Экспедитор

Глава 20

— Здравия, милостивый государь, — едва за мной закрылась дверь, приветствовал меня придверник.

Мужичок лет пятидесяти поправил шаль у себя на плечах, зябко поведя ими. Оно и понятно, сидеть при входе, когда то и дело тут шастает народ, не так чтобы и тепло. И наличие тамбура полностью уберечь от этого не может.

— Здравствуй, любезный. А не подскажешь, боярич Рощин Вадим Петрович у себя ли? — поинтересовался я.

— У себя или нет, не могу знать, ваша милость, но в пансионе, это точно.

— А в какой комнате проживает?

— Третий этаж, направо четвёртая комната по левую руку, — с готовностью пояснил он.

— Благодарю, любезный.

Я скинул перевязь со шпагой, положив на стол перед мужичком. После чего снял бекешу и, присовокупив к ней зимнюю мурмолку, так же отдал ему. Он тут и швец, и жнец и на дуде игрец. В смысле, и за вахтёра, и за гардеробщика, и за порядком присматривает. Не забыл ему и копеечку дать, мне не жалко, а ему приятно и какой-никакой приработок, от местных обитателей-то не дождёшься, сами едва перебиваются. Придверник обозначил благодарный поклон и унёс одежду в гардероб.

Избавившись от верхней одежды, я толкнул дверь и прошёл из прихожей в гостиную. А ничего так общага у казённокоштных. Ну то есть пансион, конечно. Вдоль стен стоят полумягкие диваны, а в углу пристроилось фортепиано. Между прочим, не только дорогой, но и довольно дефицитный товар, потому как производители не могут удовлетворить постоянно растущий спрос. А тут, пожалуйста. Вот сомневаюсь, что в том же пансионе при Курском университете есть подобное излишество.

Направо столовая, где кормят без разносолов, и не сказать, что от пуза, но уж от голода точно не помрёшь. Налево библиотека, тут она, говорят, вполне себе ничего. Там же стоят несколько столов, заниматься можно и в комнате, но когда литература под рукой, оно как-то сподручнее.

Не доходя до дверей средоточия знаний, лестница, к которой я и направился. Поднялся на третий этаж и, следуя полученной инструкции, оказался перед обычной крашеной дверью, в которую и постучал.

— Войдите, — послышался из-за неё сильный молодой голос.

Я не стал заставлять себя ждать и вошёл в комнату. Ну что сказать, неплохо так проживают казённокоштные студенты. В частности, эта комната рассчитана на одного человека. Поселили его тут, вероятнее всего, из-за родовитости, боярич как-никак, пусть и из обедневшего рода.

Есть ещё комнаты на двух проживающих, а вот так, чтобы на головах друг у друга, шалишь. Если не хватает места в пансионе, казна оплачивает квартиру. Правда, там таких условий не сыскать, ну или нужно проживать в предместьях столицы. Только в этом случае одна лишь дорога будет съедать прорву времени, а оно того не стоит.

Кровать у стены слева, справа секретер, так чтобы свет из окна удобно падал. Ближе к двери мольберт с какой-то незаконченной картиной, укрытой тканью, к стене прислонены ещё пять, но закончены или нет, не видно, так как они отвёрнуты.

Посредине комнаты стоит молодой человек двадцати годочков, высок, строен, пепельные волосы на европейский манер забраны в хвост, лицо породистое и, чего уж там, красивое. Общий вид… Девичья смерть. И уж как минимум одну из них я знаю очень хорошо. Этого же пентюха только издали видел, второй курс, да и вообще к хвостатым у меня предубеждение ещё по родному миру. Ну, в смысле к мужикам, отращивающим волосы и собирающим их в хвост.

— Здравствуйте, Вадим Петрович, — поздоровался я.

— Добрый вечер. С кем имею честь? — поинтересовался боярич.

— Ярцев Пётр Анисимович, брат Елизаветы Анисимовны.

— Ах да. Я вспомнил, Лиза…

— Елизавета Анисимовна, — перебив его, счёл нужным поправить я.

— Что? Ах да. Елизавета Анисимовна показывала мне вас.

— Для художника у вас слишком плохая память на лица. А для человека, который последние несколько месяцев по факту живёт и занимается своим ремеслом за мой счёт, ещё и неблагодарная.

— Что вы хотите этим сказать⁈ — вскинулся он.

— Только то, что сказал, и не более того. Все те деньги, что вы получали от моей сестры, она брала у меня. Увы, не говоря, для чего они ей нужны. Сам же я узнал о ваших взаимоотношениях буквально на днях.

