Двуглавый. Книга первая

Глава 11 Мы искали, не нашли

Что ж, первый шаг в нашем с тёзкой частном расследовании в общем и целом стоило признать успешным. Да, сразу же стало понятно, что дело неимоверно трудное, да, мы толком не понимали, где и как нам разыскивать источник, из которого всякие нехорошие люди черпали информацию об особенностях строения и функционирования тёзкиного организма, но мы теперь хотя бы в общих чертах представляли себе направление поисков. До разговора тёзки с сестрой не было и того.

Конечно, сильно лучше наше с тёзкой положение не стало. Я, например, даже близко не мог представить, как мы будем выходить на врачей, в разное время имевших дело с тёзкой, и каким образом сможем побуждать их к нужной нам откровенности. Опять же, исходя даже из своих чисто дилетантских познаний о методах работы всяческих спецслужб, я предполагал, что какой-то единой системы проведения таких медосмотров нет, потому что в таком случае она давно перестала бы быть тайной. А вот некая система надзора со стороны тех самых служб за результатами тех самых осмотров просто обязана существовать, и вот она-то тайной уже как раз и является. Ну, логично же! Я даже допускал, что и проводить такие осмотры могут по указанию тайных служб, а уж те потом оценивают выявленные врачами показатели. Каким образом вести поиски в таких условиях, я придумать так и не сумел.

Зато придумал тёзка. Правда, только на следующий день — после разговора с сестрой он до самой ночи так и переваривал свалившиеся на него открытия. Наблюдать за его переживаниями мне быстро надоело, лезть к нему с какими-то вопросами и тем более советами я не посчитал необходимым, надеясь, что он проспится и вновь станет способным к нормальному конструктивному диалогу, выражаясь языком публичных политиков моего мира. В надеждах своих я, слава Богу, не ошибся.

— А зачем нам начинать с врачей? — с некоторой ехидцей поинтересовался тёзка, выслушав невесёлые итоги моих размышлений. — Может быть, начать следует с Алёши Михальцова?

Предложение показалось мне здравым. Уж не знаю, много ли можно выяснить у приятеля тёзки по беззаботному детству, но мало ли, что известно ему о старшем брате? В любом случае хоть что-то, да узнаем, и в любом случае оно получится проще, чем искать выходы на людей в белых халатах.

Однако же приступить к исполнению тёзкиного замысла нам удалось далеко не сразу. Начать пришлось с выяснения нынешнего местожительства Михальцовых, точнее, с попыток тёзки уговорить Ольгу помочь ему в этом. Поначалу тёзкина сестра всячески от такого открещивалась, но дворянин Елисеев проявил завидную настойчивость, Ольга поговорила с мужем и тот через неё передал шурину, к кому в городской управе следует обратиться, чтобы сам Антон Васильевич, если что, оказался бы тут ни при чём. В итоге наша добыча из дома Тришкиных уменьшилась аж на десять рублей, зато тёзка с некоторым удивлением узнал, что из Покрова Михальцовы перебрались вовсе не во Владимир, как о том почему-то все говорили, а в Москву. Впрочем, Покров-то стоит строго посередине между Москвой и Владимиром, и куда именно из Покрова ехать — разница только в направлении, на восток или на запад.

Повод для поездки в столицу у тёзки имелся вполне законный — день рождения очередного университетского приятеля, так что разрешение отца на отъезд получить оказалось несложно. Единственным условием, коим подполковник Елисеев оговорил участие сына в праздничном застолье, стало требование не садиться за руль в подпитии, для чего провести в Москве сутки после застолья, и провести их без горячительных напитков. Здесь алкотестер ещё не изобрели, но если полицейские унюхают у водителя запашок, проблем всё равно будет выше крыши. Сам Михаил Андреевич, ездил, кстати сказать, с водителем — рядовым Олешкиным, всё это время жившим в доме, в одной из комнаток для прислуги. Правда, как господин подполковник дома по большей части только ужинал и ночевал, рано утром отъезжая на службу и вечером возвращаясь домой, так и рядовой Олешкин в командирском доме преимущественно отсыпался. Интересно, что и на службу, и по служебным делам подполковник Елисеев ездил на собственном «Тереке», получая от казны деньги на бензин. По здешним меркам, экономия, прямо скажем, копеечная, но хотя бы какая-то.

