Ефрейтор. Назад в СССР. Книга 2

Глава 21 Разговор по душам

Едва мы прибыли на авиабазу, как нас вкратце опросили. Все записали.

Потом дали указание избавиться от наших грязных и вонючих обносков. Сначала всех отправили в баню, чтобы помылись, побрились и привели себя в порядок. Затем мы переоделись в чистую военную форму второй категории. А уже потом всех шестерых сопроводили в медчасть, где нам оказали качественную медицинскую помощь.

И уже после этого нас отвели в столовую, где всех накормили и напоили. А вот отдохнуть, к сожалению, не дали. С нами постоянно находился офицер и двое сопровождающих солдат. С оружием.

После всех мероприятий, всех собрали в подвальном помещении штаба, заперли дверь на ключ, а рядом поставили рядом вооруженную охрану. Внутри были только столы и стулья, ну еще на стенах висели агитационные плакаты призывающие советский народ бороться за права братского народа Демократической Республики Афганистан.

Я обратил внимание, что на стене висели часы. Сейчас была половина первого дня.

— Ну, этого стоило ожидать, — вздохнув, произнес Корнеев, когда нас закрыли. — Они не знают, кто мы. Сейчас попытаются понять, кто мы такие, при каких обстоятельствах пропали, когда, где… Оперативно соберут информацию.

— А если нас в дезертиры запишут? — спросил Шарапов.

— Поверь, мы уже там! — хмыкнул я. — Это первое, что нам приписали, когда обнаружили. С дезертирами всегда поступали одинаково, не зависимо от того, какие были войны.

Документы, что я изъял у того американца и наградной пистолет Иззатуллы я прихватил с собой. Жаль, карту из планшета старика я бросил еще до того, как мы угнали ЗиЛ. После побега у меня совсем не было времени изучить документы внимательнее — я даже не знал, что в них. На пункте выдачи чистой одежды, хромая, я подошел к старшему офицеру и заявил, что эти предметы имеют особую важность. Их нужно приобщить к будущему делу и передать в контрразведку. Тот отнесся с пониманием и заявил, что они во всем разберутся.

Конечно, разберутся, у них выбора другого нет. Большой огласке наше возвращение не предадут но, тем не менее, и прятать нас не имеет никакого смысла.

— Интересно, кто с нами будет разговаривать?

— Скорее всего, военная контрразведка… — задумчиво произнес Паша. — Нас могут посчитать завербованными агентами. Вдруг кто-то из нас принял ислам и теперь намерен разрушать свою страну во имя чужого бога? Такие вещи у нас строго контролируются. Так что готовьтесь, мозги будут полоскать всем и каждому.

Это понимали все. С пленными, вернувшимися обратно к своим, всегда так.

Возможно, кого-то комиссуют — мол, все, хватит. Отвоевались. Кого-то будут мурыжить дальше. А кому-то повезет… Или не повезет. Тут уж как посмотреть.

Примерно часа через два, когда мы все обсудили и некоторые из нас успели задремать прямо на столах, раздался звук отпираемого замка. Внутрь помещения вошло трое, двое военных и один гражданский. Позади, в коридоре, стояли вооруженные солдаты. Офицеры — один в звании подполковника, второй капитан. Его я знал — это был уже знакомый мне офицер ГРУ Игнатьев. Тот самый, со сборного пункта города Батайска.

— Встать! — скомандовал капитан.

Все приняли вертикальное положение. Кроме меня. Это не укрылось от взгляда капитана, тот увидел мою забинтованную ногу.

— Ну что, сынки! — начал подполковник, глядя на нас холодным взглядом. — Вырвались? Поздравляю вас! Но на этом хорошие новости заканчиваются. Прежде, чем по вам будет принято какое-то решение, с каждым будет проведена подробная беседа, будет задан ряд вопросов. Нужно во всем разобраться, понять, что с вами все нормально. Вдруг вы передумали, став врагом Советского Союза? Искренне рекомендую, отвечать максимально правдиво, ничего не утаивая. Это пойдет вам на пользу.

— Разрешите уточнить, товарищ подполковник? — спросил я.

— Да?

— Вы из военной контрразведки?

Игнатьев при этих словах улыбнулся.

— Не совсем так, — ответил подполковник. — Но для вас это и не важно. Петр Николаевич, кто у нас первый?

У гражданского, что стоял за его спиной, в руках были какие-то папки с документами. Скорее всего, это личные дела, либо учетно-послужные карточки. Только странно, что их уже доставили с мест несения службы. Быстро, однако. Слишком быстро. Может, это что-то другое?

