Дворянин без титула

Глава 13

К нашей соседке, госпоже Вульф, я наведался по её же приглашению.

Якобы, какой-то подарок неожиданный она мне приготовила, в благодарность за её спасение вместе с детьми.

Заехал, конечно же. Дня через три, когда у меня образовалось свободное время. Не зря же и я к ней Прошку посылал, сам навязываясь на встречу.

Как оказалось, Прасковья Александровна всё ещё надеялась поразить воображение юноши своей вдовьей статью, хотя она уже заново подыскивала себе мужа, и даже, вроде бы нашла. Должен в очередной раз заметить — дама она очень активная, и не только в своих литературных и прочих интересах, а вообще во всём.

Не уверен, смог бы сам Пушкин устоять перед её напором, но для меня, теперешнего, это труда не составило. Подумаешь, перезрелая бухгалтерша пытается впечатлить на корпоративе своего босса, зачастую забыв даже про минимальные нормы приличий. Это я уже не раз в прошлой жизни проходил. И без обид со стороны госпожи Вульф — те дамы из моего мира выглядели на порядок приличней и предпочтительней, чем наша соседка, ныне вдовствующая. А что делать, если к их услугам были опытные массажисты и отличные спортзалы, пластика и средиземноморские курорты. Нашей соседке такое даже в самом сладком эротическом сне не приснится.

Так что, отбросив грязную физиологию в сторону, я постарался перевести нашу встречу на деловые рельсы.

— Прасковья Александровна…

— Александр Сергеевич… — обменялся я с помещицей парой десятков ритуальных фраз приветствия и обязательных вопросов про здоровье, прежде, чем перешёл к сути.

Не сразу. Как мне подсказал мой тульпа Виктор Иванович, я только что в топку отправил стихотворение, довольно известное крайне узким кругам пушкинистов.

Надо же, какая потеря! Стихотворение, про которое практически никто не знал, только что кануло в лету. И всё из-за того, что юный я сегодня уже получил свою порцию женской ласки, даже не стану уточнять от кого, поскольку других источников пока в Михайловском не открыто, и вечно вожделеющего юношу не смогла соблазнить даже опытная милфа.

«Простите, верные дубравы»… Этот стих кто-нибудь знает? Вот и я о том же. Он из неизвестных. Невелика потеря.

— Прасковья Александровна, вы для чего-то желали меня увидеть? — вполне спокойно задал я вопрос, вовсе даже не акцентируя своё юношеское внимание на явно избыточном декольте помещицы, открывающую изрядные виды на грудь, не обременённую никакими бюстгальтерами, в виду их физического отсутствия в этом времени.

— М-м-м… Да! — не смогла скрыть госпожа Вульф своей досады, когда заметила, что я больше интересуюсь выпечкой к чаю, которая её кухарке сегодня удалась на славу, чем её поникшими прелестями.

Надо же, извечное женское оружие и вдруг не сработало против откровенного юнца. Катастрофа?

Если такое впервые произошло, то очень может быть. Но если случай не первый, то у такой женщины, настолько сильной по своему характеру, как Прасковья, уже должен был выработаться иммунитет. На лицо она далеко не красавица, о чём ей прекрасно известно. Фигурка — на троечку с минусом. Живость ума и образованность — уверенные четыре с половиной балла, и они её определяют, как личность, порой заставляя закрывать глаза на всё остальное.

— Я всегда готов вас выслушать крайне внимательно, относясь к вам, как к чуткой и всё понимающей женщине, — окружил я её словесами, от осмысления которых она даже замерла на секунду — другую.

Вот умел это Пушкин… И мне каким-то чудом передалось.

Вроде бы и ничего особенного не сказал, а хозяйке Тригорского в каждом моём слове слышится если ни намёк, то душевный надрыв.

Прасковья Александровна даже пару раз моргала, а потом и вовсе платок к лицу поднесла, жалуясь, будто ей что-то в глаз попало.

Сердце моё замирало в ожидании её реакции, как будто от этого зависела не только сама судьба нашего разговора, а что-то большее. Я понимал, что каждое слово, произнесенное мною, как водоворот, уведёт её мысли в ту глубину, где её чувства и свобода мысли смешивается с суровой реальностью и осознанием опасности. Наконец она шумно выдохнула, а затем медленно вдохнула, закрыв глаза. И в этом вдохе выразилась целая симфония эмоций.

