Эхо во тьме

13

Марк ехал на юг, в Иерусалим, по дороге, проходящей через Мицпу. Потом он доехал до Рамы, где остановился, чтобы купить миндаль, финики, пресный хлеб и мехи с вином. Люди его сторонились. Он заметил, как какая-то женщина, едва завидев его, подобно курице, защищающей своих птенцов от хищника, собрала вокруг себя своих детей и увела в глиняный дом.

Все это стало ему понятно, когда его взору предстал Иерусалим.

Когда Марк приближался к городу, ему казалось, что над землей навис некий покров смерти. Весь Рим когда-то только и говорил о завоевании и разрушении Иерусалима. Это было лишь еще одно восстание, успешно подавленное римскими легионами. Теперь Марк и сам увидел, на какие разрушения способен Рим.

Пересекая высохшую долину, Марк был поражен увиденным. Там, где когда-то стоял великий город, теперь остались только развалины стен и зданий, черные руины сгоревших домашних очагов — это была земля, абсолютно лишенная жизни. Неподалеку, за холмом, Марк увидел груды выбеленных костей, как будто кто-то беспечно бросил их в это место и оставил здесь непогребенными. Две стратегические башни, уцелевшие в той бойне, одиноко высились посреди всего этого опустошения.

Иерусалим, эта «Обитель мира», теперь и в самом деле был мирным. Теперь он превратился в одно сплошное кладбище.

Марк расположился на отдых на склоне холма, под тощим оливковым деревом. Глядя на небольшую долину, он видел развалины древних стен Иерусалима. Пораженный этой давящей тишиной и опустошением, он долго не мог заснуть.

Проснулся он от топота кованой обуви воина по камням. Он встал и увидел, что к нему направляется римский легионер.

— Кто ты, и что ты тут делаешь? — спросил воин.

Марк скрыл свое раздражение и назвал свое имя.

— Я пришел сюда, чтобы посмотреть город иудейского Бога.

Легионер засмеялся.

— Вот с этого холма и видно все, что от него осталось. Они называют этот холм горой Мориа, но по сравнению с Везувием это вообще не гора. Храма ты здесь тоже не найдешь. Мы стерли его с лица земли и растащили на материалы, чтобы восстановить бараки в том городе, который виден вон там.

— Ты был в войске Тита во время осады?

Легионер загадочно посмотрел на Марка. — Я был в Германии. В войске Цивилиса.

Марк с интересом посмотрел на стоявшего перед ним человека. Цивилис восстал против кесаря и сражался вместе с германскими племенами во время небольшого восстания. Тогда восстание подавили легионы под командованием Домициана. Цивилиса привезли в Рим, где он и умер, а в его войске был казнен каждый десятый. Остальных же разослали по самым отдаленным уголкам и провинциям Римской империи. Иудея считалась среди них самой наихудшей.

— Та казнь помогла вернуть остальных на путь верности императору, — сказал воин, глядя прямо в глаза Марку. — И вот меня прислали сюда, чтобы я мог доказать это на деле. — Его губы скривились в горькой улыбке.

Марк снова посмотрел на него без всякого страха.

— А я надеялся увидеть храм.

— Нет больше никакого храма. Вообще нет. Тит приказал разобрать его по камешку, пока от него ничего не останется. — Легионер сжал губы. — Мы оставили от него только часть стены. — Он снова посмотрел на Марка. — А почему тебя так интересует храм?

— Говорят, что их Бог обитает в нем.

— Если там и был какой-то Бог, теперь там ничего нет. — Легионер снова уставился на безжизненную долину. — Только я чувствую, что Рим никогда не покорит этих иудеев. Они все равно приходят сюда. Некоторые из них просто слоняются среди руин. Другие стоят возле той проклятой стены и плачут. Мы гоним их оттуда, а они все равно возвращаются. Иногда мне кажется, что было бы лучше снести здесь все до основания и растереть все камни в порошок. — Он вздохнул и снова посмотрел на Марка. — Все равно города не существует. Во всей Иудее уже не наберется столько людей, чтобы серьезно угрожать Риму. На многие поколения.

