Его волшебное прикосновение

Глава пятая

Джеймс размышлял о странном поведении компаньонки Селины. Оставить молодую, неопытную девушку под сомнительной защитой мужчины — практически незнакомого — просто неслыханное дело. Что это, непонимание? Или хитрый ход? Джеймс недоумевал. Впрочем, неважно. Так или иначе все работало на него. Он еще чувствовал настороженную нерешительность Селины, но все сильнее ощущал разгоравшийся в ней огонь. Пока они шли по унылому дому, его мыслями вновь овладевала эта девушка с волосами медово-золотистого оттенка, с бархатистыми щеками, чуть тронутыми румянцем смущения, с законченной женственностью тела, которое проглядывало в прямоугольном вырезе ее платья из тонкой ткани.

— Мисс Годвин, сегодня действительно прекрасный день, как справедливо заметила мисс Фишер. — Джеймс еще никогда не терял головы из-за женщины, и будь он проклят, если теперь, особенно теперь, с ним случится нечто подобное. В этот дом его привело лишь незаконченное дело…

— Летти любит солнечные дни и весенние цветы. — Нежный голос был неотразим. — Я тоже, — добавила она, подняв на него глаза.

Они вышли из дома через дверь в дальнем конце оказавшейся неожиданно богатой растениями оранжереи. Джеймс ощутил усилившийся нажим ее пальцев на свою руку и инстинктивно погладил ее кисть. Перед его внутренним взором предстал вдруг этот грязный тип Летчуиз. Вон Тель тщательно навел справки, и теперь у них имелось объемистое досье, содержавшее сведения о многих аспектах жизни Дариуса Годвина. Все было подробно документировано: его деятельность как бизнесмена, его невероятные подвиги за игорным столом, его (а также Бертрама Летчуиза вместе с сыном Персивалем) сексуальные похождения. На поверхность, как мусор в нагревшейся грязной воде, всплыли и другие имена. Все эти люди были известны как члены некой Спортивной лиги джентльменов. Об их подлинных «спортивных» интересах знали только сами члены клуба, женщины, которых они нанимали, и — теперь — Джеймс Иглтон. Джеймс узнал также о намерениях Летчуиза в отношении Селины Годвин. Он глубоко втянул в себя чистый весенний воздух и напомнил себе о своей миссии — своей единственной миссии — покончить с Годвинами и получить назад сокровища Сейнсбери.

— Кажется теплее, чем я ожидала, — заметила Селина.

Джеймс внезапно понял, что упустил предложить ей зонтик.

— Мы можем перейти в тень беседки, — сказал он, указывая на арки, увитые рано расцветающими желтыми розами, тянувшимися вверх. — Там будет прохладнее. — И про себя он добавил: «Там нас не смогут увидеть из окон дома».

— Эти розы называются «Очарование Тилли», — сказала Селина.

Она отступила немного вбок, чтобы обойти выщербленный камень на дорожке, и проделала это с такой грацией, что у Джеймса перехватило дыхание. Девушка качнулась, как молодое деревце под ветерком.

— «Очарование Тилли», — повторил Джеймс, ни на миг не отрывая взгляда от густых ресниц ее потупленных глаз. — Сомневаюсь, что есть розы, столь же очаровательные, как вы, мисс Годвин, даже сорт «Очарование Тилли».

Прежде ее щеки розовели, теперь они зарделись, но на такое пламя приятно смотреть, подумал Джеймс. Похоже, эта цветущая девушка не привыкла выслушивать комплименты.

Он должен сосредоточиться. И надо очень осторожно рассчитывать каждый свой ход. Сосредоточиться следовало исключительно на цели, которую он поставил перед собой, направляясь сюда сегодня, — начать уверенно и быстро совращать мисс Селину Годвин. А расчеты касались определения, с какой быстротой и как далеко можно заходить в совращении, чтобы не спугнуть девушку.

— Ах, — сказала она, сняв руку с его ладони. — Вот мы и пришли. Посмотрите, как густо растут розы. Сквозь их гирлянды не проглядывает ни один дюйм неба.

Удобно, подумал он и вслух сказал:

— Действительно, ни один дюйм.

Отсюда и дом совсем не виден, а из самого дома никто не сможет заметить, что происходит в беседке.

