Двуглавый. Книга первая

Глава 32 Последняя загадка

Итак, нам с дворянином Елисеевым предстояла очная ставка со Шпаковским — именно копию протокола его допроса оставил Денневитц. Честно говоря, оба мы ждали этого с интересом, уж больно хитрым и даже умным человеком выглядел Александр Иванович как по нашим воспоминаниям, так и по своим ответам на вопросы следствия.

Что о заговоре он знал, но на заговорщиков не донёс, Шпаковский полностью признавал, но тут ему деваться было некуда — в вопросах содержались многочисленные отсылки к показаниям других лиц, полностью Александра Ивановича в этом смысле изобличавшим. Со своей юридической колокольни тёзка сразу отметил, что признание части вины или вины меньшей зачастую может помочь в отрицании всего обвинения или же наиболее тяжкой его части. Судя по дальнейшему тексту, Шпаковский исходил из тех же соображений и принял их как руководство к действию.

Довольно убедительно он показал, что с самого начала считал затею заговорщиков обречённой на провал, что и стало одной из причин преступного недонесения. Но вот в изложении других причин, побудивших его оставить власти в неведении относительно заговора, убедительности Александру Ивановичу уже откровенно не хватало. Немало хороших знакомых у него, видите ли, среди заговорщиков было, как и людей, перед которыми имел он разного рода обязательства. Смотрелось это по меньшей мере нелогично — если тебе эти люди так прямо уж дороги, ты бы хоть отговорить их от участия в безвыигрышном деле попытался, но нет, не стал, оставил всё как есть. Видимо, прояснить истинный смысл именно этих самых других причин Карл Фёдорович и собирался с помощью дворянина Елисеева. И правильно, нам с тёзкой и самим стало интересно, так что очной ставки мы дожидались с нетерпением.

Что Шпаковский, говоря о побудительных мотивах своего недонесения, врёт, тёзка почувствовал сразу. Вот как ему такое удаётся⁈ Я со всем возможным вниманием прислушивался к мыслям и ощущениям своего напарника, но так и не смог понять, как это распознавание работает. Прямо действительно, как само собой — щёлк! — и всё. Однако тут же я столкнулся с ещё одной необъяснимостью — в отличие от очных ставок с Вольцевым и иными фигурантами, понять, что именно Александр Иванович своей ложью скрывает, у дворянина Елисеева пока что никак не получалось. Уж не знаю, то ли случился какой-то непредвиденный и необъяснимый сбой в тёзкиных способностях, то ли в Михайловском институте настолько продвинулись в изучении тех самых способностей, что особо талантливые деятели ещё и научились им противостоять. В любом случае, проблема была налицо, с ней было необходимо что-то делать, но вот как — оставалось непонятным.

…Денневитц тем временем углубился в изучение связей Шпаковского с различными персоналиями заговора, ну, насколько это было возможным из-за уклончивых и путаных ответов подследственного, и тут мне показалось, что наконец появилась возможность хоть за что-то зацепиться.

— Ты не заметил, как часто Шпаковский упоминает деньги? — спросил я тёзку.

— Деньги? — не сразу сообразил тот.

— Деньги, деньги, — повторил я. Действительно, послушать Александра Ивановича, так он был должен чуть ли не каждому второму заговорщику, а с остальными вёл какие-то общие денежные дела.

— Хм, а ведь ты, похоже, прав, — согласился тёзка даже не со мной, а с очевидной реальностью.

— Так и спроси, какой у него в этом заговоре денежный интерес был! — только и осталось мне сказать.

Идея тёзке понравилась, но для возможности её осуществить пришлось подождать, пока в допросе образуется логическая пауза. Наконец Шпаковский закончил витиеватый и не сильно исполненный смысла ответ на очередной вопрос, Денневитц призадумался, не иначе над тем, что именно ему в этом ответе особенно не нравится, тут дворянин Елисеев и встрял:

— А скажите, Александр Иванович, какую выгоду вы рассчитывали получить с этого мятежа?