— А зачем ты сказал мне, что участвовал в восстании Цивилиса?

— Чтобы предостеречь тебя.

— Предостеречь от чего?

— Я двадцать три года воевал в самых разных войнах ради того, чтобы такие люди, как ты, могли жить в Риме, не зная ни забот, ни нужды, развалившись на мягких диванах. — Его губы скривились в презрительной усмешке, а глаза скользнули по дорогой тунике Марка и богатому убранству его пояса. — Издалека видно, что ты римлянин. Так вот, учти. Я и пальцем не пошевелю, чтобы спасти твою шкуру. Даже здесь, в этом месте. Даже сейчас.

Марк смотрел, как легионер уходит. Покачав головой, Марк взял свой плащ и накинул его на плечи.

Стреножив коня на небольшом холме, он пошел к развалинам. Проходя мимо камней и сгоревших зданий, он не мог не думать о Хадассе. Ведь когда город был осажден, она была здесь. Здесь она голодала, испытывала невыносимый страх. Она была здесь, когда Тит со своими легионами ворвался в город. Она видела, как тысячи людей были распяты или пали от римских мечей.

И все же Марк никогда не видел у нее такого выражения глаз, какое он увидел у этого римского легионера.

Она отдала свои монеты, полученные в качестве пекулия, римлянке, которая не могла купить себе хлеба. И отдала их безвозмездно, зная, что сын этой женщины — легионер, который участвовал в уничтожении ее родной земли.

Здесь она потеряла всех — отца, мать, брата, сестру. И где-то здесь, среди развалин и почерневших головешек, лежат забытые кости тех, кто был ей так дорог.

Согласно вере иудеев, их Бог обещал Аврааму, что его потомков будет столько, сколько звезд на небе. Это множество было сокращено до тысяч, и теперь жалкие остатки рассеяны по всей империи, порабощены Римом.

Марк смотрел вокруг и не мог понять, как Хадасса могла пережить все это.

«Бог не оставил меня», — отозвались эхом в его сознании ее слова.

— И это все тому доказательство, — прошептал Марк, и в этот момент сухой и горячий ветер поднял пыль вокруг него.

«Бог не оставил меня».

Марк сел на гранитный блок. Он ясно вспомнил, как впервые увидел Хадассу в Риме. Она была среди других рабов, которых Енох купил на рынке, — пленников из Иудеи, изнуренных телом и сломленных духом. И она стояла среди них, такая маленькая, тощая, стриженая, с огромными глазами на исхудавшем лице… Глазами, в которых было много страха, но совершенно отсутствовала ненависть. Марка поразила ее хрупкость, но он тогда не испытал к ней никакой жалости. Она ведь была иудейка. Разве ее народ не сам был виноват в разжигании этой войны, в этом восстании?

И вот теперь здесь, сейчас, Марк видел, на что способен Рим.

Разве есть на земле народ, который заслуживает такого ужасного опустошения? Тогда Марк об этом не думал. Не утруждая себя мыслями о том, что этой юной рабыне пришлось пережить, он смотрел на нее и не видел в ней ничего интересного. Он тогда еще сказал, какая она страшная, не понимая, что истинная красота живет внутри нее, в ее благородной душе, в ее способности любить и сохранять верность.

Во время падения Иерусалима Хадасса была еще ребенком. Но уже ребенком она видела, как тысячи людей гибнут в кровавой гражданской войне, умирают от голода, исчезают с лица земли. Мужчины. Женщины. Дети. Сколько тысяч пригвожденных к крестам людей, висевших вокруг этого города, эта девочка видела своими глазами? Сколько еще людей, которых отправляли на арены и рынки рабов, были ее спутниками во время тяжелых переходов пленных?

И несмотря на физическую боль, от которой она страдала, и на унизительный рабский ошейник, который она носила, в тот день, когда она впервые появилась в саду их виллы, в ее глазах сияла доброта. Эта доброта не исчезла у нее вплоть до того страшного момента, когда она появилась на арене с поднятыми вверх руками.