Я вовсе не забыл о своём намерении поинтересоваться о досуге сестрицы получше. А потому озадачил Дымка, чтобы тот разузнал всё в подробностях. Илья уже имел опыт оперативной работы. Конечно, никто из благородных с ним говорить не станет, но ведь есть повариха, уборщица, придверник, дворник. Так что сумел он разузнать многое.

К примеру, это именно из-за Рощина Лиза не спешила домой прошлым летом, и это на него она спускала все деньги, что я выделял. И вот этот мольберт, со всеми прилагающимися принадлежностями для художника, и вон та рубаха, что висит на крючке, всё это её подарки для любимого. И это далеко не весь перечень. Одних только графитовых карандашей ушла прорва, а товар это заграничный, недешёвый.

— Кхм. Видите ли, я ни о чём не просил Елизавету Анисимовну, она сама настаивала…

— А вы и рады стараться.

— Зачем вы так? Я люблю её.

— Серьё-ёзно? — не удержался я от ехидства.

— Я бы попросил вас… — вскинулся он, словно лом проглотил.

— Стоп! — Я поднял руку в останавливающем жесте. — Разговор в подобном ключе неконструктивен. Давайте немного иначе, и если вы не возражаете, то без экивоков. Итак, вы окрутили и соблазнили мою сестру…

— Я не соблазнял Елизавету Анисимовну, — возразил раскрасневшийся Рощин.

— То есть? Вы не были близки?

— Я попросил бы… — залился краской боярич.

— Да попросите ещё, — махнул я рукой. — М-да. Удивили так удивили. Я-то думал… Не суть важно. В любом случае вы средний ребёнок в обедневшем и выродившемся боярском роде. Однако так уж случилось, что на фоне остальных, дар которых не выше среднего, вы обладаете сильным потенциалом девятого ранга. Это единственное достояние вашей семьи, и ваши родители постараются выжать из этого максимум возможного. Они ни при каких обстоятельствах не позволят вам жениться на бесталанной, а значит, ваши с ней отношения обречены. Хотите сказать, что не понимаете этого?

— Понимаю, — потупился боярич.

— Уже хорошо. Далее. Родители не поощряют вашу тягу к рисованию, а потому вы решаете эту проблему по-своему. Я, в принципе, не осуждаю вас за то, что вы решили качать деньги из подвернувшейся под руку простушки. Хочешь жить, умей вертеться. Хотя я это и не одобряю. Было, конечно, желание разобраться с вами, но вы говорите, что не воспользовались моей сестрой. И признаться, сам не знаю почему, но я вам верю.

— Пётр Анисимович, я подрабатываю и каменотёсом, и на строительстве, но моё увлечение стоит слишком дорого, и средств мне всегда не хватало. А тут Елизавета Анисимовна. Сам не понимаю, как у нас всё завертелось. Как-то вечером она попросила проводить её до дома. Договорились на следующий день прогуляться по Москве, поели на рыночной площади пироги, сходили на гулянье. После она попросила её нарисовать…

Он рассказывал о том, как зарождались и развивались их отношения, а я слушал и тихо худел. Н-ну, сестрица! Она ведь всегда хотела прыгнуть выше головы, и светское общество манило её, как свеча мотылька. А тут заприметила боярича из захудалого рода, и у неё засвербело. И ведь говорил ей, что не бесталанной метить на подобные высоты. Но куда-а та-ам, она же самая умная. Вот и получается, что предъявить мне парню-то и нечего. Нет, если по беспределу, «почему без шапки», то оно, конечно.

— Значит, настаивала на том, что у вас талант, и уговаривала принять в качестве подарка, дабы не зарывать его в землю. М-да. Вы позволите взглянуть?

— Да, конечно.

Рощин вынул одну из прислонённых к стене рамок, и я увидел сестрицу. А хорошо нарисовано. Правда, хорошо. У меня вот так точно не получится. Нет, если карандашом, то я уделаю любого одной левой. Нарисую так, что от чёрно-белой фотографии не отличишь. Но работа с масляными красками это совершенно другой не то что уровень, а сам подход.

— Хм. Красками мне так не нарисовать, но, признаться, и оценить вашу работу я не смогу. А что говорят сведущие в этом вопросе?

— Пока ещё слабовато, хотя и бездарем не называют.

— Ясно. Вадим Петрович, у меня к вам деловое предложение. Я готов выделить вам единовременно, скажем, двести рублей. Полагаю, этого хватит, чтобы закрыть ваши потребности в необходимом для вашего дальнейшего совершенствования. Если впоследствии возникнут сложности, не стесняйтесь, обращайтесь. Вдруг вы российский Микеланджело, глупо было бы не поддержать талант. А ещё у меня есть возможность предложить вам подработку в лубке, я могу научить вас основам, как писать истории в картинках. Деньги невеликие, но всё не лишние.

— И что взамен? — хмуро буркнул он, уже догадываясь, что именно я скажу.

