Дворянин без титула

Глава 9

Сегодняшний день обещал быть спокойным. Ровно, до момента посещения дедовской усадьбы всем нашим семейством Пушкиных.

Мой сон, несмотря на недавно установленные, наконец-то, шторы, которые, казалось бы, должны были обеспечить хотя бы некоторую защиту от Солнца, прервался довольно рано — въевшаяся привычка, от которой, кажется, уже не избавиться.

К моему же глубочайшему изумлению, Лёвушка, мой младший брат, самостоятельно выполз из своей спальни. Обычно это требовало моей активной инициативы, включающей стратегическое применение ковша с водой в качестве мотивационного инструмента. Сегодня же всё прошло мирно.

Мы с ним выпили сок, немного размялись, потом бултыхались в воде. Без фанатизма. У меня же нет желания отвратить брата от тренировок и доводить его до такого состояния, чтобы всё тело болело.

Занятия в воде — идеальный вариант для начала, потому что они щадят суставы, позволяют постепенно наращивать физическую нагрузку и при этом доставляют удовольствие.

Сегодняшний успех заключался в том, что Лёвушка, после нашего водного сеанса, самостоятельно отжался пять раз! Это настоящий прорыв! Я искренне похвалил его за усилия, подчеркнув важность постоянства и постепенного увеличения нагрузки. Это Лёвку изрядно взбодрило и он возвращался после тренировки с гордым видом.

После завтрака я пошёл на луг, чтобы немного поработать с магией, и брат напросился со мной.

Поглядывая на его потуги с фонариком, я время от времени подсказывал ему, что он ещё может попробовать, чтобы попытаться вызвать магический отклик.

И у него получилось! Почти под самый конец моих экспериментов, в ходе которых я творчески менял размер того же Воздушного Серпа, соотнося этот параметр со скоростью его полёта, дальностью и пробивной способностью. Последнюю испытывал на стенке оврага, сначала на глаз оценивая глубину дыры в подсохшем за лето суглинке, а потом и до измерения специально срубленной палкой дело дошло.

Домой мы возвращались одухотворённые!

Брат был воодушевлён дважды мигнувшим «фонариком», а я — отверстием от самого маленького Серпа, который мне удалось создать. Ивовый прут в него влез почти что на метр!

Я гений⁈

Как бы не так. Я всего лишь белая мышь. Лабораторная.

Всю серию экспериментов я провёл по методике и под надзоров своих тульп мужского рода. Серёга озвучивал и комментировал попадания, после каждого использованного заклинания, и давал команду на следующее, чётко проговаривая его параметры. Виктор Иванович сводил результаты в таблицу и пытался вычертить график, но что-то у него явно не сходилось, судя уже по третьему настольному калькулятору, разбитому вдребезги. Но вскоре он что-то нащупал, и сверяясь с записанными данными, очень быстро начал всё перепроверять.

— Нашёл!

И это прозвучало, как «Эврика!», не меньше.

Не прошло и часа после завтрака, как во двор усадьбы въехала телега, загруженная всяким скарбом и узлами. Дядька приехал! Никита Тимофеевич Козлов.

Слугу, приставленного к нему в раннем детстве, Пушкин всегда называл или дядькой, или по имени — отчеству.

Когда согласовывалась поездка в Михайловское, Козлова, по просьбе бабушки, заранее отправили в Захарово, где бабушка с Лёвкой отдыхали два прошедших лета. К письму прилагался длинный список летних вещей, которые следовало привезти из Захарово в Михайловское. Так что дядька только теперь до нас добрался, сделав изрядный крюк по пути из Петербурга.

Я изо всех сил изображал радость, а на самом деле понимал, что вскоре мне предстоит самый сложный экзамен. Никита Тимофеевич знал Пушкина, как облупленного, и проводил с ним времени больше, чем все остальные.

В Петербурге нам толком увидеться не удалось, так как дядька был в то время с семьёй в Болдино, а когда он приехал, в нашей квартире уже царила предотъездная суета, и Никиту Тимофеевича уже на следующий день отправили в Захарово за летними вещами.

Если разобраться, то Козлов самый близкий и верный человек для Пушкина. Как мужчина, он дал парню куда больше, чем его родной отец. Плавать и бегать научил, объяснил, как себя с деревенскими пацанами правильно вести, и дал понять, чего можно мужчине, а чего делать никак нельзя. Благодаря ему юный Пушкин не распускал нюни, умел дать сдачи и не боялся в драку вступить. Ох, как дядькина наука в Царскосельском лицее пригодилась! Пусть и слыл лицеист Пушкин драчуном и забиякой, так это лишь на пользу пошло. Удалось ему сплотить команду единомышленников, приняв в неё того же Ржевского, который Пушкину приходился роднёй по матери, Дельвига, Пущина и даже тихоню Кюхельбекера.

