Экватор рядом

ГЕНУЭЗЕЦ И ОХОТНИК В ГОСТИНИЦЕ

…Вот уже пятый день, как меня называют сэром. Сижу в тесноватом холле «Pac-Отеля», радуясь избавлению от «высотной болезни», недуга почти всех путешественников, впервые попавших в этот один из самых высокогорных городов мира. Средняя высота Аддис-Абебы над уровнем моря — около двух с половиной километров. У некоторых гостей эфиопской столицы «кислородное голодание» затягивается на много недель. К счастью, я акклиматизировался очень быстро.

Август — самый «мокрый месяц» в Эфиопии. За окном — дождь, слякоть. Постоянная августовская норма — 300 миллиметров осадков. Между прочим, это в два раза больше того, что получает сожженное солнцем Красноморское побережье Эфиопии за целый год. Интересно, сколько воды способно вылить небо эфиопской столицы за один прием? На обширном Эфиопском нагорье во время «больших дождей» часто бывают ураганные ливни с градом. Такая буря, например, была в 1957 году в Аддис-Абебе. Тогда в течение часа выпала примерно пятая часть годовой нормы осадков. Сейчас за окном дождь поскромнее, зато, видимо, нескончаем. Обычно дожди начинаются здесь во второй половине дня и с небольшими перерывами льют весь вечер и всю ночь. Сегодня небесная эфиопская канцелярия преподнесла сюрприз — утренний

…Через холл по мягкой плюшевой дорожке движется красочная, почти опереточная процессия: толстый купец из Генуи, за ним — крашеная американка в охотничьем костюме; шествие замыкает огромный дог, соединенный леди бронзовой цепочкой. Коммерсанты, охотники и доги из многих стран мира — довольно типичная клиентура этой гостиницы. В этом легко убедиться при заполнении громадной регистрационной книги приезжих — успеваешь мельком пробежать графу «Цель приезда». Ответы в ней весьма стереотипны: «Бизнес», «Туризм», «Охота».

НОВЫЙ ЦВЕТОК

В холле, за стеклом витрин, рекламные листки — «Страна царицы Савской», «Земля Льва-победителя от племени Иуды». Веяние столетий. Это повод для небольшого экскурса в прошлое.

Пока на улице идет очередной дождь, я успею рассказать о рождении эфиопской столицы.

…Аддис-Абеба — молодая столица древнейшей страны. Ей около 80 лет. После заката Аксумского царства в X–XI веках н. э. правители страны сменили много столиц. Аксум же еще долго оставался важным религиозным центром христианской Эфиопии и местом коронации эфиопских монархов. Почти все последующие столицы представляли собой, собственно говоря, временные военные лагеря, которые пустели во время длительных царских походов и вновь оживали с приходом войска и обозных крестьян.

С наступлением сухого периода, когда горные реки и глубокие каньоны становились более или менее проходимыми, жители временных столиц готовились к встрече своих воинов, ждали добрых или дурных вестей. На гребни окрестных гор посылались сигнальщики. С помощью своеобразного «телеграфа» — дыма костров они передавали жителям столицы первые весточки о появлении войска. Для костров подбирались специальные кустарники и травы: белесые дымки означали победу и пиры; черный дым свидетельствовал о горечи поражения и поминках.

…Итак, после Аксума столицы кочевали из одного эфиопского княжества в другое. Самой стабильной столицей был Гондар. Его легко найти на карте — в северной части страны, недалеко от голубого пятнышка озера Тана.

В конце 70-х годов прошлого столетия негус (с 1889 года император) Эфиопии Менелик II Решил основать свою столицу поближе к южным рубежам страны. На юг потянулись царские дружины, обозы, суетливые монахи. Огромный двор и войско с трудом разместились на склонах горы Вучачи, примерно в 25 километрах к юго-западу от нынешней Аддис-Абебы. Довольно высокая с мягкими, покатыми склонами вершина Вучачи видна сегодня из любой точки эфиопской столицы.

В 1881 году к северу от нынешней столицы были обнаружены развалины города Энтото, давшего свое имя и окрестным горам. По свидетельству монахов, город этот был в конце XIV — начале XV в. столицей негуса Давида I. «Это было дикое место, — сообщает один человек из свиты Менелпка II, — полное зверей, заросшее непроходимыми кустарниками и лесом. При виде развалин Менелик воскликнул: «Господь привел нас к остаткам города Энтото, города Давида! Наш долг — восстановить его».

Люди Менелика прорубили в зарослях тропы. К романтичным развалинам пришли солдаты, обозные крестьяне, церковники. Монахи, бродяги и юродивые кричали о «святости» руин: становление всякого нового лагеря, а тем более новой столицы всегда сулило им более пли менее сносный приют и поживу.

Меньше всего был взволнован легендами о «святости» нового места Менелик. Он пришел сюда, потому что лагерь на склонах горы Вучачи оказался весьма уязвимым с военной точки зрения. Главное же — географическое положение Энтото на водоразделе двух важнейших рек страны, Голубого Нила и Аваша, давало Менелику возможность контролировать северные и южные районы Эфиопского нагорья.

Энтото основали по традиционной схеме: в центре возвышались царские строения и службы, вокруг — жилища военачальников и высших сановников. Самыми значительными сооружениями были церкви Матери божьей и св. Рагеля, «покровителя Энтото», созданные искусными мастерами из Гондара. Большое войско и обозы создавали впечатление шумного, многолюдного города. Один английский путешественник насчитал в Энтото около тысяч жителей немалая цифра для эфиопского города тех времен. Картина резко менялась, когда Мене уходил с войском в поход, — «город» становился тем, чем он был на самом деле: временным тыловым поселением. Сейчас любой аддис-абебский школьник может показать дорогу к остаткам этой очередной столпы в горах Энтото.

Едва новая столица немного выросла, как стали очевидны ее неудобства. Энтото был во-первых, расположен на гребне отрогового хребта и особенности рельефа не позволяли хорошо спланировать город или расширить его площадь. Во-вторых, очень скоро сказалась нехватка топлива — за короткое время все недавно еще густые леса вокруг новой столицы были вырублены. Поселение находилось на высоте почти трех тысяч метров, а на такой высоте и под экватором не очень жарко. Пронизывающие ветры весьма убедительно напоминали о неудачном выборе места для новой столицы. Не хватало воды. Наконец, пути к столице снизу, из теплых речных долин, были долгими и утомительными. Так возникла (и очень скоро) необходимость переместиться ниже, южнее, к более плодородным землям, обильно орошаемым горными потоками, к менее изломанной местности, надежно защищенной от холодных ветров горами.

И здесь не обошлось без монашеских пророчеств. Монахи заговорили о хрониках времен негуса Лебна-Денгеля (начало XVI века), в которых упоминалось одно из предсказаний св. Рагеля. Как-то этот «святой» объявил, что один из будущих царей Эфиопии, по имени Менелик, должен построить у подножия гор Энтото столицу и, разумеется, церкви в ней в честь Матери божьей, его, св. Рагеля, и его «собрата» св. Ураэля.

Однако непосредственным поводом для переселения послужили не монашеские пророчества, а настойчивые требования весьма волевой супруги Менелика, Таиту, обосноваться у южного предгорья хребта Энтото, близ теплых лечебных источников «Фильуха», куда она стала переезжать со своей челядью на время «больших дождей». Кстати, источники оказались неисчерпаемыми: в 1954 году около них пристроился заводик, поставляющий содовую всей стране (вместо двух-трех императорских кубков источники дают сейчас людям восемь тысяч бутылок минеральной воды в день).

В 1887 году у источников началось строительство покоев для Таиту. Неподалеку выросли дома высшей знати, сановников, генералов. Приступили к постройке государственных служебных помещений. В 1889 население будущей столицы составляло уже 15 тысяч человек, главным образом солдат.

В книге «Абиссиния. Христианская страна в Африке» изданной в Петербурге в 1903 году приводится такое описание Аддис-Абебы первых лет: «К югу от Энтото находится летняя резиденция Менелика — Аддис-Абеба, местечко это отличается сравнительно мягким климатом… Самый дворец расположен на вершине покатого холма и со всеми пристройками и многочисленными дворами занимает значительное пространство; все это место окружено частоколом и обсажено густыми колючими деревьями. По скатам холма расположились хижины солдат и мелких начальников. Все соседние холмы заняты домами высших сановников и их многочисленной челяди. Вблизи дачной резиденции «царя царей» находится обширная площадь, где еженедельно, по пятницам, бывает базар; перед началом его правительственные чиновники собирают с торговцев установленную пошлину в пользу Менелика».

В новой столице еще не было улиц, но в угоду всесильной церкви уже построили семь храмов божьих. В 1891 году появились первые постройки городского типа, проезды, постоянный рынок. Довольно быстро росло население города за счет пришельцев из различных районов страны: амхара, гураге, галла. Появились лавки и постоялые дворы греков и армян, возникли арабская и индийская общины. Новая столица с самого начала развивалась как многонациональный город. Постепенно укреплялись международные связи молодой столицы, в частности с Россией.