И вроде сам по себе вопрос вполне корректный, и задал его тёзка безо всякой издёвки или даже простого сарказма, но Шпаковский аж отпрянул, будто в лицо ему плеснули какой-то гадостью.

— Выгоду? Какую ещё выгоду? — растерянно переспросил он.

— Попался! — тёзка торжествовал. Ну да, имел полное право — Шпаковского на вранье всё-таки поймал. Теперь бы ещё правду выудить или хотя бы найти, где её искать…

— Денежную, Александр Иванович, конечно же, денежную, — дворянин Елисеев не отказал себе в удовольствии уподобиться коту, играющему с пойманной мышью. — Вы же потому и не донесли на заговорщиков, что собирались под шумок свои денежные дела поправить? И, насколько я понимаю, далеко не самым законным способом? Ещё и меня собирались к этому привлечь, для чего и учили?

Чёрт, опять я не засёк, как к тёзке пришло озарение! Прямо как будто не в одном теле и не в одном мозгу живём!

Но тут мне стало не до ахов и охов — Денневитц, при первом тёзкином вопросе явно проникшийся недовольством (ну как же, вклинился, понимаешь, студент в его выверенную цепочку каверзных вопросов!), услышав продолжение, немедленно не то чтобы так уж прямо сменил гнев на милость, но перенаправил своё негодование с помощника, исполняющего в данный момент роль свидетеля, на подследственного.

Надо отдать Шпаковскому должное, сдался он под напором Карла Фёдоровича не сразу. Но всё же сдался — Денневитц наглядно показал, что кого попало в дворцовую полицию не принимают. Коллежский асессор методично, вопрос за вопросом, отсекал Шпаковскому все пути отхода и манёвра, загоняя его в угол, и тот наконец раскололся.

Слушая откровения Александра Ивановича, мы с тёзкой мысленно спорили, чего нам хотелось бы больше — я предлагал стоя аплодировать его изощрённому уму, а дворянин Елисеев готов был задушить Шпаковского прямо сейчас, причём голыми руками. Но, как это нередко в наших спорах уже бывало, победила дружба, и мы пришли к согласию в том, что одно другому не мешает, а потому стоило бы и аплодисментами его наградить, и придушить, не столь уже важно, в какой последовательности. Однако оба прекрасно понимали, что рукоплескать этому негодяю было бы по меньшей мере неприлично, а задушить его нам попросту не дадут, поэтому продолжали слушать, тем более, логика допроса вот-вот должна была вывести Карла Фёдоровича на вопросы о том, какое именно место в хитроумном плане Шпаковского занимала скромная персона дворянина Елисеева.

Но пока Денневитц к столь важной для нас теме не подобрался, стало ясно, что основания не доносить на заговорщиков у Александра Ивановича имелись более чем веские. Он и вправду считал провал заговора неминуемым, но при этом сам вооружённый мятеж с сопутствующей неразберихой был ему остро необходим, поскольку в этой самой неразберихе Шпаковский собирался ни больше, ни меньше как ограбить банк «Московский кредит». Неплохо, да? И ведь всё просчитал — и близость владельцев банка к заговорщикам, из-за которой накануне мятежа в банке резко прибавилось наличности, в том числе в золоте и серебре, и то, что в силу той же близости расследование ограбления могут начать с опозданием и в любом случае вести будут не особо усердно, особенно поначалу, даже схемы последующей легализации преступного дохода приготовил заранее, но… Нет, ни побег дворянина Елисеева, ни внезапный визит дворцовой полиции и солдат крахом хитрого плана не стали. Шпаковский успел-таки разработать план «Б» — перехват автомобиля с деньгами, который банк должен был отправить в мятежные войска, и пока сыщики разматывали дело «Экспедиции автомобильных перевозок и складского хранения Субботина и Павлова», Александр Иванович вовсю уже занимался подготовкой этого самого перехвата. Собственно, на том и погорел — отсечь от деньговоза автомобили с охраной и перехватить сопровождение ценного груза автомобилями с лично возглавлявшейся им группой захвата у него получилось, но совершенно случайная встреча с верными престолу войсками на бронетехнике все его планы опрокинула.

