Дворянин без титула

Глава 7

— Будешь? — кивнул дед на графинчик с водкой.

Хитёр старый. По глазам ведь видно, что он устраивает мне экзамен.

Дело в том, что водка для дворянина это, скорее — питьё домашнее, чаще деревенское, на войне походное, и там, «в столицах», она не очень принята. На балах, да и просто при общении, обычно подают шампанское или другое сравнительно лёгкое вино — иначе могут нарушиться нормы общественного приличия.

И тут я такой молодой, да по столичной моде одетый. Пётр Абрамович ни разу меня не видел. Кто меня знает, нынешнего, петербургского? Каков я? Стоит ли со мной толковать по-родственному, или стоит отделаться формальным общениям в рамках визита, да забыть?

— Не откажусь, — и дождавшись пока мне нальют, я вслед за дедом поднял рюмку, которую налили влёт.

Молча кивнув друг другу, выпили. Пётр Абрамович довольно крякнул и уставился на меня, мол, как тебе. Около нас затих народ, словно ожидая моего вердикта.

Я не дегустатор алкоголя, но как по мне, водка добрая. Крепость чуть ниже сорока или около этого. Запах хлебный. Не дрожжевой, а именно хлебный. Словно свежеиспеченный каравай разломал и вдыхаешь. Со вкусом сложнее. Что-то близкое к джину, да и можжевельник хорошо угадывался.

— Хороша, — выглядывая на поставце закуску, сделал я заключение. Вроде и столик маленький, а закуски, какой только нет. И грибочки, и капуста квашеная, и огурчики, и пирожки. Ещё сюда и парочку графинчиков с каким-то наливками умудрились пристроить. Видимо на тот случай, если б я от водки отказался. — Прямо ласково зашла и по душе прокатилась, а потом, как будто ребёночек голенькими ножками по сердцу протопал. Пётр Абрамович, не нальёшь ли мне на обратную дорожку пару бутылок?

— Сразу видно наш человек,– заявил дед, гордо осматриваясь по сторонам, взглядом выискивая того, кто с ним не согласен, — Из Ганнибалов.

Что тут началось. Дед меня обнимать и целовать полез. Вокруг восторженные крики дворни, шум, гам. Разве что шапки в воздух не кидают, да гимн не поют. Ну а как же? Счастье-то, какое. Внук из столицы приехал. Племянчатый или троюродный — не важно. Главной свой, ганнибаловский.

Спустя минуту старый успокоился и промокнул платком глаза:

— Ты закусывай, Саша, закусывай, да пойдём ко мне в кабинет, пока нам нормальный обед приготовят, — и, поймав взглядом кого-то из дворовых, кивнул на поставец, — Сообразите нам такое же на столике около дивана.

— Рассказывай, Александр Сергеевич, как родители? Отчего с тобой не пожаловали? — разливая водку по рюмкам, поинтересовался дед после того, как ушёл последний из домашних,– Как у Марьи Алексеевны со здоровьем? Как брат с сестрой поживают? Какие у тебя самого планы?

Рассказывая о родных, я осматривался по сторонам. Подумать только, у деда в кабинете свадьбу гулять можно, ещё и место для полкового оркестра останется. Не скажу, что мебели с избытком, но вроде всё необходимое, чтобы побеседовать с людьми или почитать в одиночестве, имеется.

— Насчёт планов ещё не определился, — честно ответил я, — Пока послужу в Коллегии, а дальше видно будет.

— А как у тебя с перлами отношение складывается? Вроде, на лодке по озеру с ветерком катаешься. Говорят, намедни дюжину татей магией порубил? И откуда у тебя камушек? — кивнул Пётр Абрамович на мою руку с кольцом, которое я и не прятал.

— Сам сделал, — не стал я скрывать от деда редкий талант, которым Роду впору гордиться, а то и беречь, как зеницу ока,– В Михайловском источник нашёл и перл там же создал, — поднял я руку и пододвинул ближе к деду, чтобы он смог пристально рассмотреть кольцо.

