Дворянин без титула

Глава 4

Ветер, ветер! Ты могуч, Ты гоняешь стаи туч,

Ты волнуешь сине море, Всюду веешь на просторе,

Не боишься никого, Кроме Бога одного.

Обрадовался ли я найденному колодцу? Не готов однозначно ответить. Скорее растерялся.

Мой предшественник в лицее, да и в целом за свою короткую жизнь, не единожды лицезрел, как работают перлы, и какие эффекты они создают. Вот только он не видел, как эссенция втекает в человека, смешивается с его сущностью и стекает в перл. И уж тем более он не видел устройство самого камня. Как я и говорил, свой единственный артефакт Александр сделал по наитию.

Я же в отличие от Саши видел внутренности перлов. Для меня устройство артефакта было сродни с электронным прибором, в котором каждая деталь отвечает за те или иные преобразования электрического тока. И схему этого непростого прибора я видел и понимал.

Вот только незадача — не столь великое разнообразие жемчужин я лично успел посмотреть в руках одноклассников и родственников. Да и те-то были в основном сплошь да рядом «фонарики» из ветви Света, поскольку они самые простые как в создании, так и в освоении. Хотя, у того же Пущина, с которым я до отъезда из лицея успел провести не один час, имелся артефакт из ветви Материи, уменьшающий массу вещей на нём. Как по мне, то для военного очень годная штука. С такой плюшкой в кирасе любой тяжести можно прыгать на поле боя, как балерина.

Ещё один из необычных для меня перлов я видел в руках бывшего лицеиста и будущего адмирала Фёдора Матюшкина. Знаю, что он сирота, но откуда-то у него был артефакт, делающий надетую на него одежду непромокаемой. Я лично рассматривал и изучал столь необычный для себя перл, когда встретился с Федей перед его отбытием в экспедицию на шлюпе «Камчатка». Да что там говорить — для меня все перлы необычные и каждым хочется обладать и иметь возможность пользоваться.

Сейчас же передо мной, в тени раскидистой липы, мерцал бледно-жёлтый водоворот, с формирующимися, меняющимися, разветвляющимися потоками и вихрями эссенции, а её желтизна говорила о том, что мне попался источник ветви Движения.

Ветвь Движения в целом была мне понятна, благо у самого имелось наследство прадеда. Его-то я изучил вдоль и поперёк. Думаю жемчужину, что была инкрустирована в рукоять его ножа я бы смог скопировать. Вот только зачем мне два артефакта огня? Может быть потом, но точно не сейчас. Моё личное знакомство с магией тоже началось с Движения, поскольку смерч из перла Ржевского был из той же оперы.

В общем, перл Ржевского я и собрался повторить. Ну, а почему бы и нет?

Не получится мощный артефакт? Не беда. Слабое подобие вентилятора всяко разно выйдет. Тех же самых комаров как-нибудь да сдует. Не махать же мне огненным факелом, чтобы разогнать докучливых насекомых.

Печальней всего будет, если у меня вообще ничего получиться создать. Но эту мысль я гнал от себя прочь.

С другой стороны — отрицательный результат тоже результат. В конце концов, я впервые осознанно собираюсь сотворить артефакт.

Прислонившись к липе, я уселся у источника, выпустил из кончика указательного пальца тонкую нить личной сущности и начал с её помощью формировать в воздухе копию схемы, подсмотренную у Ржевского.

Выглядело это, как рисование простым карандашом схемы полупроводникового прибора. Даже обозначение некоторых элементов были похоже на те, что используются в радиоделе. Разве что рисовать мне приходилось в трёхмерном пространстве. Раз пять я перерисовывал конструкцию, когда понимал, что некоторые возможности будущего перла можно улучшить. К примеру, артефакт Ржевского работал только тогда, когда он контактировал с его телом, а я своим смогу управлять на расстоянии в пару метров. По крайней мере, так я задумывал. Ну и ещё некоторые изменения внёс. Зачем мне это, пока не знаю, но думаю пригодится.

Поняв, что лучше уже не сделать, я начал впитывать эссенцию колодца и смешивать её со своей сущностью. Как художник разрисовывает красками эскиз, так и я получившейся смесью повторял нарисованную ранее схему, формируя, так называемый эссентный конструкт.

