Экватор рядом

ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

Голубой Нил. Так называется эта река в Судане, да и то в самом нижнем течении. Эфиопы называют ее Аббай, что в переводе означает «отец», «батюшка», «кормилец». Аббай — слово амхарское, но его приняли и галла, и мелкие племена, живущие там, где река пересекает границу с Суданом.

Наш коллега, ладный веселый парень из Саратова Алексей Мороз, как-то заметил по этому поводу:

Не думал я, братцы, что с Волги-матушки попаду на Нил-батюшку!

…В сезон больших дождей Аббай каждую секунду забирает у озера Тана более 200 кубометров воды, получая здесь свой исходный рацион. В этом смысле правы те географы, путешественники и туристы, которые называют истоком Голубого Нила озеро Тана.

Но истинное начало Аббая не озеро. Посмотрите на карту: покидая Тану, река огибает мощный горный массив Чоке, стягивая его огромной, раскрытой к северо-западу подковообразной излучиной. Так вот почти в самом центре этой гигантской подковы, на северных склонах гор Чоке, и находится первородина Голубого Нила. Местное население называет часть реки от склонов гор оке и до озера Тана Гильгель-Аббаем, а европейцы — Малым Аббаем.

Тысячи лет Гильгель-Аббай несет с гор и приозерного плато нескончаемые тонны ила и песка — на карте Дорого масштаба на южном берегу Таны можно сразу заметить длинный, далеко уходящий в голубую заливку озера отросток — это наносная дельта Малого Аббая.

Жаль, что нам не удалось побывать там. Местные жители рассказывали о дикой красоте устья Гильгель-Аббая. Там, в густых зарослях бамбука и папируса, бродят бегемоты и дикие кабаны, осторожно ступают по громадным кувшинкам белорозовые фламинго. Нигде амхара и коренные жители берегов Таны, уойто, не видели таких огромных удавов, как в дебрях дельты Малого Аббая.

Много тысяч лет тому назад потоки лавы и раскаленные камни закупорили колоссальную сердцеобразную впадину, и воды Гильгель-Аббая заполнили ее до краев. Так родилось озеро Тана. В самой южной его части вода сумела вырваться наружу — пороги в этом месте и называются истоками Голубого Нила.

Для меня, как, впрочем, и для многих других, самым веским доказательством того, что Голубой Нил есть продолжение Малого Аббая, послужила такая не раз виденная с самолета картина: в марте — апреле, когда вода в озере достигает своей идеальной прозрачности, на его поверхности отчетливо проступает желто-салатовая замутненная полоса от устья Малого Аббая и до выходных порогов Голубого Нила, белесые зигзаги которых ясно видны с самолета. Это вырисовывается в озере след древнего русла реки.

…К истоку Гильгель-Аббая можно добраться только на мулах или пешком. Исходная база — деревушка Дебекам, расположенная на пересечении реки с дорогой Бахар-Дар — Дебра-Маркос. Чем дальше на юг, тем больше небольших порогов и перекатов. Малый Аббай то расширяется до 100–150 метров, расплетаясь в мелкие ручейки-косички, бегущие между осушенными каменистыми россыпями, то сужается метров до семи — десяти, когда ручейки-косички вновь сплетаются в одну толстую тугую «косу». На мелких местах, у водопоев, отмеченных коровьими следами, тропинка перебегает с берега на берег. Все уже река, все круче тропа, все свежее воздух.

Высоко в горах Чоке, на болотце, стоит на мостках хижина, обмазанная глиной и крытая соломой. В этом месте много ключей. Один из них, видимо самый активный, находится под хижиной. Это и есть истинное начало Голубого Нила.

ПОСЛАНИЕ В БУТЫЛКЕ

Мы сидим на добротном железобетонном мосту, перекинутом через Голубой Нил в полутора километрах ниже выходных порогов. В утренние часы их шум не может заглушить даже бурлящая между мостовыми быками вода. Внизу, на мелководье, покачиваются мохнатые водоросли В осоке застрял кусок подгнившего красного дерева. Маленькие островки — груды осушенных камней, между которыми краснеют крохотные кусочки влажной земли с сочным молодым ивняком. На островках поближе к берегу — небольшие лужицы, затянутые зеленой тиной. Под фермами моста, в бетонных пазах, живут голуби, точно такие же, как и в Москве. Они уже привыкли к шуму проезжающих по мосту машин, к мерному шарканью тысяч коровьих ног, но никак не могут привыкнуть к нашим рыболовным упражнениям. Стоит резко взмахнуть удилищем, и из-под моста вылетают, часто цепляясь крылом за леску, десятки голубей.

Аббай скоро достигнет своего наименьшего уровня, но сейчас, в конце февраля, — это величественная, неповторимая по своей красоте и разнообразию река. Мне особенно нравится сочетание поголубевшей воды с ярко-желтой, выжженной солнцем прибрежной луговой травой на левом берегу. Даже сейчас, в сухое время года (февраль и март — самые жаркие месяцы в этой части страны), уровень воды в Аббае непрестанно меняется в зависимости от направления ветра и суточных колебаний воды в озере Тана. Это заметно по свежей влажной полосе на мостовых быках. Часто бывает так: уйдешь утром на какой-нибудь островок посуху, а к полудню приходится возвращаться, сняв обувь и засучив штаны до колен.

…Мы сидим на мосту, свесив ноги над пенящейся водой. В половодье вода подступает почти вплотную к мостовым пролетам, а сейчас до нее метров семь-восемь.

Это первый современный мост через Голубой Нил в Эфиопии. Второй сооружен совсем недавно на дороге, соединяющей Аддис-Абебу с Дебра-Маркосом. Длина бахардарского моста с подходами — почти 300 метров, ширина около 10. Здесь свободно разъезжаются огромные красно-желтые американские самосвалы, принадлежащие израильской дорожной строительной компании, да еще остается достаточно места для прохода медлительного многоголового стада коров. Значение моста огромно. Он стал важным звеном автомобильной дороги, соединяющей эфиопскую столицу с Гондаром и Эритреей.

Я смотрю на катящуюся массу воды и мысленно прослеживаю ее путь отсюда, от истока, и до бесконечно далекого Средиземного моря. Может быть, вот эта спичка, брошенная в зеленовато-голубоватую воду моим соседом-рыбаком Германом, доплывет до набережной Каира? Молодой ленинградский инженер Герман Эдуардович Аккерман, приехавший на стройку последним, и я — заядлые рыбаки и не по-взрослому восторженные фантазеры.

Голубой Нил — сплошная экзотика и романтика. После первого посещения каменистых нильских берегов и принильских джунглей кажется, что природа нарочно перемешала там все живое и окаменевшее, создала для человека невообразимые трудности, словно пряча от него великую реку. И только позже, не сразу начинаешь видеть и чувствовать удивительные, гениально «продуманные» взаимосвязи между всеми и всем, что наполняет долину Аббая. Недаром в одной чудесной эфиопской сказке говорится, что «в природе больше мудрости, чем в любом городском судье». Позже нам пришлось неоднократно в этом убедиться (речь идет, разумеется, не о судьях). Я отвлекаюсь? Хорошо, вернемся к брошенной в воду спичке.

Спички и окурки, а иногда и вырванные «с мясом» поплавки, уносимые от наших удилищ вниз по течению, как-то натолкнули нас на мысль отправить по нильским волнам бутылку со следующей запиской: «Дорогие товарищи из Асуана! Этот сосуд начал свой путь в истоках Голубого Нила, где мы строим Техническую школу в знак дружбы, уважения и бескорыстной помощи эфиопскому народу. Может быть, случится чудо и наша пол-литра благополучно доплывет до Асуана. Горячий привет и наилучшие пожелания огромному коллективу строителей Асуанской плотины от маленькой группы советских специалистов в Бахар-Даре».