— Наконец-то, — чуть слышно прошептал старый, — Я уж считал, что помру, а не увижу в нашем роду Формирователя. Думал, так и будем, пока не вымрем, правдами и неправдами перлы приобретать.

Ага. Щас.

Я, конечно же, старость уважаю и даже готов к мнению старших прислушиваться, но не собираюсь бегать в поисках колодцев, а потом делать всему семейству Ганнибалов артефакты. Но ради продуктивного разговора всегда готов выслушать конструктивные предложения.

Старик словно услышав мои мысли, встал с дивана и подошёл к книжному шкафу, что стоял около печи — голландки. Там дед достал из кармана сюртука ключ, открыв им ящик под стеклянными дверями, и осторожно вынул оттуда увесистую книгу, обтянутую полинявшим зелёным бархатом. Вернувшись к дивану, Пётр Абрамович аккуратно положил передо мной старинный фолиант и сел рядом, в очередной раз наполнив рюмки. Сначала выпили, лишь потом дед аккуратно открыл книгу.

— Отец сам не умел формировать перлы, но всю жизнь собирал о них самую разную информацию, — тихо начал старый,– В Европе, в Сибири, везде, куда его забрасывала судьба — всюду он записывал и зарисовывал то, что узнавал о перлах. В завещании это не было указано, но перед смертью он мне строго-настрого наказал передать свои труды тому из Ганнибалов, кто сумеет познать науку формирования камней. Думаю, это теперь твоё по праву.

— Я представляю, какой силы у тебя камень. Бывают, конечно, и помощней, но если ты с его помощью через всё озеро переплыл, а сейчас сидишь передо мной свежий, как огурчик, то это чудо. Может, мне покажешь какой-нибудь фокус? Только аккуратно, чтобы стены в доме не снести.

С этими словами дед убрал руку с книги, снова взялся за графин и наполнил рюмки.

Фокусы так фокусы. Пока я ещё трезвый, могу и показать.

Сформировав воздушное нечто, похожее на змею, я аккуратно поднял со стола налитую рюмку водки, поднёс её к себе и залихватски опрокинул в рот. Поставив рюмку обратно, я той же змейкой подцепил с тарелки небольшой груздочек, и так же лихо отправил его по назначению.

Дед, замерев, сидел с отвалившейся челюстью и целым пирожком в руках. Видимо забыл, что намеревался закусить. Отмерев, он кивнул сначала на книгу, а затем на книжный шкаф:

— Там ещё четыре таких же кирпича есть. Все твои будут. Но начни пока с этой книги.

— Обязательно, — кивнул я, — Так что насчёт водки? Дашь на дорожку?

— Если тебе так надо, завтра к дому Марьи Алексеевны десятивёдерную бочку водки привезут.

— Нет, столько водки мне не нужно. Ты ее и сам откупщикам неплохо продашь. А вот если ты мне на своей винокурне кальвадос выгонишь, то было бы интересно, и всем нам такое в прибыль пошло.

— Кальвадос, — задумался дед и, видимо, вспомнив, что это такое, спросил,– Это спирт из сидора что ли? Пробовал я такой. Хороший напиток. Но зачем он тебе?

— Ты не поверишь — мне бабушкины яблоки жалко. Сам знаешь, что в этом году урожай очень хороший. Это весь мир второй год без лета и без хлеба живёт из-за извержения вулкана, а русские и не заметили, что в Европе цена на зерно раз в десять взлетела. Да и то зерно им из России везут.

— Поверь мне, заметят. Как только по дешёвке европейцы у нас весь хлеб скупят, так и в столице голод начнётся,– мудро заметил старик. — А к яблокам оно какое отношение имеет?