«Бог никогда не оставит меня…»

Марк застонал и опустил голову на руки.

Сидя на камне, посреди этого безжизненного места, он начинал верить, что здесь Бог Хадассы действительно избавил ее от неминуемой смерти. Почему же Он не уберег ее потом, когда ее любовь к Нему стала еще сильнее?

Подняв голову и посмотрев на священную гору, Марк мучился, пытаясь найти ответы на множество вопросов. Он испытывал какую-то непонятную близость к этому месту. В каком-то смысле оно символизировало ту опустошенность в его собственной жизни, которая не оставляла его с самого момента потери Хадассы. Из его жизни ушел свет, который, как ни странно, пришел к нему именно отсюда. Только с ней он чувствовал настоящую жизнь. В ней он видел настоящую надежду. Рядом с ней он чувствовал настоящую радость. Она пробудила в нем такую тоску, которая теперь разрывала его душу на части, которая теперь болела в нем незаживающей раной. Он понял, что значит одиночество.

Марк сцепил руки. Ему не следовало просить ее стать его женой. Он должен был просто привести ее в свой дом и жениться на ней. И тогда она была бы жива.

Тяжелая, звенящая тишина как будто саваном окутала все то место, где когда-то стоял большой оживленный город. Марку казалось, что он слышит крики умирающих людей… И плач тысяч других людей эхом отзывался по долине.

И тут он понял, что неподалеку действительно кто-то плачет.

Марк прислушался, встал и пошел на звук.

Вскоре он увидел старика, стоявшего перед остатками стены храма. Старик прижал ладони и лоб к холодному камню, его плечи вздрагивали от рыданий. Марк стоял сзади и смотрел на него с чувством необъяснимого сострадания и стыда.

Этот старик напомнил ему Еноха, верного управителя семейной виллы Валерианов в Риме. Отец Марка терпимо относился ко всем религиям и позволял своим рабам поклоняться тем богам, которых они выбирали. Енох был праведным иудеем. Он следовал букве иудейского закона. Верность иудейскому закону была основой его веры, тем камнем, на котором стояла его религия. Однако у Еноха не было возможности совершать необходимые в его религии жертвоприношения. Такая возможность была только здесь, в Иерусалиме. Только здесь Енох мог бы принести ту или иную жертву, обратившись к священникам, которые у жертвенника совершили бы свой священный обряд.

Но теперь ничего не осталось и от этого священного жертвенника.

Пакс Романа, — подумал Марк, наблюдая за стариком, который горевал перед остатками стены. В Иудее в конце концов наступил мир, и мир этот был построен на крови и смерти. Не слишком ли дорогой ценой он достался?

Знает ли Тит истинную цену своей «великой» победы над иудеями? Понимает ли он, как далеко зашел его триумф? Ведь римляне разрушили здесь не только здания, они вырвали у народа само сердце их веры.

Люди могли и дальше изучать закон. Они могли и дальше проповедовать в своих синагогах. Но ради чего? Ради какой цели? Без храма, без служения священников, без жертв, которые они приносили для очищения от греха, их религия теряла всякий смысл. Она умерла. Когда от стен храма ничего не осталось, ничего не осталось и от силы их всемогущего невидимого Бога.

О Марк, возлюбленный мой, Бога не удержать в стенах храма…

Застонав, Марк зажал уши руками.

— Почему ты так говоришь со мной?..

Услышав его слова, старик вздрогнул и обернулся. Увидев Марка, он торопливо ушел.

Марк снова застонал. Ему казалось, что посреди руин этого древнего города рядом с ним стоит Хадасса. Почему эхо ее слов казалось ему таким живым именно здесь, в этой обители смерти и разрушений? Он широко раскинул руки и простер их вверх:

— Здесь ничего нет! Ваш Бог мертв!

Бога не удержать в стенах храма.

— Тогда где Он? Где Он? — Его одинокий голос отдавался эхом от развалин стены.

