Эхо во тьме

44

— Где она? — спросила Юлия, неприятно удивившись, когда на ее зов к ней вместо Азари пришла Лавиния.

— Она ушла из дома, моя госпожа. И не сказала, куда.

— Она вернется?

— Она не сказала, моя госпожа.

— О боги, ты вообще знаешь хоть что-нибудь? Что случилось, что она оставила меня?

— На твоего брата напали, моя госпожа.

Глаза Юлии округлились от страха.

— Напали?! — Она попыталась встать, но голова у нее закружилась, и она снова упала на диван, приложив дрожащую руку ко лбу.

— С ним все будет хорошо, моя госпожа. Не надо так пугаться.

— Как мне не пугаться? Кто посмел напасть на моего брата?

— Он сказал, что какой-то араб, моя госпожа.

— Марк знает, как его зовут?

— Думаю, что нет.

Юлии хотелось пойти к Марку, чтобы самой убедиться в том, что с ним все в порядке, но у нее сильно кружилась голова. Но даже если бы она и могла пойти к нему, он не пустил бы ее к себе.

— Азарь сказала, что не оставит меня, — печально сказала она.

— Я уверена, что она вернется, моя госпожа, — Лавиния поправила ей постель. — Наверное, она ушла за врачом.

— Намочи платок, — сказала ей Юлия, — у меня болит голова.

Лавиния опустила чистый платок в сосуд с водой, отжала его и осторожно приложила его ко лбу и глазам Юлии.

— Иди, посмотри, может, что-то еще узнаешь, — сказала ей Юлия, махнув рукой.

Когда прошло несколько минут, а Лавиния так и не вернулась, Юлия забеспокоилась. Она отложила влажный платок в сторону и медленно села, крепко держась за край постели, пока не перестала кружиться голова. Потом она встала и, шатаясь, направилась к двери. В доме стояла тишина. Может быть, рана Марка оказалась гораздо серьезнее, по сравнению с тем, что говорила Лавиния? Может быть, Марк вообще умер?

Юлия вышла в коридор. Она тяжело привалилась к стене. Мрамор был холодным. Ей захотелось закутаться в свою шаль, но она не могла тратить силы на то, чтобы вернуться за ней в свои покои. Надо выяснить, что с Марком.

Скользя рукой по стене, Юлия шатающейся походкой стала спускаться по коридору к покоям Марка. Она услышала голоса. Дойдя до двери, она заглянула в комнату. Юлий склонился над постелью. Потом она увидела слегка приподнятую ногу Марка. На полу лежала окровавленная туника Марка.

— Тебя серьезно ранили? — спросила она дрожащим голосом. Собрав все оставшиеся силы, она вошла в комнату.

Марк увидел Юлию, стоящую в дверях его спальни. Было заметно, что она поднялась с постели, потому что одета она была в потрепанное одеяние, которое едва скрывало ее исхудалое тело. Непричесанные темные волосы обрамляли бледное лицо. Она тряслась то ли от страха, то ли от слабости — он определить не мог.

Да и не хотел.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, глядя на окровавленную перевязь у него на боку.

— Я не умру.

— Я испугалась за тебя. — Юлия слегка покачнулась, прикоснувшись истонченной белой рукой к груди. — Хочешь, я посижу с тобой немного?

Марк откинулся на диване.

— Проводи ее к себе, — сказал он Юлию, не удостоив ответом ее боязливое предложение. Юлий подошел к ней. Марк обратился к нему достаточно громко, чтобы Юлия могла слышать, и она не стала сопротивляться, когда Юлий увел ее из комнаты.

Стиснув зубы, Марк стал бороться с пробудившейся в нем жалостью к сестре, и ему стало совестно, что он так грубо выпроводил ее сейчас. Она выглядела такой изможденной и тощей, что, казалось, всякий раз, как он ее видит, она худеет все больше. Когда-то он восхищался ее красотой. Что же она чувствует теперь, когда смотрит на себя в зеркало и видит свою худобу и бледность? Раньше она даже подумать не могла о том, чтобы выйти из своей комнаты или принять гостей, не одевшись и не причесав волосы. А сегодня она просто встала с постели и, несмотря на свою болезнь, пошла, чтобы узнать, что с ним.

