Дворянин без титула

Глава 16

— Как я вижу, господин Креницын свои делишки предпочитает чужими руками обделывать, — встретил я здоровяка ухмылкой, — Нуте-с, излагайте, с чем он вас ко мне отправил?

— Так это… На дуэль бы вас надо вызвать… — неловко развёл руками Елагин, оглядываясь назад, в поисках моральной поддержки, но её не было.

Креницын предпочёл задержаться поодаль, и даже краем глаза вроде как не следил за своей торпедой, отправленной в мой адрес.

— Угу. Дуэль, значит, — потёр я руки в предвкушении, — Но на рапирах вам ничего не светит, так как я двурукий и вы минуты против меня не продержитесь. На пистолетах — так опять же я стреляю изрядно. Пару раз пари в лицее выигрывал, разбивая по пять чайных блюдец подряд с двадцати пяти шагов. Может, магия? — вопросительно глянул я на Елагина.

Тот видимо что-то всё-таки соображал, так как слушая перечисление вариантов, понемногу превращался в истинного истукана, но на моё предложение о магической дуэли отрицательно замотал головой с такой силой, словно от этого зависела его жизнь. Зря он так. Званый ужин у деда я портить не собираюсь. Так, повалял бы его по земле, да на дерево какое бы закинул, и хватит с него.

— Тогда может по-простому, на кулаках сойдёмся? — предложил я этому переростку, изрядно превосходящему меня как по габаритам, так и по весу.

Мало того, что меня на голову выше, так и в плечах заметно шире. Сильно заметно, как бы раза не полтора.

— Я бы хотел, но невместно на кулаках. Слишком уж по-мужицки, — проявил здоровяк присутствие разума и вбитые в него нормы приличия.

— А мы по-гречески сойдёмся. Как герои Олимпийских игр. Руки ремнями обмотаем, разденемся по пояс и по олимпийским правилам сразимся, я даже на климакс согласен, — применил я довольно необычный термин, заставив слушающих нас девиц прыснуть в кулачок, а пожилых дам смущённо покраснеть.

— А не просветите ли нас, Александр Сергеевич, что в кулачных боях Олимпиад называли климаксом? — очень кстати поинтересовался Павел Исаакович.

— Так там всё просто. Когда бой затягивался, в нашем случае, мы можем взять за расчётное время пять минут, то судьи кидали жребий. После этого один боец должен был принять от другого удар по животу, и если он его выдержал, то мог ударить уже его в свою очередь, и так до победы, пока кто-то из соперников не упадёт.

— Я согласен, — тут же прогудел Елагин, видимо уже наивно представляя себе именно такое окончание боя, и в мечтах отправляя меня своим молодецким ударом в полёт, сразу на несколько метров.

— Командир, разреши мне поединок провести! — не вытерпел Серёга, прыгая вокруг меня и изображая бой боксёра с тенью.

Так-то, не вопрос. На утренних разминках и тренировках, когда моё сознание ещё мечтает хотя бы о нескольких минутах сна и чашечке кофе, Серёга частенько меня замещает, удивляя посторонних зрителей той прытью и старанием, с которыми молодой барин приступает к своим утренним занятиям. Понятное дело, что текущими успехами в физической подготовке нынешнего Пушкина я, в большей степени, обязан перлу на усиление тела, но и вклад Серёги трудно не заметить.

— Мало обладать, нужно учиться владеть! — вот что он приговаривал, гоняя моё тело каждое утро по аллеям парка и турникам.

И учил. Хрен его знает, по каким методикам, но выходило очень эффективно. Пусть мой Пушкин ростом невелик, и весом обделён, но каждая его мышца и мускул — это натянутые стальные канаты, которые не вдруг пальцами продавишь, в ответ на что они могут сработать с такой скоростью, что у обычного человека не хватит реакции, чтобы успеть уклониться от результата их деятельности.

— Александр Сергеевич, разреши мне? Я его за минуту, максимум за полторы минуты уделаю! — взмолился тульпа, продолжая скакать около меня и молотя руками воздух.

Что характерно, кроме него, никто из моих тульп к управлению телом не рвётся. Полагаю, что Виктор Иванович такое считает недопустимым, исходя из его воспитания и врождённой интеллигентности, а дамы, вот кто бы знал, что у них на уме. А спрашивать — так себе дороже может выйти. По крайней мере та же Лариса весьма отчётливо фыркнула, когда я ей предложил заменить себя при раскрое тканей, и отказалась.