— Прапорщик Корнеев!

— Я! — отозвался Паша.

— За мной! — приказал Игнатьев. После чего они вышли, а мы остались уже впятером.

— Ребят, а что будет, если нас все-таки припишут к дезертирам и признают виновными? — спросил Самарин. Видно было что этот вопрос его серьезно беспокоит.

— Дима, после того, что мы уже пережили в плену у моджахедов, это сущая ерунда. В крайнем случае, нас просто расстреляют. И все, — пошутил я.

— Да я серьезно! — возмутился тот.

— А ты думал, тебя будут встречать как героя? — горько усмехнулся я. — Сам подумай шестеро пропавших бойцов случайно находят на вражеской территории, они рассказывают страшные истории про плен… С чего нам должны поверить? Гораздо проще признать нас дезертирами, которых поймали случайно. Конечно, сейчас не сороковые годы, НКВД давно уже расформировано. Вот там были жесткие методы. Ну, а если серьезно, то ничего нам не будет. Как они смогут доказать, что ты принял ислам? Никак! Как они докажут, что перешел на другую сторону? Никак! Будут задавать вопросы, просто отвечай максимально честно и все. Что видел, что делал. Меня другое интересует — слишком быстро они все тут организовали. Я думал, как минимум мы дня два будем сидеть, а тут всего несколько часов. Странно.

С Корнеевым беседовали почти полтора часа. В конце его привели, уставшего, недовольного, но все-таки, морально удовлетворенного. Следующим забрали Шарапова.

— Ну что там? — спросил я у Паши. Все мы обступили его со всех сторон.

— А! — он махнул рукой, устало прикрыв воспаленные глаза. — Муторно очень. Там целая делегация из пяти человек собралась. Военный психиатр даже есть. Начали меня долбать с того, мол, где и кем я служил, потом перешли к моменту, как и при каких обстоятельствах в плен попал. Кто был рядом со мной, кто видел. Где находился в плену, кого видел в кишлаке. Сколько душманов, какое оружие. Потом про обстоятельства побега спрашивали. Ну и дальше понеслось… Вопрос за вопросом. Про тебя, кстати, тоже спрашивали.

— Про меня? — я даже слегка удивился. — Зачем?

— Не знаю. В основном спрашивал тот капитан, что был с подполковником. Выглядело так, как будто он тебя откуда-то знает.

— Ну, собственно, так и есть, — вздохнул я. — Когда меня только на службу забирали, он на призывном пункте был. Вербовать пытался, так и познакомились. Он меня хотел в какой-то отдельный учебный центр ГРУ запихнуть, но судьба распорядилась иначе и в разведку я не попал.

— Ого, ну и знакомые у тебя! — восхитился Женька Смирнов. — А я еще и думал, как ты в спецкоманду умудрился попасть?

— Да какая там спецкоманда, так, одно название. Обычные мотострелки были. Хотя, часть хорошая у нас, спокойная. Представь мое лицо, когда обещали одно, а по факту я получил совсем другое!

— Ну да…

Время потихоньку шло.

Вновь пришел капитан Игнатьев и озвучил порядок беседы с остальными присутствующими. После Шарапова на «разбор полетов» пошел Смирнов, потом ефрейтор Кириллов. С ним разговаривали особенно долго. Настала очередь идти Димке Самарину.

Странно, меня что, решили оставить на десерт? То ли я им так интересен, то ли наоборот. Впрочем, учитывая мои прошлые заслуги, это не удивительно. Все можно узнать парой звонков куда нужно. Но что здесь делает Игнатьев? Случайность?

Учитывая, что все вернувшиеся с несколько иным. Возможно, уже и особистов нагнали… Чувствую, одной беседой тут не ограничиться.

А вообще смешно — не о том они беспокоятся, лучше бы дыры прикрыли на границе… Все случившееся в этом районе, это серьезный удар по имиджу ОКСВА. Впрочем, о чем это я? Уже на третий год войны стало ясно, что присутствие в республике советских войск не дало того результата, на который рассчитывали в Министерстве. Война перешла в категорию партизанских, а опыта ведения таких войн у СССР не было. Не зря же говорят, что за всю свою историю существования, никто и никогда не смог завоевать Афганистан. Внутренние переделы власти не в счет.

На стене перед выходом висели часы.

Мерное, но какое-то особенно громкое тиканье сначала раздражало, а потом наоборот, начало успокаивать. В конце-концов, мне-то скрывать нечего. Ну, почти.