— Да, — прошептала она, — я понимаю, мне нужно… надо… Боже мой, как же всё запутано. Александр Сергеевич, я стала бояться жить! А вы… Как вы их! Я так же хочу! Знаю, что в следующий раз смогу, а не позорно грохнусь в обморок! И у меня дети, а я одна, без мужа или какой-то опоры и защитника! Вы же меня понимаете!

— Безусловно, Прасковья Александровна, — закивал я головой, и поднял перед собой, как щит, кружку с горячим чаем, чтобы у вдовы не возникло вдруг спонтанное желание поплакаться мне в жилетку, — Если я правильно вас понял, то вы хотели бы получить перл, точно такой же, как у меня был, когда мы с вами с бандой встретились, возвращаясь с ярмарки?

— Как вы их там! Сначала одних, раз-два, и головы поганые им с плеч долой, а затем и остальных! — шумно вздохнула Прасковья, изрядно колыхнув грудью, ничем не сдерживаемой под платьем, — Я не трусиха, вы не подумайте. Обморок у меня тогда случился лишь от полноты чувств. Как представила, что со мной и детками могут сделать, а я их и защитить не могу, так и провалилась в забвение, как в пропасть, — продолжала причитать хозяйка Тригорского, уже не стесняясь в открытую вытирать слёзы платком.

— Другими словами — вам нужен перл, не так ли? Такой же, как был у меня? — успел я вставить свои слова в паузу, меж её начинающимися рыданьями, пока они не перешли в нечто большее.

Кружка с чаем пока меня всё ещё спасает от того, чтобы кое-кто не бросился мне на грудь, утопая в соплях и слезах.

— Откуда бы мне его взять? У государственных Формирователей очередь лет на пять, и то, если большой заказ от армии и флота не придёт. А к тем, кому позволено самостоятельно работать, не с моими деньгами лишь можно подойти. Разве, что я имение продам или заложу. Так зачем мне тогда этот перл нужен станет? Я и без него проживу нищенкой в съёмной комнатке какого-нибудь доходного дома.

— Угу. А раз перл вам нужен здесь и сейчас, то осмелюсь предположить, что вы готовы к моему предложению?

— Пока я всего лишь готова его выслушать, — тут же проснулась в Вульф зубастая помещица.

Из тех, кому самим приходится торговаться за каждого крепостного или несколько пудов зерна.

В ответ я лишь приподнял бровь, удобнее устроившись на скрипучем стуле и демонстративно перешёл на шаньги с черносливом.

В этой игре у нас обоих были свои козыри, и каждый знал: сделка будет заключена лишь тогда, когда обе стороны будут удовлетворены.

— Хорошо, я его озвучу, а выбор награды доверю вам. Правда, если она меня не устроит, я попрошу вас забыть наш разговор и более не возвращаться к нему никогда, словно его и не было. Вы согласны?

Заворожённая Вульф лишь кивнула мне в ответ, судорожно пытаясь найти рукой отсутствующий веер, которого у неё при себе не оказалось.

Она смягчила свой взгляд, и в её глазах мелькнула искорка, подобно звезде, пробивающейся сквозь облака. Я заметил, как её пальцы заскользили по подолу платья, поворачивая его в такт дыханию. Этот мелкий жест приготовил меня к неожиданному повороту событий.

— Вы знаете, — продолжила она, голос её стал низким и бархатным, — Иногда выбор награды может обернуться настоящей ловушкой. Я вручаю вам не только свою судьбу, но и жизнь моих детей.

Я ощутил холодок, пробежавший по позвоночнику, и, несмотря на страх, выпрямил спину.

— Вам нужен перл? Он у вас будет, но прежде мы обговорим все условия.

Как итог переговоров — Вульф мне выплатит десять тысяч рублей, к сожалению ассигнациями, и предоставит свободный доступ к найденному мной колодцу.

Понятно, что цена за мою работу Формирователя архинизкая, но что не сделаешь ради добрососедских отношений.

А то, чем мы с Прасковьей Александровной наш договор скрепили, посторонним знать вовсе не обязательно. Ей хотелось, а мне моглось, и не раз. Заодно и время неплохо провели до вечернего чая. Что могу сказать — госпожа Вульф личность творческая, без комплексов, и очень изобретательная.