Вернулся Юлий. Он не сказал о Юлии ни слова. Марк хотел было спросить его, но тут же вздрогнул, когда раб снял повязку с раны.

— Рана все кровоточит, мой господин.

— Промой еще раз вином и перевяжи. Если уж мне суждено умереть, я умру, — мрачно сказал Марк.

— Выпей вина, мой господин, — хмуро сказал Юлий, протягивая Марку полный кубок. Как только Марк приподнялся, рана опять стала кровоточить. Он снова лег, и Юлий окунул платок в красное вино. Марк весь напрягся, когда раб промыл ему рану, а потом перевязал. Потом он дал Марку еще один кубок вина, заметив, что его глаза стали мрачными и туманными.

— Не беспокойся так, Юлий, — устало сказал Марк. — Какая бы жидкость ни вылилась, ты влил ее обратно. — Его тело обмякло, и он закрыл глаза. Юлий стал всматриваться в лицо Марка, не понимая, что на него так подействовало — потеря крови или большое количество выпитого вина.

В это время в покои вошла Хадасса. Юлий поспешил к ней и взял у нее небольшой узел, который она принесла.

— Рана по-прежнему кровоточит, госпожа Азарь.

— Принеси жаровню, — велела Хадасса, взяв у него снова свой узел и подходя к постели. Склонившись, она дотронулась до плеча Марка. Он не очнулся. Прикоснувшись трепещущей рукой к его груди, Хадасса почувствовала медленное и сильное биение его сердца.

Раскрыв свой узел, она достала оттуда небольшие пакеты с травами и прижигание. Последнее она опустила в раскаленные угли жаровни.

— Надо будет прижечь рану и приложить эти травы, — сказала она Юлию. — Тебе надо будет покрепче держать его.

Взяв прижигание из огня, она поднесла горячий металл к ране и прижгла ее края. Марк вздрогнул, приподнялся, но тут же снова упал на диван. От запаха паленой плоти Хадассу затошнило, но она снова нагрела прижигание и сделала все до конца.

— Мне нужен небольшой сосуд, — сказала она, и Юлий дал ей то, что она просила. Она смешала травы с солью и сделала припарку, которую приложила к ране. Сев на край постели Марка, она осторожно провела рукой по его лицу. — Я побуду с ним, — сказала она.

— Госпожа Юлия приходила сюда, чтобы повидать его. Господин Марк велел мне увести ее к себе.

— Он говорил с ней?

— Нет, моя госпожа.

Хадасса сидела, задумавшись. Снова приложив руку к груди Марка, она почувствовала ровное и сильное биение сердца.

— Посмотри, Юлий, спит она или нет. Если не спит, приведи ее сюда, и пусть она посмотрит, как ее брат спит. Это ее успокоит.

— Да, моя госпожа.

Спустя какое-то время Юлия вошла, опираясь на руку Юлия. Хадасса встала с постели Марка. Взяв Юлию за руку, она кивком головы предложила ей сесть там, где только что сидела сама. Юлия взяла брата за руку.

— Он такой бледный.

— Потерял много крови.

— С ним все будет в порядке?

— Думаю, да, моя госпожа, — сказала Хадасса, потом ободряющим тоном добавила: — Жизненно важные органы не задеты. Рану мы обработали. Припарка должна защитить его от инфекции.

— Он не хотел меня видеть, — сказала Юлия, положив на руку Марка свою ладонь, которая на фоне его большой, сильной и загорелой выглядела особенно худой и бледной. — Он приказал Юлию отвести меня обратно к себе.

Хадасса села рядом с ней и обняла ее одной рукой за плечи. Другой рукой она убрала нечесаные волосы с лица Юлии.

Юлия наклонилась к ней и закрыла глаза, чувствуя, как ей спокойно и уютно.

— Я испугалась, что ты оставила меня, Азарь.

— Об этом не нужно беспокоиться, моя госпожа.

— Умом я это знаю, а вот сердцем… — Юлия вздохнула, борясь со все возрастающей слабостью. Даже такое крохотное усилие ей теперь давалось с трудом. — Я так рада, что ты здесь, с нами.