Ищи, и найдешь… ищи… ищи…

Марк вышел из тени разрушенной войной стены и стал пробираться среди руин, пока не оказался в центре бывшего храма. Он стал на наполовину погребенный валун и огляделся вокруг.

Был ли это тот самый камень, на котором Авраам хотел принести в жертву своего сына, Исаака? Может, здесь было внутреннее святилище, Святое-святых? Может, именно здесь был заключен завет между Богом и Авраамом?

Марк посмотрел на окружавшие долину высоты. Где-то там, за городскими воротами, но в виду того места, где был заключен этот завет, был распят Иисус из Назарета. «Бог послал Своего единственного Сына, чтобы Он жил среди людей и был распят за наши грехи… Через этого Христа все люди могут обрести спасение и иметь вечную жизнь», — сказал ему Сатир, капитан корабля.

Случайно ли Иисус из Назарета был распят в праздник Пасхи? Случайным ли было то обстоятельство, что начало конца Иерусалима тоже пришлось на этот праздник?

Тысячи людей пришли сюда на Пасху — и оказались в ловушке гражданской войны и легионов Тита. Произошло ли это все случайно или же было неким планом и посланием человечеству?

Вероятно, если бы Марк отправился в Ямнию, он мог бы что-то узнать от иудейских религиозных руководителей. Сатир сказал ему, что некий фарисей по имени Рабби Иоханаан стал новым религиозным лидером и перевез туда синедрион. Но едва эта идея пришла Марку в голову, как он тут же от нее отказался. Нужные ему ответы он мог получить не от людей, а от Самого Бога, если только Бог существует. Но теперь Марк не знал, Кого он вообще ищет. Адоная, Бога иудеев, или Иисуса из Назарета, Которому поклонялась Хадасса? С Кем из них он хотел встретиться? Или они — это одно и то же, как говорил Сатир?

Подул горячий ветер, вздымая пыль.

Марк почувствовал на губах горечь.

— Она выбрала Тебя, а не меня. Разве этого мало?

Никакого голоса в веянии тихого ветра он не услышал. И эхо голоса Хадассы ничего не сказало ему. Лишенный всякой надежды, Марк замолчал. Неужели он действительно надеялся на то, что ответ придет ему откуда-то из воздуха?

Сойдя с камня, он пнул ногой почерневший кусок мрамора и направился назад. Дойдя до пологого склона, он сел в тени оливкового дерева, уставший от жары, разочарованный, душевно опустошенный.

В этом мертвом городе он, пожалуй, вообще не найдет никакого ответа.

Наверное, если бы он посмотрел на город со стороны, он понял бы, почему этот город так дорог для иудейской веры. Он хотел это понять. Он должен был это понять.

Отвязав коня, Марк сел верхом и направился в сторону гор. Следующие три дня он ехал по долинам, склонам гор и холмов, глядя на Иерусалим с высоты. Ничего примечательного он не увидел.

— О Господи, Бог Авраама, почему Ты выбрал это место? — воскликнул он, растерянный и не осознающий того обстоятельства, что он обращается к Тому Богу, в Которого не верил. Склоны гор и холмов вокруг Иерусалима были непригодны для земледелия, не были богаты минералами, не имели никакого важного стратегического значения. До ближайшей торговой дороги от этих мест было добрых двенадцать километров.

— Почему здесь?

Обетование…

— «На сем камне будет построена вера твоя…» — сказал он вслух, не помня, где слышал эти слова. Может, это сказал ему Сатир, а может быть, это лишь плод его воображения?

Камень Авраама, — подумал он. Камень жертвы. И это было все, что он узнал в Иерусалиме о Боге.

Или нет?

Но ему уже было все равно. Может быть, он пришел сюда вовсе не для того, чтобы найти Бога. Может быть, он пришел в это место только потому, что здесь была Хадасса, и его сюда влекло только это обстоятельство. Ему хотелось пройти по тем местам, по которым ходила она. Дышать тем воздухом, которым она дышала. Он хотел почувствовать себя ближе к ней.