А у меня появились деньги и работа.

Для бабушки на Тригорском колодце надо перл соорудить. Потом такой же перл деду, но это уже на его землях, а там и до Прасковьи очередь дойдёт. Она как раз пару дней попросила, чтобы деньги собрать.

— Хм-м, а её дочь Анна, моя ровесница, вполне себе ничего так, — вдруг отчего-то пришла в голову мысль, и явно не совсем моя…

Но у нас первым делом кораблик. Ну, а женщины, а женщины потом…

Да чтобы я ещё хоть раз в жизни вышел в море на чём-то меньше яхты?

Ни за что!

Это двум морским волкам братьям Исааковичам, по их утверждению, и девятибалльный шторм нипочём — они, можно сказать, выросли на флоте. У них море в крови, разве что жабры и плавники не успели отрасти, а я существо сугубо сухопутное. Мне, пожалуйста, подайте к причалу нечто большее, комфортабельнее и устойчивее, чем лодка с двумя парусами, названия которых, я даже по бумаге с трудом прочитаю. Знал бы, что Петру Абрамовичу подгонят такое утлое, пусть и шестнадцатиметровое, судёнышко, даже разговаривать не стал бы об экспедиции к берегам Финляндского княжества. Теперь-то уж куда деваться. Дал слово — держи.

Ладно, хоть приятель деда, Карл фон Вистингаузен, а в миру Христиан Иванович, не взял с нас ни копейки за лодку. Да и в целом нормальный дворянин оказался.

Тут ведь как получилось. По Псковской губернии на всём нашем маршруте дед своих лошадей по станциям выставил, и мы ехали практически без остановки, а от границы Лифляндской губернии были уже лошади Христиана Ивановича. Мало того, этот милый человек всю нашу компанию встретил в Ревеле, а затем приютил на своей мызе Витенцевель на берегу Балтики. Вдобавок к этому, он же организовал и пробные глубоководные погружения на дно моря, я ведь глубже четырех метров в Кучане не опускался. Ну, такое вот у нас озеро — площадь вроде огромная, а утонуть толком негде.

Кстати, погружения на Кучане то ещё удовольствие. Ноги вязнут в иле, вокруг зелень цветущая. Даже артефакт-прожектор, который я специально для водолазного дела сформировал, мало помогал — муть такая, что дальше вытянутой руки ничего не видно.

Одна радость — освоил водолазный костюм, да помог Петровским мужикам со дна озера двое саней поднять. Вернее, я сначала эти самые сани обнаружил с помощью сонара, который сделал для Балтики, потом опустился на дно и привязал к оглоблям верёвки. Как мне потом объяснили, по весне двое ушлых торговцев решили сократить путь по льду озера, и попали в полынью. Как говорится: понадеялись на русский авось. Бывает, ничего не поделаешь. Лошадей, конечно, жалко, я ведь сам упряжь резал да хомуты с шей утопшей скотины снимал — не тащить же сани на берег вместе с трупами животных. Ладно, хоть весь товар был уже распродан, да сами торгаши не сгинули — пусть и в заледеневшей одежде, но добрались «утопленники» до Петровского.

В общем, нашли мы то место, где лежит голландский двухмачтовый флейт. Не без споров с Петром Абрамовичем, конечно, но нашли.

Дело в том, что его координаты немного разнились с моими и в точке, куда привели лодку братья Исааковичи, на дне покоилось что угодно, но не «Фрау Мария». Я даже всем представителям фамилии Ганнибал давал попользоваться своим артефактом-визором, дабы убеждались, что очередной найденный остов вовсе не нужный нам корабль. Выглядело это так — я управлял погружённым в воду сонаром, а дяди или дед надевали на голову ободок, в который я инсталлировал небольшую светло-синюю жемчужину. Как по мне, то дизайн прибора получился очень удачным. Во-первых, руки не заняты, а во-вторых, для получения визуального сигнала желателен наиболее близкий контакт с мозгом. В моём варианте ближе к мозгу некуда, разве что в голове дырку просверлить и в неё перл затолкать. Пусть с трудом, но родственники могли управлять моим артефактом и видеть контуры морского дна и лежащие на нём объекты.

Дед фыркал и пыхтел. Это ведь самая настоящая дискредитация его авторитета. Ну как же. Какой-то пацан наделал кучу полезных артефактов, а теперь ещё и утверждает, что сокровища находятся в другом месте.