Кстати, об экономии. Финансировать участие сына в дружеской гулянке господин подполковник отказался, но тёзка со сдержанной гордостью скромно похвастался своими успехами на ниве повседневно-бытовой расчётливости и экономности, за что и удостоился от отца похвалы, однако же денег сыну Михаил Андреевич всё равно не дал.

Однако что отцовская похвала, что отцовская прижимистость тёзку не особо и волновали. Зато тёзка тихо радовался тому, что отец так пока и пребывал в неведении относительно опасных происшествий, случившихся с младшим сыном, и продолжал надеяться на дальнейшее, в идеале вообще постоянное, продолжение молчаливости титулярного советника Грекова. Меня такое положение тоже более чем устраивало. Уж не знаю, из каких таких соображений исходил господин Греков, не сообщая подполковнику Елисееву о приключениях сына — то ли из стремления сохранить тайну следствия, то ли из нежелания расстраивать уважаемого в городе человека, меня и то, и другое устраивало, и я полагал, что раз титулярный советник до сих пор хранил молчание, то будет хранить его и дальше.

В ожидании отъезда тёзка нанёс ещё несколько визитов вдове Фокиной, и я не стал с ним спорить, когда он пожелал сделать Анечке подарок, потратившись на него из нашей добычи. В итоге Анна стала счастливой обладательницей флакончика настоящих, из самого Парижа, французских духов, а уж описания, чем и как выражала она свою благодарность, никакая бумага не выдержит. Управляли нашим телом мы с тёзкой опять-таки по очереди, за что дворянину Елисееву отдельное и большое-пребольшое спасибо, потому как при полном контроле над телом ощущения я испытывал куда более яркие, чем в качестве, прошу прощения, пассажира.

Раз уж нам вновь предстояла поездка в замечательной тёзкиной «Яузе», пришлось мне напомнить товарищу, что есть у нас ещё одно дело, и тёзка отправился в магазин господина Савича. Торговал уважаемый Степан Фёдорович много чем, главное же, он один на весь Покров имел дозволение на торговлю оружием и боеприпасами, тот же тёзка патроны к «парабеллуму» покупал как раз у него. Придирчиво покопавшись в предложенном ассортименте, шибко мудрить тёзка не стал, и магазин покинул, имея при себе «наган» в гражданском исполнении — чуть поменьше и заметно полегче армейского, опять же, требующий меньшего усилия при нажатии на спуск. Да, стоил он сильно дороже военного собрата, но тёзка уверял, что это более чем оправданные траты. Ну, ему виднее. Ещё тёзка прикупил патронов — и к старому стволу, и к новому, а также двухъярусную плечевую кобуру, чтобы можно было носить оба ствола сразу или, на выбор, любой из них. Как сам он мне объяснил, раз уж привык носить пистолет на себе, держать «наган» в перчаточном ящике не имело смысла — и доставать неудобно, и непривычно, а случись что, скорость ответа будет делом далеко не последним. Я, конечно, порадовался, что дворянин Елисеев столь серьёзно и ответственно подходит к защите наших с ним жизней, но про себя подумал, что вряд ли он смог бы проявлять столь похвальные качества без тех денег, что мы конфисковали у мошенников-похитителей. Кстати, количество названных денег после похода к господину Савичу существенно поуменьшилось, пусть и расщедрился Степан Фёдорович на семипроцентную скидку на револьвер и кобуру и аж на десятипроцентную на патроны. Стоило, пожалуй, плотно подумать, где и как ещё можно разжиться высокохудожественно исполненными бумажками с портретами российских императоров. Пока ни до чего не додумался, но надежды не терял. Надо — значит, надо. Как говорят производители тёзкиного «парабеллума», für Not gibt’s kein Verbot. [1]

…Врать не буду, отбыли в Москву мы в состоянии лёгкого мандража — обе предыдущих поездки по Владимирскому тракту для нас оборачивались опасными неприятностями. Но, как в сказках обычно с третьего раз всё выходит нормально, так и у нас ничего нехорошего не случилось. Никто в нас не стрелял, никто за нами не следил, и даже погода радовала ярким, но не жарким солнышком и приятным лёгким ветерком.