Хадасса чувствовала, что Юлия вся дрожит.

— Тебе нужно отдохнуть, моя госпожа. Твой брат через несколько дней поправится. — Хадасса наклонилась, чтобы помочь Юлии встать.

— Не надо, мне поможет Юлий. Останься с ним. Пожалуйста. Я знаю, что с ним все будет хорошо, если ты будешь рядом.

Хадасса прикоснулась к ее щеке.

— Ты думаешь о других, а не о себе.

Юлия криво усмехнулась.

— В самом деле? Может, это просто моя последняя надежда примириться с ним? — Сказав это, она оперлась на руку Юлия и вышла.

Хадасса просидела с Марком всю ночь. Однажды он очнулся и рассеянно уставился на нее. Нахмурившись, он стал что-то бормотать. Она встала и склонилась над ним. «Что, мой господин?» — сказала она ему и приложила руку к его лбу. Лоб был холодный.

Марк ухватился за ее покрывало и слабо дернул. Ее сердце учащенно забилось. Быстро выпрямившись, она осторожно разжала его пальцы и снова села, вся дрожа.

Он опять зашевелился, расслабляясь и погружаясь обратно в сон, а она смотрела на него, не отрываясь. Он был красив и крепко сложен. Она подумала, что готова хоть всю жизнь вот так сидеть и смотреть на него. На глаза у нее навернулись слезы, и Хадасса отвернулась. Она молилась о том, чтобы та страсть, которую она к нему испытывала, превратилась в настоящую любовь. Вспомнив, как Марк когда-то ее целовал, она почувствовала, как ее пульс забился чаще. Она молилась о том, чтобы Бог стер это из ее памяти. Но чувства продолжали жить в ней. Марк снова зашевелился, очевидно, от боли. Она взяла его за руку. От ее прикосновения он успокоился.

— Зачем, Господи? Зачем Ты это делаешь со мной? — прошептала она в отчаянии. Никакого ответа она не услышала.

Когда солнце осветило стены балкона, Марк проснулся. Чувствуя слабость и еще не понимая спросонья, что с ним происходит, он повернул голову и увидел Азарь, сидящую рядом с его постелью. Он слегка приподнялся, оглядел себя и только теперь вспомнил приступ, который случился с ним ночью. Хадасса подняла голову.

Поморщившись от острой боли в боку, Марк невольно произнес проклятие и снова упал на диван.

Хадасса нежно прикоснулась к нему рукой.

— Лежи спокойно, мой господин, иначе рана снова откроется.

Она отстранилась от Марка, но он взял ее за руку и задержал ее руку в своей.

— Ты что же, сидела рядом со мной всю ночь?

— Госпожа Юлия беспокоилась о тебе.

— И напрасно. Рана пустяковая. — Марк продолжал держать ее руку в своей, но сжимал ее уже не так сильно.

— Возможно, мой господин, но еще чуть-чуть ниже — и тот, кто на вас напал, мог бы задеть жизненно важные органы.

— А еще чуть выше, и он бы перерезал мне горло, — мрачно пошутил Марк. — Ты дрожишь, — удивленно сказал он. Хадасса убрала свою руку, и он нахмурился.

Сердце Хадассы снова забилось сильнее, когда Марк стал внимательно вглядываться в ее закрытое лицо. О чем он думает? Он посмотрел вниз и задержал свой взгляд на ее руках, лежащих у нее на коленях. Она постаралась расслабиться. Теперь, когда Марк проснулся, она могла позвать сюда Юлия, чтобы тот присмотрел за ним. Она попыталась встать, но сказалось то, что она очень долго сидела. Ее больную ногу свело судорогой, и она скорчилась от боли, прежде чем смогла подняться на ноги. Стиснув зубы, она сделала шаг назад и устыдилась собственной неуклюжести.

Марк заметил это, но не придал значения.