Не таким уж лёгким занятием это оказалось, несмотря на то, что я видел результат своего труда. Вся моя композиция постоянно пыталась развалиться. Целые куски схемы норовили «вырваться» из конструкции и улететь в колодец. Или куда они там планировали убраться? Помогало то, что я видел результат своего труда, благодаря чему успевал «подрисовывать» готовые разорваться линии. Насколько помню, у Александра с ветвью Света таких проблем не было. Возможно, ветвь Движения как-то не так взаимодействует с моей сущностью, может ещё что-то. Не знаю, и спросить не у кого.

Уловив момент, когда конструкция более-менее стабилизировалась, я, мысленно держа её над правой ладонью, опустил руку в колодец. Не дожидаясь пока композициявновь начнёт рассыпаться, я всё также мысленно начал сжимать ее. По мере уплотнения она начала быстро вращаться и визуально стала похожа на шар. Вернее, на сдувающийся разноцветный мыльный пузырь. Медленно, сука, сдувающийся. Нити эссенции не торопясь вливались в раскручивающийся шарик, а сам он становился всё плотнее и плотнее. Наконец конструкция над моей ладонью сократилась до крошечной жёлтой искорки и в этот момент находящаяся в Колодце эссенция потекла в неё гораздо веселее.

Не прекращая сжимать конструкт, я прямо-таки ощущал, как он становится всё более плотным, стремясь к тому, чтобы стать реальностью.

Краем глаза я следил за уровнем эссенции в колодце. Опыт тёзки подсказывал, что в момент максимального сжатия конструкта желательно, чтобы источник был наполнен более, чем на половину. Математика проста. Процентов сорок эссенции уходит на создание конструкта. Ещё столько же или около этого, он вберёт в себя при образовании самого перла. Ещё процентов двадцать, типа, на «рассаду», чтобы хороший колодец полностью не иссяк. Тогда через три-четыре месяца он вновь наполнится эссенцией и его можно будет использовать вновь. Наполненность колодца предо мной вселяла уверенность, что эссенции мне хватит на создание перла, да ещё и прилично останется.

Наконец-то конструкт в последний раз бунтующе содрогнулся, сигнализируя о завершении процесса. Эссенция колодца подобно воде, прорвавшей плотину, хлынула в конструкт, уплотняя и выкристаллизовывая его. Спустя считанные мгновения поток прервался.

Я встал, покачнулся, и чтобы не упасть обнял ствол берёзки левой рукой.

Меня тошнило. Голова кружилась. Я сделал несколько быстрых глубоких вдохов, стараясь при этом удержать в себе завтрак. Немного постояв в обнимку с деревом, я пришёл в чувства, раскрыл ладонь и взглянул на неё.

Крошечная бледно-жёлтая жемчужина озорно подмигнула мне проблеском солнечного зайчика. Диаметром она была чуть больше половины ногтя моего мизинца. У меня получилось!

Домой я летел, как на крыльях. Даже слабость отпустила, под нахлынувшей эйфорией от знаменательного свершения. Да, я создал перл!

Формирователь — это не просто Дар или талант, это совокупность того и другого, плюс способность видеть магию и уметь ей осознанно управлять.

— Сашенька, это ты вернулся? — услышал я голос бабушки, которая среагировала на хлопнувшую входную дверь.

— Да, бабушка.

— Иди обедать, пока всё окончательно не остыло.

— Мне бы сполоснуться, а то я весь потный.

— Беги к себе в комнату, сейчас велю тазик принести.

Небольшой тазик с тёплой водой и пару полотенец притащила уже знакомая девчонка. Поставила таз на стол и отошла к дверям, ожидая дальнейших указаний.

Ухмыльнувшись про себя, я скинул рубаху, и вымочив полотенце, хорошенько растёрся, а потом вытерся вторым.

Тело у Александра неплохое. Не культурист, но и не дрищ. Так что, перед девушками не стыдно голым торсом посверкать. Мне на такие смотрины фиолетово, а им в радость.

— Чистая рубаха есть? — повернулся я к девушке, застывшей у дверей каменным изваянием.

— Ой, — опамятовала она, — Сейчас принесу. Мы вчера сундуки разбирали, да одежду развешивали. Была там пара рубашек вам по размеру.