— Пропадут же яблоки! Лучших сортов! Скотине с падалицы пользы нет. Хранить долго и много невозможно. Если всё на сидр пустить и не выгнать, то не успеешь продать, и он прокиснет. А так хоть какой-то прибыток будет. Пусть не в этом году, но через пару лет напиток, настоявшийся в дубовой бочке, любому коньяку фору даст.

— Кальвадос, кальвадос, — нараспев произнёс дед, — Идея неплохая, но вложений потребует изрядных. Как и времени.

— С деньгами я пока помочь не готов. Может, когда продам на сторону пару перлов, тогда в кальвадос серьёзно вложусь, но сейчас точно нет. Пока гол, как сокол. Кроме яблок ничем в дело войти не могу.

— Выпьем?

— Не, дед. Я пас. Мне ещё обратно плыть, а завтра брата тренировать. Хорошего помаленьку. Могу я книгу прадеда с собой взять?

— Конечно,– кивнул дед, — Отец для тебя и старался. Только у меня есть предложение получше. Книги тебе в дом Марьи Алексеевны мои люди доставят. Ты же по озеру поплывешь, а вдруг что случится и бумага намокнет.

— Согласен. Так даже лучше будет. Безопасней.

Мне, конечно, не терпелось посмотреть, что в книге, но один день ничего не решает. Ну не почитаю я её сегодня на ночь, так завтра посмотрю. А то, что все книги прямо домой к бабушке привезут, вообще здорово.

Решив продолжить разговор позже, мы направились в гостиную, где шумели родственники. Кушать хотят все, а без деда никак. Непорядок раньше старшего к еде приступать. Да и дед очень строгий.

Добрая тройка мужчин на свеженького и улыбающегося меня смотрели с удивлением. Бывало, людей и постарше моего возраста от деда потом к столу на простынях выносили.

— Всем привет! — обозначил я своё появление широкой улыбкой и рукой, поднятой в знаке: — Рот Фронт.

Утро началось у меня рано, как всегда. Почти что с первыми лучами Солнца. Про шторы я бабушке сказал, и даже подходящий материал у разбойников в телегах нашёлся, довольно плотная льняная ткань, но неторопливое Средневековье сказалось и тут. Будут мне шторы, но не сегодня, и даже не факт, что завтра.

Сонный Лёвка выполз на кухню гораздо позже. Я уже успел позавтракать и вместе с бабушкой сходить на птичник. Бабушке самолично приспичило выбрать петушка к обеду, и прислуге она право выбора не доверила. Я заранее попросил Марию Алексеевну указать, на какую из птиц выпадет её выбор, и когда она это сделала, чуть выждал, дожидаясь, когда гордый птиц останется в одиночестве, и Серпом снёс ему голову.

— Ох, Сашенька, зачем ты так? — запричитала впечатлительная дворянка.

— Бабушка, а ты думаешь, с татями всё иначе было? Уж прими меня таким, какой я есть — взрослым, серьёзным и крайне опасным для врагов.

— А ведь ты и вправду повзрослел, — признала старушка, когда я вышел из птичьего загона, неся на откинутой в сторону руке, обезглавленную тушку птицы.

— Лев Сергеевич, — строго и официально обратился я к брату, — Сегодня вы спали так допоздна последний раз. Извольте выбрать, сударь, мы будем из вас делать мужчину и кавалера, или вы желаете остаться жирдяем и маменькиным сынком?

Сначала брат от моего тона и обращения офонарел, а потом и на обидные слова носом захлюпал.

— Давай, разревись мне ещё, как девчонка. А ну, бегом умываться! Одна нога здесь, другая там! — гаркнул я ему чуть ли не в ухо, на что он пулей вылетел с кухни.

Мда-а… Тренировкой это сложно назвать. Отжаться Лёва смог три раза, ни разу не подтянулся, а добежал лишь до конца липовой аллеи, обратно семеня быстрым шагом и обливаясь при этом потом, который с него катился ручьями.