— Не уходи, посиди еще, — попросил он. Нахмурившись, он снова стал всматриваться в ее покрывало. За ним можно было различить общие черты лица, но самого лица все же видно не было. Покрывало было сделано так, что Хадасса могла видеть все поверх его верхнего края, но никто не мог видеть ее лица ниже глаз. Она опустила и слегка отвернула голову, и Марк понял, что, несмотря на всю естественность жеста, эта женщина избегала его пристального взгляда и его прикосновения.

— Тебе нужно поесть, мой господин. Я попрошу слуг принести тебе что-нибудь.

Марку не хотелось, чтобы она уходила. Он хотел больше узнать о ней. Ему было интересно, почему эта женщина так интересует его. Когда она уже повернулась к двери, он стал лихорадочно искать повод задержать ее.

— Кажется, у меня повязка сползает.

Азарь обернулась и слегка наклонила голову, критически глядя на него.

— Видишь? — сказал Марк и слегка повернулся, вздрогнув от резкой боли.

— Она еще будет держаться довольно долго, мой господин, если только ты не будешь зря дергаться.

Марк широко улыбнулся.

— Я не буду дергаться, если ты посидишь здесь еще и поговоришь со мной.

— Ты ведь уже не маленький ребенок, мой господин.

Он грустно усмехнулся.

— Это верно, я уже давно не ребенок, госпожа Азарь. — Он указал на стул. — Посиди и поговори со мной как с мужчиной, а не как с ребенком. — Он был готов применить все доступные ему средства, чтобы она осталась с ним как можно дольше, даже приказать ей на правах хозяина дома. Ему уже давно ни с кем не было так интересно, как с ней.

Она села, как он просил, но он продолжал чувствовать ту дистанцию, которую она по-прежнему держала в общении с ним.

— С Юлией ты общаешься часами, а у меня не можешь остаться даже на несколько минут.

— Я просидела здесь всю ночь.

Марк засмеялся.

— Пока я спал…

— Твоя сестра очень больна, мой господин.

Он видел, что его внимание к ней смущает ее.

— Мне просто интересно с тобой, — сказал он откровенно, привставая. Скорчившись от боли, он опустил ноги на пол.

— Тебе нужно лежать…

— Я становлюсь вялым, когда отдыхаю. — Сев, Марк почувствовал головную боль от чрезмерного количества вина, выпитого накануне.

— Ты потерял много крови.

— Не настолько, чтобы лежать, как инвалид, к которым ты уже, наверное, поторопилась меня причислить. — Пусть его сестра жалеет себя, а он до этого никогда не опустится.

Когда Азарь отвела от него свой взгляд, Марк подумал, что, может быть, ее смущает его внешний вид. На нем была только набедренная повязка. Помня о том, кем трудится Азарь, он сначала не придал значения тому, что он не одет, но потом все же набросил одеяло на колени.

— Если ты понадобишься госпоже Юлии, я думаю, она догадается послать за тобой Лавинию.

Азарь снова посмотрела на него.

— Почему между тобой и твоей сестрой такая пропасть, мой господин?

— Смелый вопрос, — сказал Марк с досадой. — Только давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Но это не дает тебе покоя.

— Почему ты так считаешь? — сказал он, скривив губы в усмешке. — Или ты думаешь, что, едва познакомившись со мной, можешь видеть меня насквозь?

Она помолчала с минуту.

— Тебя все устраивает в твоей жизни, вокруг тебя?

— Устраивает? Моя мать парализована. Юлия доживает свой век под моей крышей, умирая от этой мерзкой болезни, вызванной ее распущенностью и всей ее глупой жизнью. Как ты думаешь, госпожа Азарь, может ли меня все это устраивать?

— А ты сам настолько чист, что имеешь право обличать ее, мой господин?

Марк помрачнел.

— По крайней мере, я свои похождения ограничивал отношениями с представителями противоположного пола.

Она ничего не сказала.

— Ты что, сомневаешься в том, что я тебе сказал?

— Нет, мой господин, но грех есть грех.

Марк почувствовал, как кровь ударила ему в голову.

— Моя сестра рассказывала тебе о Калабе?

— Я знаю о Калабе.