К бабушке я спустился умытый, и почти причёсанный. Об свою курчавую шевелюру Александр уже не один гребень сломал, так что стрижётся он коротко, ровно настолько, чтобы хватило мокрой ладонью кудряшки в относительный порядок привести.

— Долго ты ходил. Умаялся наверное. Что интересного увидел? — начала бабушка расспросы, пока служанка наливала мне ещё парящую похлёбку

Хитра бабуля… Обед у неё остынет. А то я здоровенную русскую печь на кухне не видел. Она даже зимой пару дней тепло держит, а недавно истопленная вмиг любое блюдо подогреет не хуже микроволновки.

— Грибы появились. В молодой сосновой роще, на солнцепёке, уже маслята вылезли, а на лугу шампиньонов полным-полно, — доложил я обстановку, перед тем, как взяться за ложку.

— О, дело. Сейчас баб пошлю, пусть соберут. А ты откуда про грибы знаешь? Вроде я тебе про них не рассказывала?

Упс-с, прокололся. Воспоминания из прошлой жизни за личный опыт Александра выдал.

Стоит заметить, что воспоминания этого Пушкина серьёзно расходились с тем, что пишут в учебниках. История, безжалостно выхолощенная социалистической пропагандой и цензурой, преподносит нам Арину Родионовну, как единственный светоч, приобщивший великого поэта к русскому языку. Ещё бы, в стране рабочих и крестьян только неграмотная крестьянка могла быть признана воспитательницей поэта. «Историки» даже стихи Пушкина приводили в доказательство, изрядно при этом лукавя.

Например, стихотворение «Наперсница волшебной старины…» считалось посвященным няне. Ссылаясь на строки о «веселой старушке» «в шушуне, в больших очках и с резвою гремушкой», литературоведы социализма опускали следующие далее строчки о полувоздушном стане, локонах, дорогих французских духах и жемчугах на груди. Понятное дело, что здесь Пушкин описывал вовсе не крепостную нянюшку, а свою бабушку-аристократку.

Запомнился Александру и случайно подслушанный разговор бабушки с какой-то незнакомой тёмноволосой осанистой дамой:

— Очень не по душе мне было, — рассказывала ей Мария Алексеевна, — Что детей в семье воспитывают на французский манер и говорят меж собою лишь по-французски… Все гувернёры — иноземцы, а моя Наденька обращалась с Сашей слишком уж сурово. Иногда она по нескольку дней с моим внуком не разговаривала, чтобы его наказать! Или Сашу в угол на полдня сажала, выгородив его тяжёлыми стульями. А мне внучонка жалко, хоть плач. Он же дитя — дитём. Неуклюжий был, нерасторопный. Вещи часто терял, а над ним смеялись. В таких случаях прибегал он ко мне, да прятался в большую корзину с рукодельем. Пришлось мне купить имение Захарово. Там в доме уже мои порядки царили.

— Что за свои порядки? Какие же? Расскажите, это так интересно, — оживилась гостья.

— Я всем запретила говорить по-французски, разогнала иноземных гувернёров, оставив при мальчике лишь няню Арину да дядьку-воспитателя Никиту. Дядька Сашеньку и плавать научил, он грамотным был, сказки для него часто сочинял. Саша, вместо званых вечеров и обучению танцам, бегал по всей усадьбе и с крестьянскими ребятишками в их игры играл. За лето, как поменяли парня — он себя счастливым почувствовал, интерес к жизни появился, равно, как и сто вопросов в час. А уж каким озорником стал, не передать. Вовсе не тот тюхтя, что из города приехал.

Хех, как я лихо, под воспоминания, сметал и похлёбку чечевичную с рябчиком, и половину того молочного поросёнка, что со вчера остался.

— Саша, ты наелся? — забеспокоилась бабушка, когда я всё смолотил с небывалой скоростью, — А то у меня ещё расстегай с сомятиной есть и пироги сладкие сейчас принесут под чай.

— Это я во время прогулки аппетит нагулял, но нет, больше ничего, кроме чая не нужно, иначе лопну и тебя обрызгаю, — отошёл я шуткой из своего мира, изрядно развеселив бабулю, — Ты мне лучше вот что подскажи, не завалялся ли у тебя случайно перстенёк какой, необязательно из дорогих, лишь бы на палец налез и туда камушек небольшой можно было вставить? — бессовестно воспользовался я её отличным настроением.