Бессознательным жестом Селина Годвин стряхнула с шеи каскадом осыпавшиеся на нее лепестки. Она шла, чуть опережая Джеймса, и солнечный свет, просвечивая сквозь тонкую ткань нежно-лилового платья, обрисовывал линии ее фигуры с такой четкостью, как если бы она была обнажена. Джеймс глубоко вздохнул. Его охватило возбуждение, этого следовало ожидать, но оно было уж очень сильным.

— От роз исходит небесный аромат, — сказал он. Единственный небесный аромат, которого он сейчас жаждал, — это запах ее атласной кожи…

— Здесь растут лесные гиацинты, — сказала она, остановившись, и нагнулась, чтобы коснуться грациозных розовых, голубых и белых головок растений. — Кажется, их аромат мне нравится больше всего.

Джеймс опустился на одно колено рядом с Селиной и наклонился, стараясь вдохнуть аромат, о котором она говорила. Какая сладость! Но это удовлетворило лишь ничтожнейшую часть его чувств. Каждым своим напряженным нервом он стремился к золотоволосой девушке.

— Ваш остров находится в Южно-Китайском море? — ошеломила она Джеймса вопросом. Он поднял лицо и обнаружил ее совсем рядом с собой.

— Да.

Она потрогала цветок, который он держал.

— Пайпан — это звучит как что-то далекое и загадочное. — Когда она перегнулась через него, ее лебединая шея была настолько близко к нему, что он мог бы коснуться ее губами. — Остров действительно загадочен?

— Вероятно, так может показаться чужаку. — Сухой язык с трудом шевелился во рту. — Для меня Пайпан — дом. Он стал мне домом, когда я был еще ребенком.

— Вы, очевидно, скоро туда вернетесь, мистер Иглтон? По вашим словам чувствуется, вы скучаете по дому.

— Зовите меня просто Джеймсом, пожалуйста.

— Что, простите? — не поняла Селина.

— Извините меня. Говорят, мои манеры, бывает, оставляют желать лучшего. — Он через силу улыбнулся. — Я был бы польщен, если бы вы называли меня по имени.

Она кивнула и сказала очень мягким тоном:

— Джеймс. Хорошее имя. Звучит твердо. Оно подходит вам.

Проклятие! Эта девушка способна заставить меня забыть все на свете, если я не проявлю бдительности. Вслух же прозвучало:

— Могу ли я позволить себе называть вас… Селиной?

Взглянув на него еще раз, она засмеялась:

— Как вам будет угодно.

— О, как я бы хотел этого. Очень хотел бы. У вас такое чудесное имя.

— Никто никогда не говорил мне таких слов прежде. — Она прикрыла ладонью рот и отвернулась.

Очень медленно, крайне осторожно Джеймс прикоснулся указательным и большим пальцами к ее подбородку и вновь повернул ее лицо к себе.

— Не будь робкой, моя златовласая. Многие мужчины должны были бы стремиться сказать тебе, что ты совершенно бесподобна. Но ты не отвечаешь их идеалу дразнящей кокетки, и они теряются в твоем присутствии. — Он деланно рассмеялся. — Но я признателен им за это, ибо могу теперь беспрепятственно осыпать тебя дифирамбами.

— Ты смеешься надо мной, — прошептала она.

— Разве? — Дюйм за дюймом, глядя на ее губы, он склонялся к ней, пока их дыхание не смешалось. — Разве я шучу, моя златовласка?

— Д-да.

— Почему ты так думаешь? — С осторожностью, которая далась ему дорогой ценой, Джеймс коснулся ртом губ Селины. Прикосновение было легким, как пушинка, но обожгло его огнем. Она издала едва слышный звук, похожий на стон, и глаза ее, вспыхнув, закрылись.

Джеймс отпрянул назад. Он изучал ее лицо, такое прекрасное, что его сердце готово было разорваться. Черты ее лица напряглись, влажные губы слегка приоткрылись, завитки волос шевелил легкий ветерок… Нет, он не должен давать волю сердцу.

— Скажи мне, — спросил Джеймс, — почему ты сомневаешься в моем искреннем восхищении.

Вздох поднял ее груди, и молодой человек услышал:

— Потому что я дылда и тупица, капризная до бесконечности.