— Вы расстанетесь с моей сестрой и не расскажете ей о нашем разговоре.

— Ваше предложение оскорбительно для меня! — буквально взвился он.

Нормально, да⁈ То есть брать деньги у бабы тебе, значит, не западло, а тут вдруг о чести вспомнил? Спокойно. Только спокойно. Я ведь пришёл закрыть проблему, а не за новыми неприятностями.

— Вадим Петрович, если мои слова прозвучали оскорбительно, то я искренне прошу меня простить. — Я выставил перед собой руки в примирительном жесте. — Но если вы действительно её любите, как говорили несколькими минутами ранее, то должны понимать, что ваши отношения были обречены с самого начала. И лучшее, что вы можете сделать для любимой, это отпустить её. А вернее, оттолкнуть.

— Я готов отречься… — начал было он в запале.

— А вы уверены, что Лиза хочет, чтобы вы порвали с родом? — перебил я его.

— Мы любим друг друга, — снова вскинулся он.

— Простите, Вадим Петрович, но я прекрасно знаю свою сестру. Она всегда хотела попасть в высшее общество, а тут боярич из обедневшего рода, и у неё есть братец, который легко зарабатывает и ни разу не жадный. Она и решила воспользоваться случаем, чтобы осуществить свою мечту. Не знаю, как у вас, а у неё точно расчёт. А вернее будет сказать, просчёт.

— Вы так говорите, чтобы разлучить нас, — тряхнул он головой.

— Я так говорю, чтобы уберечь сестру, — возразил я. — А ещё чтобы помочь вам. Вы мне симпатичны, Пётр Вадимович. При другом раскладе я был бы только рад, что избранником моей сестры стал такой честный человек. Но мы имеем то, что имеем.

Подумаешь, немного польстил. А может, и не немного. Выделываюсь тут перед альфонсом. Да без разницы! Мне нужно закрыть этот вопрос, и я его закрою. Чего бы мне это ни стоило, потому что сестру я люблю и желаю для неё только добра. Точка!

— А вы не боитесь, что на её цинизм я для начала отвечу своим, — как-то уж совсем угрюмо произнёс Рощин.

— Я полагал, что пришёл к человеку чести, — холодно произнёс я, легонько покачав головой.

— Кхм, — смутился он.

— Разрешите откланяться, Вадим Петрович.

А что мне ещё делать? Всё, что нужно, сказано, дальше можно только усугубить. Поймёт, ладно. Не поймёт… Да нет же. Должен понять. Только бы не решил обесчестить Лизу. Вот ни разу не удивлюсь, если это не она его не подпустила, а он воздержался.

— Поговорили? — встретил меня на улице Илья.

— Поговорили м-мать, — поправляя перевязь шпаги, неопределённо ответил я.

— Куда теперь? — видя, что настроение у меня не в дугу, молочный брат решил погодить с расспросами.

— В трактир. Что-то пива захотелось. А после на Арбатскую к Степану Осиповичу.

Приработок у Чурсина оказался вполне себе полноводной рекой. За переделку одного узора он брал не так уж и дорого, всего-то пять рублей. Вот только к нему не водили крепостных, и простецы не захаживали, а потому правке подвергалось от трёх, это у поскрёбышей, до девяти узоров у семиранговых. В среднем получалось где-то четыре, и работали мы с ним вполовину, успевая за день обслужить четверых клиентов. В месяц десять приёмных дней, что на выходе приносило мне порядка четырёхсот рублей.

Неслабый такой приработок. Что я там думал насчёт каретного двора? Цемент? Асфальт? А оно мне надо? Опять же, если что, я могу развернуть изготовление амулетов связи. Хотя-а-а тут без патента ну или монополии указом царя ни черта не получится.

Скопировать любой, конечно, не сможет, слишком мелкая вязь. Это как с картинами. В той или иной мере рисовать умеет каждый, но создать по-настоящему ценное полотно дано лишь немногим. Но найдутся те, кто сможет повторить мой конструкт. Взять ту же Рябову, которая ни разу не мастер плетений. Так что, как по мне, то не стоит заморачиваться.

Вот если бы суметь как-то обезопаситься, секретку какую придумать, тогда совсем другое дело. Ну или на крайний случай сделать настолько сложно, чтобы повторение обходилось слишком затратно. Как с тем же моим огнестрелом. У пожелавшего его скопировать цена неизменно подскочит раза в два, а то и больше. Потому что в мастерской Дудина широко используются станки, устройством которых он делиться не собирается. Чего стоит один только протяжный стан для выделки нарезов в канале ствола.