…Дождь, кажется, иссякает. Через вертящуюся дверь отеля видны широкие витрины фотоателье, большая бензозаправочная станция, реклама бара; на мокрое стекло то и дело набегают темные силуэты автомобилей — как далеко все это от Аддис-Абебы конца прошлого столетия! Дворец Менелика, «Гебби», и «Теплые источники» его супруги, бывшие в те времена сердцевиной города, «передвинулись» далеко к юго-востоку от центра сегодняшней столицы.

…В 1889 году Менелик II назвал рождающийся город Аддис-Абебой, что в переводе означает «новый цветок».

НОВЫЕ ЛЕПЕСТКИ НОВОГО ЦВЕТКА

Все дороги Эфиопии ведут в Новый Цветок.

Аддис-Абеба — один из крупнейших городов Африканского континента. Его население более полумиллиона человек. В Новом Цветке и вокруг него сосредоточены 2500 предприятий, в основном мелких и мельчайших, представляющих почти все отрасли эфиопской промышленности и ремесел — более половины всех предприятий в стране. Из 2500 предприятий на 2250 число занятых менее пяти человек!

В плане Аддис-Абеба напоминает слегка вытянутый с севера на юг овал. В последнее время столица растет в юго-восточном направлении, вдоль железной и шоссейной дорог на Диредава, в сторону своего «промышленного спутника» Акаки; «подкрадывается» к новому аэропорту Боле; понемножку расширяется и на юго-западе, вдоль дороги на Джимму. Только на севере граница города застыла неподвижно и, видимо, надолго — там горы Энтото.

Для Аддис-Абебы характерна большая разбросанность по площади, несоразмерная с численностью его населения. Сегодня северная и южная границы собственно города «отодвинулись» друг от друга на расстояние 10–12 км, а протяженность столицы с запада на восток достигла 8,5–9 км. Площадь же Большой Аддис-Абебы за последние 25 лет выросла вдвое и составляет около 220 кв. км. Город растет быстро, беспорядочно, стихийно.

Трудно заметить в Новом Цветке признаки единой, продуманной планировки, а ведь по возрасту эфиопская столица — город-младенец. Первоначально Аддис-Абеба росла как большая деревня вокруг резиденции императора. По традиции Менелик II раздавал знати участки земли, площадь и расположение которых определялись властью и влиянием того или иного сановника. Каждый такой «застройщик» селил на отведенном ему участке свою челядь, застраивал отведенную ему городскую землю как бог на душу положит. А не хотел — вообще ничего не строил. Так и росла Аддис-Абеба — комплекс поселений, сложившихся вокруг усадеб императорских вассалов, вокруг церквей и монастырей.

Первые новоселы — амхара-шоанцы, галла, гураге и представители других народов Эфиопии — внесли свою «лепту» в городскую дисгармонию. Они селились подальше от центра города, там, где земля была дешевле, где можно было создать милые и нужные крестьянскому сердцу и желудку приусадебные участки; селились изолированными группами, по признакам землячества и национального родства.

Аддис-Абеба — город предгорный (по отношению к хребту Энтото) и горный (все-таки два с половиной километра над уровнем моря). Глубоко врезанные речные долины, крутые овраги, холмы и холмики также мало способствовали осуществлению архитектурно-планировочных замыслов, если они и возникали.

Существовал так называемый итальянский план переустройства города, подготовленный в свое время заморскими чиновниками, градостроителями дуче, и окончательно оформленный в 1938 году, когда захватчики полагали себя полными хозяевами Эфиопии. План этот носил ярко выраженный колониалистский, расистский характер. Основная идея его — строго и навечно разграничить и обособить европейскую (итальянскую) и эфиопскую части города. Эфиопский «туземный город» предполагалось создать на северо-западе и западе Аддис-Абебы, вокруг знаменитого Рынка, в зоне запроектированных промышленных предприятий. Итальянцы хотели основать в «туземном городе» изолированные кварталы — гетто для амхара, галла, гураге, тиграи, арабов, разжигать межнациональную и религиозную рознь. «Итальянская» же зона включала в себя новый центр города (Пьяцца), его северную и северо-восточную части. При разработке генерального плана города имелось в виду кроме всего прочего, используя отличное стратегическое положение Аддис-Абебы на северо-востоке материка, превратить ее в основную базу всех итальянских владений в Африке.

Может быть, и не стоило упоминать об итальянских «архитекторах», если бы им не удалось в какой-то мере осуществить свой план за короткое время оккупации эфиопской столицы. Еще и сейчас в кварталах бывшего «туземного города», Текле-Хейманот, — пыль и грязь, кривые улочки и просто тропы, церквушки, бараки, полудеревенские жилища, а в «итальянской» зоне — просторные коттеджи, асфальт, широкие проезды, потоки авто, блестящие оффисы, величественные соборы.

В послевоенные годы было предложено много в том числе неплохих, проектов перепланировки, модернизации города, но отсутствие средств, квалифицированных градостроителей, бульдозеров, подъемных кранов мешало их осуществлению.

…А время идет. Страна набирает новые соки, новые силы И быстрее всего наливается ими, конечно, столица. Все многолюднее становится на ее улицах, все напряжен-нее ритм столичной жизни. Обновление города заметно усилилось накануне Аддисабебской всеафриканской конференции в мае 1963 года. Открылись новые авиаворота города — международный аэропорт Боле, один из лучших в Африке. В феврале 1965 года в торжественной обстановке открыто новое здание муниципалитета. Загорелись, правда очень редкие, голубые телеэкраны. Кое-где сносятся ветхие строения. В 1965 году Аддис-Абебу украсили прекрасные, современные здания МИДа, новой типографии Берханна Салам, Национального банка. Строятся больница имени принца Харарского, медучилище, Дворец правосудия, Институт географии и картографии. Торговая палата, новые корпуса университета, первая в Африке консерватория. Запроектированы новые здания императорского дворца, Национального музея, Дворца африканского единства.

Подлетаешь ли к Аддису на самолете, подъезжаешь ли на автомобиле, первое, что попадает в поле зрения в разбросанном, в основном одноэтажном городе — величественное, строгое здание Дома Африки, уже несколько лет служащее местом важных встреч ответственных представителей африканских государств.

Эфиопская столица — резиденция Экономической комиссии ООН по Африке. На Каирской конференции глав африканских государств в июле 1964 года было подтверждено решение сделать Новый Цветок местом пребывания аппарата Организации африканского единства. Надо полагать, что превращение Аддис-Абебы в «африканскую столицу» или «африканскую Женеву», как ее иногда называют журналисты, не случайно и очень символично: ведь именно эфиопский народ первым из африканских народов сумел отстоять свою свободу, свою независимость, свой самобытный дух, ведь именно Эфиопия своей героической борьбой против колонизаторов служила маяком для порабощенных народов Африки. Стройный силуэт Дома Африки — символ новой Эфиопии, новой Африки.

Город прихорашивается, строится, правда, очень медленно и только в своих «аристократических» районах.

Как и многие африканские города, Аддис-Абеба прежде всего город контрастов. Газета «Эфиопией геральд» так пишет о своем родном городе: «Аддис-Абеба — город задумчивый и бурный… В нем без труда можно увидеть сосуществование богатства и нужды, хижин и железобетона сверхмодерновых сооружений». Поэтому, наверное, человека приезжего, внимательного и, главное, доброжелательного город поражает невероятным сочетанием старого и нового, заметным на каждом шагу, за каждым просветом густых эвкалиптовых рощ.

ЗАРИСОВКИ НА ХОДУ: СЕВЕРО-ВОСТОК СТОЛИЦЫ, ЛЬВЫ, СЕРВИС, БАКШИШ, МАЛЬЧИШКИ НА ТРОТУАРАХ И ДАМЫ В ЖОКЕЙСКОМ ОДЕЯНИИ

В свое время итальянские колонизаторы назвали все главные улицы и площади Аддис-Абебы в честь своего дуче и его сподвижников. После изгнания фашистских оккупантов в 1941 году появились «стриты»: Черчилль-стрит, Иден-стрит, Дженерал Каннингем-стрит и т. п. Многие названия связаны с именами эфиопских монархов и их родственников: Хайле Селассие-авеню, Итеге Менен-стрит, Сале Селассие-стрит… Некоторые названия отражают знаменательные вехи в истории борьбы эфиопского народа против захватчиков: проспект Патриотов, площадь Адуа, площадь 27-Миадзия («5 мая»)…

А большинство улиц вообще не имеет ни названий, ни домовых номеров. Нет почтовых ящиков, нет почтальонов. Хочешь отправить письмо — поезжай на единственный (и тем не менее называемый почему-то главным) почтамт; там же можно получить корреспонденцию на абонированный ящик. Лишь летом 1965 года решено было осуществить пробную нумерацию домов на одной из центральных магистралей города. Тогда же столичный муниципалитет представил самому императору проект о присвоении имен эфиопских деятелей дотоле безымянным улицам и площадям.