Когда солнце клонилось к закату, Марк завернулся в плащ и спустился на землю. Заснул он не сразу, и сны были какие-то сумбурные.

Торопись… торопись… — словно шептал ему кто-то. Здесь он никаких ответов не найдет.

Проснулся он так, будто кто-то его внезапно разбудил. Приподнявшись, он увидел, что рядом с ним стоит легионер, лица которого он не мог различить из-за бившего в глаза солнца.

— Ну что, ты все еще здесь, — вставая, услышал Марк уже знакомый голос.

— Да, все еще здесь.

— В двух милях отсюда, в Вифании, есть новая гостиница. Выглядишь ты, прямо скажем, так, будто несколько ночей не спал.

— Спасибо за совет, — сказал Марк, слегка усмехнувшись.

— Как, нашел то, что искал?

— Пока нет, но я увидел в Иерусалиме все, что хотел увидеть.

Улыбка легионера граничила с презрительной усмешкой.

— И куда теперь?

— В Иерихон и в долину Иордана.

— Часа через два по той дороге пойдет конный патруль. Можешь присоединиться к ним.

— Если бы мне нужны были попутчики, я бы давно был среди них.

— Смерть одного глупца может стоить жизни многим хорошим людям.

Марк, прищурившись, пристально посмотрел на легионера.

— Что ты этим хочешь сказать?

— А то, что Рим не любит, когда убивают его граждан, неважно, при каких обстоятельствах.

— Что бы со мной ни случилось, я сам буду виноват в своих бедах.

— Хорошо, — сказал легионер, загадочно улыбаясь, — потому что я уже распял столько человек, что их хватит на всю мою жизнь. Если хочешь сунуть голову в пасть льву, дело твое, только не забудь ее оттуда вынуть. — Он уже стал было удаляться, но потом все же остановился и еще раз обернулся к Марку. — А все-таки, зачем ты сюда приехал?

— Я ищу истину.

— Какую истину?

Марк помедлил с ответом, потом взглянул на него с беззащитной улыбкой.

— Бога.

Он был уверен, что легионер тут же рассмеется.

Но легионер долго смотрел на него, затем медленно кивнул и пошел дальше, не сказав больше ни слова.

Марк ехал на восток, в сторону Кумрана. «Соленый город» располагался на возвышенности, возле Мертвого моря, и когда-то его населяли последователи иудейской секты святых людей, известные как ессеи, которые там же совершали свои служения. Когда над ними нависла угроза вторжения, они вынуждены были покинуть те места, но прежде они спрятались сами и спрятали свои драгоценные свитки в пещерах иудейской пустыни, оставив город римлянам.

Доехав до перепутья, Марк направился на северо-восток, в Иерихон. Проехав по горной, скалистой местности, он оказался в долине реки Иордан.

Солнце палило нещадно, с каждым часом становилось все жарче. Марк остановился, чтобы снять плащ и кожаные меха с седла. Вдоволь напившись, он полил себе воды на лицо.

Тут его конь внезапно дернулся и отошел в сторону.

Наверное, ящерицы испугался, — подумал Марк, наклоняясь к коню, чтобы прошептать ему какие-нибудь успокаивающие слова.

Краем глаза он уловил какое-то движение. Повернувшись в ту сторону, он не увидел ничего подозрительного. Он осторожно огляделся вокруг. Где-то неподалеку послышался шум падающих мелких камней. Марк подумал, что это, наверное, очередной горный козел, подобный тем, которых он видел всего несколько минут назад.

Он наклонился, чтобы привязать к седлу меха с водой, и в этот момент в его голову полетел камень. Конь громко заржал и резко дернулся назад, и Марк тут же выпрямился в седле.

Четыре человека, появившись из своего укрытия, по краю горного уступа устремились в его сторону. Выругавшись, Марк попытался осадить перепуганного коня. Один из бегущих, не останавливаясь, поднял с земли камень и натянул пращу. Марк едва успел нагнуться, когда очередной камень просвистел рядом с его головой. Конь встал на дыбы, и Марк едва удержался в седле, когда один из нападавших настиг его и попытался стащить его с коня.

