже крупный Вольга побаивался с ним драться. Если прижмёт, Свирь бился остервенело, до потери сознания. Точно также он был непотребен в желаниях, жаден и изворотлив. К себе в стаю Яр взял Свиря первым.

– Хоть бы за уши не поймали, а то сразу выдерут! – предостерёг друзей Сава, самый осторожный из всех. Ему хватало ума не попасться, даже когда доставалось другим. Яр завидовал его везению и его глубоким синим глазам, ни у кого в роду таких больше не было. В племени ходил слух, будто отец Савы убил синеглазую чернушку, родившую ему сына. Но и самого Саву отец не сильно-то жаловал. Только умом он уходил от побоев и вспыльчивого нрава родителя.

Вдруг до обострённого слуха Яра донёсся мягкий звук чьих-то шагов. Позади его бегущей в утренней дымке стаи, кто-то торопливо и совсем не по-навьему преследовал их.

– А ну, осади! – приказал он, и друзья остановились. Яр настороженно вглядывался в клочья лесного тумана на путь, который они только что пробежали. Внезапно между деревьев проскользнула неясная тень с растрёпанными волосами.

– Тфу ты, шпынь нечёсаная! – сплюнул Яр. – Опять за мной увязалась, убогая дура!

– Это Сирин, – с облегчением выдохнул Сава.

– Кто ж ещё! Услыхала, наверно, что я из логова свился, вот и побежала за мной!

– И что теперь делать? – опасливо оглядел Звяга друзей. Он боялся больше других, потому что редко охотился с Яром.

– А ничего, – отмахнулся он. – Она не сдаст, сам знаешь. Ловить её не с руки, только время упустим, есть дела поважнее.

Больше они не оглядывались на Сирин и побежали дальше по лесу. Состайники следовали за ним, хотя вожак сам, признаться, не знал, куда их ведёт. Он прислушивался к Зимнему Волку внутри. Звериный Дух подсказывал ему правильную дорогу. Свернув с протоптанных Навьих троп, Яр повёл свою стаю сквозь дикие заросли. Вскоре они замёрзли и ободрались о ветки. Первее всех возмутился Вольга.

– Да куда ж мы идём?! Заманил нас в чащобу и про дело молчок!

– Правда Яр, скажи хоть зачем и куда нас ведёшь? – поддержал его Сава. Звяга и вовсе плаксиво сказал.

– Может вернёмся?

Яр повернулся на месте и сунул под конопатый нос Звяги кулак.

– Вернёмся?! Я тебе сейчас всю харю расквашу, коли скулить не завяжешь! Когда я вас подводил?

Друзья хмуро переглянулись.

– То-то же, никогда! И сейчас не…

Прохладный утренний воздух содрогнулся от низкого рыка. Кусты затрещали, цепляясь лохматой шкурой за сучья, на них вышел волк огромной величины, с глазами лунного серебра и шерстью темнее ночи. Он навис у них над головами, будто скала. Даже матёрые охотники не рискнули бы напасть на такого могучего зверя.

– Великий з-зверь… – пролепетал Сава. Друзья Яра едва попятились, ужас сковал их тела и ноги не слушались. Он один стоял перед волком и не потянулся к ножу, лишь улыбался Великому Зверю, словно близкому родственнику.

– Ну, здравствуй, отец. Пришёл повидаться? – улыбнулся Яр под взглядом серебряных глаз. С самого детства он слышал, о чём шепчутся в племени: охотники говорили о проклятии Яра, весты же сплетничали, кто его настоящий отец. Двенадцать Зим назад его мать ушла на поиски нового логова и встретила в этих лесах Великого Зверя – огромного чёрного волка с глазами цвета луны.

– Яр, беги! – зашипел Вольга, вынимая нож из-за пояса. Волк ощерился на оружие и зарычал. Огромные янтарные клыки нацелились на мальчишек.