План Аддис-Абебы. Цифрами на плане обозначены площади:

I — Адуа (Хайле Селассие I); II — Майчу;

III — Маскаля; IV — Генерала де Голля (Пьяцца);

V — Менелика II; VI — 12-Иекатит (Сыддыст-Кило);

VII — 27-Миадзия (Арат-Кило); VIII — Парламентская

Отдельные объекты:

1. Гебби (дворец и двор Менелика II); 2. Парламент;

3. Собор св. Троицы; 4. Теологический колледж;

5. Университетский колледж; 6. Львятник; 7. Ипподром и место для игр и ярмарок «Джанхой-Меда»; 8. Университет Хайле Селассие I; 9. Собор св. Георгия;

10. Новое здание муниципалитета; 11. Постоянная советская выставка; 12. Национальная библиотека;

13. Национальный банк; 14. Театр Хайле Селассие I;

15. «Рас-Отель»; 16. Стадион; 17. Теплые источники «Фильуха»; 18. Императорский «Юбилейный дворец»: 19. Отель «Гийон»; 20. Дом Африки; 21. Ж.-д. вокзал;

22. Инженерный колледж; 23. Больница Советского Красного Креста; 24. Строительный колледж; 25. Посольство СССР

Все районы города имеют собственные названия — Текле-Хейманот, Арада, Ураэль, Боле, Майчу, Кабана, а строгие, иногда чопорные кварталы северо-востока — не имеют названий. На севере они окаймлены горами Энтото граница на юге — Гебби, старый «кремль» Менелика II, на востоке — безбрежное море домиков Кабаны, разбросанных в зелени эвкалиптовых рощ, на западе — Пьяцца и площадь Менелика.

Северо-восток — это широкие зеленые проспекты, университетский колледж, министерства, посольства, миссии, клубы, красивейший собор св. Троицы, являющийся одновременно мавзолеем особ императорской семьи и некоторых героев освободительной войны, коттеджи состоятельных граждан столицы. Сегодня воскресенье, и северо-восток обезлюдел: оффисы и университет закрыты, владельцы коттеджей укатили на загородные пикники.

На северо-востоке находятся императорский дворец и здание парламента. Эфиопия, как известно, конституционная монархия. Вскоре после коронации Хайле Селассие I утвердил первую в истории страны чрезвычайно урезанную конституцию. В 1955 году она была несколько модернизирована. Император — глава государства, духовный глава церкви, главнокомандующий всеми вооруженными силами. Он назначает и смещает премьер-министра, генералов, послов, высших чиновников; за ним — последнее слово в принятии парламентских решений. Сенаторы — члены высшей палаты парламента — назначаются императором. Как правило, это крупные феодалы, титулованные особы.

В начале 1966 года были осуществлены некоторые административные реформы: премьер-министру предоставлено право формировать кабинет, организовано министерство по делам земельной реформы (что лишний раз подчеркивает важность этой проблемы для Эфиопии), несколько расширены полномочия провинциальных органов власти.

…С площади Сыддыст-Кило гиды непременно ведут туристов или гостей столицы в аддис-абебский львятник. Площадь и небольшой сквер, Менафеша, где расположено жилище львов, — соседи.

Гербы многих стран украшены изображением гривастого хищника, хотя в некоторых из этих стран львов нет даже в зоопарках. А вот провинция Харар, на юго-востоке Эфиопии, пожалуй, единственное место в мире, где «цари зверей» не охраняются даже в заповедниках. Кстати Харар, и вообще юго-восток и юг Эфиопии, — основное место отлова зверя для аддис-абебского львятника. Короче говоря, эфиопский гербовый лев — отражение зоологической реальности.

Помню, в январе 1962 года помимо старожилов — восьми — десяти старых и пожилых львов — в загоне для молодняка крутило хвостами и нервно прохаживалось более полусотни львят. Меня поразило такое громадное «стадо», собранное в одном месте. Иногда заполняется третья секция львятника — для совсем крошечных сосунков. Туристы, попавшие в Менафеша в такие дни, чувствуют себя на седьмом небе: не часто приходится фотографироваться в обнимку с львами, пусть и грудного возраста.

Многие гости эфиопской столицы в своих заметках об Аддис-Абебе непременно вспоминают о львином рыкании, которое долетает до самых отдаленных уголков города. Я его не слыхал — то ли в дни моего пребывания в Аддис-Абебе хищники были довольны жизнью и вели себя отменно, то ли это рыкание заглушали другие шумы и звуки большого, растущего города.

Смотритель Менафеша может раздразнить льва и загнать его в удобный для фотографирования угол (так, чтобы на негативе не было видно решеток, — для имитирования съемки на воле!) или разрешить подержать в руках царька-сосунка. За определенную мзду, конечно. Это «зоологический» сервис.

В центре, в магазинах на Пьяцце, Дженерал Каннингем-стрит и Хайле Селассие-авеню, — сервис торговый, по высшему местному разряду. Там торгуют итальянцы, греки, армяне. Магазины в центре города пусты. Нас встречают как ближайших, любимых родственников. Рты до ушей, в глазах продавцов такое выражение, словно они ждут от нас до крайней мере тройного увеличения торгового оборота. Определив безошибочным чутьем, что мы из России, начинают разговор с восторженной фразы:

— «Восток», о! Гагарин, о! Космос, о!!

Чувствуем, что эти космические мотивы тесно переплетаются с торговыми, — такая восклицательная увертюра обычно сулит вздутые цены. Но мы уже немного научились ориентироваться в мире частного капитала, и, поняв это, торговцы резко сбавляют цены.

Покупаем фото- и кинопринадлежности. Изящная упаковка. «Грацие»[1] или «сэнкью»[2] на прощание. Бой несет полукилограммовый сверток до автомобиля. Если дождь — старается прикрыть вас зонтиком, торопится открыть дверцы машины. Потом — робкий, просящий взгляд.

Чаевые здесь называют турецким словом «бакшиш». Бакшиш ждут везде. В «ресторанном разделе» туристских путеводителей прямо говорится, что «чаевые желательны», иногда конкретно указывается сумма — 10–20 процентов от стоимости съеденного и выпитого.

Оставишь машину у гостиницы хотя бы на минуту — по возвращении вас непременно встретят двое-трое ребятишек с тряпками и ведром в руках. Автомобиль влажно блестит, а у мальчишек все тот же просящий взгляд.

Население города растет очень быстро, в основном за счет мигрантов из деревень и мелких городов, а емкость рынка рабочей силы почти не изменяется, остается бесконечно малой.

Новый Цветок не скупится на пищу для размышлений. В нем социальные контрасты городской Эфиопии выступают особенно рельефно. Меняется столица, меняется Эфиопия, а эти контрасты остаются. Когда я вижу мальчишку-газетчика, с надеждой заглядывающего в глаза прохожего, или вот эту примелькавшуюся, согбенную под невероятной тяжестью фигурку подростка — «разового» подсобного рабочего в магазине пли баре, я невольно вспоминаю другие картины: благодушное семейство столичного сановника, прибывшее на вертолете на курорт Амбо, аксумского епископа, брезгливо протягивающего пастве для поцелуев украшенную золотом и серебром руку, белокурую даму в бело-красном жокейском одеянии, выезжающую из ворот бельгийского посольства на великолепном скакуне для променажа по улице Фикре-Мариам-Абатечан, улице посольств и глинобитных бетов[3].

«У богача мед, у бедняка капуста», — говорят эфиопы. Эта жизненная формула без труда расшифровывается в Аддис-Абебе.

АЗЫ ЖИЗНЕННОЙ АРИФМЕТИКИ

Выхожу на широкую и крутую Черчилль-стрит. У тротуара замер роскошный лимузин. На заднем ковровом сиденье — мальчик лет семи-восьми. Катает взад-вперед игрушку — крылатый «реактивный» лайнер, почти как настоящий, только маленький.

У лимузина — другой мальчонка. Одной рукой робко гладит никель автомобиля, в другой — немудреное хозяйство чистильщика обуви: деревянный ящичек с тряпками и щетками. Широко открытыми глазами маленький чистильщик смотрит на красно-желтую урчащую игрушку. Он ни разу не был в школе, но знает, что, для того чтобы купить такое чудо, ему нужно вычистить 150 пар ботинок, и то если каждый клиент расщедрится на 15 центов, если не отдавать половину выручки местному «чистилищному боссу», если ничего не приносить матери и если, наконец, самому ничего не есть неделю. Что же, в таких случаях эфиопы говорят, кажется, так: «Когда нет жаркого, довольствуйся тыквой». Тяжки азы жизненной арифметики.

Ребятишки-чистильщики с сожалением поглядывают на мои вычищенные до блеска штиблеты. Впрочем, в июле, августе и сентябре, во время «кырэмта» («больших дождей») у них много работы. Эти маленькие мастера щетки и гуталина — полиглоты, хотя их запас иностранных слов имеет непосредственное отношение только к чистке ботинок всех мастей. Каждый раз они встречают меня традиционным приветствием: «Карашо! Пощищим!»