Примерно в половину двенадцатого ночи снова щелкнул замок, дверь открылась. Ввели Димку Самарина. С ним разговаривали меньше всех. И это тоже странно ведь, по сути, он постоянно был со мной с самого момента нападения на нашу машину, все видел и мог рассказать куда больше, чем остальные. Но, видимо, командование решило иначе, что снова заставило меня задуматься.

— Громов! На выход! — за мной прислали двух вооруженных конвоиров. Сержант и молодой лейтенант, почему-то с погонами десантника. Я что, заключенный? Ну-ну…

— И как я это сделаю? — поинтересовался я, показав им забинтованную поверх штанов ногу. — У меня пулевое ранение.

Лейтенант молча вытащил из кармана знакомую аптечку АИ-1, извлек оттуда шприц-ампулу промедола. Протянул парням. — Сделайте ему инъекцию!

Я слегка удивился такой подаче. Надо же, как все серьезно, неужели у каждого конвоира с собой промедол есть⁈

Кириллов, сделал мне укол. Все-таки, учитывая тот факт, что допрос каждого пленного шел минимум по часу, то в моем случае это явно не было лишним.

— Давай, Макс! Ни пуха! — пожелал Корнеев, разлепив сонные глаза.

Меня вывели из помещения, провели прямо по коридору. Поднялись по лестнице на второй этаж, затем снова прямой коридор.

— На месте. Пришли.

Самая обычная дверь, таблички на ней не было. Только порядковый номер «28».

— Разрешите? — лейтенант, приоткрыв дверь, заглянул внутрь. Сразу же получил команду завести меня в комнату.

Когда я вошел, там уже сидело четыре человека. Как и говорил Паша Корнеев. Однако за столом было еще одно свободное место, а над крышкой стола виднелась спинка стула.

Председателем всей этой делегации был тот подполковник, что заходил к нам ранее. Своей фамилии он так и не назвал. Рядом с ним сидел серьезного вида человек в штатском — либо из КГБ, либо из контрразведки. Далее — капитан Игнатьев и тот гражданский, что держал при себе папки с личными делами.

— Ефрейтор Громов прибыл! — громко отчеканил я, при этом произнес это с вызовом.

— Хорошо! — подполковник посмотрел на меня, затем продолжил заинтересованно перебирать листы бумаги и что-то бормотать себе под нос. — Ага, вот оно. Я смотрю, вы ранены?

Я кивнул. Вместе с тем отметил, что для меня стула в помещении не было, а значит, разговор пойдет стоя… Это неудобно, зато носит скрытый смысл. Тот, кого допрашивают, по умолчанию должен быть в неудобном положении. Значит, нас в чем-то подозревают. Сильно, по законам военного времени справедливо.

Вместе с этим я не собирался терпеть это своеволие. У меня огнестрельное ранение и после всего что сделал, теперь мне нужно стоять перед этими дядями с виноватым видом? Ну нет.

Заметил, что у стены стоит отдельный стул с чьим-то кителем. Подошёл, перевесил его на ручку двери, затем сел на освободившееся место. Все это не укрылось от взгляда делегации, но вслух мне ничего не сказали — лишь переглянулись. Да и пусть только попробовали бы — я бы им быстро расчехлил, как есть. Свои права я знаю.

Я сидел молча. Раненую ногу неприятно тянуло, но в целом, нормально.

Вдруг, входная дверь снова открылась и в помещение вошла молодая женщина. В военной форме, с погонами старшего лейтенанта. Высокая, стройная. На вид лет тридцать. Темные волосы собраны в конский хвост на затылке. Она скользнула по мне холодным взглядом, прошла мимо и села на свободный стул. За ней полетел шлейф до боли знакомого парфюма. Кажется, это была «Красная Москва».

— Ну что, можно начинать? — усевшись, произнесла она, обращаясь к подполковнику.

— Хорошо, Светлана Владимировна, — старший офицер посмотрел на лист бумаги на столе, затем перевел взгляд на меня. — Вы ефрейтор Громов Максим Сергеевич, тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, правильно?

— Верно. Кстати, самочувствие у меня тоже нормальное, спасибо, что поинтересовались.

Это было дерзко. По-хорошему, нужно отвечать по уставу, но этого я делать не собирался, потому что мне изначально продемонстрировали свое отношение. А ведь я и остальные, совершили немыслимое!