­– Барин, как вы тут без меня? ­– поинтересовался Козлов, внимательно наблюдая, чтобы выпряженного коня сначала по двору поводили, и лишь потом пить ему дали.

— Расскажу, дядька. Всё расскажу. И как с дедом познакомился, и как на ярмарку ездил, и как девятерых разбойников убил на обратной дороге.

— Ох, ты, Господи! — выронил дядька из рук тюк, который начал было вытаскивать с телеги, — Что же в мире-то деется? Тати уже на дворян юных стали нападать!

— Вырос я уже, дядька. Изрядно вырос. Поговорим, как ты закончишь, а я пока пойду, распоряжусь насчёт самовара.

Вроде, неплохой финт ушами сделал. Глядишь, и не станет мой слуга удивляться, с чего я так резко переменился.

Чаёвничали мы с дядькой долго, как тут и положено. За час не меньше четырёх больших чашек чая усидели, под баранки да пряники. И когда совсем было собирались вставать из-за стола, во дворе усадьбы стало шумно. Забрехали собаки, загалдел народ и даже лошади голос подали.

— О, никак урядник к нам пожаловал? — глянул дядька в окно, — Уж не по твою ли душу?

— Пусть с бабушкой сначала переговорит. Она знает, что ему сказать, — не стал я лезть поперёд бабки в пекло.

Как в воду глядел. После десятиминутной беседы с бабушкой урядник вышел довольный и просветлевший. Судя по тому, как бабуля лучилась улыбкой — высокие договаривающиеся стороны пришли к соглашению.

— А вот и наш герой! Добрый день, Александр Сергеевич, — по-доброму улыбнулся мне полицейский чин.

— И вам здравствовать, — не менее приветливо откликнулся я в ответ.

— Вот я всё гадаю, и понять не могу, отчего разбойники именно на вас напасть решили? — сходу приступил урядник к делу, умело маскируя начало допроса обычным любопытством.

— Так тут двое виноватых. Мадемуазель Вульф, с её украшениями, и я. Абсолютно случайно решил время прибытия на ярмарку посмотреть, и подарок Императрицы из кармана достал, — продемонстрировал я золотые часы, а заодно и дал понять уряднику, с какими персонами мне иногда общаться доводится.

— Вы очень многое мне прояснили, — ответил урядник двусмысленностью на двусмысленность.

— Не желаете ли с нами перекусить? — сладко пропела бабуля, перехватывая инициативу, — У нас в прошлом году настойка на смородине чудо, как удалась? Да и казака своего позовите, тоже, наверное, проголодался служивый.

Хех, тут драмкружка не надо. Ни слова прямиком не сказано, а все всё понимают.

— Перекусить никогда не помешает, — степенно согласился урядник, — А настойку если разве что оценить, сами понимаете, служба. А с вами, Александр Сергеевич, я бы очень хотел потом поговорить. Нет, вовсе не про происшествие с разбойниками, а по совершенно иному делу, — продолжил он, обращаясь уже больше к бабушке, чем ко мне, — А пока позвольте вам премию вручить, и в грамотке распишитесь, что двести рублей ассигнациями вами от меня получено. Тати набедокурить не только у нас успели, да так, что премия за их поимку или уничтожение была назначена. А раз вы один это свершили, то я её вам и вручаю в полном размере. И ещё. Представление в Псков я отправил, где ваш подвиг описал, но сдаётся мне, что на медальку для вас поскупятся, а вот на благодарственную грамота от губернатора вы точно можете рассчитывать.

— «В туалете её повешу и каждый день не по разу буду любоваться», — очень хотелось мне ответить, но судя по заблестевшим глазам бабушки, быть сей грамоте украшением усадьбы.

— Бабуль, позовёшь меня, как вы закончите, а я пока пойду дядьку устрою. Он две недели в дороге провёл и сильно уставший, — поспешил я откланяться, сообразив, что они без меня лучше обо всё договорятся.

— «Хм, а неплохо я на разбойниках поднял, если ещё сюда наличку с разбойничьего кошеля добавить. В переводе на ассигнации — больше пятисот рублей только одними деньгами выйдет,» — хохотнул я про себя, поднимаясь по лестнице.

На самом деле, не смешно. Если ещё и материальные трофеи продать, то я точно получу больше, чем за год скучной службы в Иностранной Коллегии.

— Александр Сергеевич, мне бы вас на пару минут для разговора тет-а тет, — выдал урядник, с виду вполне трезвый, если не учитывать его чуть покрасневшее лицо.