Моя дружба с чистильщиками родилась, однако, совсем не на «ботиночной» основе. Сразу же после приезда в Аддис-Абебу я попросил одного из них запечатлеть меня в кинокадрах на фоне «Pac-Отеля». Вокруг «оператора», высокого, худого паренька, вооруженного моей маленькой «Пентакой», собрались все его коллеги — веселая, шумная компания мальчишек. Они так рьяно ему ассистировали, что камера описывала в воздухе сложнейшие фигуры. То ли сказался тут энтузиазм помощников «оператора», то ли сыграли свою роковую роль профессиональные наклонности моего нового друга, но в кадре получились только мои нелепо подпрыгивающие туфли и качающийся тротуар. Тщеславие мое было наказано.

Каждая ватага мальчишек со щетками курирует свой определенный, постоянный объект: гостиницу, большой бар или учреждение. Невольно вспоминаешь некоторые, довольно свежие цифры городской статистики: чистильщиков обуви в Аддис-Абебе лишь в четыре раза меньше, чем учителей, а учителей, кстати, в два с лишним раза меньше, чем церковников. Вот какие «уравнения»!

У «Pac-Отеля» дежурят не только чистильщики. Здесь атакуют иностранцев разносчики дешевой галантереи, продавцы различных сувениров, обезьяньих и леопардовых шкур. Шкуры гверецы абиссинской, черно-белой обезьяны, продают не только в Аддис-Абебе, но и вывозят, главным образом в Кению. Только за вторую половину 1961 года через Мояле, пункт на границе с Кенией, было переправлено 26 тысяч обезьяньих шкур.

Пятнистые шкуры хищников стараются спрятать под ворохом черно-белых, обезьяньих. Позже мне разъяснили, что торговля ими — контрабанда или во всяком случае полуконтрабанда. Охота за пятнистыми шкурами привела к тому, что сейчас в Эфиопии леопард стал довольно редким животным: 18–20 лет тому назад из страны вывозилось до 8,5–9 тысяч леопардовых шкур в год на сумму 500–700 тысяч долларов[4], а три года назад — только 4,5 тысячи шкур. Конечно, леопард не овца, скорее нечто противоположное, и «леопардовая статистика» поэтому — штука довольно неопределенная. Не учитываются, например, случаи, когда шкуры красивых хищников «уплывают», минуя таможенный контроль, а такие «левые» шкуры исчисляются часто сотнями. Так или иначе, но я понял, что, встретив в Эфиопии леопарда, не следует удивляться, как не удивляемся мы, увидев кошку в московской коммунальной квартире. Впрочем А избежать таких встреч.

…Я стал уже постоянным клиентом Брахане парнишки-газетчика. Вот и сейчас он встречает меня, протягивая свой товар. В одной руке у него газеты на английском языке, в другой — на амхарском. Амхарский язык — государственный язык Эфиопии.

В Аддис-Абебе живут амхара и представители других народов страны. При этом национальные особенности в столице стираются гораздо быстрее, чем в провинции. Все жители Аддис-Абебы называют себя эфиопами. Почти все говорят на амхарском языке. Все одинаково одеваются: мужчины — на европейский лад, причем молодежь носит обычные брюки или шорты, а люди постарше — штаны-галифе, белыми или хаки, и с почти обязательным добавлением белой «шаммы» — длинной хлопчатобумажной шали-накидки, наматываемой вокруг шеи или перекинутой, как у древних римлян, через плечо; большинство женщин одевается в свободные, обычно белые одеяния, с вариантами в способах повязки тонких, окантованных красной полосой шалей. Но многие девушки одеты в цветастые летние платья обычного покроя. Шаммы, шали исчезают только тогда, когда они мешают в работе, — у канцелярского люда, продавцов и т. д. Баскетбольные кеды — обувь доброй половины мужского населения города. К сожалению, это не массовое увлечение спортом — просто кеды в шесть-семь раз дешевле кожаной обуви местного производства, не говоря уж об обуви импортной…

…Получив свои десять центов, мой газетчик устремляется к другим иностранцам, которые с прекращением дождя вылезают из теплого холла гостиницы на свежую, умытую дождем улицу.

ВВЕРХ ПО ЧЕРЧИЛЛЬ-СТРИТ

Маршрут у меня вполне определенный — вверх, к центральной площади, Пьяцце, скрытой сейчас в тумане. Я говорю «вверх», ибо, чтобы попасть туда из «Рас-Отеля», нужно взобраться (именно взобраться) по очень крутой Черчилль-стрит.

Эта «стрит» (во время недолгой оккупации города итальянцами она называлась проспектом Бенито Муссолини) — одна из главнейших транспортных магистралей эфиопской столицы. Она занимает первое место по густоте автопотоков — 15 тысяч автомобилей в день, если верить аддис-абебской полиции. Это значит, что с 7 часов утра и до 9 вечера по Черчилль-стрит спускается и поднимается около половины автопарка страны.

Здесь очень часто и с большим трудом ликвидируются уличные пробки. Особенно неприятны для спешащего водителя пли пассажира те долгие минуты, когда в расположенной на Черчилль-стрит французской школе, официально именуемой лицеем Габре-Мариам, кончаются занятия. Полиция перекрывает все движение, и надолго застрявшие автомобилисты с тоской ожидают, пока десятки «шевроле», «фиатов», «фордов», «фольксвагенов» и автобусов, а также сотни пап, мам и бонн развезут и разведут детей из школы. Это частное учебное заведение основано в 1955 году. По традиции в нем учатся дети весьма состоятельных эфиопов, а также иностранцев. Из 1600 учащихся почти 500 — дети иностранцев. Преподавание ведется на французском языке. Из 52 преподавателей только восемь — эфиопы. Счет классов на французский манер: не от 1 до 12, а совершенно наоборот — от 12 до 1. Словом, кончают школу усатые «первоклашки».

…С развернутой «Эфиопией геральд» начинаю свое восхождение по Черчилль-стрит. До площади Аду а — 100 метров. Эту стометровку можно пройти под сводами галереи Театра Хайле Селассие I. Большое серое здание называется театром, но сейчас его зал используется исключительно для демонстрации кинофильмов. К полуночи театр становится ночным клубом. Вообще у «Рас-Отеля» своеобразное окружение. С одной стороны, ночной клуб, с другой — католическая церковь. По воскресеньям многие благочестивые католики (итальянские купцы) торжественно ведут и везут своих жен и дочерей в «кьезу»[5], в будни топают в «найт-клаб», но уже с другими женщинами.

И здесь, в галерее театра, у дверей встроенных в него кафе и баров — чистильщики, продавцы авторучек, жевательной резинки, жареного арахиса и различных «средств для любви» («фор ляф», как произносят маленькие разносчики галантереи и бакалеи).

У входа в театр — фотореклама сразу трех фильм «Ниагара» (аршинные буквы — «с участием Мэрилен Монро»), «Потерянный мир» и наш «Александр Невский». Днем за доллар, а вечером за полтора можно по смотреть все три фильма подряд. Для многих жителей Аддис-Абебы такие цены на билеты — непреодолимое препятствие в мир кино. Кинотеатры, как правило, пусты. И не только по этой причине. Бесконечные драки ковбоев, сверкающие бутафорные Цезари и Клеопатры, знающие все на две серии вперед, благородные сыщики — все это надоедает даже не очень разборчивым зрителям.

Вчера я добросовестно просмотрел все три фильма плюс французскую, итальянскую и американскую кинохронику в перерывах. В большом красивом зале — струйки сигаретного дыма, под ногами — банановая кожура, апельсиновые корки, окурки, шелуха «эфиопских семечек» (жареного арахиса). «Ниагара» и модернизированный «Потерянный мир» действительно чушь несусветная. Оба фильма — американского производства. Титры-пере-вод на французском, арабском и итальянском языках занимают добрую половину кадра: стоит киногерою нагнуться, и он исчезает за ними. Наш черно-белый «Александр Невский» выглядел куда скромнее, но надо было видеть и слышать реакцию зала! Наиболее экспансивные зрители вслух обсуждали ход великой битвы на льду Чудского озера. В шумной дискуссии я уловил два знакомых слова: «тедеско» (этим итальянским словом в Эфиопии называют немцев) и «москоп»[6].

…Почтительно обхожу огромного каменного льва — символ эфиопской государственности, огибаю большую круглую площадь Адуа, прохожу мимо крепких, высоких, живописных солдат, стоящих на посту у здания министерства обороны, и начинаю взбираться по Черчилль-стрит.

Меня обгоняет, надрывно дыша и обволакивая широкий тротуар клубами черного дыма, пузатый красно-оранжевый городской автобус. Пассажиров столько, что кажется, выйти они смогут только в том случае, если автобус полностью демонтируют. Тем не менее кто-то из них ухитряется помахать мне рукой из окна. Я улыбаюсь — узнаю знакомого гостиничного клерка.

ЦЕНТР. КАЛЕЙДОСКОП И ЗАМЕДЛЕННАЯ СЪЕМКА

Я люблю эфиопские праздники. Еще больше — будни. А сегодня ни то, ни другое. В столичном аэропорту приспущены флаги — покинул этот мир принц Сале Селассие.