Бутылка была торжественно брошена в воду 10 октября 1962 года в каньоне в половодье ниже водопада Тис-Аббай. С тех пор утекло много воды. Надо думать, не доплыла наша «Столичная» до Асуана, иначе бы мы непременно узнали об этом. А может быть, она проскочила незамеченной и сейчас волны Средиземного моря раскачивают наш романтический сосуд? А может быть, бутылку с посланием тщетно пытается переварить неприветливый нильский крокодил, принявший ее за необыкновенную рыбину? А может быть, ее подобрал крестьянин-эфиоп обрадовавшийся столь неожиданному дару Аббая, который можно отлично использовать для хранения растительного масла? А может быть… Словом, мы с Германом любим пофантазировать.

В КАНЬОНЕ

До сооружения моста у истоков Аббая эфиопы переправлялись через реку вброд. В сухое время года сделать это сравнительно просто, а вот в половодье переправы через Аббай возможны только в самых узких местах каньона. Страшно утомительное это дело: долго, иногда несколько часов, спускаться по узкой тропе в жаркую душную пропасть и еще дольше взбираться вверх по противоположному склону. Мы испытали это удовольствие раза два-три, отправляясь к водопаду Тис-Аббай.

…В полутора километрах ниже Тпс-Аббая левый берег реки раза в четыре выше правого. На его гребне заросли пяти — десятиметровой акации кажутся небольшими кустиками. Левый берег в сущности крутая гора высотой в полкилометра. Сейчас склоны ее покрыты густым зеленым ковром, а в сухое время года, когда многие деревья и кустарники сбрасывают листву, гора обнажается, становится похожей на огромного полинявшего ежа, только вместо игл торчат на ее склонах оголенные кривоватые деревья. По этой горе нам предстоит взобраться, чтобы увидеть Тис-Аббай «в фас», во всей его мощи и красоте. Но сначала спуск к переправе через реку.

Наш верный «козел» останавливается, стиснутый густыми, колючими зарослями и упершись передними колесами в огромный нарост лавы. Дальше ехать нельзя. Тут же, от небольшого, вылепленного из красной глины термитника, начинается тропа вниз, к Аббаю.

Нигде, кроме как в приречных галерейных лесах, не услышишь таких многоголосых птичьих концертов. Тысячи исполнителей и тысячи мелодий и речетативов: не пуганные, зовущие, предупредительные, насмешливые, вопросительные, угрожающие и многие другие, не поддающиеся дешифровке. Совсем рядом прыгают мартышки — они любят дежурить на тропе в надежде, что проходящий крестьянин обронит что-нибудь съедобное или из мешков, навьюченных на осла, просыпется зерно.

До чего же это здорово, что жизнь ухитряется каждый день одаривать нас новыми ощущениями! Справа по скалистому уступу бежит целое стадо темно-рыжих павианов зынджеро. Мы называем их яшками, наверное просто потому, что среди мужчин нашей маленькой колонии нет ни одного Якова. В кустах очень близко замерла газель, мидаква, тоже рыжая. Хорошо! Под диким лимонным деревом смешались запахи больших красных цветов и обезьяннего навоза. И это неплохо! В камнях и между лианами пауки в пол-ладони. Хорошо! А вот на тропинке просыпал свои длинные перламутровые иглы африканский еж, дикобраз. Хорошо!

Идем не спеша, экономим силы на подъем. Чем ближе к реке, тем меньше птичьих трелей. Может быть, их заглушает нарастающий шум клокочущей в узком каменном русле реки? Все плотнее сгущается жаркий влажный воздух. На крутых склонах свисают корни деревьев и бородатые лишайники; густые заросли папоротников время от времени колышутся, потревоженные каким-то живым существом. Часто тропинку перегораживают толстые, слегка подрагивающие лианы, словно лес приглашает путников поиграть в скакалочки. Тропинка превращается в мокрую, скользкую зеленую щель. Наконец она совершенно исчезает.

Внизу среди серых каменных глыб грохочет Аббай, но до него еще метров пятьдесят почти отвесного спуска, я до сих пор не понимаю, как здесь проходят навьюченные ослы и мулы. По влажным, поросшим мхом камням, цепляясь за корневища деревьев и лианы, спускаемся к реке. Я убежден, что участники этих походов со спокойной совестью могут носить альпинистские значки, Даже наш инженер-электрик Миша Малюга, невозмутимый и неторопливый бакинец, отправившийся в путешествие в ослепительно сверкающих лакировках. Он чаще Других застревал на крутом склоне ущелья, а сейчас, тяжело отдуваясь, разглядывает свою обувь: вместо лакировок на ногах — два глиняных шара, в которые вмазаны мокрые до колен брюки.

Грохот бешено несущейся воды — канонадный. Мы дне Аббая. Да, да, на дне. Сейчас река немного «ужалась», но в самую высокую воду над каменной площадкой, на которой мы стоим, отжимая намокшую после акробатического спуска одежду, проносится пятиметровая толща воды. Колебания уровня воды выше водопада Тис-Аббай не очень заметны. Здесь же, в узком каменном ущелье, амплитуда этих колебаний подскакивает и опускается на 25–30 метров! Вот сейчас три бревна, переброшенных через беснующийся поток (это и есть наша переправа), повисли почти над самой водой, до них долетают брызги, а когда мы были здесь в мае, эти бревна чернели в солнечном голубом небе на высоте пятиэтажного дома.

По обеим сторонам вздымаются гранитные и базальтовые скалы. При достаточном воображении можно угадать в их серо-коричневых линиях человека-великана, лошадь, тяжелую морду склонившегося к воде бегемота — все, что угодно. В крепчайшем отполированном камне донные водовороты высверлили глубокие воронки и яйцевидные впадины. Ноздреватая каменная площадка, на которой мы стоим, напоминает гигантский кусок черствого сыра, если можно себе представить сыр серого цвета с ультрамариновыми и красными прожилками. Среди камней на тонких иловых отложениях цветут редкие кустарники и пучки высоких трав. Велика тяга к жизни! Но этим растениям суждено прожить несколько месяцев — в следующее половодье они помчатся вниз по реке, вырванные с корнем бушующей водной лавиной.

…По противоположному склону спускается группа крестьян — мужчины и женщины. Мы ждем, когда они переправятся на наш берег, чтобы начать подъем к Тис-Аббаю. После короткого совещания мужчины забирают у своих подруг грузы и, ловко балансируя, пробегают пять-шесть метров по бревнам над бурлящей водой. Женщины переправляются по-другому: достав из-за пазухи нательные крестики, несколько раз прикладываются к ним губами, а потом, став на четвереньки, переползают по жуткому «мосту» на наш берег. Смешного в этом мало: у некоторых женщин за спинами привязаны малыши. Матери не могут рисковать.

Метрах в двухстах выше этой переправы находятся развалины моста Тис-Уха-Дылдый. Из восьми арок осталась одна. Мост был сильно разрушен в последнюю войну. Одиноко возвышается в ложе каньона как памятник мастерам-строителям начала XVII века уцелевшая арка, опушенная сверху кустами и травами-однолетками. Черные и фиолетовые камни скреплены светло-серым цементом необычайной крепости. Мои товарищи, инженеры-строители, с большим трудом отколупали кусочки цемента, чтобы по возвращении в Москву в лабораторных условиях узнать состав этого удивительного строительного материала.

«ТОТО» ВМЕСТО РЫБЫ

…Хорошо видно, как в осоке вьется уж. А может быть, и не уж, а что-нибудь похуже? Вспоминаю свое недавнее знакомство с водяной мельницей-шалашом на Малом Аббае. Позже Габри рассказал мне, что во временно покинутых мельницах поселяются змеи: их привлекают там мыши-полевки, которые в свою очередь перебираются на мельницы за остатками рассыпанного зерна. Все это в изложении нашего милого Гаврюхи звучало кратко и недвусмысленно:

— Зэнду плёха. Мыша пришел — мыша кушал. Мистер пришел — мистер кушал.

