Я не даю себе шанса прочувствовать поцелуй Решетникова. Выдернув локоть из его захвата, я толкаю мужчину и отхожу назад — к закрытой двери.
— Не смей! Ты слышишь меня? Я теперь не та глупая и слабая дура, какой была семь лет назад, могу и врезать.
Дыхание перехватило, зубы выплясывают чечётку, но всё же я смогла выплеснуть на Мишу весь спектр своего возмущения.
Решетников бледнеет, хмуро щуриться, но потом всё же отходит от меня. Он останавливается у противоположной стены и наваливается на неё спиной. Его губ касается кривая усмешка, которая резко обрывается хриплым шепотом.
— Прости. Не смог удержаться. Пизд…ц как хотел поцеловать тебя, Маша.
— Нет, я не хочу, — тихо говорю я, а потом отмечаю, что моё частое дыхание не идет не в какое сравнении с его. Миша дышит часто и рвано.
— Да вижу я уже, что ты не хочешь.
Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но голос Решетникова догоняет меня.
— Не уходи. Давай просто поговорим, я руки распускать не стану.
Я замираю и не знаю как мне поступить. Мне нужен этот разговор? Нет. Что я ему буду говорить? Про сына? Пока я не готова рассказывать Мише о сыне. Вот успокоюсь, смогу себя контролировать и только тогда расскажу. Лучше я ему эту новость не лично расскажу. Возьму у директора столичные номера гостей и по телефону с ним поговорим.
— Решайся, Маша. Мы столько времени не виделись, неужели у нас не найдётся тем для разговора.
— Я на работе, — скороговоркой отвечаю я, но всё же поворачиваюсь к мужчине.
И снова этот взгляд! Пронизывающий, прожигающий кожу насквозь. Мне тяжело выдерживать такой напор.
— У тебя семья есть? — неожиданно спрашивает Миша.
— Есть, — твёрдо отвечаю я, ведь сын — это и есть моя семья. Мы вдвоем — семья.
— Рад за тебя, — устало отвечает Решетников и отводит глаза в сторону окна.
— А у тебя? — сама не знаю зачем, спрашиваю я.
Не глядя мне в глаза, Миша отрицательно качает головой, а потом как будто в шутку, с грустной улыбкой отвечает.
— Я жил в надежде встретиться с тобой снова… А если серьёзно… Много причин, почему я один, но тебя такая фигня явно не заинтересует.
Нам тяжело даже просто говорить. Нам обоим трудно.
— Дети есть? — снова стреляет вопросом Решетников.
— Есть.
Миша ещё сильнее бледнеет и бесцветными губами спрашивает.
— Сын или дочь?
— Сын, — по буквам произношу я и чувствую, как сердце пускается в бешеный пляс.
— Сын значит… И как оно, Маша..? Быть мамой, женой?
Я хочу соврать, но губы сами выдавливают правду.
— Я женой никогда не была. Мой сын — это и есть моя семья, Миша. И мне очень нравится быть его мамой.
Решетников не моргая смотрит мне в глаза, а потом хрипло спрашивает.
— Сколько лет сыну?
— Семь. Вернее семь сыну исполнится через два месяца.
Миша прикрывает веки, словно высчитывая что-то, а когда он их открывает, его глаза больше не кажутся печальными. Они скорее злые.
— Есть смысл задавать тебе следующий вопрос? Или ты сама ответишь?
— Задавай.
Миша злобно усмехается и спрашивает.
— Кто отец твоего сына, Мария? Только не ври мне, сейчас это легко и быстро проверяется.
— Продолжаешь считать меня обманщицей? — приподняв подбородок, цежу я, — можешь и дальше с этим жить, а я пойду. Дел много. И да, самое главное забыла! Артемий твой сын, Миша. Сомнений на этот счёт нет, ведь других мужчин у меня не было. Но это я не для тебя сейчас говорю. Для себя. Чтобы в который раз закрепить в голове, насколько сильно ты меня обидел семь лет назад.
Я берусь за ручку двери и пробую выйти, но в самый последний момент мою руку накрывает мужская ладонь и дверь возвращается на место.
— Теперь мы точно поговорим. Работа и дела подождут, Маша.