Я лишь головой покачал. С ним предстоит работать и работать.

Пока мы ограничились прогулкой, быстрым шагом прогулявшись до яблоневого сада и обратно. Кстати, яблоки ещё не созрели. Уже большенькие, но очень твёрдые и кислые.

С ответным визитом в Тригорское затягивать не стали. Я так и вовсе испросил разрешения у Прасковьи Александровны, чтобы прибыть пораньше и верхом, так как хочу посмотреть, как у неё всё в имение устроено.

Хозяйка она крепкая, да и муж её покойный в хозяйств знал толк. Оттого их Тригорское, при семистах душах крепостных, цветёт и пахнет, принося хороший доход, не то, что наше Болдино, которое отец в очередной раз намеревается перезаложить осенью.

Когда-то и бабушкино Михайловское считалось весьма солидным землевладением. Как никак, семьсот десятин земли (или как я тут же перевёл для себя, семьсот шестьдесят пять гектаров), при ста восьмидесяти душах крепостных, которых считали только по мужскому населению — это серьёзное хозяйство. Жаль только, захирело оно. Сейчас я в Михайловском застал лишь несколько десятков дворовых, сад, огород, конюшню, коровник, птичник и оранжерею, где выращивали мускусные дыни. Ни фабрики, ни винокурни, ни товарного производства льна и зерна уже не было. Даже обильные фруктовые урожаи из роскошного сада, устроенного ещё моим дедом, пропадали напрасно. Как ни странно, но за упадок в Михайловском я почувствовал себя виноватым. Слишком много времени уделяла бабушка нам, внукам, особенно своему любимцу — Александру, то бишь мне. Оттого и пустила дела в Михайловском на самотёк, нянчась с внучатами то в Петербурге, то в Захарово.

Отчего вдруг у меня интерес к быту и доходам помещиков проснулся — так тут всё просто.

Я попытался представить себя в Петербурге, и понял, что места мне там нет. Скучная жизнь служащего, на жалованье которого не шиканёшь, и совместное проживание с безумной семейкой Пушкиных, где один Лёвка более-менее нормальный, ну, и сестрица ещё туда-сюда. А когда в квартире орущий младенец появится, то всё — тушите свет. Про спокойную жизнь можно забывать.

Цены в Питере не то, что на Псковщине — кусаются, да ещё как. Съехать на съёмное жильё при моих доходах никак не удастся, а тут ещё и друзья по лицею, к которым я не просто равнодушен, а даже вынужден их опасаться.

«Общество истинных и верных сынов Отечества» — слыхали про такое? А про «Союз Спасения»?

Полно в Питере таких тайных сообществ, и лицейские дружки Пушкина активно варятся в этой каше вольнодумства и пустопорожнего бренчания словами про невыполнимые прожекты. Но я-то точно знаю, что кроме слов и глупостей их действия ни к чему хорошему не приведут.

«У нас есть общество, и тайные собранья по четвергам. Секретнейший союз… Но государственное дело. Оно, вот видишь, не созрело».*

В комедии Грибоедова эти слова произносит заведомый болван и свистун Репетилов, и они однозначно дают понять цену этим тайным кружкам вольнодумцев.

* Грибоедов. «Горе от ума».

Так что нет, мы пойдём другим путём…

Вид на Тригорское открылся, стоило мне обогнуть небольшую берёзовую рощицу.

Действительно — Тригорское, иначе не назовёшь.

Три холма даже издалека бросаются в глаза. На одном стоит церковь. На втором — городище. Третье было раньше занято господской усадьбой, но её решили снести за старостью лет и построить новую. А пока семейство Вульфов переехало в бывшее здание полотняной фабрики, где когда-то изготавливали парусину, да там и обустроилось, в скором времени позабыв о своих строительных амбициях.

Прасковья Александровна меня встретила на крыльце, одетая в элегантный наряд для конных прогулок.