Габри называет всех змей зэнду, будь то действительно удав или страшная крошечная серо-зеленая «минутка», не желая, видимо, затруднять нас зоологическими подробностями. Впрочем, возможно, на мельницах поселяются именно зэнду. Это мало меняет дело.

…Клев сегодня отвратительный. Мне еще повезло — крючки целы, а вот Герман меняет уже третий: пористые камни в реке «засасывают» их безвозвратно.

К нам подходит девочка лет семи-восьми. На острых плечиках болтается латаное цветастое платьице. На груди — большой оловянный крест-самоделка. Она внимательно наблюдает за нашими манипуляциями с насадкой и наконец, чуть осмелев, спрашивает:

— Нет рыбы, мистер?

— Нет.

— Лови с берега — там хорошо.

Нашу беседу-жестикуляцию прерывает сторож моста, сморщенный бойкий старичок. Он что-то говорит девчушке и она, смеясь, убегает.

Сейчас десять часов утра, но солнце уже в зените. Жара. А на старике — порыжевшая потрепанная шинель, а поверх нее накинута еще шамма. Сторож любит беседовать с нами, особенно часто расспрашивает о Москве. Be время итало-эфиопской войны он партизанил в горах Семиена, потом служил в эфиопской дивизии, расквартированной в Асмаре. О Москве и России впервые узнал во время войны с итальянскими фашистами, а позже, подробнее, — от брата, механика из Асмары. Объясняемся мы с ним на смеси амхарского и итальянского языков, вернее слов.

Сегодня у старика деловое настроение. Недавно мы подарили ему рабочий комбинезон, и сейчас сторож хочет отблагодарить нас — предлагает «тото», маленькую серебристую мартышку. Зверек, привязанный к ноге старика короткой толстой веревкой, крепко вцепился в поручни моста, свесившись над бурлящей водой; в умных глазенках такая тоска, что нам становится не по себе.

Переглянувшись, мы с Германом благодарим старика и берем обезьянку. В компании с мартышкой много рыбы не поймаешь. Сматываем, как говорится, удочки. У ближайшего поворота дороги нам нужно свернуть влево и по лугу идти к нашим коттеджам, но мы, раздвигая кусты, уходим по узкой тропе вправо, по направлению к истокам Аббая. Тропинка петляет между огромными вывороченными камнями, огибает непролазные заросли дикого лимона, молодых пальм, тамаринда и лиан (жилища змей и кабанов) и наконец исчезает в топкой низине. Дальше напрямую идти нельзя, а в обход — крюк в полкилометра.

Отвязываем нашу пленницу. Мартышка царапает руки теплыми лапками, не понимая, что мешает своему освобождению. Наконец веревка отвязана. Ставим зверька на влажную тропинку. Обезьянка почесывает натертую веревкой холку, расправляет белые бакенбарды, секунду-другую смотрит на нас с недоумением, а потом, высоко изогнув хвост, одним махом исчезает в кустарнике…

Не попадайся больше! — кричит Герман и ныряет в кусты вслед беглецу кусочек зачерствелой «киты».

ЛОВИСЬ, РЫБКА, БОЛЬШАЯ И МАЛЕНЬКАЯ

Кита — это густое липкое тесто, напоминающее коричневый пластилин, приготовляемое из муки тэффа, весьма распространенной в Центральной и Северной Эфиопии зерновой культуры. Кита — отличная приманка; ее хватают в определенное время года даже голодные сомы — рыба, вообще-то равнодушная к пище растительного происхождения. Кита делается просто: бросил в кипящую воду муки, поболтал немного, и все. По пути к месту рыбалки руки постоянно заняты — мнут еще горячее тесто, доводя его до нужной кондиции. Охотно клюет рыба на баранью печенку. Но для этого, как минимум, нужно заиметь барана. Самые неудачливые наши рыболовы занимаются изготовлением необычной наживы: кусочки колбасы, апельсиновые дольки и даже чеснок. Рыба, однако, пренебрегает такой тонкой гастрономией.

Баранина привлекает, оказывается, не только рыбу. Однажды наш инженер Александр Михайлович Астаховский пустил поплавок по быстрине. Сильное течение болтало крючок с бараньей печенкой на поверхности, и никакие грузила не могли утащить его в глубину. Едва поплавок занесло за островок высокой осоки, как леска, дрогнув, сильно натянулась и пошла… вверх. Над осокой яростно бил крыльями молодой орел — он-то и тащил леску в небеса. Могучая птица все сильнее и сильнее натягивала леску, но вдруг ослабила ее, стараясь схватить раздражавший ее ярко раскрашенный, трепыхавший в воздухе поплавок, — видно, одного крючка с печенкой ей было мало. Кончилась эта необычная поклевка тем, что Александр Михайлович остался без крючка, поплавка и Добрых 20 метров крепчайшей лески, приобретя взамен незабываемое охотничье ощущение. Если бы при всем этом не было нас, шестерых очевидцев, пополнил бы наш инженер-сметчик известные ряды рассказчиков-рыбаков.

Самая привлекательная для нильской рыбы и самая неприятная для нильских рыбаков нажива — термиты. Миллионные рои этой твари появляются с наступлением сумерек обычно в конце мая, когда земля уже увлажнена «малыми дождями». Термиты бесцеремонно залетают и залезают за пазуху, в рукава, уши, волосы. Продолжается это нашествие два-три вечера.

И тем не менее к атакам назойливых насекомых быстро привыкаешь, тем более что перед нами, рыбаками стоит задача собрать как можно больше этой ценнейшей наживки. Делается это так: в коттеджах гасится свет и только над одним крыльцом горит лампочка. Привлеченные светом тысячи термитов слетаются к крыльцу, по которому ползают рыболовы, вооруженные большими жестянками. Когда преемник Тузика наш всеобщий любимец черный мохнатый щенок Пират немного подрос, он стал помогать нам в охоте за термитами: чихая и поминутно отряхиваясь, давил насекомых лапами, кидался на них совсем по-кошачьи.

Утром Бахар-Дар усеян маленькими блестящими крылышками: у термитов кончился короткий летный период. Сбросив крылья, они уползают в землю, чтобы творить свои гнусные дела — пожирать корни молодых деревьев (особенно им нравятся эвкалипты), кустарников, вообще все деревянное. Они сумели сожрать у нас на участке около сотни саженцев эвкалиптов и… курятник. Поэтому мы кроме всего прочего испытываем некоторое моральное удовлетворение при мысли о том, что пленники, попавшие в наши банки, уже не смогут обидеть ни природу, ни человека. Для рыбы эта тварь, повторяю, — лучшее лакомство. Она хватает крючок на лету, выпрыгивая из воды. Тут самое главное — умелая подсечка. Иногда бывает так: литровая банка с термитами уже почти пуста, а на кукане — ничего.

Рыбы в Аббае и Тане очень много, но в этом огромном рыбном царстве мало разнообразия: серые и черные сомы, похожие на рыбца, барбес, небольшие плоские тиляпи и голубые красивые рыбы, называемые местным населением «аса», что значит «рыба» вообще. Рыболовство на Аббае — побочное занятие для местного населения, так что основной враг рыбы кроме собратьев-хищников — крокодилы, вараны, выдры.