Интересные детали вырисовываются. Раньше я на них внимания не обращал, так как переваривал ежедневно гигабайты информации, а сейчас, в этом новом мире, я иногда задыхаюсь в информационном вакууме, поневоле думая о чём угодно, лишь бы голову занять.

— Почему бы и нет? — передал я Серёге управление телом, и тот начал увлечённо объяснять, что есть такое кулачной бой по олимпийским правилам Древней Греции.

И всё бы ничего, можно и голым торсом посветить перед барышнями, но вот скакать по травяному газону в лаковых штиблетах — увольте. Пришлось мне обратно брать власть над телом в свои руки, и идти к деду с просьбой о помощи в получении нормальной обуви.

Пусть не вдруг, но обычные солдатские башмаки, новые, но изрядно высохшие, где-то в запасниках у деда нашлись. Так себе обувка, но всяко лучше штиблет, у которых даже кожаная подошва, и та лаком покрыта. Чистые лыжи из штиблет получаются, но никак не обувь для кулачного боя на травяном газоне.

— Дуэлянты готовы? Секунданты, подойдите ко мне, — начал командовать Лошаков, выбранный в судьи поединка, — Стороны примиренья не желают? Правила кулачного боя вами до участников доведены и им понятны? — по очереди спросил он каждого, после чего отправил секундантов проверять обмотку кулаков у соперника.

Не знаю, чем мне особо ремни помогут, но может фаланги пальцев защитят и от растяжений спасут, зато способ обмотки меня удивил уже с самого начала. Оказывается, конечную петлю на кожаном ремне надевали на большой палец, и лишь затем обматывали ремнём саму руку.

Кому довелось в жизни боксировать, поймёт, о чём я говорю и в какую даль уходят традиции кулачного боя.

Всем остальным объясню просто — боксёрам руки бинтуют в моём мире почти так же, как это и было принято полтора десятка веков назад.

Лошаков ещё раз проговорил правила поединка, теперь уже для нас двоих, его непосредственных участников, и когда нас развели в стороны, отдал команду: «Бой!»

— Словно Давид с Голиафом встретились! — успел я услышать экзальтированное высказывание одной из дам.

Елагин тут же двинулся вперёд, и ещё не дойдя до меня пары шагов, уже начал отводить руку за спину, для богатырского размаха.

Наивный псковский увалень. Пока он так размахивается, думая, что вот сейчас он ка-а-ак врежет, даже я сумею пару шагов сделать, а уж Серёга и подавно. Ан нет. Мой тульпа даже дёргаться не стал. Он попросту поднырнул под удар, угадав с нырком под руку в самый последний миг, а затем, словно походя, пару раз ударил сам, целя в солнечное сплетение и печень. Вроде и не сильно бил, а верзилу Елагина согнуло. С некоторой ленцой и оттяжкой, Серёга добавил ему в нос и в ухо, и тут же отошёл назад, глядя, как неповоротливый Елагин падает на задницу, ещё не понимая, что поединок уже закончен.

Выглядел чудо-богатырь не очень. Он сам размазал по всему лицу и верхней части тела кровавую юшку, щедро плеснувшую из разбитого носа, и пытался решить сразу две задачи: вдохнуть хоть чуть-чуть воздуха, и что-то сделать с глазами, которые у него свелись в точку, создавая впечатление, что он отчаянно желает рассмотреть что-то у себя на переносице.

Сосчитав отчего-то до десяти, Лошаков махнул рукой, разрешая подойти лекарю к поверженному верзиле.

— Победил Александр Сергеевич Пушкин! — торжественно объявил он во всеуслышание.

Гости радостно начали аплодировать, а я успел заметить спину Креницына, который по всей видимости спешил нас покинуть.

Смешной он человек… Спросил бы меня — считаю ли я себя поэтом? И я бы честно ему ответил — нет, не считаю. Ошибся старик Державин, хоть он и считается сейчас лучшим поэтом России.

Родиной кальвадоса считается Нормандия.

В моём времени производство этого напитка было делом скорее семейным, чем промышленным. На многочисленных шато винокуры десятилетиями искали именно свой вкус, а затем потомкам вместе с винокурнями передавали рецепты и секреты изготовления напитка.

Казалось бы, что может быть проще — выдави сок, сделай сидр, да перегони его в спирт.

Но, нет — всё дело в нюансах.