Так-то я проводить урядника вышел, чтобы с чистой совестью помахать ему на прощанье рукой и забыть, желательно надолго.

— Внимательно вас слушаю, Савва Пантелеевич, — изобразил я на лице уважительное внимание.

— Дело у меня такое, щекотливое, я бы сказал, а тут вы — одним махом всех убивахом. Вот я и подумал, не обратиться ли к вам в случае необходимости.

— Загадками глаголете, господин урядник. Вы уж определитесь, или мы по делу будем говорить, или совсем никак. Нет у меня времени и желания загадки разгадывать.

— Банда в моём уезде обосновалась, — аж прижмурился урядник, как перед прыжком в прорубь, шумно выдохнув, — Я про неё знаю. И они знают, что я про них знаю. Из подчинённых у меня лишь три казака, и те ветераны, не раз раненые. Можно сказать, инвалиды, но ещё бодрые. А если из Пскова казачью полусотню вызвать, так о ней известно станет раньше, чем она до нас доберётся. И никого мы не найдём. Попрячутся тати. Мне втык и недовольство от начальства, а они, как грабили, так и будут грабить.

— Картина понятна. Я тут при чём?

— Так немного же их, разбойников. Дюжина, не больше. И кто — крестьяне лапотные! Я ещё пару верных людей найду, из опытных. Нас шестеро будет, и вы — маг не из последних. Неужто не поможете порядок в уезде навести? А от меня всё честь по чести — и доля в премии, и представление на награду.

— Вы уже знаете, где их найти?

— Пока нет, но через несколько дней буду знать точно.

— Вот тогда и поговорим. И вы про татей побольше узнаете, и я поразмыслю, как бы нам в пудру не пукнуть, уж простите за выражение.

— Да что уж там…– почесал урядник висок, — Про пудру оно может и не совсем верно, но чем чёрт не шутит.

— Вот и договорились. Как только доподлинно что узнаете, жду вас с визитом, — с большим удовольствием выпроводил я представителей полиции за ворота усадьбы.

К деду, как он и просил, поехали вшестером. Пётр Абрамович звал всё семейство Пушкиных, значит и бабушку в том числе. Она ведь тоже Пушкина была до замужества. Разместились на двух бричках и покатили — родители с Ольгой на одной, ну а я, Лёвка и бабушка на другой.

Можно было и с родителями, вот только не о чем мне с ними разговаривать, хоть убей. Да и они не очень-то и хотят со мной общаться. Мама себе на уме. Отец тем более. Да ещё постоянно пытается меня жизни учить. Всё в моей жизни не так, как он хочет. И занимаюсь я, видите ли, никому не нужной ерундой. И брата я, понимаете ли, с понтолыку сбиваю, обучая магии. А то, что ему самому первый в жизни перл дали подержать в лёвкином возрасте он скромно забыл

Лев у меня, то ли провидец, то ли колдун. Как в воду глядел, когда предлагал плыть на лодке. Все дело в том, что из-за матери приходилось часто останавливаться. Не знаю, почему именно сегодня её постоянно тошнило. В общем, какие-то три версты ехали чуть ли не час. Я бы быстрее пешком дошёл. Но нельзя. Этикет, мать его.

Неожиданностью для меня стало появление в гостях у деда двух его племянников. Пётр и Павел Исааковичи ездили в Псков, чтобы перезаложить имение в Максакове Боре, где сейчас проживает один из них. Сделав дело, братья решили навестить дядю, повидать кузена, а потом заехать к Марье Алексеевне с её дочерью и семьей. В общем, собрались у Петра Абрамовича представители трёх семейств.

С первой же минуты, мне не понравился внешний вид деда. Вялый какой-то. Вроде и гостей полный дом, как он и хотел, а радости в его глазах не видно. Улучив момент, я подбирая слова. Дабы не обидеть, спросил старика о самочувствии. Думал он с похмелья такой хмурной, а оказалось у него суставы и кости ломит. Артрит, будь он не ладен.

«Вот и деду нужен оздоравливающий артефакт. Почему-то он со своими деньгами и связями не смог его приобрести », — сделал я себе заметку.

Спустя час после того как все уселись за стол и не единожды, и даже не дважды выпили, в гостиной стоял шум и гвалт. Как обычно, каждый старался перекричать другого. В один из моментов надо мной склонился дворовый Петра Абрамовича и на ухо шепнул, что дед желает видеть меня у себя в кабинете.

Я ошибся, решив, что старый хочет со мной поговорить наедине. Помимо него в кабинете находились его сын и оба его племянника. Все четверо сидели у столика, за которым мы с дедом совсем недавно выпивали. На столе вместо алкоголя и закуски была разложена карта Балтийского моря и прилегающих к нему территорий.