Но вот дошло и до вопросов о видах господина Шпаковского на дворянина Елисеева, причём вопросы эти задавал не только Денневитц, но и Воронков, имевший несколько большее представление о подоплёке интересующих следствие событий. Ожидая услышать много интересного, мы с тёзкой старательно развесили уши и не ошиблись — Александр Иванович и тут наворотил много чего такого-этакого.

Во-первых, тёзка нужен был Шпаковскому именно для ограбления банка. Никакого участия в мятеже Александр Иванович для дворянина Елисеева не предусматривал, и даже принял меры к тому, чтобы заговорщики и знать не знали о таком человеке. Что ж, как говорится, и на том спасибо.

Во-вторых, проникновение в московскую тёзкину квартиру организовал именно Шпаковский. Целью было напугать моего товарища и вынудить его уехать в Покров, где всё тот же Шпаковский подготовил его похищение с последующей зачисткой похитителей. Это шло уже в-третьих, но вот от «в-четвёртых» и «в-пятых», то есть от двух покушений на Владимирском тракте, Александр Иванович самым решительным образом отмежевался, и ни нажим со стороны Денневитца и Воронкова, ни хитрые ловушки, расставленные обоими сыщиками в уточняющих вопросах, упорства Шпаковского в отрицании какой бы то ни было причастности к тем покушениям не поколебали. Не покушался — и всё.

— Сами подумайте, господин коллежский секретарь, — отбивался он от наседавшего Воронкова, — я в одни лишь поиски Виктора Михайловича столько сил и денег вложил, ну какой мне был бы прок от его гибели⁈ Я же даже собственное расследование покушения на господина Елисеева по пути в Покров провести пытался, а о покушении, что перед тем случилось, от вас только сейчас и услышал!

Что ж, от обвинений в покушении на убийство уйти Александру Ивановичу вроде как удалось, но Воронков немедленно уцепился за его слова о вложении сил и средств в поиск дворянина Елисеева, так что пришлось Александру Ивановичу пролить свет на то, как вообще вышел он на тёзку. И для нас с тёзкой, и для следствия история оказалась более чем интересной, поэтому сыщики принялись буквально потрошить Шпаковского, выуживая все известные ему подробности, а мы с дворянином Елисеевым самым внимательным образом всё это слушали.

В Михайловском институте, как выяснилось, уже не первый год пытались создать упорядоченную систему поиска людей с признаками, указывающими на возможное наличие тех самых способностей. Понятно, что в здешнюю докомпьютерную эпоху построение такой системы является делом, до крайности затруднительным, но кое-каких, и, похоже, немалых успехов институтскому начальству достичь удалось, наладив получение из некоторых медицинских учреждений сведений о тех, у кого такие признаки обнаруживались. Вот и пересеклись в здании института копии результатов врачебного освидетельствования Виктора Елисеева при его поступлении в кадетский корпус, выпуске из корпуса и при поступлении в Московский университет. Правда, даже по совокупности этих бумаг получалось, что у него обнаружилось шесть признаков, а не все восемь, но и это вызвало у институтских деятелей самый живой интерес к перспективному молодому человеку. Тем более, уже очень скоро в институте выяснили, что один из их сотрудников с тем самым перспективным кандидатом знаком, а чуть позже и сам кандидат стал проявлять интерес к их заведению. Дальнейшее мы с тёзкой хорошо помнили и сами…

После этой очной ставки до конца дня дворянина Елисеева оставили в покое, если не считать визита доктора Васильева ближе к вечеру. Матвей Яковлевич осмотрел пациента, с видимым удовольствием отметил динамику улучшения его состояния и пообещал заглянуть через день-другой. Приятно, конечно, было видеть, что о нас тут заботятся, но вот размышления и наши с тёзкой разговоры, прерванные приходом доктора и продолжившиеся после его отбытия, особо приятными я бы не назвал.