Тут он по-настоящему расхохотался. Закинув голову назад, он смеялся во все горло. Когда к нему вернулось дыхание, а глаза проморгались от слез, он заметил обиженное выражение на ее лице.

— Итак, дылда, тупица и слишком капризная? Гм-м-м. Я должен покончить с этими выдумками немедленно.

— Но мои мама и папа всегда говорят, что я слишком капризна.

— Они это утверждают? Почему же?

— Потому что я хочу жить своим умом и часто делаю то, что им не понравится.

Он на минуту задумался.

— То, что им не понравится? То есть они не знают, чем ты занимаешься?

Селина глядела озадаченно:

— Иногда.

— Тогда как они могут знать, что ты капризна?

— Просто знают и все, я и на самом деле такая. — Она вздернула подбородок.

— Так вот, ты отнюдь не дылда и уж, конечно, не тупица.

— Нет, я тупая, — настаивала она, придвинувшись ближе в попытке доказать свою правоту. — И уверяю тебя, мой рост совершенно ужасен.

— Ты примерно на дюйм выше моего плеча. Я считаю, это лучший рост для женщины. — Про себя он добавил: особенно для женщины, чье тело я страстно хотел бы прижать к своему… Он взял ее лицо в ладони, как в рамку, и принялся всерьез изучать его: — Тонко изогнутые брови. Да, мне нравятся. И слегка вздернутый нос. М-м-м. Глаза, как у дикой лани, наблюдающей за какой-то прекрасной сценой. Восхитительные. А рот… Селина, твой рот — само совершенство. Можно, я поцелую тебя? По-настоящему поцелую.

Она выглядела испуганной, но тут ее внимание переключилось на его губы, и она, слегка пошевелившись, придвинулась к нему еще ближе.

— Селина, это значит «да»?

Она едва заметно кивнула, и он поймал ее на слове. Стараясь не раскрывать губ, он прижался ими к ее рту. Поддерживая рукой ее затылок и приподнимая ее лицо, он целовал все сильнее. Она обвила руками его плечи, и он почувствовал, что их контакт стал иным. Теперь она отвечала на его поцелуи. Ее неумение, нерешительность губ разжигали его.

— О да, — задыхаясь, проталкивал он слова в ее губы. — Именно так, моя нежная.

Она приподнялась на коленях и в своей невинности прижималась к нему все сильнее. Руки Джеймса передвинулись, лаская ее шею. Кончиками пальцев он коснулся чувствительных углублений у ключиц, погладил нежные точки за ушами. Селина задышала быстрее. Он нагнулся, чтобы целовать места, где побывала уже его рука, и увидел, как лихорадочно поднималась и опускалась ее грудь.

Он ласково погладил плечи девушки, опуская тонкие рукава ее платья, потом, не позволяя себе спешить, заключил ее в объятия. Она была невероятно податлива и гибка. Ее плоть страстно отвечала на каждое его прикосновение, как ответила бы под тяжестью его тела, когда он войдет в нее… Джеймс ощутил, что на лбу его выступил пот.

Он знал, что сделает, что должен совершить. Он проникнет в жизнь этой девушки, чтобы она думала лишь о нем. Он станет центром ее мира, а затем попросит ее руки. Годвинов легко соблазнить богатством, и им не надо знать подлинное лицо молодого джентльмена. Во всяком случае, до момента, когда он якобы будет готов жениться на Селине. Тут-то и наступит час расторжения сделки. Годвины останутся с опозоренной дочерью на руках, которая уже никогда не сможет обеспечить их благодаря выгодному замужеству. И тогда придет время окончательной расплаты…

Селина чуть слышно простонала у него на груди, и Джеймс почувствовал: по его примеру она сама пробует целовать его шею. Ее руки нашли дорогу под сюртук и жилет, и она исступленно гладила его грудь…

В отличие от Бертрама Летчуиза и его отвратительного сына, Джеймса никогда не увлекала возможность лишить невинности девственницу. Однако в данном случае речь шла об отпрыске его злейших врагов, о той, кто может стать орудием против них.