В следующее мгновение два других разбойника ухватились за уздечку. Марк ударил одного из них ногой в лицо, и тот упал. На Марка прыгнул другой. Увернувшись, Марк улучил момент, дав нападавшему перелететь через седло, и потом окончательно сбросил его с коня.

Окончательно перепуганный, конь снова заржал и встал на дыбы, сбросив одного из нападавших. Кто-то схватил Марка сбоку. Ударив его локтем в лицо, Марк что есть силы пришпорил коня. Животное устремилось вперед, прямо на разбойника, оказавшегося у него на пути. Тот поспешно отпрыгнул в сторону, затем, встав на ноги, воспользовался своей пращей.

Когда камень попал в цель, Марк почувствовал в голове взрыв боли. Он выпустил из рук поводья и бессильно повис в седле. В следующую секунду он услышал, как в нем эхом отдались слова легионера: «Если хочешь сунуть голову в пасть льву, не забудь ее оттуда вынуть». Он почувствовал, как в него снова вцепились и стали стаскивать с коня, попытался сопротивляться, но теперь это было бесполезно. Тяжело рухнув с коня на землю, он ощутил, как от удара у него перехватило дыхание. Пока он жадно хватал ртом воздух, один из разбойников бил его по голове, а второй по животу. Сильный удар ногой в пах лишил Марка всякой возможности сопротивляться и двигаться, и он потерял сознание.

Очнулся он, однако, довольно быстро.

— Вонючая римская свинья! — сказал кто-то из разбойников и плюнул в него.

Сквозь боль Марк чувствовал, как чью-то руки шарят по нему в поисках добычи. Кто-то сорвал с его шеи золотой брелок. Другой снял с него пояс вместе со всеми золотыми ауреями, которые там были. Разбойники кружили над ним, как стервятники. Когда один из них попытался снять с пальца золотое кольцо, Марк сжал руку в кулак. В следующую же секунду кто-то сильно ударил его сбоку по голове. Он ощутил запах крови и стал терять сознание. Его руки ослабли, и он почувствовал, как у него с пальца снимают золотое кольцо его отца.

Сквозь шум в голове до него доносились голоса.

— Не торопись его резать. Туника уж больно хороша. Сними сначала.

— Быстрее! Римский патруль идет.

— Тунику можно будет хорошо продать.

— Тебе что, хочется на кресте висеть?

С него сняли тунику.

— Сбросьте его в ручей. Если его здесь найдут, тут же начнут искать нас.

— Быстрее! — яростно кто-то зашептал из них, после чего Марка взяли за руки и за ноги и потащили.

Марк застонал, когда камни стали царапать ему спину. Его оставили у самого края уступа.

— Быстрее! — Один из тащивших его побежал, тогда как другой остался возле него, вынимая свой кривой нож.

— Римский рака, — произнес он и плюнул Марку в лицо. Марк увидел, как перед его глазами опускается сверкающее лезвие, и инстинктивно отвернулся. Он почувствовал, как нож вонзился ему в ребра, а потом его столкнули в русло высохшего ручья. Он ударился об узкий выступ, перевернулся и заскользил по каменистому берегу. Разбойник крепко выругался. Другие стояли поодаль и отчаянно торопили его. Стук копыт римского патруля раздавался все отчетливее.

Продолжая стонать, Марк пытался за что-нибудь зацепиться рукой. От нестерпимой боли в боку ему было трудно дышать. Когда он смотрел наверх, на выступ, у него двоилось в глазах, все виделось, как в тумане, весь мир кружился вокруг него. Подавляя в себе тошноту, Марк лежал в русле высохшего ручья, беспомощный, прямо под обрывистым, каменистым берегом.

Стук копыт становился ближе.

Марк попытался позвать на помощь, но слова превращались в тихий стон. Он пытался выбраться, но вместо этого наоборот откатился к руслу.

Всадники проехали по дороге, прямо над ним.