Квартира, что снимал тёзка в доме госпожи Волобуевой, понятно, уже не пустовала, зато на пятом («в пятом», как говорят здесь) этаже дома нашлась уютненькая свободная меблированная комнатка, которую Дарья Дмитриевна немедленно сдала отлично зарекомендовавшему себя жильцу по какой-то прямо-таки праздничной цене. Гулянка у тёзкиного однокашника планировалась завтра, так что тёзка по-быстрому ополоснулся в душе и двинулся по добытому недавно адресу, предоставив мне возможность вновь полюбоваться здешней Москвой.

Историческая встреча друзей детства произошла с некоторой задержкой — со слов прислуги, Алексей Юрьевич должен был вернуться домой уже вскорости, но назвать точное время его прибытия никто в доме не решился, родители тёзкиного приятеля также отсутствовали, а дожидаться хозяйского сына в квартире тёзке показалось скучным.

Способ скрасить ожидание тёзка нашёл намного лучший, отправившись на поиски места, где можно было бы перекусить, потому что завтракал рано утром и молодой организм начинал уже требовать загрузки в себя очередной порции питательных веществ. Место такое быстро нашлось, всё-таки жил тёзкин приятель на Арбате, и тут более чем хватало всяческих заведений, где можно было поесть на любой вкус и за любые деньги. Выбирал тёзка придирчиво задержаться решил лишь в четвёртом по счёту месте, куда заглядывал. Уж и не знаю, чем бы нас кормили в забракованных тёзкой заведениях, но тут подали превосходно приготовленный бефстроганов с качественно прожаренной картофельной соломкой, и я понял, что тёзка не ошибся, особенно когда он запивал этот полузавтрак-полуобед крепко заваренным чаем, закусывая напиток маленькими и ужасно вкусными орехово-шоколадными пряничками. Машину тёзка оставил ещё у дома, где жили Михальцовы, так что ничто не помешало нам погулять по Арбату, куда более чинному и спокойному, нежели в покинутом мной мире, но всё равно явственно претендующему на этакий артистизм. Ноги тёзка переставлял неспешно, и к дому в Кривоарбатском переулке они принесли его, а с ним и меня, где-то почти через час.

— Витька? Елисеев? — на окончательное опознание у Михальцова ушла ещё пара мгновений, но вот уверенное завершение процедуры идентификации ознаменовалось радостным воплем: — Ви-и-итька! Здорово, чертёныш! Какими судьбами⁈ Да что стоишь-то, как не свой, а ну, проходи, давай!

Встрече с другом из золотого детства тёзка, разумеется, обрадовался, я же пребывал к некотором недоумении. Как-то не очень верилось, что тёзка, весь такой аккуратный и подтянутый, мог приятельствовать с этим уже в столь юном возрасте отложившим заметный жирок субъектом. Стоит ещё добавить, что субъект был кое-как причёсан, его пухлые щёки покрывала рыжеватая поросль, которую сам он, не иначе, считал бородой, а уж вырядился господин Михальцов так, что его можно было принять за активиста, а то даже и председателя общества защиты попугаев, если бы таковое существовало. Вместо пиджака носил он бордовую куртку с изумрудно-зелёным жилетом, под непомерно огромным воротником белой рубашки на несколько узлов повязал пышный оранжевый бант, а его брюки в чёрно-синюю полоску бесстыдно контрастировали с ярко-жёлтыми фетровыми домашними туфлями. Ходячий кошмар, короче.