— Смотрю, вы уже успели отличиться ранее? — произнес подполковник. — Похвально. Хочу отметить, что мы уже побеседовали с вашим сослуживцем рядовым Самариным Дмитрием Николаевичем и знаем обо всех обстоятельствах и подробностях засады, в которую вы попали, когда следовали к месту постоянного несения службы с окружных соревнований. Поговорили с прапорщиком Корнеевым Павлом Сергеевичем и другими. О вас сложилось определенное мнение, что вы были старшим в группе беглецов, даже более того, именно вы и организовали этот побег. Но сейчас у нас пойдет разговор не о том… Расскажите, откуда у вас этот пистолет?

Подполковник положил на стол наградной пистолет «Макарова» Нури Иззатуллы.

— Я взял в доме полковника запаса советской армии, который ныне является… Виноват, являлся старшим в кишлаке душманов, где нас содержали в заточении. Он участвовал в засаде на ГАЗ-66, на котором я и мои сослуживцы следовали к постоянному месту несения службы.

— А поточнее?

— В доме был офицерский планшет. Именно там и было оружие.

— А может быть все было не так? Может быть, вы взяли его с тела? — спросил человек в штатском. — Ведь Иззатулла мертв, так?

— С высокой вероятностью, да. Но утверждать этого не буду. А пистолет был в планшете, в одной из комнат его дома.

— Любопытно. И какие же у вас с ним были отношения?

— С Иззатуллой? Или с пистолетом? — я поднял бровь, затем невозмутимо продолжил. — А какие отношения могут быть между человеком, который возомнил себя рабовладельцем и пленным советским солдатом? По его команде нас бросили в зиндан и там и держали. По его команде заставляли работать на тяжелых работах, морили голодом. Я уже там понял, что в прошлом старик являлся офицером советской армии, однако он сошел с этого пути, более того, пошел против своей страны. Во время побега, он пытался помешать мне, за что и был ликвидирован.

— Кем ликвидирован? Вами? — вопрос задала старший лейтенант.

— Нет, не мной. Кем — не знаю. Вокруг черт знает что творилось.

Тут я, конечно, соврал. Камень бросал Самарин и бросок получился на совесть.

Все присутствующие обменялись взглядами между собой.

Признаюсь, у меня в голове промелькнула довольно дерзкая версия о том, что Иззатулла был кротом в спящей ячейке, внедренным в оппозицию. Но слишком уж много нюансов и противоречий тут было. Нет, все говорит о том, что командование вообще не знало о местонахождении старика в Афгане.

— Полковник советской армии, Нури Иззатулла с семьдесят первого года числится мертвым! — вдруг произнес полковник. — О нем не было никаких сведений. Товарищ ефрейтор вы, наверное, удивлены, почему я раскрываю вам такие сведения?

— Раз говорите, значит, на то есть причина! — невозмутимо ответил я.

— Ну, хорошо… Причина действительно есть. Мы должны убедиться, что мы говорим об одном и том же человеке! — мне показали его черно-белую фотографию. На ней был офицер, в котором я безошибочно узнал старика.

— Это он. Точно он!

— Так, хорошо… — подполковник отложил фотографию. — А вот это что такое?

Теперь он показал мне развернутый документ, что я забрал у избитого мной американца.

— Перед нашим побегом, в кишлак пришла группа душманов. Они отличались от других. Видно было, что они опытные бойцы. Экипировка, вооружение, поведение. Их было восемь человек, с ними был девятый. Американец. Они хотели использовать одного из пленных в качестве мишени.

— А как вы это поняли?

— Во время их беседы с Иззатуллой. Я заметил, что они были не просто знакомы, но еще и хорошими друзьями. Разговор шел на английском языке, который я немного понимаю. В университете был курс подготовки. Так вот, во время побега мне удалось нейтрализовать американца и забрать эти документы. Что в них, я не знаю. Не было времени проверить их.

— На каком языке вы говорили с полковником?

— На русском, конечно же! Я Афганского не знаю.

— Этот американец… По предварительным данным, его зовут Джон Вильямс. Предположительно, это внештатный сотрудник разведки ЦРУ. Странно то, что вы столкнулись с ним там, в северном кишлаке. Ведь по нашим данным, он должен находиться в Пакистане.

Я ничего не ответил. Это им странно, потому что у нашей разведки за тем районом не было никакого контроля. Вообще. Вот под самым носом и происходило то, что даже представить сложно.

— Все те, с кем нам уже удалось поговорить, сказали, что именно вы ликвидировали группу тех душманов, что прибыли в кишлак с американцем, — слово снова взял человек в штатском. — Это так?

— Частично. Это была наша общая заслуга. Каждый внес свой вклад, двое наших погибло при побеге.

— Мы знаем. А как же вам это удалось?

— Что именно?

— Ликвидировать группу душманов. Предположительно, это могли быть члены группы «Черных Аистов». Это Афганский спецназ.