— Помогите… — прохрипел Марк, изо всех сил стараясь сохранить сознание. — Помогите…

Топот копыт, максимально приблизившись, стал удаляться, и Марк увидел только облако пыли над собой.

Наступила тишина. Не пели даже птицы. Не было ни ветерка, и трава на берегу стояла совершенно неподвижно. Только все так же нещадно палило солнце, и в воздухе дрожало жаркое марево.

Потом все исчезло.

Хадасса расставляла по полкам небольшие амфоры, пузырьки и коробочки, а Рашид и Александр вносили в помещение рабочий стол. Сегодня Хадасса все утро думала о Марке. Закрыв глаза, она спросила себя, почему ей сегодня так неспокойно. С того самого дня, как они столкнулись на узкой улочке возле бань, она больше ого не видела. Почему он сегодня не выходит у нее из головы?

Боже, где бы он ни был сейчас, что бы он ни делал, не оставь его, защити его.

Хадасса вернулась к своей работе и попыталась сосредоточиться на том, чтобы расставить лекарства и медикаменты в нужном порядке. Александр и Рашид снова вышли, и она слышала, как они о чем-то говорили по ту сторону двери.

Деньги, которые Магониан заплатил за спасение жизни жены и сына, уже были потрачены на то, чтобы арендовать эти помещения, которые были куда просторнее старой лавки и располагались ближе к центру Ефеса и к медицинской школе, где преподавал Флегон.

— Я знаю, это рискованно, — сказал Александр, поделившись с Хадассой своим решением в то утро, когда сын Антонии благополучно появился на свет. — Но я думаю, что нам все же нужно более просторное помещение для посетителей.

— Но те больные, которые ходят к тебе в лавку возле бань, не будут ходить туда.

— Возможно, не будут, но если не будут приходить они, придут другие. Друзья Магониана…

— А разве они нуждаются в помощи больше, чем другие?

— Нет, конечно, — сказал Александр, — но они могут платить за лечение, а мне нужны деньги на то, чтобы продолжить свое образование.

— А как же Боэт, его жена и дети? Как же Ефихара и Елена?

— Я не собираюсь их бросать. Я уже разослал послания всем тем пациентам, которые приходили ко мне, и сообщил им, где мы находимся, если мы им понадобимся.

Хадасса была неприятно удивлена тем обстоятельством, с какой поспешностью Александр принял такое решение, и тем, куда это его решение наверняка могло его привести.

Он нежно прикоснулся к ее лицу.

— Можешь мне доверять, Рафа.

От удивления она слегка отпрянула.

— Почему ты меня так назвал?

— Так тебя называют люди.

— Но ведь это делаю вовсе не я…

Он приложил палец к ее губам.

— …а Господь, — договорил он за нее. — Да, я знаю, что ты веришь в это. Тогда поверь и в то, что Господь дал тебе новое имя.

— Но для чего?

— Чтобы защитить тебя от тех, кто хотел тебя уничтожить. Магониан вхож в самые богатые и влиятельные круги общества. Будет лучше, если ты скажешь мне, как звали твоих бывших хозяев, чтобы нам держаться от них подальше. Если ты не сделаешь этого…

Хадасса отвернулась от него, но он снова повернул ее лицо к себе.

— Хадасса, ты мне очень дорога. И я ни за что не потеряю тебя.

Ее сердце учащенно забилось.

— Что значит дорога? — спросила она, внимательно глядя ему в глаза.

— То, что ты сделала вчера ночью…

— Я ничего не сделала, — твердо сказала она.

— Ты молилась. Бог услышал тебя и сделал так, как ты просила.

Хадасса поняла, о чем он думает.

— Нет. Нельзя манипулировать Богом, Александр. Даже не думай об этом. Ты не можешь молиться и надеяться на то, что получишь то, что хочешь. Все происходит по Божьей воле. Это Бог спас Антонию и ее сына. Бог, а не я.

— Но Он услышал тебя.

— Точно так же, как Он слышит и тебя, — сказала она, и в ее глазах заблестели слезы.

Он нежно обхватил ее лицо своими ладонями.