Поприветствовали друг друга, и хозяйка поместья, подсаженная лакеем в дамское седло, уверенно направила свою каурую лошадку по широкой дорожке, находящейся в превосходном состоянии.

— Прасковья Александровна, позвольте спросить, куда мы направляемся? — поравнялся я с ней, благо, дорога это позволяла.

— Хочу вам наш парк показать, — чуть добавила она хода своей каурой и вырвалась вперёд.

Хорошо, что я не ляпнул, что по парку вообще-то принято ходить пешком.

Садово-парковое хозяйство в Тригорском занимало тридцать семь гектаров. К чести хозяйки стоит отметить, что парк содержался если не в образцовом, то в очень достойном состоянии. Дорожки чистые и тщательно отсыпаны песком. Три пруда внутри парка тиной не заросли. Скамейки, разбросанные в живописных местах, выглядят, как новые. На одной из них, с видом на реку Сороть, мы и уселись поговорить.

— Вижу, Александр Сергеевич, вы чем-то обеспокоены, — вытащила Прасковья Александровна из рукава веер, и начала обмахивать раскрасневшееся лицо.

— Загадку пытаюсь разгадать, но не получается, — признался я.

— Так скажите её мне, может я вам смогу помочь.

— Очень часто наблюдаю такую картину: дед был богат, сын уже нуждается, а внук и вовсе по миру пойдёт.

— Ох, уж эти мне гиперболы! — звонко рассмеялась помещица, — Хотя, в целом верно, но чересчур пессимистично. Я в ваши годы на мир веселей смотрела! — определённо начала заигрывать Прасковья.

— Но цены смотрите как растут! — я на самом деле не мог понять, отчего здесь, на Псковщине, крепостные так недорого стоят, а тому Пушкину, спустя какие-то четырнадцать лет под имение с двумястами душ охотно ссудили почти сорок тысяч рублей.

— Третьего дня я письмо получила от своей доброй приятельницы, — издалека начала Прасковья Александровна, — Муж у неё близок к финансовым кругам, и ей довелось не так давно услышать его разговор с одним из партнёров. Мужчины вполне уверенно обсуждали, что они будут делать, когда осенью цены на ассигнации упадут до четырёх с половиной рублей за рубль серебром.

— То есть, вы хотите сказать, что у нас не цены растут, а деньги дешевеют?

— Заметьте, Александр Сергеевич, это не я, а вы сказали. И подскажите мне, сколько сейчас времени?

— Без четверти четыре.

— Нам пора. Мне за приготовлениями к вечеру надо проследить, — легко поднялась с места помещица.

— Жаль. Очень хотелось всё подробней у вас осмотреть, — вполне искренне признался я в ответ, так как впервые вижу более-менее ухоженное помещичье имение.

— Я дам вам сопровождающего. А то и вовсе управляющего попрошу с вами проехаться, если он на месте и не занят, — с улыбкой приняла Прасковья Александровна мою помощь и ловко присела на женское седло.

— Ну вот, теперь хоть ясность появилась, откуда в исторических хрониках такой разбег по ценам указан, — ворчливо заметил Виктор Иванович, призраком проявляясь у меня из-за плеча, — Опять историки накосячили. Одни про цены в серебре писали, другие в ассигнациях, и редко кто удосуживался уточнить, в чём у них были оценены те или иные товары или услуги, а тем более, никто нигде не указал, какая разница была на то время, которое они описывали, в серебре и ассигнациях.

— А зарплата-то у вас, Александр Сергеевич, того-с… Улю-лю, — хихикнула моя тульпа Лариса, старательно внюхиваясь в какой-то цветочек, якобы только что сорванный с клумбы, — Не по дням, а по часам худеет и худеет. Я правильно догадалась, что за вашу службу вам оклад государство ассигнациями собирается выплачивать?

А ведь и правда… В ассигнациях и заплатят. В чём же ещё. Вот жеж, кидалово…