Итак, мы вернулись к самому началу всей истории, к той ночи, когда мы с тёзкой встретились на федеральной автомобильной дороге М7 «Волга», или, если угодно, Горьковском шоссе, а по-здешнему Владимирском тракте. От чего ушли, стало быть, к тому и пришли. Принятое когда-то нами с дворянином Елисеевым предположение о том, что не было никакого покушения, а имела место попытка напугать тёзку, провалилась не то с блеском, не то с треском — и тёзка не учуял никакой лжи в отрицании Шпаковским своей причастности к моему убийству, и Воронков потом сказал, что не выявлено не то что связей Александра Ивановича с наёмным убийцей Голубевым по кличке Голубок, но даже и каких-то общих между ними знакомых, хотя бы и не через первые руки. И что-то нас такое открытие не радовало — оба понимали, что перспектива повторения попытки убийства дворянина Елисеева в воздухе не растаяла.

— Не видать нам с тобой твоего универа, как своих ушей, — поделился я невесёлым выводом из всего этого. — А мне так хотелось ещё и на юриста выучиться…

Спорить тёзка не стал — и что я прав, сам сообразил, не дурак всё-таки, и морально раздавлен был осознанием этой неприятной новости, так что никакого особого желания общаться не испытывал. Ну и ладно, мне же думать удобнее.

Впрочем, сами эти мои раздумья приятными никак не являлись. Прежде всего, конечно, пугала перспектива жить в золотой клетке, пока не найдут заказчика смерти дворянина Елисеева, причём строить какие-то прогнозы относительно сроков тут было делом заведомо тухлым и бессмысленным.

Да и сама клетка чем дальше, тем меньше представлялась именно золотой. Условия, в которых тёзка жил сейчас, как-то на такое звание не тянули. Да, где-то как-то комфортно и уютно, но… Свобода — штука такая, ценить и понимать которую начинаешь именно тогда, когда её лишаешься. Выбрать еду, которую хочется именно сейчас, сходить в кино, загулять с университетскими приятелями, в конце концов завести подружку или тупо сходить к девкам — все эти мелкие радости, из которых и складывается настоящий жизненный комфорт, и которые доступны лишь свободному человеку, в нынешних условиях оставались для дворянина Елисеева только мечтами.

Компенсацией такого положения могло бы стать повышение тёзкиного статуса, но и тут особых перспектив либо вообще не просматривалось, либо же они относились к не самому близкому будущему. Тёзке ещё полтора года учиться, не говоря уже о возникшей неопределённости с учёбой, а кто примет на государственную службу недоучку? Способности? А что, для них установлены какие-то правила, стандарты или ещё что в этом роде? Правильно, не установлены. Но без них говорить о каком-то служебном росте по этой части вообще не представляется возможным…

Вообще, если поставить себе задачей обозначить нынешнее положение дворянина Елисеева одним словом, то этим словом будет «неопределённость». Вот на что ни глянь, ничто не определено — ни статус, ни перспективы розыска заказчиков покушения, ни ситуация с учёбой. Мне это категорически не нравилось, тёзке, когда он более-менее выберется из своей подавленности, тоже не понравится, стало быть, надо с той неопределённостью самым решительным образом бороться. Как именно, я пока не слишком хорошо представлял, но надо. Ладно, с делом о покушении от нас с тёзкой зависит не так много, тут господину Воронкову все карты в руки, но вот за как можно более ясный и внятный статус побороться мы, пожалуй, сможем. Что ж, будем, значит, бороться, вот прямо завтра и начнём…