— Возможно, ты права, и если это так, то Он слышит мою благодарность за то, что ты появилась в моей жизни. Прошлой ночью я боялся за тебя. И Рашид тоже. Но решение пришло к нам совершенно неожиданно, когда кто-то стал звать тебя у дверей. — Александр засмеялся. — Рафа. Так просто. Мы так и решили тебя звать. — Увидев ее смущение, он добавил: — Ни о чем не беспокойся.

Но все случилось настолько быстро, что она не успела толком ничего сообразить.

То, чего опасались Александр и Рашид, все-таки произошло. Когда они в назначенный час пришли к Магониану, они тут же направились в покои Антонии. У Антонии уже были гости. Спящий ребенок мирно лежал на руках молодой мамы, а три женщины вокруг нее что-то шептали, смеялись, восхищались младенцем. Магониан стоял рядом, гордый осознанием своего положения счастливого отца.

Он первым заметил их появление и положил руку на плечо жены.

— Они здесь, любовь моя.

Повернувшись к ним, все замолчали. Когда они подходили к постели, Александр поддерживал Хадассу сзади за локоть. Хадасса чувствовала, с каким любопытством гостьи смотрят на нее, и слегка опустила голову, как будто они могли рассмотреть под покрывалом ее лицо.

— Мы с Рафой пришли посмотреть, как ты себя чувствуешь, моя госпожа. Выглядишь ты прекрасно, — сказал Александр, улыбаясь Антонии.

— Да, она действительно хорошо себя чувствует, — глаза Магониана просто сияли.

Антония улыбнулась ему, потом повернулась к Хадассе.

— Спасибо тебе, — прошептала она и протянула ей ребенка. — Подержи его, пожалуйста.

Хадасса осторожно взяла его на руки.

— О, Господи, благослови этого младенца. Храни его в руке Твоей, и пусть он будет Твоим чадом, — шептала она, поглаживая ребенка по мягкой, бархатной щечке. Младенец слегка повернул голову и задвигал губами. Хадасса тихо засмеялась.

«Марк…»

Это имя вдруг, подобно удару молнии, поразило ее сердце и ум. Было ли это потому, что она держала на руках младенца и знала, что у нее тоже могли быть дети, если бы она вышла замуж за Марка? Ее глаза наполнились слезами, и она передала ребенка обратно матери.

— Он так прекрасен.

О Марк, я все еще люблю тебя! Я все еще люблю тебя так сильно.

Марк… Марк…

Отец мой Небесный, ведь это не по Твоей воле я полюбила человека, который Тебя отвергает? Помоги мне забыть его. Как я могу всем сердцем служить Тебе, если все время думаю о нем? Ты знаешь все самые сокровенные желания моего сердца. Прошу Тебя, Господи, убери из моего сердца эту тяжесть…

И вот теперь, когда Хадасса расставила по местам все лекарства и травы в новой квартире, этот шепот снова посетил ее — такой настойчивый, неотступный.

Марк… Марк… Марк…

Хадасса чувствовала этот призыв и прижала кулак к сердцу.

О Господи, прошу Тебя, не оставь его. Будь с ним, храни его в руке Своей. Пошли ему ангелов. О Отец, пусть он узнает милость Твою…

Александр поднимал по лестнице маленький столик. Протискиваясь с ним через дверь, он прищемил пальцы между столиком и дверью. Пробормотав какие-то проклятия, он внес столик в комнату и с глухим стуком опустил его на пол.

Хадасса стояла на коленях, склонив голову и сложив руки на груди.

Рашид вошел вслед за Александром, неся ширму. Он тоже увидел Хадассу и вопросительно посмотрел на Александра. Тот недоуменно пожал плечами. Стараясь не мешать ей, они, осторожно переступая, стали расставлять мебель.

Вдруг Рашид подтолкнул Александра и посмотрел на него глазами, полными страха. Александр повернул голову и почувствовал, как по его спине пробежали мурашки.

По-прежнему стоя на коленях, Хадасса, казалось, светилась в лучах солнечного света.