По радио рекомендуют одеться в траур. У полицейских и гвардейцев — черные нарукавные повязки. После кончины императрицы некоторые мужчины в знак глубокой скорби не брились в течение двух месяцев. В государственных учреждениях траур три дня, в частных — один.

…А жизнь идет своим чередом. Исчезают повязки, сбриваются бороды, светит теплое аддис-абебское солнышко.

Жители столицы называют свой город ласково и кратко— «Аддис». Этим же сокращением пользуются провинциальные телеграфисты, шоферы на междугородних дорогах и самолетные радисты. Работая в городке Бахар-Дар, мы так часто видим виноватое лицо местного связиста-универсала Ато Захария, закрывающего неудачный сеанс телефонной связи со столицей стереотипной фразой.

— Аддис еллем, мистер[7].

…В столице мы предпочитаем останавливаться в отеле «Итеге Менен», названном так по имени императрицы, не только потому, что здесь гораздо меньше, чем в «Расе», гостиничных церемоний, дам-охотников и купцов из Генуи, но и потому, что отель этот расположен в самом центре города, вблизи от важных оффисов, в 100 метрах от веселой, цветастой Пьяццы.

«Итеге Менен» — это несколько деревянных оштукатуренных корпусов вокруг теннисного корта плюс ресторан, где угощают не так изысканно, как в «Рае-Отеле», но зато сытнее, что нас вполне устраивает. Если в «Расе» редко встретишь постояльца-эфиопа, то здесь их большинство. Вообще в «Итеге» народ колоритнее.

Деталь, характерная для «Итеге»: в холле, на фасадных террасах и в ресторане постоянно трется «среднесветская элита» — столичные стиляги и прилепившиеся к ним мелкие клерки из центральных оффисов. Трудно уловить хотя бы примерное расписание их рабочего дня. Другая достопримечательность гостиницы — метровая черепаха живущая на внутреннем дворе «Итеге». Поскольку теннисный корт всегда пуст, черепахе разрешают греться на его укатанных, ярко освещенных солнцем площадках. Около знаменитой черепахи, которая, говорят старше эфиопской столицы, часто щелкают фото- и киноаппараты. На огромный панцирь взбираются дети, а иногда дяди и тети.

В ресторане «Итеге» часто устраивают не очень дорогие званые обеды, банкеты, коктейли и свадьбы. Маленький дворик гостиницы заполняется разношерстными авто, у ворот вырастает стража — коридорные. За решеткой ограды — мальчишки-газетчики, чистильщики обуви с любопытством разглядывают сверкающую ресторанную посуду.

Справа и слева от «Итеге» — два бара. В городе вообще огромное количество баров, кофеен, разных «забегаловок» _ около тысячи заведений, преимущественно крошечных, где можно выпить, закусить, совместить это занятие с чтением или игрой в карты или бильярд. Днем они пусты, к вечеру заполняются горожанами преимущественно мужского пола, в центре города — более или менее состоятельных сословий. Самый популярный напиток — буна (черный кофе).

Забавны названия этих заведений: или напыщенные, или слащавые: «Король Фасиладас», «Святой Руфаэль», «Золотой закат», «Райский уголок»… Бары посолиднее носят английские, французские и итальянские названия, помельче называются по-амхарски или по-арабски. В июне 1964 года муниципалитет Аддис-Абебы запретил владельцам баров, кофеен и лавчонок называть свои учреждения как им заблагорассудится. Газетный комментатор объяснил такое решение весьма недвусмысленно, заявив, что «содержание» этих заведений не всегда, так сказать, вяжется «с духом святых, императоров и великих людей». Отныне вывески должны утверждаться городскими властями.

…В центре Аддис-Абебы, на круглой площади, возвышается конная статуя Менелика II. «Царь царей» предстает перед взором соотечественников и гостей своей молодой столицы в том самом одеянии, в котором он объезжал притихшие колонны эфиопских дружин на рассвете, в канун битвы с итальянцами при Адуа в 1896 году: корона-шлем, кавалерийская мантия, крепкая рука сжимает копье-жезл. Менелик II, безусловно, успел сделать больше, чем все его предшественники «колена Соломонова». Чтобы яснее представить себе большой смысл новаторских деяний императора, нужно здесь, на месте, и особенно в Аддис-Абебе, увидеть одновременно Эфиопию сегодняшнюю и Эфиопию тех времен, когда на широкие плечи Менелика легла царская мантия.

В какой уж раз я прохожу или проезжаю по круглой площади Менелика. По одну сторону ее — собор св. Георгия, по другую — из бетона, стекла и пластика строятся новые здания муниципалитета и телевизионного центра. Соборные кресты и телевизионная антенна! Здесь, у каменного императора, встретились две Эфиопии. Наверное поэтому, глядя на конную статую Менелика, я всегда вспоминаю другую — медного всадника на берегу далекой Невы.

Неподалеку от площади Менелика — Пьяцца — сердце Аддис-Абебы. Официально она именуется Площадью Звезды Хайле Селассие I, а с августа 1966 года — Площадью генерала де Голля. Таксисты не употребляют такого длинного названия. Да и пешеходы тоже величают центральную площадь города коротким итальянским словом «Пьяцца». От этой просторной площади веером расходятся самые оживленные магистрали города, улицы самых больших магазинов, баров и оффисов — Хайле Селассие-авеню, Дженерал Каннингем-стрит, Черчилль-стрит, Иден-стрит, проспект Патриотов. К самой Пьяцце крепко приросли здания двух банков, министерства национального развития, управления электрификации, самых Дорогих магазинов.

Пьяцца — это гомон толпы, потоки автомобилей, неоновое сияние, прилипчивые мальчишки-газетчики и мальчишки-галантерейщики; порхающие из одной конторы в другую, изнывающие в ожидании «буна-тайм» (вечернего кофе) «белые воротнички». Пьяцца — рокки и твисты из витрин самого дорогого магазина грампластинок и Магнитофонных записей. Пьяцца — небольшие компании «золотой молодежи»; греки-пекари и армяне-портные, озирающиеся туристы и двое самых красивых в городе Усатых полицейских-регулировщиков. Пьяцца место Для тротуарных студенческих дискуссий и поле деятельности мрачноватых, подозрительных покупателей долларов и продавцов ушедших в историю талеров Марии-Терезии. Пьяцца — «полигон» для прогулок дам с собачками, иногда обезьянками, и врата ада для случайно забредших туда окрестных крестьян, шарахающихся от автомобилей, от прилизанных господ, от парней-шутников от собственного отражения в зеркальных витринах. Ну, а главное, Пьяцца — барьер между трудовыми и нищими кварталами Текле-Хейманот и юга столицы и чистеньким строгим северо-востоком.

…По соседству с шумной Пьяццей гостеприимно встречает многочисленных посетителей Постоянная советская выставка. На ней устраиваются различные экспозиции, читаются лекции и проводятся беседы на амхарском языке, демонстрируются советские кинофильмы. В июле 1964 года на выставке торжественно отмечали первый выпуск слушателей трехгодичных курсов по изучению русского языка. Странно и радостно было слышать из уст коренных аддисабебцев отрывки из произведений Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Некрасова.

На выставке всегда шумно и весело. Особенно много посетителей, помню, толпилось около уличных витрин, заполненных фотоматериалами о советских космонавтах.

ОТ ГОРСТИ ЧЕЧЕВИЦЫ ДО КАРАВАНА ВЕРБЛЮДОВ ОДИН ЧАС В ТОРГОВОМ ЦАРСТВЕ

В Москве некоторые товарищи рисовали нам радужные картины нашего быта в эфиопской провинции — основном месте нашей работы, да так, словно они только что вернулись с берегов Голубого Нила. На месте все оказалось сложнее. Оказалось, что нужно срочно приобретать кровать, постель, кастрюли, непромокаемый плащ, резиновые сапоги, консервы, крупу и многое другое. Впрочем, меня это не обескуражило. Если бы не эти прозаические закупки — не удалось бы мне в свой первый приезд в эфиопскую столицу побывать на знаменитом аддис-абебском рынке.

Рынок этот — крупнейший в Африке. Так утверждают по крайней мере туристские рекламные листки. Недаром он официально называется Аддис-Кетема, что значит «новый город». Жители Аддис-Абебы обычно называют его итальянским словом «меркато». Сюда, особенно по 26 субботам и в предпраздничные дни, стягиваются десятки тысяч людей из столицы, близких и дальних городов и деревень. Иногда, как сообщают городские власти, здесь собирается до 150 тысяч одних только торговцев. По окраинам, а иногда и по центральным улицам столицы к рынку гонят стада, ведут длинные караваны. Иной раз такое стадо или караван растягивается на целый квартал, создавая заторы в уличном движении.

Аддис-Кетема находится в западной части города Текле-Хейманот. В кварталах Текле-Хейманот сосредоточены жилища городской бедноты, ремесленников, мелких торговцев.