Расхождения в рецептах начинаются с исходного продукта и заканчиваются в лабораториях купажа. Кто-то для сидра использует только яблоки с ближайших садов и смеётся над теми, кто добавляет в него груши. В одних винокурнях яблоки после дробления ферментируют, а где-то давят сразу. Кто-то сбраживает сок без дрожжей и не желает общаться с теми, кто это делает не так. Некоторые перегоняют сидр сразу, как только он отстоялся после брожения, а другие делают это строго только через год, и не раньше. В каких-то семьях разлив напитка по бутылкам начинают спустя два года выдержки в бочке, а соседи считают, что ранее трёх лет этого делать ни в коем случае нельзя.

Одним словом — нет единого стандарта и рецепта кальвадоса. Кто-то будет настаивать, что настоящим кальвадосом следует считать только тот, который и бла-бла-бла.

Мне пофиг. Я не гордый и назову свой напиток, например, Псковский Ганнибал. Ну, или ещё как-нибудь, если дед против использования своей фамилии будет. Пушкинка — чем не название? И попробуй докопайся.

В общем, я решил пойти своим путём и сделать, незаслуженно обойдённый вниманием напиток, как можно быстрей и проще. Проще — вопрос спорный, а быстрее — это день-два, максимум три.

Началось всё с Прохора, который приволок облезлого старого кота:

— Барин, а можешь кота обновить, как ты это сделал с моей рубахой? А то он мышей перестал ловить. Сдохнет, наверное, скоро.

У меня и до этого вертелась мысль, что надо бы попробовать использовать артефакт времени в качестве инструмента для омолаживания, но как-то руки всё время не доходили. А тут подопытный экземпляр нарисовался.

Мы отошли в сад, Прохор положил кота под яблоней, а я активировал перл, которым реставрировал картину. Иначе говоря, я попытался откатить во времени организм кота. Тушка никак на мои потуги не отреагировала. Даже покусанное когда-то ухо не восстановилось. Подумав, я решил испытать другой артефакт времени и состарить какой-нибудь организм. Так как кота старить дальше было некуда, а Прохора жалко, я заслал пацана в бабкин курятник за цыпленком. Ну, круто же — птенец только вылупился и на тебе — сразу вырос во взрослую курицу. Не артефакт, а мечта животновода.

Пока Поползень добывал образец для следующих опытов, я поэкспериментировал с яблоней. Что интересно, дерево не старело и не молодело. То есть оно не стало саженцем, как впрочем, и не превратилось в засушенную корягу. Но что интересно, одно сорванное яблоко я смог превратить в бело-розовый цветок, а другое в сморщенный сухофрукт.

На притащенного Прошкой цыплёнка артефакт «старения» не подействовал. Ну не хотел птенец превращаться в курицу. Посмотрев на подопытных животных, я заметил, что и от кота и от птицы истекают еле заметные нити их личной сущности, которую я хорошо вижу в людях, но ни разу не замечал у животных. Как-то не приходила мне в голову мысль искать личную сущность у братьев наших меньших. Возможно, в этом и есть отгадка — артефакты времени не могут воздействовать на организм, потому что в них есть личная сущность? А как тогда объяснить «поведение» яблони? В ней точно нет проблесков сущности, но почему тогда само дерево не реагирует на перлы, а вот его плоды — запросто? Думаю, что существует ещё какой-то ограничитель, а может у меня артефакты с «предохранителями» — я же их не сам придумал, а всего лишь скопировал из фолиантов прадеда.

С другой стороны, слишком бы просто стало жить, если б не успела баба утром родить, на младенца воздействовали мощью артефакта, и вот к вечеру перед родительницей уже взрослый человек. То же самое и с растениями и со скотом. Так никакой суши не хватит, если б люди, животные и растения росли бы, как на дрожжах.

— Прохор, верни цыплёнка на место и тащи четыре пустых недырявых ведра. На коромысла их повесь, чтобы не сломать. Ну, и кружку пустую заодно захвати, — оживился я, вспомнив про дрожжи и насмотревшись на яблоки.

— Дальше колдовать будешь, барин? — обрадовался пацан, предвкушая бесплатное представление.

— Химичить буду. Далось тебе это колдовство,– попытался я осадить парня, хотя для Прошки что химия, что колдовство — одного поля ягоды.

Вернулся мой казачок обратно в сопровождении Никиты. Видимо, интересно дядьке стало, с какой стати пацан носится то с птицей, то с вёдрами. В принципе, я не против присутствия слуги. Лишние руки не помешают. Да и оценить результаты моих опытов будет кому. А у моего дядьки глаз приметливый. Не раз в этом убеждался.