Подняв ее подбородок к себе, он стал целовать Селину в полную силу, страстно, на этот раз не сдерживая себя. Своим языком он раздвинул ее губы и почувствовал, как она вся задрожала. Женщина в ней лишь ждала, чтобы ее кто-то разбудил. Не прошло и секунды, как она ответила на его проникновение целым градом горячих, быстрых касаний языком.

Не в силах больше сдерживаться, Джеймс оторвал губы от лица Селины и посмотрел вниз — как раз в тот момент, когда поверх сползшего платья выглянули ее груди. Он прошептал:

— Как ты прекрасна.

— Ах! — воскликнула Селина, пытаясь прикрыться. Но Джеймс нежно удержал ее руки.

— Слишком они прекрасны, чтобы и впредь оставаться скрытыми от мужчины. От того, настоящего, кто тебе предназначен, — сказал он. Поддерживая ее спину одной рукой, он побудил Селину выгнуться дугой и предложить ему, как подарок, безупречные груди.

Он снова заглянул ей в глаза, затем лизнул сосок. Селина потихоньку вскрикнула, вызвав у него улыбку. Он вновь вернулся на мгновение к губам, заставив ее умолкнуть. Но очень скоро уже снова прикасался кончиком языка к соску, втягивая его в рот и выпуская, пока Селина не забилась всем телом, ухитрившись схватить его за волосы. С силой, какой и не подозревала в себе, Селина прижала его голову к своей груди.

— Джеймс, — задыхалась она. — О, Джеймс…

Вновь улыбаясь, он перешел к другой груди и потрудился на совесть, добиваясь от девушки нежных коротких вскриков, полных наслаждения, даже если за покинутый его ртом сосок брались пальцы.

— Я чувствую… я чувствую внутри такой жар, — вырвалось у нее. — Мне больно, Джеймс. У меня такое ощущение… такое ощущение. Все горит и…

Неожиданно она словно застыла, и Джеймс спросил:

— У тебя все горит, моя златовласая? Но тебе ведь приятно?

— Я… О, милый, я… Это просто невозможно…

— Скажи мне, в чем дело, — уговаривал он.

— Мне кажется, у меня мокро. Как это может быть? И такое странное ощущение в… определенном месте моего тела… — Ее голос поднимался и угасал с каждым словом.

Джеймс улыбнулся и вновь принялся за ее груди. У нее не было сил оттолкнуть его, а он под юбкой провел ладонью по ноге, по шелковому чулку, и чуть повыше коснулся необычайно нежной кожи.

Она замерла:

— Джеймс! Что ты делаешь!

Теперь надо было вести себя крайне осторожно.

— Просто этот пустячок поможет тебе избавиться от жара, — сказал он и молча провел рукой вокруг кустика пружинистых волос у ее лона.

— О нет. Джеймс. О! — Это было все, что она прошептала перед тем, как упасть ему на руки.

Джеймс прижал ее к себе и держал так, пока глаза ее оставались закрытыми, а его собственное дыхание успокаивалось.

— Пойдем, дорогая моя, — шепнул он ей на ухо. — Твоя компаньонка может прийти, разыскивая тебя. Нам же не хочется, чтобы она обнаружила нас в таком виде, ведь верно?

Ее глаза открылись, взгляд постепенно становился осмысленным.

— О, милый.

— Да, моя милая. — Он с нежностью подтянул ее чулки, расправил и разгладил юбки. — Мы обрели нечто совершенно особенное, но есть люди, способные отобрать это у нас. Ты понимаешь меня, Селина?

Ее глаза широко раскрылись, полные испуга:

— Да, понимаю.

Что-то в ней вызывало у него беспокойство. Джеймс задержал ее, иначе она выскочила бы на дорожку с все еще обнаженной грудью. Он с улыбкой усадил ее рядом, поцеловал, едва коснувшись губами, и одновременно позволил своим ласковым пальцам побродить вокруг ее сосков.

— Тише, дорогая моя, — сказал он. — Тише. Ты прошла через потрясение нового для тебя, незабываемого опыта. Ты привыкнешь.

Селина не ответила. Она сидела совсем тихо, пока он приводил в порядок ее платье, поднял на место рукава.

— Мужчины этому не подвержены, не так ли? — внезапно спросила Селина.

Джеймс озадаченно нахмурился:

— Не подвержены — чему?

Он поднялся на ноги, увлекая ее за собой.