В районе рынка проживает основная масса мусульманского (более 10 % жителей столицы — мусульмане) населения города. Очень много арабов, главным образом из Йемена. Открытый в 1964 году близ рынка кинотеатр «Аддис Алем» («Новый мир») по пятницам бездействует, ибо, как известно, по этим дням приверженцы Корана должны думать исключительно об аллахе и о делах, ему угодных. Предприимчивые братья (владельцы этого «исламизированного» кинотеатра) стараются раздобыть для своего экрана фильмы арабского и индийского производства, опять же с учетом религиозно-национального состава большинства зрителей. В центре рынка воздвигнута величественная мечеть, которой могут позавидовать даже правоверные Каира и Багдада. Рядом с нею высится не менее внушительная эфиопская церковь. Эти два сооружения лишний раз напоминают о многонациональном и многорелигиозном населении столицы.

Аддис-Кетема не только рынок. Это огромная мастерская столичных ремесленников, кустарей, эфиопских умельцев. Аддис-Кетема, кроме того, — средоточие самых Дешевых и грязных баров и сомнительных игорных заведений.

С раннего утра и до заката рынок наполнен сутолокой и беготней, разноязычной речью, страстными меркантильными призывами. Достаточно, однако, побыть там полчаса, чтобы убедиться, что покупателей на рынке заметно меньше, чем продавцов.

В сущности аддис-абебский рынок — это огромный Многоквартальный город, где под открытым небом и в сотнях крошечных лавчонок можно встретить торговцев и товары из всех стран Восточной, Северо-Восточной и даже Западной Африки, а также стран Ближнего и Среднего Востока. Здесь можно купить все, начиная от горсти чечевицы и кончая подержанным автобусом или караваном верблюдов.

В мой первый приезд в Аддис-Абебу меня любезно согласилась проводить на рынок сотрудница нашего посольства, аддис-абебская «старожилка». Позже я понял, что без нее я бы надолго и безнадежно застрял, да, пожалуй, так бы ничего и не купил в этом царстве «деньги — товар — деньги». Правы эфиопы, когда говорят: «Не зная где выход, не входи».

Чем дальше уходит от центра людная Каннингем-стрит, тем мельче и невзрачнее магазины, тем тусклее реклама, тем реже мелькают на тротуарах местные щеголи и иностранцы. Еще до въезда в Аддис-Кетема мы увидели несколько колоритных «околобазарных» сценок.

На обочине дороги прочно застрял громадный красный грузовик, груженный мешками с цементом. У заднего борта машины ругань и давка — толпа оборванных людей борется за возможность заработать 30–50 центов на переноске мешков к складу.

Через открытые окна замызганного бара слышится магнитофонная запись эфиопских мелодий. У высокой стойки сгорбились молодые люди, что-то тянут через соломинки из малиновых стаканов; за ними компания человек в шесть лениво гоняет шары по бильярдному столу.

У самого рынка на переднее колесо нашего «фиата» неожиданно летит водопад помоев. Девица с опорожненным ведром, в юбке, задранной выше колен, спокойно поворачивается к нам спиной и исчезает за тряпичной занавеской маленькой двери. Таксист адресует неразборчивой Золушке целый поток энергичных выражений. Моя спутница смущена: она уже прилично понимает по-амхарски.

…Идем по рынку. На земле, реже на деревянных столах, бесконечные продовольственные ряды: зерно, перец, чечевица, растительное масло, кофе, чай, фрукты, огромные тыквы, яйца, мед, бананы, плоды дынного дерева. Чуть в стороне, на земле и на жердях — штабеля шкур. По соседству мычат коровы, блеют овцы, всхрапывают мулы, квохчут перепуганные куры. Навоз, моча, вонь, рои мух.

Гончарные ряды. Здесь тише и чище. Горшки, кувшины миски всех размеров и форм — от маленьких кофейных чашечек до громадных, в метр высотой, сосудов для хранения домашнего пива, зерна, меда.

Каменные кварталы — лавчонки арабов и индийцев. Текстиль и галантерея. Пирамиды дешевых чемоданов и сундучков. Под каменными сводами — образцы национальной одежды, пестрые зонтики, могущие удовлетворить вкусы самых привередливых покупателей. Запыленные коврики, дешевые одеяния из плотной национальной хлопчатобумажной ткани «абуджедид». Жужжат «зингеры» и другие швейные машины. Любой из сотен портных за час-другой сошьет вам любое платье из любого имеющегося в лавках материала. Все портные — мужчины.

Мебельщики, кузнецы, резчики по кости и дереву. А вот здесь, за углом, — кучи консервных банок. Из них изготовляют лампадки — кураз. На переносных щитах — книги и журналы. Подхожу ближе — почти все церковные. Как не вяжутся мертвоголовые святые на пожелтевших обложках с сутолокой, гамом и яркими красками рынка!

Несколько чистеньких итальянских магазинов. Хозяева их брезгливо оглядывают редких деревенских, пропахших потом и перцем покупателей. Нам — широкие улыбки, учтивая жестикуляция.

Прошло около часа, как мы попали в это торговое царство, а у меня уже кружится голова. Мне повезло: моя спутница помогла закупить почти все необходимое быстро и по сходной цене. Последнее тоже важно. Торговцы при виде иностранцев, не моргнув глазом, называют цены втрое выше существующих. Убедившись, что моей спутнице известна почти вся шкала рыночных цен, а также обнаружив, что она говорит по-амхарски, они, не моргнув глазом, молниеносно снижают цены до их действительного уровня, провожают нас до дверей лавчонки, осыпая скороговоркой ласковых, но малопонятных слов.

Вздох облегчения — гудящий, кричащий, смеющийся, просящий рынок позади.

«МОСКОП ХАКИМ»

Это значит «русский доктор». Среди немногих столичных адресов, которые вам может назвать любой аддис-абебец, есть и адрес советской больницы (госпиталя, его здесь называют).

…Одна тихая тенистая улица у самого подножия гор Энтото называется именем России — в честь русских врачей и санитаров, прибывших в Эфиопию в 1896 году, вскоре после битвы при Адуа, в память о самоотверженной помощи русской медицины эфиопскому народу в трудное время его борьбы против итальянских захватчиков.

…Путь медицинского отряда был долгим и нелегким. Деятели западноевропейской политики, и прежде всего итальянцы, ухитрялись сооружать на этом пути баррикады, ревностно охраняемые дипломатами, тайной полицией, капитанами дальнего плавания и просто проходимцами, купленными за деньги потомков римлян и «друзей» Эфиопии из Парижа и Лондона. Некоторые историки, кстати, не любят вспоминать об этом.

Только за первые два месяца пребывания в Эфиопии медицинская помощь была оказана 27 тысячам раненых и больных. В день отъезда «москопов» над палаточным городком развивались флаги России и Эфиопии. Русские врачи оставили эфиопам все медицинское оборудование, медикаменты, лагерное имущество и, самое главное, своих учеников-эфиопов. Менелик II провожал врачей и санитаров словами: «Вы покидаете нас, но вы навсегда остаетесь в наших сердцах».

…Советская больница обращена своим фасадом на одну из самых оживленных магистралей Аддис-Абебы, которая за старым аэропортом постепенно переходит в длинную дорогу, в царство кофе, тропических дебрей и экзотических зверей — провинцию Каффа.

У широких ворот в большой тенистый парк госпиталя старик вахтер в солдатской шинели. Увидев нас, любезно приглашает:

— Давай-давай! Добри вечере.

Улыбаемся. Не потому, что сейчас не «вечере», а 9 часов утра, не потому, что уже много раз при самых неожиданных встречах слышали русское деловитое «давай-давай.», а потому, что нельзя не ответить улыбкой приветливому отставному солдату и таким же приветливым пациентам, собравшимся у окошка регистратуры.

…Главный бич населения страны — малярия. Хотя географическая область распространения этой болезни сузилась, она остается здесь недугом номер один. Чрезвычайно распространены туберкулез, венерические болезни, страшную угрозу представляют различные кожные, глазные, желудочно-кишечные заболевания; некоторые из них настолько слабо изучены, что даже не поддаются диагностике. Причин небывалой отсталости здравоохранения много. Может быть, главную из них назвала одна эфиопская газета: «Вместе с болезнями, как правило, сосуществуют бедность и невежество населения».

Африканские страны, в том числе Эфиопия, испытывают острейшую нужду в медицинских кадрах, в лечебных учреждениях. Вот что говорит официальная эфиопская статистика. В 1965 году на 23 миллиона жителей приходилось: врачей — 324 (из них только 25 эфиопов), высококвалифицированных медсестер — 428, фармацевтов и помощников фармацевтов — 42, больниц — 76 (на 7750 коек), медпунктов — 60, аптек — 30. Нельзя забывать, что почти все это сосредоточено в Аддис-Абебе и Асмаре. Арифметика предельно ясная.

И вот в 1947 году, когда наша страна сама еще не успела до конца оправиться от ужасов недавно минувшей войны, в Аддис-Абебе был официально открыт советский госпиталь. За 18 лет (до середины 1965 года) в этом одном из самых лучших не только в Эфиопии, но и во всей Африке лечебном учреждении оказана медицинская помощь более чем 480 тысячам жителей Эфиопии и других африканских стран, куда проникли вести о советских врачах. За это время сделано около 11 тысяч сложных операций. Ежегодно в родильном отделении русские врачи принимают 450–500 новых граждан Эфиопии. От бедняков до членов императорской семьи — таков социальный состав пациентов нашего госпиталя.