Улов по 10–15 килограммов на брата-рыбака — обычное дело. Рыболовы-мастера, Герман и шофер-завхоз Василий Иванович, «достают» отдельные экземпляры весом по 8 11 килограммов, длиной более метра. Завхозу особенно везет на громадных сомов. Некоторые объясняют эту удачливость притягательной силой Васиных усов-«Усач усача видит издалека!» Между прочим, наши товарищи из Аддис-Абебы подозрительно щурились, слушая рассказы о нильской рыбе. Свое рыболовное дарование они проверяли обычно на Аваше или его притоках. Там, к югу от эфиопской столицы, есть одно интересное местечко. В Аваш впадает удивительная речушка с горячей грязевой водой. Рыба почему-то без ума от темно-серых кусочков грязи, выталкиваемых теплыми водоворотами; хватает их, как иной сластена шоколад. Я был в том месте и клянусь удачей всех моих будущих рыбалок — рыбу можно там ловить голыми руками. Но какую? Рыбешка в 200 граммов считается крупной, а на полукилограммовую смотрят, как на кита. Вот почему аддисабебские рыбаки ехидно поддакивали нашим рассказам о трофеях в полпуда. Это продолжалось до тех пор, пока некоторым из сомневающихся не представился случай порыбачить на «нашем» Аббае. После этого заядлые рыболовы столицы смотрели на нас с тихой завистью.

Постепенно рыбалкой у нас заразились все. Это, оказывается, очень просто. Достаточно поймать хотя бы малька или впервые в жизни почувствовать сладостный толчок удилища — и ты рыбак. Даже наш архитектор, которого, кажется, ничто не интересует в свободное время, кроме живописи и цветной фотографии, смастерил себе «абстракционистскую» удочку, привязав леску к толстой корявой рогатине. Обычно он втыкает ее на каком-нибудь живописном кусочке нильского берега и располагается рядом с этюдником и красками.

Увлечение живописью, как правило, оказывается сильнее рыболовных эмоций, и Александр Иванович возвращается домой без рыбы и очень часто без удочки. Рыба, чувствующая его страсть к палитре, холстам и ватману, утаскивает приманку с леской и рогатиной. Все это кончилось тем, что мы перестали дарить архитектору рыболовные снасти, и он, плюнув на освященные веками традиции, прицепил к упаковочному шпагату обычную канцелярскую скрепку. И вот именно на нее (смею предположить — впервые в истории человечества) и попалась крохотная, с указательный палец, рыбешка первая и последняя за все время пребывания Александра Ивановича в Эфиопии.

Местное население, главным образом женщины и дети, собирают сомов на лыковый или лиановый кукан, а то и просто насаживают на палку на… лугах вблизи источников Аббая. После половодья вода довольно быстро уходит с лугов в реку и озеро, и тысячи неуклюжих, широкотелых сомов не поспевают за уходящей водой — мешает высокая, густая трава. Многие дни они «живут» одной росой, медленно зарываясь в вязкий ил, хлопая сильным хвостом ползут к озеру. Вот в такие дни и собирают ослабевшую рыбу, амбаза, как ее называют амхара, запросто, руками, как хворост.

Где-то я вычитал о том, что на Тане и в верховьях Аббая водятся трех-, четырехметровые нильские окуни. Мы не только не видели таких великанов, но ничего не слышали о них даже в селении у любящих прихвастнуть как все рыбаки в мире, уойто. А уойто, живущие на берегах Таны, — профессиональные рыбаки. Живут рыболовством и полжизни проводят на воде.

Правда, однажды на одном из рукавов Аббая, в его истоках, мы стали свидетелями весьма загадочного явления. Вокруг большого, опоясанного невысокой осокой камня кругами двигалась гигантская рыбина. Видны были ее островырезанные многочисленные плавники. Прикинули: метра два с половиной. Кто-то предположил, что эта все убыстряющаяся «карусель» вокруг камня — резвящийся крокодил, но Герман сразу же опроверг эту гипотезу, заявив, что крокодилы с плавниками бывают разве что на Марсе. Наиболее правдоподобной была версия Габри — он объяснил, что обычная рыба, сплетаясь в тесное кольцо, часто устраивает такие хороводы во время нереста. Скорее всего, это было именно так, но очень хотелось думать о рыбе-гиганте, вообще о чем-то необычном, тем более что Аббай уже не раз преподносил нам сюрпризы природы.

ОСТОРОЖНО — АЗУ!

…На зеленом островке, отделенном от нас быстротечным речным рукавом шириной метров в сорок, стоит огромная серая голенастая птица. Она то вытягивает длинную шею, то сгибает ее к воде, словно прислушиваясь к звукам подводного мира. Зоологи называют ее цаплей-великаном или исполинской цаплей. Ни в одной африканской стране нет такого разнообразия птиц, как в Эфиопии. Вместе с коренными пернатыми жителями здесь подолгу живут и «временно прописанные» перелетные гости из Европы и Азии. Эфиопия — отличное зимовье для таких птиц. В здешних краях мягкий и теплый климат во все времена года, в достатке любой птичий корм. Особенно много птиц живет у больших водоемов. На Аббае, например, огромное количество гусей, уток, цапель, фламинго, журавлей, чаек. В конце сентября — начале октября в Бахар-Даре появляются миллионные стаи ласточек. Перед закатом они тучами проносятся над самой землей, слетаясь к месту своей ночевки — папирусному болоту. Перелетные птахи лишний раз напоминают нам о далекой Родине. Кто знает, может быть, некоторые из наших бахардарских быстрокрылых гостей обитают летом на моем родном проспекте Вернадского, что на Юго-Западе Москвы?

…Прошу прощения за это маленькое лирическое отступление. Цапля на островке не обращает на нас никакого внимания. Она снова вытягивает шею и вдруг стремительно вонзает в воду остроклювую голову. В широко раскрытом клюве бьется довольно большая рыба. Цапля перехватывает ее за хвост и начинает дубасить рыбу о камень, ритмично сгибая и разгибая шею. Рыба перестает биться. Цапля, к нашему удивлению, не закусывает, а швыряет добычу на траву, подальше от воды. Я впервые вижу, чтобы эта прожорливая птица оставляла пищу про запас.

Наши зоологические наблюдения прерываются довольно странным зрелищем: метрах в десяти от берега плывет щербатое трехметровое бревно. Выше моста, у истоков Аббая, особенно вдоль его правого берега, вода большую часть года затопляет непролазные девственные джунгли, и оттуда Аббай часто «вытаскивает» и тащит вниз огромные коряги и сгнившие обломки стволов. Но в этом бревне что-то необычное: странный зеленовато-коричневый цвет, а главное — главное, оно… обгоняет течение!

Вдруг бревно круто разворачивается и быстро плывет к зеленому островку, оставляя за собой пенящийся след. Громадная цапля отталкивается сильными ногами и, хлопая тяжелыми крыльями, медленно летит над самой водой к противоположному берегу. И почти одновременно с этим ребятишки-эфиопы закричали:

— Азу, азу!

Теперь уже и мы видим, что «бревно» превратилось в крокодила. Он высунул голову у берега, в том месте, где секунду назад стояла цапля, потом медленно поплыл двигая воду страшным рылом, а затем исчез в зарослях ивняка и осоки.

В Голубом Ниле много крокодилов, и довольно крупных. Николай Иванович Вавилов, вспоминая трудную переправу через Аббай, рассказывал: «…утром, до рассвета, отправляем охрану, которая начинает стрелять в воду разгоняя крокодилов». Он писал, что река «кишит огромными крокодилами, достигающими четырех-пяти метров». Экспедиция Н. И. Вавилова пересекла Аббай в начале среднего течения, а вот в истоках реки крокодил — чрезвычайно редкое зрелище, а что касается Таны, то в озере никто из местных жителей никогда не видел этих чудовищ. Это подтверждает и известный исследователь Таны и Голубого Нила англичанин Чисман. В своей книге он приводит даже легенду, бытующую в районе Бахар-Дара, о том, как местные монахи заклинаниями преградили хищникам путь вверх по реке. Итак, если это может заинтересовать зоологов, мы довольны своим «научным открытием» — крокодилы близ истоков Аббая есть.