— Чего надумал, барин? — ожидаемо спросил дядька, поскольку от Поползня добиться вразумительного ответа он не смог.

Да и как бы это у него получилось, если, засылая парня на двор, я ещё сам слабо представлял, что и как собираюсь сделать.

— Сначала снимаем спелые яблоки с деревьев и сваливаем их здесь на траву, — указал я место под яблоней, рядом с которой пытался омолодить кота.

В целом мои предварительные расчёты оказались верны.

Из четырёх ведёр яблок получилось больше ведра сока.

Нужно было видеть глаза Прохора и Никиты, когда я воздухом выдавливал из каждого яблока сок в ведро, а жмых складывал аккуратной горкой рядом. Надо учитывать, что объём ведра в Российской империи немногим больше двенадцати литров.

Разделив пополам полученную жидкость, я сначала в одном, а затем и в другом ведре с помощью артефакта ускорил время для сока.

Я, конечно, предполагал, что будет много пены, но не думал, что настолько. Хорошо ещё, что не в полном ведре решил сок сбраживать, а поделил его пополам, на два ведра.

Пока сок активно бродил, я не боялся, что брага превратится в уксус, но настал момент, когда сидру предстояло добродить, и тут воздух уже был не допустим. В моём случае магия является всего лишь катализатором, но законы физики и химии никто не отменял. Пришлось нам перемещаться во двор, а чтобы Никите легче было нести два ведра с яблочным жмыхом, я налил ему кружку сидра. Я, конечно, сначала сам хлебнул, а потом дядьке отдал, но как его взбодрило, нужно было видеть.

— Барин, да разве ж так можно, чтобы за каких-то пару часов столь добрый напиток получить? — цокал языком заметно зарумянившийся дядька.

— Он ещё не совсем готов, — возразил я, — Подожди немного. Сейчас мы его до кондиции доведём.

Увидев нашу процессию, бабка всполошилась. Где это видано, чтобы барин коромысло с вёдрами нёс, а рядом пацанёнок идёт и яблоко грызёт. А что ещё Прохору оставалось делать? Жмых Никита тащил, а вёдра с сидором я Поползню не доверил, хоть он и вызвался их донести. Не то, чтобы я боялся, что пацан расплещет сидр или споткнётся с ношей — я всего лишь не хотел, чтобы лишний раз осадок в напитке неподнимался.

Кончилось дело тем, что яблочный жмых уволокли на скотный двор, а нам выделили для экспериментов двухвёдерный бочонок. Прошку я отправил искать трубку для гидрозатвора. И ведь нашёл, стервец. Не знаю, где он её стащил, но пацан всё-таки принёс мне медную трубку подходящего диаметра, а чтобы не портить пробку бочки, мы обмазали газоотвод хлебным мякишем, который я сразу же сделал твердым, как камень.

После всех необходимых процедур, таких как снятие с осадка и обязательной дегустации, в остатке у меня было оказалось всего ведро отличнейшего сидра. Даже отец выпил кружку и оценил напиток:

— Вкус — словно свежее яблочко съел. И в голове приятно зашумело.

Посмотрим, что ты скажешь, когда мой кальвадос попробуешь.

Тут же встал следующий вопрос: как сидр перегнать? У Марии Алексеевны самогонного аппарата нет. Да и зачем бы он ей был нужен, если по первому свистку её родственник хлебного вина, а то и водки сколько угодно пришлёт?

К деду с одним ведром сидра на перегонку не попрёшься — засмеёт. Сколько там того спирта выйдет с двенадцати литров примерно семиградусного сидра? А если ещё головы и хвосты отбросить на второй перегонке? Литр останется? Пришлось делать ещё сидр, чтобы ехать в Петровское с полным двухвёдерным бочонком.

— Ну, давай попробуем, что ты там курить собрался,– ухмыльнулся Пётр Абрамович, подмигнул своему куму, старосте Калашникову, выпил бокал напитка и замолчал.

Про кальвадос у нас с дедом уже был разговор. Он знал, что никакого сидра в Михайловском до недавних пор не было и в помине, и думаю, догадался, что дело здесь не чисто. Поэтому Пётр Абрамович, молча, сидел и ждал, что скажет его кум.

— Не ожидал, что у Марии Алексеевны с прошлого года такой великолепный сидр остался, — выдал Калашников после того, как распробовал напиток.