В последние годы больница расширена и модернизирована. Ну а главное, конечно, — это люди в белых халатах. На работу в Эфиопию посылаются опытнейшие врачи, в том числе доктора и кандидаты медицинских наук, лучшие медсестры. В 1964 году в госпитале работало 30 представителей советвской медицины и около 90 эфиопов-помощников — хирургических сестер, лаборантов, санитаров, нянь. Советские врачи но ограничивают деятельность стенами больницы, они работают на общественных началах в различных медицинских учреждениях. Они щедро передают свои знания, свою любовь к делу эфиопским друзьям. Советский Красный Крест оказывает и материальную поддержку делу здравоохранения в Эфиопии.

Эфиопские газеты, общественность, император высоко оценивают труд советских медиков, но, может быть, лучшей иллюстрацией будут некоторые записи буквально «воскресших» из мертвых пациентов и их родственников в больничном журнале. Такеле Бекеле: «Здесь со мной сделали чудо. Навсегда запомню вашу доброту и искусство хирургов, спасших мне жизнь». Самый тяжелый пациент, мальчик Иосиф Тафаре (он получил страшные ожоги, кусочки человеческой кожи и плазму для спасения доставили из Москвы): «Вот окончательно поправлюсь и пешком пойду в Москву». Еще запись: «Настоящим свидетельствую, что я, Белете Габре, в знак глубокой признательности и благодарности советским врачам за исцеление моей жены Мекдес Сахли и спасение жизни дочери решил назвать свою дочь Софьей по имени доктора Софьи Евгеньевны Клитиной». Теперь среди новорожденных эфиопских граждан, принятых в акушерском отделении госпиталя, есть мальчик Пушкин, мальчик Спутник и девочка Софья.

АДДИС-АБЕБА — ХРАНИЛИЩЕ ЭФИОПСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Новая Аддис-Абеба — это прежде всего Аддис-Абеба, которая учится и учит, которая жадно впитывает знания, опыт, культуру, мастерство и таланты своего и других народов. Мальчишки и девчонки, юноши и девушки с книжками и тетрадями — неотъемлемая деталь аддис-абебских улиц.

Эфиопия, ищущая Сегодня, идущая в Завтра, не забывает и о своем Вчера…

…Письменность на территории Эфиопии появилась еще в V веке до н. э. Для письма использовались различные материалы, чаще всего специально обработанные козлиные кожи; ими пользуются и сейчас в некоторых монастырях. Печатные издания на древнеэфиопском и амхарском языках появились в начале XIX века… за пределами Эфиопии — в Англии, Германии, Палестине. Это была исключительно религиозная литература. Первый печатный станок и набор амхарского шрифта привез в Массауа миссионер Лоренцо Бьянкери в 1863 году; в 1906 году появился первый печатный станок в Аддис-Абебе. Сейчас в Эфиопии три типографии, из них две в столице, не считая нескольких мелких ведомственных печатных установок. Основная масса полиграфической продукции — периодика и канцелярская документация. Книг издается еще сравнительно мало: в 1961 году, например, 178 названий.

Эфиопская литература занимает совершенно особое место в африканской и мировой культуре. Еще до переселения на территорию Эфиопии южноаравийских племен у коренного населения существовали многообразные и многообразные устные поверья, мифы, легенды, сказки. Самые ранние письменные памятники — посвятительные надписи на сабейском языке. Сабейский язык сменяется греческим, а с IV века литературным и государственным языком древней Эфиопии — Аксумского царства — становится геэз. Средневековье — эпоха религиозной и летописной литературы. В XIV веке создается величайшее произведение этого периода — «Кебра Нагаст» («Слава царей») — такое же явление в жизни и культуре эфиопов, как Библия у древних евреев или Коран у мусульман. Политическое значение этого произведения — доказать существование прямой «соломоновой династии» эфиопских монархов, подчеркнуть государственную мощь Эфиопии.

Амхарский язык сменил геэз в качестве литературного языка только с середины прошлого столетия. Основатели современной эфиопской литературы — Афеверк Гебре Иесус, основоположник жанра исторического романа, а также Херуи Вольде Селассие, зачинатель эфиопской повести и бытового романа — творчество его относится к 20-м годам нашего столетия. В 20-х же годах печатаются светские стихи, полулегально публикуются памфлеты политического характера — отражение борьбы новых сил, объединившихся вокруг регента (нынешнего императора).

Последние два с половиной десятилетия — истинное возрождение эфиопской литературы, вызванное не в последнюю очередь патриотическим подъемом, охватившим весь народ в борьбе с итальянскими захватчиками, острой необходимостью поделиться с обществом мыслями и чувствами, накипевшими в годы оккупации, стремлением увидеть новую, преображенную Эфиопию. Один из результатов «литературного подъема» — активное участие большинства литераторов в просветительной, вещественной и государственной жизни страны. В последние годы заиграло новыми красками творчество писателей и поэтов Берхану Денке, Макопнен Эндалкачу, Менгисту Лемма, Гермачоу Текле Хавариат, Кабеде Микаэль. Рядом с этими мастерами появляются новые имена.

…В Аддис-Абебе сосредоточена фактически вся театральная жизнь страны. Современный национальный театр делает лишь первые шаги. Ставятся время от времени эфиопские драмы, а также вещи классического переводного репертуара, например «Отелло», на амхарском языке. В 1963 году при столичном университете был создан так называемый Творческий центр, главная цель которого — сохранение и популяризация национального искусства.

…Аддис-Абеба, безусловно, — монополист современной эфиопской живописи, развившейся на ниве традиционных изобразительных жанров. Выставки работ эфиопских и зарубежных художников стали обычным явлением в культурной жизни Нового Цветка. Недавно в Аддисе открылась художественная школа. Много самодеятельных живописцев, скульпторов, не говоря уже об огромной армии искусных кустарей — мастеров резьбы по металлу, кости, дереву, а также гончаров и других, творят в Аддис-Абебе или привозят туда свои изделия. Но большое современное профессиональное искусство еще не окрепло.

К живописи, как и к остальным явлениям эфиопской культуры, применимы определения «древний», «древнейший», «традиционный», «самобытный». На территории Эфиопии находили и находят древнейшие наскальные рисунки: обычно выраженное в графике почитание Луны, Земли, Воды, Солнца и т. п. История сохранила нам образцы дохристианского, сабейского изобразительного искусства: настенной живописи, резьбы, скульптуры. С укреплением христианства главным содержанием изобразительного искусства становятся сюжеты из Библии и Евангелия; в монастырской живописи широко используются оранжевые, охровые, красные краски, словно художники работали только во время коротких восходов и закатов эфиопского солнца. В декоративных узорах бытует рисунок причудливых переплетений — символ веры, символ вечности. Так называемый крест Лалибелы (традиционный эфиопский вариант креста) так орнаментирован, что в его линиях и не сразу заметишь символ христовой веры. С середины XIX века обретает права гражданства светская живопись — большей частью искусные миниатюры, а также небольшие настенные картины. Обычно это батальные сцены, портреты императоров и важных сановников, изображение дворцовых церемоний, эпизоды царской охоты.

Говорить о современном изобразительном искусстве Эфиопии — это значит говорить прежде всего о творчестве Афеверка Текле. Художника хорошо знают в Москве по выставкам его работ. Несмотря на молодость (в 1966 году ему исполнилось 33 года), Афеверк Текле по праву занял место мастера номер один в современной живописи Эфиопии. Он работает с увлечением и очень плодотворно — на его счету более 500 произведений. Главная страсть мастера — портреты, но круг его творческих интересов необычайно широк: это и монументальная и станковая живопись, и скульптура, и мозаика, и работы над национальным костюмом, над почтовыми марками. Его знаменитое панно «Освобождение Африки» площадью 150 квадратных метров украшает Дом Африки в эфиопской столице.

…Есть сведения о существовании библиотек в царских дворцах древнего Аксума. Почти в самом центре знаменитого замка в Гопдаре сохранилась библиотека императора Цадеге Иоганнеса. Собранием ценнейших рукописей располагал Теодор (Федор) II. Первая публичная библиотека была организована по указанию Хайле Селассие I в 1930 году в Аддис-Абебе. Сегодня в стране около десятка библиотек, не считая некоторых при колледжах, и почти все в Новом Цветке. Три из них — Национальная, Университетская и Института эфиоповедения — довольно велики.

Работая в комнате-читальне Национальной библиотеки, я обратил внимание на одну особенность — очень много книг помечено авторскими автографами. Важный источник пополнения библиотечных фондов — дары эфиопских и зарубежных государственных организаций и отдельных лиц.

Если фонды Национальной библиотеки растут тельно медленно, то число читателей Увеличивается в геометрической прогрессии Разумеется, основная читательская масса — молодежь. Тяга к знаниям, к книге огромна. Мне приходилось бывать в библиотеке в самый разгар школьных и вузовских каникул, и все равно в зале ни одного свободного местечка. Юноши и девушки ухитряются размещаться на подоконниках, на невысоких каталожных ящиках, даже на панелях кафедры.