Так или иначе появление азу или крупного питона в обжитых местах считается ЧП, как у нас — появление тигра-людоеда в уссурийской тайге или матерого волка вблизи колхозного стада. Двое суток пятеро полицейских дежурили на берегу реки, наблюдая за островом, где скрылся крокодил. Азу обычно не уходят от облюбованного места. В данном случае крокодила не смущали близость моста, постоянное мычание и ржание скотины и крики пастухов на водопое рядом с этим мостом.

На третьи сутки шестеро парней-эфиопов пронесли мимо наших коттеджей тушу убитого водяного разбойника. Крокодил был привязан веревками и мочалом к самодельным носилкам, а в его огромную раскрытую пасть, видимо для большего эффекта, была вставлена полуметровая палка. За носилками бежали ребятишки с криками. «Азу! Азу!» Процессию возглавлял герой дня — сержант полиции. Рот до ушей — еще бы, согласно закону, ему причиталось за убитое чудовище вознаграждение в 25 долларов — сумма, почти равная его месячному жалованью.

Крокодилов-отшельников не бывает, и действительно, очень скоро в Бахар-Даре стали говорить об азу, которых по-прежнему почему-то привлекали быстрины у моста. И вот через несколько дней после уничтожения первого крокодила мы увидели, как его еще более крупный собрат неожиданно высунул морду из стремнины, схватил деревенского пса и, ударив хвостом по воде, скрылся со своей жертвой под бурлящим потоком. Зрелище, надо сказать, неприятное.

С ужасом вспомнили о том, что не прошло и часу, как молодой парнишка-эфиоп переплыл реку как раз в том месте, где еще не успели улечься круги над щербатой спиной страшного хищника. Парень не искал острых ощущений. Он заключил пари с какими-то иностранными туристами. Усталый и мокрый, он возвращался мимо нас по мосту и что-то сердито буркнул повстречавшемуся ему Габри. Гаврюша сказал, что «мистеры» проспорили пловцу три доллара.

Позже мы еще несколько раз видели азу, причем даже у самого-самого истока реки, где Аббай скатывается в широкое русло по пологой лестнице ровненьких, словно причесанных, порогов.

С Аббаем шутки плохи; в этом мы окончательно убедились уже накануне нашего отъезда из Эфиопии. Мы гостили у югославских инженеров и монтажников на стройплощадке ГЭС, у водопада Тис-Аббай. Жара была дикая. Решили искупаться в огромной каменной чаше, выдолбленной гигантским каскадом Тис-Аббая. Это было тем более заманчиво, что знаменитый водопад мы видели раньше только сверху, с горы на противоположной стороне каньона, пли сбоку, в его верхнем уровне, а здесь представилась возможность побывать внизу, в таинственной, всегда затененной яме, куда с грохотом валятся тысячи тонн воды. Глубина каменного корыта под водопадом площадью примерно в гектар — поистине океанская, и мы старались не удалятся далеко от берега. Когда, вволю освежившись в чистейшей прохладной воде, начали взбираться вверх по обрыву, механик-югослав Корнич крикнул, показывая скрученным полотенцем на берег:

— Крокодилы!!

Все разом обернулись и посмотрели на плоские мокрые камни, на которых мы только что одевались. На них покоились рядышком три крокодильи морды. Отвратительные близнецы с видимым сожалением смотрели нам вслед. Может быть, они просто хотели поиграть с нами в изумрудной воде — вряд ли они были голодны, так как водопад каждую минуту швырял вниз сотни оглушенных рыб. Впрочем, можно было предположить и другой вариант: а что если им надоело рыбное меню.

ЕЩЕ НЕМНОГО ЗООЛОГИИ

Это было нашим первым и последним купанием в бае. И не только потому, что не очень приятно столкнуться с крокодилом, змеей или вараном, в конце концов при желании всегда можно было найти подходящее место для купания. Дело в том, что в Голубом Ниле даже в самой чистейшей, действительно голубой воде живут и плодятся миллиарды различных, в том числе и очень опасных для человека, бактерий, насекомых, червей. Аббай и многие другие водоемы в Эфиопии, как нам разъяснили врачи в Аддис-Абебе, — место выплода переносчиков возбудителей страшного несчастья — слоновой болезни. В Бахар-Даре довольно много людей, особенно среди народности уойто, поражено этой болезнью. «Слоновой» она называется потому, что ноги больного чудовищно распухают от колена к ступне; такие больные редко доживают до тридцати лет.

Кроме крокодилов и змей на Аббае обитают вараны. Впервые я познакомился с вараном в половодье. Вернее, не с вараном, а с его… шеей. Я стоял на прибрежных камнях, пытаясь сфотографировать стайку юрких красных птичек, полуворобьев-полуколибри, как вдруг из густо-коричневой воды метрах в пяти от меня появился длинный темный предмет — сучок не сучок — вроде перископа крошечной подводной лодки. «Перископ» начал вращаться, «засек» меня и мгновенно погрузился в воду. Так вараны ведут разведку, когда вода в реке в период ливней напоминает раствор сгущенного кофе.

На Аббае и Тане водятся так называемые нильские вараны. Редко попадаются экземпляры меньше метра длиной. Самый большой варан повстречался инженеру Михаилу Павловичу Рогачеву: от кончика хвоста до головы метра полтора. Встретились они на узкой тропе, ведущей к озеру, и оба одновременно кинулись в разные стороны. Первым пришел в себя Михаил. Он успел даже «щелкнуть» беглеца, но в кадр попал только хвост. После внимательного изучения зафиксированного хвоста мы единодушно согласились, что инженер не прихвастнул, что с ним частенько бывало, когда он, например, со скорбным видом широко разводил руками, показывая, какая рыба сорвалась у него с крючка.

Большую часть времени вараны проводят в воде или около нее. Но часто в поисках добычи уходят далеко от водоемов. На суше они довольно неуклюжи, зато в воде — акробаты. Вараны — частые гости на нашем жилом участие — таскают самых, по-моему, мелких и рассеянных в мире эфиопских кур. Делается это в содружестве с дикими кабанами или с хорьками — они роют под сетчатой оградой ходы. Одного вора удалось наказать. Гонялись за вараном по всему двору вместе с нашим Пиратом. Щенок обгонял мерзкое животное и перепрыгивал через него, но схватить боялся — уж очень необычным представлялось ему это шипящее, помахивающее длинным хвостом существо с мелкими острыми зубами, длиннющим, мелькающим как молния языком.

…Как-то к «нашему» мосту стали часто подплывать, обычно парами, очень крупные выдры. В литературе о животном мире Эфиопии я ни разу не встречал упоминания об этих ловких и стремительных охотниках за рыбой. Выдры подплывают по мелководью почти к самым мостовым быкам и, задрав морды, с любопытством разглядывают сгрудившихся у перил рыболовов и зевак. Ныряют выдры почему-то всегда против течения; на мелкой воде отлично видны их молниеносные маневры. Иногда зверь, зажав в пасти серебристую рыбину, высоко поднимает и раскачивает ее над водой, словно хвастаясь перед Двуногими рыбаками своей добычей.

В первые месяцы нашего бахардарского жилья мы частенько видели очень крупных питонов — зэнду. Змеи переплывают реку, чуть задрав головы, и всегда парами. Даже быстрое течение не сносит этих мускулистых тварей, они перебираются через Аббай почти под прямым углом. Заметив людей, зэнду обычно прячутся; если при этом они находятся в реке, то сразу «идут на погружение» и через несколько секунд снова вытягивают головы из воды, но уже за добрую сотню метров в стороне. В последние месяцы нашего пребывания у истоков Голубого Нила мы не видели и ничего не слышали о питонах — растущий город изгнал их в самые отдаленные, глухие углы.

ГУМАРЕ, ГУМАРЕ!