— Присаживайся, Саша, — кивнул Пётр Абрамович на свободный стул подле себя. Дождавшись пока я усядусь, дед всех обвёл глазами и спросил, — Дети, что вы знаете о голландском флейте «Фрау Мария»?

Фига себе дед вопрос задал. Если б я не сидел, то упал бы. Я, к примеру, об этом судне многое чего знаю. В прочем, как и о многих других. Интересна мне была в своё время тема кладов на дне морском. Любопытно послушать других и объяснение Петра Абрамовича.

Никто из троих дядек не смог вымолвить ничего путного и вовсе не потому что были пьяные. Как раз таки все трое были на удивление трезвыми. Просто не знали что сказать.

— Осенью семьдесят первого года голландское судно, шедшее из Амстердама в Санкт-Петербург, затонуло берегов Швеции, — ответил за всех я. — На борту, согласно описи находились сахар, цинк, ткани, сыр, одежда и более десятка картин из коллекции голландского промышленника и мецената Геррита Браамкампа. Холсты были куплены с аукциона графом Голициным по велению императрицы Екатерины Второй. Давнишняя история. Теперь даже уже и воды, где утонул корабль не шведские, а финские. То есть наши.

— Дорогие картины-то? — судорожно сглотнув, поинтересовался Павел Исаакович.

— Как тебе сказать, — ухмыльнулся я, — Смотря как считать. Например, стартовая цена триптиха Геритта Доу была четырнадцать тысяч гульденов. Один гульден тогда содержал два с четвертью золотника серебра. Дальше сам считай.

— Ну, наш-то рубль всяко разно потяжелее будет, — видимо гордясь нашей валютой, пригладил свои усы дядя.

Ага. Нынешний серебряный рубль содержит восемнадцать грамм серебра и за него дают четыре рубля ассигнациями. Это я теперь знаю и очень от этого расстраиваюсь.

— Отец, а к чему ты заговорил про корабль, утонувший почти полвека назад? — задал резонный вопрос Вениамин Петрович, — Ведь не для того, чтобы Александр Сергеевич нам уроки истории времён Екатерины Великой преподавал.

— Дело в том, сын, что я хочу достать те картины, о которых только что Саша рассказал, а вы мне в этом помогли, — в очередной раз дед окинул всех нас взором. — Я знаю, где лежит судно.

Хм. Я тоже знаю где «Фрау Мария». Как, впрочем и некоторые другие корабли.

— И что ты с ними хочешь сделать? — спросил Пётр Исаакович, — Попробуешь в России продать? Так ведь сыщут. Деда, Абрама Петровича, в своё время в Томск сослали, а нас всех, думаю, и вовсе в Забайкалье на Нерчинские рудники загонят серебро добывать. Уехать на старости лет за границу, там продать и прятаться от всех?

— Так мы эти картины Александру Первому и отдадим, — заявил старик.

Однако смелый оказывается мужик, Пётр Абрамович. В целом затея, конечно, дерзкая и авантюрная, но если с умом подойти вполне осуществимая.

Итак. Что мы имеем? Флейт «Фрау Мария», как и в моём мире, существовал, и так же, перевозя полотна, затонул. Скорее всего, он и по сей день лежит на дне моря со своим драгоценным грузом, иначе об этом знали бы все.

— Предположим мы найдём корабль, поднимем картины и отдадим их Императору,– дошла и моя очередь задавать вопросы, — Очень даже верю, что он заплатит звонкой монетой. Пусть не именно деньгами, но как-нибудь выкрутится. В конце концов, подарит земли — это тоже вполне себе годный финансовый актив. А тебе, Пётр Абрамович, какая выгода? У тебя разве денег нет? Неурожай и скот падёт? Крестьяне все сбежали?

— Деньги меня в задуманном деле интересуют меньше всего, Саша. Хотя и они лишние не бывают,– ласково улыбнулся мне в ответ старый, — А забота моя такая — титул я хочу у государя-батюшки выпросить.

Ну, дед красавчик. Мне аж захотелось встать и поаплодировать. Вот это по-нашему. Трахать — так королеву, тырить — так миллионы. Слава Богу, выяснились стариковские хотелки.

Три брата-акробата, то есть мои двоюродные дядьки сто процентов согласятся помочь Петру Абрамовичу. От Вениамина еще не так слышно, а вот от обоих Исааковичей звон стоит, словно у них в головах идёт дождь из царских империалов.

А я что? Я ничего. Я за деда. Я, вообще, за любой кипешь, кроме голодовки.