Главный библиограф Национальной библиотеки мистер Локкот — человек, самозабвенно влюбленный в свое дело. Он часто вслух разговаривает с… книгами, мурлычет постоянно что-то ласковое, расставляя их по полкам. Предупрежденный об удивительной влюбленности мистера Локкота в библиотечное дело, я был поражен, получив его разрешение на временный вывоз интересующих меня изданий в провинцию.

— В Аддисе мало советских людей, — сказал мистер Локкот, — но многие из них — наши постоянные читатели. Я люблю работать с ними. Я уважаю людей, уважающих книгу. Мне не нужно залогов, достаточно того, что вы советский человек.

Так я стал постоянным, очным и заочным, читателем Национальной библиотеки.

С мистером Локкотом и его помощниками удивительно приятно работать. Каталоги библиотеки еще очень «сырые»: новые поступления долго не регистрируются — не хватает сотрудников. Главный библиотекарь цепко держит в своей бесподобной памяти названия, тематику и местоположение на полках десятков тысяч книг. Он достает их с ловкостью циркового фокусника, успевая одновременно разбирать новые поступления, отвечать на телефонные звонки, выбегать в общий читальный зал, где его консультаций ждет увеличивающаяся с каждым днем армия читателей. Небольшое уютное здание Национальной библиотеки в красивом тенистом парке, ее читатели, ее сотрудники во главе с мистером Локкотом — одно из моих наиболее ярких эфиопских впечатлений.

…В многовековой истории страны было немало грубых и завуалированных покушений на ее культуру. Зловещий вклад в это черное дело успели внести итальянские фашисты. В планах колонизации Эфиопии большое значение придавалось, в частности, идее обескровливания, ослабления ядра эфиопской нации — амхарского народа, уничтожения эфиопской интеллигенции. Чернорубашечники мечтали об искоренении самого духа эфиопской культуры. Фашисты успели уничтожить или выкрасть громадные культурные ценности. Был полностью ограблен например, Бондарский замок, в его залах и дворцах разместили солдат и лошадей. Оккупанты тщательно выискивали и уничтожали все изображения эфиопских государей, все документы и памятники, напоминавшие потомкам о вековой славе страны. Итальянские захватчики вывезли одну из самых крупных аксумских стел высотой 24 метра. Чтобы сделать это быстрее, дневные воры варварски раскололи одно из величайших сокровищ человечества. Сегодня «склеенный» обелиск украшает одну из площадей Рима, и не только украшает, а с немым укором напоминает о недавних «подвигах» «римских цивилизаторов». Эфиопская общественность и печать все настойчивее требуют (прежде всего у Италии) возвращения похищенных культурных ценностей. В начале 1965 года английская королева, посетившая Аддис-Абебу, вернула Эфиопии золотую корону и личную печать императора Теодора, выкраденные сынами Альбиона во время колониальной экспедиции в страну в 1868 году. Однако многие ценнейшие рукописи из библиотеки императора все еще находятся в Лондоне.

Конечно, высокие горы и дальние дороги не уберегли Новый Цветок от лжекультуры Запада. Как грибы после хорошего тропического дождика растут, например, различные клубы и клубики, дневные и ночные. Некоторые из них, опекаемые иностранцами, имеют откровенную идеологическую направленность. Чаще других мелькает и слышится название «Эфиопо-американского клуба». Он «работает» в основном на молодежь, причем университетскую. Постоянные его члены— молодые эфиопы, получившие образование в США. Это они, постоянные члены клуба, участвуют в диспутах щекотливого или откровенно пошлого характера. Клуб не может похвастать сколько-нибудь оригинальной программой — это почти каждую ночь танцы «до упаду».

Западная пошлятина в условиях Африки вообще и Эфиопии в частности выглядит особенно нелепо. Но мы знаем, мы видим, слышим, чувствуем здесь другую молодежь, другую Аддис-Абеоу, другую Эфиопию. «Мирное наступление» на эфиопскую культуру захлебывается. Инородная, показная шелуха не сможет спрятать благородное свечение самобытной культуры древнейшего народа.

КТО ОДНАЖДЫ ПОБЫВАЛ В АДДИСЕ…

Да, Аддис-Абебе есть что показать. Но, как назло именно сейчас, когда так хочется перенести на пленку всю новизну окружающего мира, мой фотоаппарат вышел из строя. Так я познакомился с Багдарасяном.

Владелец комбинированного магазина-мастерской «Фото-Люпен» Багдарасян — мастер своего дела. Отлично разбирается в фотокамерах всех систем и возрастов. За прилавком — старший сын Багдарасяна, в задней комнатке помогает отцу младший. Этому пока что доверяют только протирку и чистку фотодеталей. Всего пять минут — и закапризничавший фотоаппарат починен…

…Сегодня суббота. Канцелярская и торговая жизнь города замирает к 3 часам. Сейчас 6 часов вечера. Уже темнеет — небо в густо-лиловых тучах… А в Москве еще совсем светло, хотя обе столицы лежат почти на одном и том же меридиане. Здесь сказывается близость экватора: сутки почти круглый год делятся ровно пополам — 12 часов дня и 12 часов ночи, причем темнота и рассвет наступают очень быстро. Эфиопские сутки отсчитываются не с 12 часов ночи, как у нас, а с 6 часов вечера. В городах часть жителей ставит часы по-эфиопски, другая — по-европейски. Это разновременье вносит много не всегда смешной путаницы.

Окно моего номера выходит на внутренний дворик гостиницы. Внизу, в клумбе огромных диковинных цветов, копается садовник. На нем свободный полотняный костюм, на голове — жокейская шапочка. Легкий ветерок колышет широкие листья энсете — абиссинского банана. На юге страны, особенно на землях народа гураге, растет разновидность энсете — одна из основных продовольственных культур. Широко используются в производстве мешков и веревочных изделий листья и стебли этого красавца. Здесь же, во дворе «Pac-Отеля», абиссинский банан — просто декоративное растение.

Щелчок — и энсете с садовником попали на пленку. С благодарностью вспоминаю Багдарасяна. Похвалив мой «Зоркий», хозяин фотомастерской долго расспрашивал меня о Советском Союзе и, конечно, об Армении. Впрочем, как я понял, он информирован о своей древней далекой родине не хуже меня.

В Эфиопию, как и в другие страны, многие армяне, проживавшие на территории бывшей Османской империи, попали, спасаясь от турецких погромов. Сейчас в Эфиопии, в основном в Аддис-Абебе, около двух с половиной тысяч армян. Они занимаются торговлей, содержат небольшие ремонтные мастерские. Армяне — лучшие портные и часовых дел мастера в эфиопской столице. Только несколько человек сумели организовать на чужбине более или менее крупный бизнес: обувные фабрики «Дармар» и АССКО, несколько мелких кожевенных предприятий «Крикор Севаджян» представляют почти всю кожевенно-обувную промышленность страны.

Европейское население города — большие итальянская и греческая общины со своими клубами, школами, церквами. Итальянцы и греки занимаются главным образом торговлей, посредничеством во внешнеторговых операциях. Греки, в частности, — владельцы лучших в городе продовольственных магазинов. В Аддис-Абебе довольно много также англичан, французов, шведов, югославов. В списке владельцев столичных предприятий есть даже три личности «без подданства». К 1965 году в столице Эфиопии было (без арабов и индийцев) более 12 тысяч иностранцев — это в основном торговцы, агенты филиалов различных фирм, советники и эксперты, а также мизерное количество высококвалифицированных рабочих-мастеров. Многие итальянские, греческие, армянские семьи живут в Аддис-Абебе уже в течение нескольких десятков лет. В 1965 году в Эфиопии постоянно проживало более шести тысяч американцев — намного больше, чем в какой-либо другой африканской стране…

…Итак, в путь-дорогу! Почти все готово к отъезду в Бахар-Дар. Там, на строительстве Технической школы, Дара правительства СССР правительству и народу Эфиопии мне предстоит проработать многие месяцы.

Остались небольшие формальности в «Иммигрейшен-оффис».

Вот и удостоверение личности — местный паспорт. Паспортизация в Эфиопии существует только для иностранцев. Документами, удостоверяющими личность эфиопа, могут быть служебные пропуска, оформляемые для чиновников очень немногих государственных ведомств, и… водительские права. Не трудно представить, какая часть населения охвачена такой «паспортизацией».

Знакомлюсь со своим новым документом. В нем по-амхарски и по-английски удостоверяется, что советский специалист прибыл в Эфиопию сроком на два года.

Кто однажды побывал в Аддисе, тот навсегда сохра-нит его в сердце. Я уверен в этом. Может быть потому, что жил в этом городе, исходил и изъездил его вдоль и поперек, успел полюбить и в теплое мартовское солнце, и в нудный августовский дождь.

— До свидания и здравствуй, Новый Цветок. Мы еще не раз с тобой встретимся.