Как бы то ни было, а денег мне сейчас хватает с головой, и это если не вспоминать о доходном доме, ежемесячно приносящем тысячу семьсот пятьдесят рублей. Да денег куры не клюют. Нет, понятно, что всё зависит от поставленных перед собой задач. Но у меня-то с этим как раз всё отлично. Глобальных целей не имею, планы на дальнюю перспективу отсутствуют как класс. На ближнюю — государственная служба.

К слову, я её уже прохожу. Как бы там оно ни было, а благодаря Шешковскому я получил нехилый такой бонус, сэкономив почти три года своей жизни. По сути, что от меня требуется? Выказывать недовольство в адрес великой княжны и избегать с ней дружеских отношений. Практически то же самое я делал и раньше. Ждать, не появится ли кто с заманчивым предложением грохнуть её. А не живу ли я всё время настороже, готовый отразить выпад? Кхм. Согласен, с этим имеются определённые проблемы, и по своей глупости на мою задницу случаются приключения. Но ведь я провёл работу над ошибками и сделал соответствующие выводы. Вроде бы.

В любом случае у меня сейчас положение, как у того срочника, — солдат спит, служба идёт. В штат меня зачислить не могут по малолетству, но в то же время провели по учёту, и служебный ценз уже капает. Так что я тут в значительном барыше. Главное, чтобы до конца обучения в универе на меня никто не вышел, и Марию не грохнули.

Хм. Ну, её и после грохать не надо. При мысли об этом что-то так нехорошо колыхнулось в груди. Отчего-то захотелось непременно кого-нибудь порвать. Шелест, а ты, часом, не запал на неё? Что-то после тех слов Лизы на балу мыслишки какие-то нет-нет да проскакивают. А что такого? Потенциал я подниму, это однозначно, даже не обсуждается. Родословная? Дворяне в восьмом поколении, если что. Хотя, конечно, не бояре и уж тем паче не князья.

Стоп! Это меня что-то куда-то не туда понесло. Ещё и картинку с Марией выволок из памяти, рассматриваю её то в радости, то в задумчивости и в особенности в гневе. Вот только отчего-то всё чаще всплывает её обиженное лицо. Да нет. Всё это ерунда. Всего лишь чувство вины. Ну правда. Некрасиво как-то получилось ведь. И уж тем паче на фоне того, что сама Голицына только развеселилась и пообещала посчитаться с девицей, но так, без злобы, озорства ради…

Время было уже к ужину, когда вернулась домой отправившаяся на прогулку Лиза. Её лицо было мрачнее тучи. О причинах столь поганого настроения задумываться не приходилось. К гадалке не ходить, навещала Рощина, и тот выписал ей литерный. Теперь-то, конечно, побесится немного, но ничего, поболит да отпустит. Тем паче, что тут не сердечные дела. Ну вот гадом буду, это обычный трезвый расчёт. Да и кого удивишь браком по расчёту? А уж в этом-то мире так и подавно.

— Лиза, Клавдия Александровна уже ужин подаёт, — постучавшись, заглянул я в комнату сестры.

— Я не голодна, — глухо ответила она, не поднимаясь с кровати.

Ревёт? Ну а чего ей делать, если планы полетели псу под хвост. Она ведь его больше полугода обхаживала, часть каникул извела. А тут такой жёсткий облом.

— И где тебя кормили? — не отставал я.

— Петя, зачем ты так⁈ — резко сев, неожиданно выдала она.

— Ты это о чём?

— Ты узнал о Вадиме и сходил к нему. Сам бы он никогда не додумался до тех слов, что сказал мне. Потому что это твои слова.

— Ну и в чём я не прав? — решил я не отнекиваться. — Ты реально полагаешь, что у вас есть будущее? Что у тебя получится протиснуться в высшее общество посредством этого брака? Лиза, да через год он и сам поймёт, что не имеет права лишать род единственного достояния, высокорангового дара.

— Ну и что. Зато у меня был бы этот год, — тихо, едва различимо произнесла она.

— Вот так здрасти приехали. Сестрёнка, так ты что же, действительно… — Я присел рядом и посмотрел ей в глаза.

— Ну вот что мне теперь делать⁈ — с надрывом выпалила она, упала мне на колени и разрыдалась.

— О как, — растерянно произнёс я и погладил её по голове. — Девочка моя, ты прости меня. Я ведь не со зла. Да только если бы и знал, что так сильно болеть станет, всё одно пошёл бы. Потому что через год оно куда горше будет.

— Петька, я тебя ненавижу! — рыдая и продолжая прятать лицо в моих коленях, глухо выкрикнула она.

— Да я и сам себя сейчас ненавижу, — вздохнул я и охренел.

Это что за чертовщина! Я даже вспомнить не берусь, было ли что-то подобное в моей жизни. Но вот сейчас к горлу вдруг подкатил твёрдый ком…