— Грех есть грех? Юлия рассказала тебе, что они были любовницами? Одного этого, я думаю, достаточно, чтобы ты поняла всю глубину ее распущенности. — Марк приподнял брови и заговорил иронично-снисходительным тоном. — Она рассказала тебе, что ее муж был гомосексуалистом, любил молоденьких мальчиков? Прометей был одним из них. Именно поэтому я не захотел, чтобы он находился в моем доме.

— Прометей покаялся и доверил свою жизнь Богу, — тихо сказала ему Азарь. — Он сам, по своей воле вернулся к госпоже Юлии, чтобы служить ей. Юлия говорила мне, что он убежал от Прима. Потом он стал христианином и вернулся к твоей сестре. Если бы не он, мой господин, у твоей сестры в доме не было бы вообще никого. Все ее слуги бросили ее.

— Может быть, ты и права, — хмуро сказал Марк, потом печально повернулся к ней. — Но вовсе не об этом я хотел с тобой поговорить.

— Я сказала тебе правду.

— Тем не менее…

— Ты прикрываешься своим гневом, как щитом. Почему, я не знаю. Я хотела, чтобы ты понял, что твоя сестра одинока, если не считать Прометея. Кем бы она ни была раньше…

— Очень хорошо, — нетерпеливо перебил ее Марк, — если хочешь, я пошлю за ним.

— Я с тобой говорю вовсе не об этом. С Прометеем все в порядке. Юлия дала ему свободу. И с ее стороны это был совершенно бескорыстный поступок. У него есть труд, который он делает во славу Господа. Меня беспокоит Юлия. И ты. Не бросай ее.

Марк снова покраснел.

— Я и не бросил ее. Она теперь здесь, разве не так?

— Да, она здесь. Ты дал ей кров, еду, о ней заботятся слуги. Только ты не дал ей того, в чем она нуждается больше всего.

— Чего же? — насмешливо спросил он.

— Любви.

На его скулах заиграли желваки.

— Прости меня, что отвлекаю тебя от исполнения твоих обязанностей, госпожа Азарь. Можешь идти.

Хадасса медленно встала и взяла свою палку.

— Прошу тебя, мой господин. Ради нее и самого себя, прости ее за все, что она сделала в прошлом.

— Ты не знаешь, что она сделала, — сердито сказал Марк, желая, чтобы она как можно скорее ушла.

— Нет в мире ничего настолько ужасного, чего во имя любви и во имя Бога нельзя было бы простить.

— Именно из-за любви я и не могу ее простить.

Его полные страсти слова сильно озадачили Хадассу. Она знала твердо только одно.

— Пока ты не простишь ее, ты никогда не поймешь в полной мере, ради чего ты сам прощен. Пожалуйста, подумай об этом. Времени осталось немного.

После ухода Азари Марк долго об этом думал. Как ни хотелось ему выкинуть из головы ее слова, они настойчиво возвращались к нему. И отзывались в нем болью. Он прекрасно помнил радость и легкость, какие испытал на берегу Галилейского моря. Ему очень хотелось испытать эти чувства вновь, потому что где-то по пути домой он утратил то, что обрел. И вот теперь слова этой странной калеки с закрытым лицом напомнили ему обо всем. И это не доставило ему удовольствия.

Проведя пальцами по волосам, Марк встал и прошелся к балкону. Он не знал, может ли избавиться от власти прошлого. Не знал, способен ли он прощать, забывать зло. Он не был Иисусом. Он был обыкновенным человеком, и его одиночество казалось ему порой невыносимым… Бог так далек. Он чувствовал Его близость в Галилее. Здесь же он чувствовал одиночество.

Азарь была права. Он никогда не обретет мира и покоя, пока не исполнит то, что ему было сказано в Галилее. На берегу Галилейского моря он испытал удивительное чувство прощения. Это прощение он не мог таить в себе. Он должен передать его своей сестре, хочет он того или нет.

И в то же время ему не давало покоя желание наказать ее за все, что она сделала, заставить ее страдать так, как она сама заставляла страдать других.

«Я не могу…» Склонив голову, Марк помолился — впервые с тех пор, как вернулся в Ефес. Простыми и искренними словами, от сердца.

«Иисус, я не могу простить ее. Это можешь только Ты. Прошу Тебя… помоги мне».