Да и пусть его. Нечего обижаться. Я изначально предлагал проверить сначала мои координаты, и лишь затем те, что были у Петра Абрамовича. Зря только двое суток потеряли, нарезая круги у предполагаемого места крушения парусника, но стоило только всем прислушаться ко мне, как мы за час нашли корабль.

Зато сейчас старый доволен и сидя у мачты наблюдает, как меня к погружению готовят.

А что с дедом будет-то? Перл для поддержания здоровья я ему на его же земле сделал. Не скажу, что Пётр Абрамович внешне помолодел, но с его слов, чувствует он себя с артефактом значительно лучше, чем полмесяца тому назад. Не желает расставаться с перлом ни на секунду, и для этого заказал себе золотой перстень, в который сразу инсталлировали изумрудного цвета жемчужину. Смотрится, конечно, симпатично, но я такой артефакт в какой-нибудь браслет вставил бы. На мой взгляд, перл здоровья вещь скорее интимная, чем статусная. Зачем его кому-то видеть? Впрочем, не мне старого учить. Я ему артефакт сделал, а он его пускай где угодно носит. Может, от таким образом повод создаёт, чтобы похвастаться лишний раз подарком внука.

Ох, и хлопотное это занятие в водолазный костюм облачаться. В одиночку ни надеть, не снять. Хорошо ещё хоть помощников хватает — Исааковичи своих адъютантов взяли, да и Никита со мной.

Кстати, как и обещал отец Иона, дядька через неделю уже вполне нормально ходил. Более того, игумен специально наведался к нам в Михайловское, чтобы проверить, как зажила рана у Никиты.

— А к вам, Александр Сергеевич, у меня вопросы появились, — после осмотра больного, обратился ко мне настоятель,– Могу я узнать, когда вы церковь последний раз посещали?

Ну и глупые вопросы. Прекрасно ведь знает, что по приезду в Михайловское ни разу в церкви не был. Пришлось выкручиваться:

— Не судите строго, святой отец, но оба раза, когда я собирался в церковь, на разбойников пришлись. Первый раз после их нападения целый день пластом пролежал, а затем наш урядник всех озадачил, и мы с родственниками вторую банду татей уничтожили, и меня опять в беспамятстве везли после боя. Да, посещение церкви я пропустил, но опять же лишь в силу дел богоугодных, и по понятной причине.

И как мне теперь перед игуменом оправдываться, если я в очередной раз не в церковь прибыл, а отбыл в поездку с дедом? Не расскажешь же ему, что кроме меня в холодное море никто из родственников нырять не собирается.

Сегодня только один спуск и всего на десять минут. Именно столько времени я смогу пробыть у затонувшего флейта, а затем подняться на поверхность, не прибегая к остановкам для декомпрессии. В последующем я буду дольше оставаться на дне, и при получасовом пребывании на сорока метрах всплывать придётся более часа, делая при этом все более увеличивающиеся по времени остановки на определенных глубинах.

Таблица декомпрессии была составлена и начерчена мной ещё в Михайловском под бдительным наблюдением Серёги. Кто бы сомневался, что проверена она была тоже лично мной. Правда, это было уже у берегов Эстландии в заливе с прикольным названием Лохусалу. Шестьдесят минут я торчал на каменном дне и медитировал. Поднимался потом, правда, два с лишним часа, но по-другому опыта не наберёшься. Одно дело слушать россказни тульпы, и совсем другой коленкор, когда сам на дне оказываешься. Хотя надо отдать должное Сергею — он многое подсказал, при подготовке к экспедиции.

Кто сказал, что затонувшее судно на дне выглядит величественно, таинственно, красиво и прочий-прочий пафос? Бред какой-то. Как может быть величественен скелет? Как может быть таинственен и красив его пробитый череп, даже если его опустить на дно морское? Корабль должен покорять просторы океана и мчаться по водной глади, а не рассказывать проплывающим мимо рыбам о своей беспомощности перед стихией и глупости своего капитана.

Вот он передо мной памятник человеческого легкомыслия и несовершенства техники. Да, на первый взгляд корпус цел и голые мачты на месте, но как же всё это удручающе выглядит.

Сомнений нет — это и есть флейт «Фрау Мария».