— Так сходу и не скажу, — закатила бабуля глаза в потолок, а затем решительно поднялась с места, — Акулька, подь-ка со мной, а ты, Саша, чаю пока попей и дождись нас.

Вернулись они обе быстро. Акулина тащила в руках то ли большой ларец, то ли небольшой сундучок, судя по её кряхтению, довольно тяжёлый.

— Ставь на стол и иди. И дверь плотно прикрой! — строго скомандовала бабушка.

— Давай вместе посмотрим. Глядишь, что-то и найдётся, а зачем тебе вдруг колечко понадобилось? — дождался я вполне ожидаемого вопроса.

— Вообще-то это секрет, но тебе скажу — ищу, куда можно перл вставить.

— Тот, из ножика?

— Нет, бабушка, другой, но почти похожий по размеру.

— Ты же знаешь, что случайный перл в чужих руках не будет работать?

— Знаю, бабушка, но мой будет.

— Ничего не хочешь мне рассказать?

— Хочу, и очень, но пока не могу. Подожди немного и обещаю, что обязательно тебе всё расскажу, но по секрету.

— Поклянись мне, что ты ничего дурного не совершил, чтобы этим перлом завладеть! — строго потребовала бабуля.

— Чем хочешь поклянусь! Хоть своим здоровьем, хоть магией! Хочешь, крест поцелую! — истово заверил я её.

— Ну, если так, то ладно, — заметно расслабилась Мария Алексеевна.

Словно туго натянутую струну отпустила внутри себя.

Отомкнув замок малым ключиком, висевшем у неё на цепочке, она начала выкладывать на стол свёртки и мешочки, разыскивая что-то ей одной ведомое.

— А что тут, бабушка? — спросил я у неё, указывая на солидную горку самых разных упаковок, изготовленных в основном из кожи, замши и бархата.

— Всякое — разное. Маменька моя, к примеру, не все мои драгоценности мне отдала, когда я замуж выходила, и как в воду смотрела. Я и половины не уберегла. Муж беспутный умудрился из дома много чего вытащить. Потом, после смерти маменьки мне другие украшения достались, и её, и моей бабушки, а заодно и от отца с дедом кое-что на память имеется. Ага, кажется, вот она! — вытащила она ничем не примечательный свёрток и ловко освободила от ткани небольшую резную шкатулку из тёмного дерева. В шкатулке лежал оберег на толстой серебряной цепочке и два колечка, явно старинной работы.

— Чьё это, бабушка?

— Сейчас и не узнаешь, — вздохнула она в ответ, — Мне шкатулка от бабушки досталась в наследство, но украшения, как видишь, в ней мужские. На деде своём я таких колец ни разу не видела, а откуда они у него взялись, узнать не успела. Холера тогда лютовала сильно и их обоих не пощадила. Муж мой эти украшения увидеть не успел, а твой отец такое носить ни за что не станет. Ему всё модное подавай, да чтоб обязательно из-за границы. Могу тебе подарить. Что им без дела лежать?

Я протянул руку к шкатулке, глядя на бабушку, и она, не дрогнув, передала мне её в руки.

— Бабушка, ты у меня лучшая! Я же всё помню! И как часто ты ко мне с кучей гостинцев в лицей приезжала, хотя мои родители за все шесть лет редко когда туда наведывались. Вечно времени у них на такую мелочь не хватало.

— Я против лицея была. Где это видано, чтобы ребёнка на шесть лет от семьи оторвать, и даже на каникулы не отпускать домой! Ладно, хоть в последний год послабление вышло! — вспылила Мария Алексеевна, — Но про мать негоже плохое говорить, — тут же взяла она себя в руки.

Кремень — женщина. В моём мире таких уже не делали, или мне не повезло на них попасть.

Из колец мне по размеру подошло всего лишь одно, и то на средний палец. И камень на нём был почти такого размера, как мой перл. Кстати, камушек в кольце стоял неказистый. Какой-то бледно-розовый, огранённый под односторонний кабошон и крайне некачественно отполированный.

При наличии инструмента поменять камни не сложно — достаточно лишь разогнуть четыре лапки с внутренней стороны кольца.

Десять минут пыхтения, лёгкий порез на пальце и я справился всего лишь при помощи ножа.

Пришла пора проводить полевые испытания!