Уже давно нашей заветной мечтой было увидеть сфотографировать гумаре — бегемотов. Однажды мне удалось увидеть их на реке Аваш, но это было малоинтересное зрелище: животные не только не желали показаться «во весь рост», но даже поленились приподнять морды — из илистой воды торчали только выпуклые надглазья и широкие ноздри. Бегемоты на Аваше живут в полузаповеведных условиях, а нам нужны были совершенно «нецивилизованные» животные.

Еще сравнительно недавно на Тане резвились большие стада бегемотов, а сейчас они сохранились лишь в малодоступном устье Гильгель-Аббая. Некогда значительно более многочисленное, чем сейчас, племя рыболовов и охотников, уойто, уничтожило почти всех животных, оставшиеся бегемоты расселились в верхнем течении Аббая. Амхара-христиане не употребляют в пищу мясо бегемотов. Они вообще с величайшей брезгливостью относятся к мясу диких животных и птиц, которые с удовольствием уплетают сторонники христовой веры в Европе. У эфиопов есть даже примета-оправдание на этот счет: «Если питаешься дичью — не жди здоровья». А для уойто и для некоторых других принильских племен мясо гумаре — величайшее лакомство, причем отмеряемое не гурманскими граммовыми дозами, — вес среднего животного 2–2,5 тонны! Уойто говорят, что по вкусу мясо этого травоядного ничем не отличается от мяса коровы.

Но разумеется, нас интересовали «водяные коровы» на воле, а не их мясо. Мы часто видим их огромные следы на травянистых берегах, слышим рассказы о больших гумаре, которые пасутся рано утром у приречного болота, неподалеку от текстильной фабрики, и исчезают вместе с утренним туманом. Все это обостряет наш исследовательский дух. Жажда открытий, пусть чисто любительских, не дает покоя, тем более что от нас до «Бегемотова болота» не больше пяти километров. И вот недавно Габри сообщил, что в воскресное утро его шурин, Соломон, по ведет желающих смотреть бегемотов, — ну просто так, как предложили бы в Москве съездить в зоопарк. Следопытов добровольцев оказалось человек десять — почти все мужчины нашей колонии.

Было совсем темно, когда мы выехали из ворот. Проехали по пустынному в этот час рынку, миновали ряд беленьких домиков, и наш «козел» направился по пересохшему руслу водоотводного канала к темневшему невдалеке лесу. Затем переваливаясь с боку на бок, машина сумела пройти еще несколько сот метров по ухабистому, выжженному солнцем и человеком полю и остановилась перед непроходимой стеной кустарников.

Джунгли Аббая и в сухое время года остаются джунглями. Такого сплетения корней, стволов, ветвей, лиан, колючек и паутины, как в лесу у «Бегемотова болота», я нигде в Эфиопии не видел. Несмотря на жару и сухость, в лесу то и дело попадаются небольшие, но глубокие болотца с затхлой, затянутой тиной водой. На близость людей указывают растущие небольшими группами пальмы и густые заросли папоротников. На крошечных прогалинах — акации, дикая груша, войра (дикая маслина) и множество других, неведомых нам деревьев, кустарников, трав и цветов. Чем ближе к реке, тем чаще встречаются высокие, с раскидистой кроной деревья (местное население называет эти деревья коссо), чем выше пальмы, тем мощнее лианы. Каждый квадратный метр — маленький　ботанический сад со своими, часто неповторяющимися, экспонатами, но сейчас не до ботаники — пыхтим, продираемся к уже близкому Аббаю.

Слева — обширная, поросшая папирусом трясина. Высота «африканского камыша» — четыре-пять метров. Это и есть «Бегемотово болото». Много свежих следов тяжелых животных. Только следы. Бегемотов нет. Устало валимся на охапки сушеного папируса, заготовленные крестьянами для кровли хижин.

Ползем к Аббаю. Вот и широкий разлив реки. Соломон, сложив ладони рупором, кричит:

— Гумаре! Гумаре!

То ли бегемоты не понимают по-амхарски, то ли им в высшей степени безразлично наше неутоленное любопытство, но в тот памятный день нашего марша-броска мы так и не увидели ни одного гумаре. Соломон что-то сердито бормочет, Габри переводит:

— Он говорит: «Мистер много-много спал, плёха-плёха ходил. Гумаре ушел Аббай».

Мы вяло соглашаемся и уныло бредем назад по уже приметной тропе. над нашими головами сочувственно чирикают желто-голубые длиннохвостые птички.

…Но все же нам повезло. Мост через Аббай, очевидно, действует на речных обитателей, как магнит. Их можно понять: многие годы они плавали, ныряли в родной реке, загорали на прибрежных камнях и повидали на своем веку немало всякой всячины, но такое длинное, многоногое, неподвижное чудовище, упирающееся головой и хвостом в противоположные берега реки, увидели впервые. Одним словом, как-то каждый вечер метрах в семидесяти ниже моста стал появляться гумаре-разведчик. Это был очень большой и очень старый гумаре, ибо только очень старые бегемоты-самцы ведут отшельнический образ жизни. Он стоял в стремнине «по шейку» (хотя, конечно, бегемотова «шейка» — понятие неопределенное) и время от времени широко раскрывал громадную пасть, не то зевая, не то выражая свое восхищение чудо-мостом.

Это представление длилось недолго — неделю. Слух о любопытном бегемоте дошел до губернатора бахардарского района, незадолго до этого прибывшего из столицы. Господин Беляйне Вольде Иоганнес вкатил на мост на машине и с ходу трижды выстрелил в невинного гумаре. У широкой морды бегемота запрыгали фонтанчики воды. В том, что бегемот остался невредимым, мы не сомневались: это толстокожее животное можно уложить только из боевой винтовки, и то при попадании в межглазье. Губернатор же стрелял из малокалиберки, да еще на сравнительно большом расстоянии. Бегемот медленно окунулся в воду. С той поры его больше не видели — видимо, он здорово обиделся на главного представителя местных властей.

«ДЫМЯЩАЯСЯ ВОДА»

Как-то недавно, уже в Москве, приводя в порядок «статистику» своих эфиопских путешествий, обнаружил, что за два года мне пришлось около тридцати раз проехать по дороге Бахар-Дар — водопад Тис-Аббай, причем не менее десяти раз до самого ее конца. И всегда с жадным интересом всматривался в проносившуюся мимо уже порядком расчищенную и взрыхленную человеком саванну, нетерпеливо искал и находил новые, видно нескончаемые, черты и краски Амидамит-Чоке — так называется правый берег Аббая в верхнем течении — ровная долина шириной в пять — десять километров, которая постепенно сужается к Тис-Аббаю и ниже его переходит в знаменитый 500-километровый нильский каньон.

Дорога к водопаду Тис-Аббай начинается в самом центре Бахар-Дара от небольшой, вытоптанной площади перед церковью. С 1962 года это отличное, спрямленное гравийное шоссе с кюветами, водоотводными канавами и бетонными мостиками. Такие дороги в Эфиопии, как и в Африке вообще, называются проходимыми круглый год. Наш «газик» одолевает 40 километров за 40 минут, по километру в минуту, если мы не задерживаемся у моста через красивейший приток Аббая, неширокую речку Андаса, прозванную нами Обезьяньей за обилие мартышек и павианов на ее берегах.

Первые километры дорога летит под колесами «козла» прямая как стрела. Справа — поле аэродрома, слева — молодые посадки эвкалиптов. Вот заблестели на солнце три огромных серебристых цилиндра — металлические восьмиметровые баки для временного хранения зерна. Такие придорожные государственные зернохранилища американского производства сооружены сейчас в некоторых зерновых районах страны. С обеих сторон вплотную к насыпи подступают топкие луга, напоенные обильными августовскими дождями. Совсем рядом не спеша прогуливаются дикие гуси и белые цапли — мы мало смущаем их.

