В раздумьях и размышлениях, я не замечаю как пролетает два часа. Прислонившись лбом к холодному стеклу, я вновь и вновь прокручиваю события прошедших дней. Уже без излишних самобичеваний, без особого анализа поступков окружающих людей, без слёз, рыданий… Я методично прыгаю с одного события на другое и пытаюсь понять, что мне делать дальше. Причём что-то делать придётся одной — на Мишу я теперь не рассчитываю. В друге что-то невозвратно изменилось и разбираться в этих переменах мне сейчас не хочется. Хочется покоя и много еды, как бы ужасно это не звучало. Голод притуплял эмоции и заставлял думать о пище насущной, а не духовной.
Ровно в час дня, я слышу звук открывающейся входной двери и отступаю от окна. Замерев посреди комнаты, я пытаюсь настроиться на новую встречу с Мишей. Но…Но в комнату входит не Решетников. По очереди в комнату проходят двое незнакомых мужчин с пакетами в руках. Один совсем молодой в рабочей одежде. Второй, который постарше, был одет в джинсы и тёмную куртку.
— День добрый, — отзывается тот, что постарше, — Миша передал пакеты. В них продукты, посуда, постельное…
— Здравствуйте… А вы кто? — стушевавшись бормочу я, глядя как мужчины составляют пакеты на пол.
— Мы работаем в доме Решетниковых. Миша попросил заехать в квартиру. Мы торопимся, поэтому помочь разобрать пакеты не сможем. На улице снегопад начинается, полгорода сковали пробки. Пока доберёмся…
Кивнув мне на прощание, мужчины быстро покидают квартиру.
Я не сразу, но подхожу к батарее пакетов и сразу же замечаю, что из одного торчит край французского багета. От одного вида выпечки меня начинает мутить — настолько я сейчас хочу есть.
Выдернув багет из пакета, я усаживаюсь прямо на пол и вгрызаюсь зубами в хрустящую корочку. Усыпая пол и ноги крошками, я уплетаю вкусную выпечку и прикрываю глаза от чистого кайфа. Останавливаюсь лишь тогда, когда давлюсь корочкой от багета. Закашлявшись, я вытираю слёзы, а сама уже смотрю на другие пакеты с продуктами. Мне стыдно жрать чужую еду, но я просто не могу удержаться.
— Сейчас съем что-нибудь ещё и больше не буду… — уговаривала я себя, доставая из пакета контейнер с салатом Цезарь.
И снова я всё проспала. Насытившись салатом и остатками багета, я на пять минут укладываюсь на надувной матрас и… и забываюсь в мире снов.
Просыпаюсь от шуршания пакетов и тихого бурчания. Пытаясь выбраться из оков сна, я потягиваюсь, но тут же резко подскакиваю от звука падения… Я даже дышать перестаю от шока, но глаза всё же открываю.
Первое, что бросается в глаза, это то, что за окном уже стемнело. Свет от тусклой лампы под потолком дает чётко рассмотреть тело, распластанное на полу.
— Даже пакеты не убрала… Не комната, а полоса препятствий.
Это Миша! Его пуховик, а под пуховиком именно его голос. Но… но голос какой-то другой. Словно друг выпил, но он ведь не пьёт… вернее в прошлой нашей жизни Медведь точно не пил.
— Миша? — хриплым ото сна голосом, выдавливаю я и Решетников начинает медленно подниматься.
— Миша-Миша… Он самый. А ты кого ждала? Брата? Ну простите, его нет в наличии.
Молодой человек усаживается на пол и я к сожалению убеждаюсь, что он не просто выпил. Друг был мертвецки пьян.
— Чего смотришь так, Маша? Не нравлюсь? Представь себе, я тоже ни хера себе не нравлюсь. Проеб…л тебя и не понял когда.
— Я… я не понимаю тебя…
Миша хрипло усмехается, а потом опускает голову на руки, согнутые в локтях.
— Я тоже ничего не понимаю. Как так вышло, Маш!? Как моя маленькая Маруся могла напроситься к мужику на квартиру… Но больше всего я не пойму, как она могла позволять этому мужику столько всего…
Закусив до крови губы, я опускаю глаза, но тут же их поднимаю, когда слышу, что Миша пытается подняться на ноги.
— Я ни хера не понимаю, но рискну спросить: может и со мной ты сегодня будешь такая же щедрая?