– Нечего мне бояться. Он отец мне и пришёл повидаться с потомком! – уверенно сказал Яр, но Зимний Дух подталкивал его готовиться к битве, хотелось схватиться за нож и драться за свою землю и род. Зимний Волк привёл Яра в чащу вовсе не для того, чтобы он повидался с отцом.

Чёрный Зверь накинулся на него, и лишь Зимний Дух помог ему увернуться. Волк проскочил и напал на жавшихся позади Яра друзей. Завизжал Звяга, Чёрный Зверь подмял его под себя и разорвал в клочья. В Навьем лесу пролилась кровь.

Сава первый смекнул, что к чему, и бросился наутёк. Свирь с криками помчался за ним. Один Вольга отупело смотрел, как зверь раздирает его погибшего друга. Волк набросился на него следующим и вцепился в плечо. Яр горестно закричал и прыгнул на хищника сбоку. В руках сверкнул подаренный матерью нож, он вонзил клинок глубоко в волчий загривок. На лицо попала тёплая кровь, волк тут же бросил Вольгу, развернулся и вдруг жалобно завизжал. Нож запутался в волчьей шкуре и засел в ране.

Яр отшатнулся, волчьи зубы лязгнули перед самым его лицом, но чем дольше он ускользал от волчьих клыков, тем сильнее заплетались звериные лапы и силы таяли. Наконец, волк заскулил и упал перед Яром на брюхо. Теперь он мог только трудно дышать и в злобном бессилии сверкать глазами.

Яр подошёл ближе. Он мог добить волка и отомстить за друзей, но перед ним повержен не простой зверь. Великий Дух ещё множество раз возродится и вернётся к нему, пока однажды не отомстит. Вечный поединок Великих Зверей не мог закончиться чей-то смертью, их борьба будет длиться и после конца всего Явьего мира.

– Погляди на меня… погляди! – Яр присел перед самой мордой чёрного волка. Внутри проснулась великая сила, какой он прежде не чувствовал.

– Я – Зимний Волк! Как бы ты не жаждал победы, всё едино её не увидишь: ни в этой жизни, ни в следующей. Сколько раз выйдешь из Ирия, столько раз будешь бит. Посмотри на себя, ты не смог одолеть даже мальчишку!

Чёрный Зверь зарычал, из последних сил захотел рвануться на Яра, но нож у него в загривке медленно убивал его. Яр улыбнулся, видя муки чудовища.

– Я могу подарить тебе жизнь и избавить от мук, ежели присягнёшь мне. С тем, кто владеет этим ножом и серебряной волчьей шкурой, твои потомки будут охотиться вечно! Чёрная Стая, но не из псов, а Великих Зверей! Согласишься ли ты на такое? Заключишь ли завет с Навьим сыном?

Волчьи глаза потускнели – это и стало для Яра ответом. Он схватился за рукоять и выдернул нож из раны.

Волк поднялся и, тяжко пошатываясь, скрылся в зарослях. Из леса поблизости донеслись встревоженные голоса. Знать-то, перепуганные дружки Яра попались Страже у входа и разболтали о встрече с Великим Зверем. И первее всех Яр увидел ненавистного Сивера. Отчим схватил его за загривок и наскоро осмотрел. Свежая кровь залила Яра с ног до головы, но ни царапинки на нём не было. Вольге досталось гораздо сильнее: всё плечо и шею здоровяка разбороздили глубокие раны, и никто не мог поручиться, что его донесут до логова.

Сивер схватил Яра и поволок его к норе.

– Пусти, блуд паршивый! – упирался он. Сивер только встряхнул его посильнее и потащил дальше.

Мать меряла шагами нору, и сама готовилась выскочить на поверхность, когда Сивер наконец-то его приволок. При первом же взгляде на Яра, она побледнела. Злой и залитый кровью он тяжко дышал через зубы и стискивал в руке нож.

– Что ты наделал? – торопливо опустилась Волчица.

Яр поглядел на мать исподлобья и кинул ей с дерзкой ухмылкой.

– Я отца одолел!