Хозяин, хозяйский сын, точнее, велел подать вина и закуски, усадил тёзку за стол и принялся вываливать все свои новости за прошедшие года, не давая гостю даже словечко вставить. Тёзка-то в этих новостях более-менее ориентировался, поскольку примерно в половине их речь шла об общих знакомых, а мне удалось лишь понять, что в настоящее время тёзкин приятель учится в Императорской Академии художеств, что решил он полностью посвятить себя искусству живописи, а потому определяться на службу не планировал, и к будущему своему извержению из дворянского сословия относился спокойно и даже с этаким показным безразличием, заверяя тёзку, что кистью заработает уж всяко не меньше чиновничьего жалованья и доходов с имения. Что Алёшка неплохо рисует, тёзка помнил, но такого превращения детского увлечения товарища в жизненную стезю как-то не ожидал. Однако же, когда подали угощение, Алёша как-то сразу перешёл к более спокойному разговору, в котором мог уже участвовать и тёзка.

Потихоньку тёзка стал подводить беседу к старшему брату Алёши. Сам Алёша подвоха поначалу не почуял и успел сболтнуть, что Николка сейчас подвизается в Михайловском институте при Академии наук, но уже скоро ошибку свою понял и тут же кинулся её исправлять.

— Нет, Витя, ты уж прости, но с братом я тебя сводить не стану, — заявил он.

— А что так? — тёзка сделал вид, что не понимает. Сам сделал, мне даже подсказывать не пришлось.

— Мне Николка не говорил, так что и я тебе как бы не говорю, — тихо сказал Алёша, — но он говорил с отцом, а я… — слово «подслушал» не прозвучало, но мы с тёзкой всё поняли правильно. — Он должен докладывать о любых своих встречах и беседах вне института. Кому докладывать — я и сам не знаю, и тебе лучше не знать. Прости, Вить, ещё раз, но мне что-то не хочется отягощать свою жизнь ненужными сложностями, да и твою тоже. Пойдём лучше, я тебе работы свои покажу.

По дороге в мастерскую мы с тёзкой осматривались, благо, было на что. Жили Михальцовы явно на широкую ногу и недостатка в деньгах не испытывали, снимая в очень даже неплохом доходном доме целый этаж. Я так и этак прикидывал, откуда дровишки, прошу прощения, денежки, но тут мы дошли до мастерской, и что моё, что тёзкино внимание переключилось на другое — на работы Алёши Михальцова.

Врать не стану, я никогда не был знатоком или ценителем живописи, но картины тёзкиного приятеля мне понравились. Особенно удавались Михальцову портреты, и он, если найдёт богатых заказчиков, действительно сможет заработать себе не только на хлеб с маслом, но и на всяческие деликатесы тоже. Тёзка, при полном моём одобрении, начал искренне нахваливать увиденное, но тут Михальцов слегка бесцеремонно прервал его излияния вопросом:

— Кстати, Витя, а ты сейчас в Москве надолго?

— На три дня собирался, — ответил тёзка, — не считая сегодня. А что?

— В галерее Академии художеств сейчас выставлены картины Адольфа Гитлера, мне было бы интересно, если бы ты сравнил с ними мои работы. Он, правда, больше пейзажист, но ты же и мои пейзажи видел.

— Адольф Гитлер? — не понял тёзка. — А это кто?

Приехали… Пока Михальцов втолковывал тёзке, что даже такому невеже, как Витька, должно быть известно, что это самый знаменитый из современных германских художников, основатель и глава «Рейхскультурфронта», а также сердечный друг актрисы Лени Рифеншталь, [2] я тихо обалдевал. Да уж, если Гитлер здесь известный и даже знаменитый художник, в ближайшие десять лет за будущее этого мира можно быть спокойным…

[1] Для нужды нет запрета (нем.)

[2] В нашей истории Лени Рифеншталь (1902–2003) — немецкая кинорежиссёр, актриса, танцовщица и фотограф, одна из крупнейших фигур в кинематографе ХХ века, создатель фильмов «Триумф воли» и «Олимпия», прославлявших национал-социализм и ставших одними из вершин неигрового кино