Нет, это определенно были не они. Слишком уж просто все получилось. Но тем не менее, те духи наголову отличались от других душманов.

— Жить просто очень хотелось! — с вызовом ответил я. — Все делали и оценивали по обстановке. А еще нам сопутствовала удача, — я был предельно спокоен, просто отвечал на заданные мне вопросы. Не было никакого повода увиливать, что-то придумывать. Пусть видят, что я такой, какой есть. Мне скрывать нечего. — Вы бы на моем месте сделали то же самое. Разве нет?

— Максим Сергеевич, — вдруг снова раздался женский голос. Наверняка, она и есть психолог или психиатр. Ее сюда пригласили не просто так, скорее всего хочет меня прощупать. — Вам ведь всего девятнадцать лет, так? Через месяц будет двадцать, верно?

— Так точно.

— А вы удивительно сдержанны. Спокойны. Откуда у вас такие навыки?

— Извините, я не понял вашего вопроса. О каких навыках вы говорите?

— Организовать побег из Афганского плена… Это непросто! Вернее, даже дважды организовать побег в сложившихся условиях, угнать грузовик из кишлака, в котором много вооруженных душманов… Я вижу в вас прекрасную аналитическую способность, замечательное умение мыслить рационально в сложной обстановке. Самообладание, стойкость. В вашем личном деле записано, что вы хорошо стреляете, владеете навыками рукопашного боя…

— Извините, но я не владею навыками рукопашного боя. Дзюдо — знаю, айкидо — тоже знаю. Это несколько другое. Учился самостоятельно. Что касается стрельбы, так это просто. Еще будучи мальчишкой, мне длительное время довелось тренироваться в стрельбе по банкам и другим мишеням. Отсюда и меткость. Тир я не посещал. А в остальном, даже не знаю. Когда мы бежали, я действовал лишь на инстинктах. Думал о том, что нужно любой ценой бежать самому и помочь своим товарищам. Если вы думаете, что я все продумал заранее сам, то это не так. В одиночку, я бы ничего не смог сделать. Без них, я никто.

Повисла напряженная тишина. Старший лейтенант что-то записывала в свой блокнот. Остальные тихо совещались.

— Товарищ ефрейтор… — слово снова взял человек в штатском. — Справа от вас на стене висит карта. Можете хотя бы примерно показать, где мог находиться тот кишлак, где вас держали в зиндане?

Я подошел к карте. Внимательно осмотрел.

— В доме у Иззатуллы, я нашел карту. Там был указан не тот квадрат, где мы находились, но он лишь частично захватывал кишлак. Думаю, не сильно ошибусь, если скажу, что… Где-то здесь! — я указал на точку, среди сплошной коричневой массы обозначающей горы. — А вот где-то здесь была горная дорога, по которой мы выбрались. Как только вы ее найдете, будет несложно проследить, куда она ведет.

— Хорошо. Еще у кого-нибудь будут вопросы? — спросил подполковник.

— У меня вопрос! — это был капитан Игнатьев. Он смотрел на меня заинтересованным взглядом. — Товарищ ефрейтор, в той части, где вы проходили службу у вас уже были моменты, где смогли отличиться при выполнении боевых задач, так?

— Так точно.

— И награды у вас уже имеются, верно?

— Так точно!

— Взысканий в вашем деле нет, выговоров тоже. Хм… Вы очень хороший солдат, который не на своем месте, не находите?

— Не могу знать, товарищ капитан! Командованию виднее.

— В общем так… Пока ведутся мероприятия по… — тут он слегка запнулся. — Разъяснению случившегося, вам придется временно находиться здесь. Думаю, мы задействуем вас как очевидца, чтобы найти маршрут. Кстати, я практически уверен, что в прежнюю воинскую часть вы вряд ли вернетесь…

В этих словах было много скрытого смысла. Либо меня заберут в места лишения свободы, либо переведут в другую воинскую часть. Я хорошо понимал, что это означает. Но сделал вид, будто сути не уловил.

— Что же, пожалуй, на этом закончим! По некоторым вопросам будут еще беседы, но это уже потом! — произнес подполковник, посмотрев на часы. — Продолжим завтра. А вы товарищ ефрейтор… Не побоюсь этого слова, прямо герой!

Я лишь сухо кивнул, поднялся со стула.

Затем меня вывели из помещения, рану снова осмотрели в лазарете, а затем вернули к остальным. На часах было двенадцать тридцать.

— Макс, ну что там?

— Все хорошо. Спать, только охота. Завтра будет продолжение банкета…