Скоро над дорогой мелькнут провода линии электропередачи Тис-Аббай — Бахар-Дар, потом прогудит под нами аккуратный мостик через Обезьянью речку, а там до водопада рукой подать…

— Значительная часть страны расположена на высоких нагорьях и плато, обильно орошаемых дождевой и речной водой, согретых щедрым приэкваториальным солнцем. Не покидая границ этой удивительной страны, можно побывать в высокогорной тундре и многоярусных влажнотропических лесах, увидеть обыкновенного серого зайца и носорога, почувствовать холод дождей со снегом на вершине могучего Рас-Дешана и невыносимый зной Данакильской пустыни — все это разложено по высотным климатическим «полочкам». Страна причудливых гор и долив, многоводных рек и озер, обширных лугов и нескончаемой саванны, непролазных лесов и безжизненных пустынь, страна почти неизведанных подземных, да и наземных кладов, Эфиопия еще ждет своих землепроходцев, геологов географов, зоологов, ботаников, ждет новое молодое поколение тружеников — преобразователей земли и городов, добытчиков ее богатств.

В числе многих эпитетов, которыми награждали и награждают путешественники, туристы и журналисты эту страну за великолепие, красоту и щедрость ее природы есть такие звучные определения, как «Африканская Швейцария», «Райский сад», «Страна чудес»…

Одно из природных чудес Эфиопии — Тис-Аббай. У этого водопада есть и другие названия: «Тисоха», «Тисуха», «Тис-Асат», «Тис-Исат». Я называю его так, как это делают жители Бахар-Дара и берегов Аббая в его верхнем течении. Во всех вариантах названия есть слово «тис». По-амхарски «тис» («чис») значит «дым», «дымящийся». И действительно, уже километров за десять до водопада над приречными джунглями видно большое белесое облако, сотканное из миллиардов водяных брызг. Оно клубится высоко над рекой в период большой воды и оседает в сухое время года, в январе — мае.

В Эфиопии я видел много водопадов. Летит струя в два обхвата с высоты этак метров 100–150… но впечатления никакого — кажется, будто лопнула где-то наверху водопроводная труба. А здесь… Что же это такое — Тис-Аббай? Представьте себе десятки тысяч тонн воды, с грохотом низвергающейся сплошной стеной высотой в 50 и длиной в 300 метров, — это и есть «Дымящаяся вода». По своей мощи, по своим размерам Тис-Аббай уступает в Африке только знаменитой Виктории. С августа и по конец декабря это потрясающее зрелище. Первое чувство при встрече с Тис-Аббаем — ошеломление. Потом оно сменяется восторгом и восхищением. Тянет на бодрые песенки, хочется декламировать стихи, говорить только афоризмами.

Внизу вода выбила огромную каменную чашу, ту самую, где с нами мечтали познакомиться три близнеца крокодила. Из нее Аббай, огибая куполообразный полуостров, круто устремляется в каньон с почти вертикальным стенками. Полуостров-купол — настоящий тропический дендрарий: пальмы, дикий банан, какие-то огромные темно-зеленые кусты с крупными красными цветами, трехметровые папоротники, лобелии, орхидеи. Все это отлично гармонирует с яркими вьющимися растениями, свисающими, как кулисы, по обе стороны водопада. На падающем водяном занавесе в любую погоду и с любой точки видны переливающиеся радужные пояски, отраженные в мириадах рассеянных в воздухе капелек. Может быть, здесь рождаются крутые эфиопские радуги?

В сухое время года Тис-Аббай заметно «худеет», разделяется на отдельные каскады, но и тогда живительная влага водяного облака освежает и умывает все вокруг. А чуть в стороне деревья на левом, высоком берегу Аббая сбрасывают листву. Горы оголяются и словно сморщиваются. Саванна на правом, равнинном берегу желтеет и чахнет. В эти месяцы изумрудное ожерелье Тис-Аббая кажется еще ярче и свежее. Так на расстоянии каких-нибудь двухсот метров сосуществуют выжженная солнцем степь и влажный вечнозеленый тропический лес.

Всю гигантскую панораму Тис-Аббая в большую воду можно увидеть с самолета перед посадкой в Бахар-Даре. Летчики любезно впускают поочередно в свою остекленную светлую кабину пассажиров, вооруженных кино- и фотокамерами. Самолет резко идет вниз и делает над водопадом два-три круга, почти касаясь крылом приаббайских гор. В такие минуты, по правде говоря, становится жутковато: под высоко задранным крылом с головокружительной скоростью несется навстречу лесистый склон ущелья и совсем близко внизу пенится, искрится, «дымится» знаменитый водопад.

Можно зайти к нему «в лоб» и по земле, перебравшись через высокую гору на левом берегу, пока не доберешься по влажной, скользкой траве до «смотровой площадки», откуда открывается вся панорама Тис-Аббая. Гидом при этом служит обычно кто-нибудь из сторожей строящейся электростанции. За спиной сторожа винтовка; он ловко прыгает с камня на камень, часто останавливаясь, поджидая цепочку взмыленных путешественников; шествие это больше напоминает перегон заключенных по этапу, чем туристский поход.

Перед вторым нашим переходом к водопаду, в котором приняли участие и женщины нашей маленькой колонии, мы узнали, что за день до нас на «смотровой площадке» побывала группа американских туристов, совершившаятрудное путешествие за час. Тогда на дне каньона возник стихийный митинг, идеей которого было побить рекорд американцев. Хотели оставить женщин внизу, но они наотрез отказались. Это осложняло дело, но дух спортивного соперничества привел нас к победе — 55 минут! Даже наш вооруженный гид с восхищением заметил по этому поводу:

— Бэтам тыруну![16]

На «смотровой площадке» спугнули компанию крупных мартышек, они с криком кинулись к ближайшим деревьям, причем бегущий в арьергарде вожак держал во рту… консервную банку! Американцы наследили — кругом валялись опорожненные консервные банки, бутылки, обрывки целлофана, фольги. Пестро раскрашенный мусор на этом прекрасном, почти святом месте казался нам таким кощунством, что некоторые мои товарищи начали с ожесточением швырять бутылки и жестянки в пропасть. Это привело наблюдавших за нами обезьян в состояние крайнего беспокойства и негодования. Кто-кто, а обезьяны предпочитали, очевидно, американских туристов.

«АББАЙ» ПО-РУССКИ ЗНАЧИТ «БАТЮШКА»

Длина Аббая в пределах Эфиопии — 1000 километров, из них на протяжении более чем 500 километров река грохочет в тесном каменном коридоре — глубоком, глухом и жарком каньоне. Перепад высот у истока и на границе с Суданом — почти полтора километра. Вплоть до границы это фактически мощная горная река, местами похожая на наш Терек. Почти навеем своем протяжении Голубой Нил стремительно несется в каменистом ложе, вспениваясь У размытых, оголенных корней деревьев, сворачиваясь на глубоких местах в широкие гудящие водовороты; реже спокойно и широко разливается, обволакивая небольшие удлиненные по течению, поросшие осокой, папирусом и ивняком острова — жилища зэнду, азу и гумаре.

Сотни рек стекают во всех направлениях с «Водяного замка Африки» — Эфиопского нагорья. Как большинство крупных рек, берущих там свое начало, Аббай — река интернациональная. Голубой Нил играет совершенно особую роль в жизни всей Северо-Восточной Африки, и главным образом Египта. Почти 50 кубических километров воды, или три пятых своей мощи, Большой Нил вбирает с Эфиопского нагорья через Аббай. При своем слиянии с Белым Нилом у Хартума, в Судане, Аббай вливает каждую секунду в великую африканскую реку 1600 кубометров драгоценной животворной влаги.