— Яблоки из этого, как вы выразились, прошлогоднего сидра, ещё утром на яблоне висели, — шокировал я старосту и рассмешил деда.

— Видал, кум, — отсмеявшись, посмотрел Пётр Абрамович на опешившего Калашникова,– А я ведь говорил тебе, что Александр Сергеевич кого угодно проведёт. Вот и ты попался. Да и я, честно говоря, не ожидал такой прыти от внука. Сколько у тебя, Сашенька, сидра? Это всё? — кивнул старик на бочонок.

— Так я же только на пробу приготовил, — попытался оправдаться я.

— Ну, на пробу, значит на пробу, — ухмыльнулся дед и посмотрел на моего дядьку, сидевшего в сторонке,– Ну что, Никита Федорович? Бери бочку, да пошли в мою лабораторию.

Оказывается даже в этом времени обустройство винокурен строго регламентировано. Например, само помещенье винокурни должно быть каменным и в нём не допускается нахождение посторонних агрегатов и предметов, вплоть до заторных чанов. Другими словами: печь, котёл и куб в одном помещении; сбор товарной жидкости в другом; приготовление браги и вовсе в третьем. Вот и дедовой лабораторией оказался небольшой кирпичный пристрой к винокурне.

Столы, стеллажи и прочие шкафы со склянками, бутылями и банками меня мало интересовали. Мне любопытно было, что за аппарат у старика в его каморке. Могу только сказать, что я увидел примерно то, что и ожидал — печь, котёл вёдер на пять и медный аламбик над ним.

— Как курить будем, Александр Сергеевич? — поинтересовался у меня седой мужчина в кожаном фартуке, после того, как из бочонка вылили сидр в котёл.

Насколько я понял, мужика откомандировали к Петру Абрамовичу с основного производства. Зная суровый нрав барина, в помощь не послали бы кого попало, а значит можно полностью рассчитывать на опыт помощника.

— Первый раз досуха, а во второй отсечём головы и хвосты, — объяснил я мужику свои хотелки. — Не переживайте, я знаю, что тела много не получится. Даст Бог, если два штофа выйдет.

— Хм, только что хотел сказать, что даже четвери не выйдет, — согласился мужчина, — Александр Сергеевич, вы раньше винокурением не занимались?

— Я, скорее теоретик, — улыбнулся я ему в ответ. — Позовите, когда с первой выгонкой закончите, а вторую сделаем вместе.

Как я и ожидал, получили мы чуть более двух литров кальвадоса, то есть те самые два штофа, каждый из которых равен одной десятой части ведра, а точнее одному и двум десятым литра. Мерить его на спиртуозность не стали, к тому же пока ещё больно сложна система определения содержания спирта в этом мире. Я на вкус примерно понял, что напиток вышел крепче шестидесяти градусов и мне этого достаточно. Раз горит — значит уже хорошо получился.

— Саша, а сколько у Марии Алексеевны яблок в саду на данный момент? — пытал меня дед, когда мы с ним дегустировали недавно выгнанный напиток, — Я к тому, сколько сейчас сидра ты сможешь приготовить из бабкиных яблок?

— Боюсь, у нас в Михайловском годной тары не хватит, чтобы столько забодяжить,– вздохнул я, — Если считать по минимуму с одной яблони выходит четыре ведра сидра. То есть десяток яблонь — это уже мерная бочка сидра, а в саду около пяти сотен деревьев. Отбросив ещё не созревшие и уже упавшие яблоки, получим плюс-минус двадцать пять бочек. Это я говорю про минимум и про готовый сидр, а чтобы выбродить его нужно тары в два раза больше, иначе с пеной много выплеснется. Да что я тебе рассказываю, ты это лучше меня знаешь.

— У меня примерно столько же яблонь, — задумался старик, — Первый заторный бак уже моют, а к утру и второй освободится. Сам же видел, что вино курят.

— Видел, что у тебя цех работает и мужики без дела не сидят, а что они делают, я толком не знаю,– пожал я плечами, — А к чему ты речь ведёшь?

— К тому, что в каждом баке четыре бочки. Ты сможешь их соком наполнить, если тебе яблоки будут непрерывно подвозить?

— Не пробовал, — признался, — С чьего сада начнём?

Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться, что дед решил, и свои яблоки в кальвадос перегнать и бабушкины.

А я и не против — лишь бы не уснуть, пока буду яблоки давить. Хотя, я уже примерно знаю, как ускорить процесс.