— Тем чувствам, что толкали бы их к… падению.

— К падению? — Он покачал головой, не сразу сообразив, о чем идет речь, затем улыбнулся. — А, чувства. Ну конечно, и у нас, мужчин, они есть, но не совсем такие же, мне кажется.

— Мужчины сохраняют способность контролировать себя.

Вид у нее был настолько убитым, что Джеймс попытался привлечь ее к себе.

Селина решительно отступила в сторону.

— Дейвид будет так разочарован во мне.

Джеймс чуть не разинул рот:

— Дейвид? Кто такой Дейвид?

Ее глаза наполнились слезами.

— Он мой старый друг. Священник. Он будет разочарован, узнав о моем падении. Но, может быть, для меня еще не закрылся путь к спасению…

Ее слова сыпались, как мощные удары.

— Но послушай…

— Я должна пойти и отправить весточку Дейвиду. Потом я вернусь в Дорсет. В противном случае единственный выход — монастырь.

— Монастырь? Черта с два! — Джеймс не собирался извиняться за свой язык. — Монастырь, как же. Ты останешься вот здесь и никому не заикнешься о том, что было между нами. Понятно?

Она смотрела на него в упор.

— Мне надо в дом.

— Тебе надо дать мне ответ.

— Почему? Ты скоро устанешь от моих притязаний на тебя. О Боже. — Она потерла лоб рукой. — Я не представляла себе, как всесильны чувства. Ничего удивительного, что от них трудно излечиться.

— От них никто и не собирается излечиваться! — Джеймс резко притянул ее к своей груди, горящими глазами посмотрел ей в лицо. Она выдержала взгляд, и он прочитал в ее глазах полное отчаяние. Тут поможет единственное средство — невероятный, но необходимый шаг.

— Селина.

— Да?

— Я кое-что скажу тебе, но хочу, чтобы ты обещала никого не посвящать в нашу тайну, пока не придет время. Я тогда дам тебе знать.

— Обещаю, — сказала она с безжизненным выражением.

— Очень хорошо, — сглотнул Джеймс. — С тобой я совершил открытие чего-то совершенно нового для себя. Я не совсем разобрался, что это значит, но это крайне важно.

Постепенно мрак в ее глазах исчезал.

— В самом деле?

— Да. То, что только что было, свершилось между тобой и мужчиной, который никогда прежде не сталкивался с такой страстью. Я знаю одно: почему-то ты мне дороже всего, и больше никаких разговоров о монастырях.

— Но…

Его ладонь заставила ее умолкнуть.

— Больше никаких вопросов. Надо подождать и посмотреть, что происходит. А пока ни одна душа не должна узнать о том, что связало нас. Ты можешь обещать мне и это тоже?

— Итак, падение не столь уж важно?

— Это совершенно нормальные чувства, дорогая. Совершенно. Ты наслаждалась, ведь верно?

Она кивнула, хотя глаза ее вновь были опущены.

— И ты обещаешь никому не говорить?

— Да, Джеймс.

— Отлично. Теперь я хочу, чтобы ты перестала беспокоиться. Просто доверься мне. — Джеймс содрогнулся от отвращения к самому себе.

— Ладно, — сказала она чисто официальным тоном.

— Да что же это я! — Он пожалел, что не догадался сымпровизировать минутой раньше. — Чуть не забыл. У меня для тебя устное сообщение. По пути сюда я повстречался с маркизом Кастербриджем. Ну, тот самый Кастербридж… Мисс Прентергаст его упоминала.

— Ах, да. Тот, что устраивает шикарный прием.

— Я надеюсь, ты хотела бы там быть.

Она наклонила голову, и искра оживления промелькнула на ее лице.

— Я не настолько важная персона, чтобы получить приглашение.

— О, уверяю тебя Селина, ты слишком низкого мнения о себе. Маркиз в самом деле остановил меня, так как я говорил ему о намерении заглянуть к тебе. Он и спросил, не передам ли я тебе приглашение на празднество. Само письмо застряло где-то у секретаря среди бумаг на столе. Вскоре ты его получишь. Завтра, я уверен… а тем временем Кастербридж попросил, чтобы я лично пригласил тебя.

— Он попросил?

— Конечно же.

Части плана начинали самым удачным образом складываться в единую картину.