Аббай пока еще больше «кормилец» и «батюшка» для жителей Египта и Судана, чем для эфиопов. Более того, эта река в период дождей и половодья чаще доставляет эфиопам неприятности, чем пользу: бурлящие воды Аббая становятся неодолимым препятствием для всего наземного, а его многочисленные притоки уносят с нагорья миллионы тонн плодороднейшего аллювия.

Но эфиопы уже начинают приручать своего «кормильца». Прежде всего река должна дать стране электроэнергию. Еще до итало-эфиопской войны существовали проекты строительства гидротехнических сооружений в истоках Аббая. Наибольшую активность в этом проявляли англичане. Эти и все последующие проекты теснейшим образом переплетались с политическими проблемами.

…Первая электроустановка в Эфиопии была предложена для освещения дворца Менелика II в 1907 году, но идею удалось осуществить только 10 лет спустя; одновременно осветили небольшой участок одной из центральных улиц Аддис-Абебы. В 1930 году, накануне коронации Хайле Селассие I, электроосвещение появилось на некоторых других улицах эфиопской столицы. Но еще и сегодня с наступлением ночи огромная страна погружается в кромешную черноту. Только две звездочки ярко горят на ее просторах — Аддис-Абеба и Асмара, да несколько едва приметных светлячков. Лишь 4 % населения страны пользуется благами электричества, и то в основном как источником освещения; 70 % всей электроэнергии поглощается районом Аддис-Абебы. В 1963 году выработано только 177 млн. квт-ч. электроэнергии. Пока Эфиопия занимает последнее место в Африке по количеству электроэнергии на одного жителя. Электроэнергетике придается большое значение во второй пятилетней программе развиттия страны. Основной и наиболее выгодный в условиях Эфиопии источник электроэнергии — ее реки.

Гидроэлектропотенциал Голубого Нила громаден. На Аббае и его притоках выявлено (главным образом по аэрофотоснимкам) более 100 теоретически пригодных для строительства ГЭС площадок. Одновременно можно будет оросить обширные участки земли, создать резервные водохранилища. Аббая хватит на все это с избытком. Недаром ему присвоены титулы «великий», «могучий», «священный», недаром эфиопы говорят: «Родником восторгается тот, кто не видел Аббая». Это все так. Но пока стремление приручить мощный поток — только расчеты и радужные предположения: слишком велик еще разрыв между теоретическими выкладками и их практическим осуществлением. Первый скромный шаг в обуздании реки — строительство ГЭС у водопада Тис-Аббай.

…Итальянский фашизм принес Эфиопии неисчислимые разрушения, а ее народу — тяжкие страдания. Еще и сейчас, особенно на севере страны, видны незалеченные раны итальянского военного вторжения. Италии предстояло хотя бы в какой-то степени расплатиться за преступления дуче и его клики. На итальянские репарации в Эфиопии построено и строится несколько предприятий, в том числе и ГЭС на Тис-Аббае. Собственно говоря, сам водопад дал станции только свое название. Здесь использован резкий перепад в уровнях реки у Тис-Аббая. Перед самым водопадом она разветвляется на несколько рукавов. От крайнего, правого, построены короткий водоотводный канал и плотина, подпирающая небольшое водохранилище. На территории ГЭС канал заканчивается вертикальной шахтой глубиной 45 метров. От ее основания в каньон пробиты три туннеля. Ширина реки в этом месте не более 20 метров, зато глубина — большая. Сверху, с кромки пропасти, видны опалубочные переплеты турбинных камер, бульдозеры, растворный узел, люди-муравьи. Там, в низком «послеводопадном» уровне, монтируются три турбины полной мощностью по 15 000 квт. каждая. Сегодня одна из них уже работает: по линии электропередачи, отмеченной высокими стальными мачтами, шагающими по долине Амидамит-Чоке, в 1964 году пошел первый ток. Основные потребители его — Бахар-Дар и его текстильная фабрика.

Мы довольно часто бываем на Тис-Аббае, особенно после того, как там появился небольшой отряд веселых и дружных югославских механиков и инженеров. Югославы ведут монтажные работы, они отличные специалисты по строительству малых горных ГЭС. Югославы в свою очередь частые гости нашей стройки. Взаимные консультации, обмен опытом, товарищеская взаимопомощь, спортивные соревнования и просто обмен воспоминаниями и песнями очень сблизили советских и югославских строителей.

…Еще четыре года назад первобытная, девственная глушь охраняла подступы к Тис-Аббаю. Удавы и вараны, дикобразы и газели, гепарды и гиены не могли пожаловаться на отсутствие пищи или звериного уюта. Потом пришли люди. Гулкие взрывы рвали крепчайший базальт, в джунглях замелькали большие оранжевые самосвалы. Вырос маленький жилой поселок, мастерские, склады.

На стройке много интересных людей. Однажды я побывал там с московским журналистом Юрием Корниловым. Молодые рабочие нижнего котлована охотно отвечали на его вопросы. Очень тяжело живется им, вчерашним пастухам и земледельцам, но эти перепачканные цементной мукой, ржавчиной и мазутом люди уже научились смотреть вперед. Мы интересовались их планами, желаниями. Ответ был почти стереотипный — учиться. Лишь некоторые мечтали о возвращении к земле. Варианты были такие: «Хочу стать механиком», «Хочу работать шофером» и даже «Хочу знать язык феранджи». И было в этих ответах столько желания и решимости, что мы поняли: эти люди обязательно поднимутся из мрачного сырого каньона к свету, к солнцу, к знаниям, несмотря на то что это невероятно, чудовищно сложно и тяжело.

…Как-то в харчевне, перед входом на стройплощадку электростанции, я повстречал своего старого знакомого, фельдшера Абрахама. По национальности он — тиграи, родом из Эритреи. Спрашиваю, как идут дела. Работы много — часто случаются ушибы, порезы. С этим он справляется. А вот заболевания — дело сложное. Не хватает знаний. Впрочем, рабочие не жалуются, боятся потерять работу — хозяин подрядной строительной фирмы, итальянец Филиппо Маша, шутить в таких случаях не любит: боится эпидемий и немедленно выбрасывает заболевшего.

Но страсть Абрахама не бинты и не лекарства. Трудно было поверить, что этот 24-летний замкнутый человек отлично владеет семью языками: помимо родного, тигринья, еще амхарским, итальянским, английским, французским, арабским и суахили, прекрасно знаком с творчеством и родословной А. С. Пушкина, знает Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, английских и итальянских классиков. Он с удовольствием говорит об усвоении небольшого русского словарика, который я ему составил в предыдущую встречу. Слушая, как он, мило коверкая русские слова, пытается непременно вставить их в английскую речь, я подумал о том, что у нас он давно бы стал отличным специалистом-филологом и не сидел бы в тесной каморке у обрыва в ущелье Аббая, в каморке, где по санитарным пакетам с ватой и бинтами бегают большие пауки.

Как-то в июле повстречали мы у самого истока Аббая группу бахардарских школьников. Ребята хорошо знали нас — часто приходили к нашим коттеджам на волейбольную площадку. В дни каникул они, как и все мальчишки в мире, любят побродить по окрестностям своего родного жилья. Увешанные гирляндами синей рыбы тиляпи, ребята ловко перепрыгивали по скользким камням через бурлящий поток.

Заговорили о Москве. С широко раскрытыми глазами слушали они рассказ о нашей столице. Потом пришла пора пофантазировать. Сообща разработали маршрут путешествия по воде из Бахар-Дара в Москву, на папирусных лодках до Хартума, там пароходом до Каира… Дальше географических познаний у наших юных собеседников не хватило. Мьь нарисовали на песке путь от Александрии до «Москоп Аббай» (Волги) и далее до Москвы.

Сколько восторженной мечты осталось в ребячьих глазах после этого разговора у самого истока Голубого Нила!