Экватор рядом

НА АЭРОДРОМЕ ДЕБРА-ТАБОРА

В Гондаре мы бываем довольно часто. Цель наших визитов в этот романтический город весьма прозаична: получение денег в филиале банка — зарплаты для советских работников и закупка отсутствующих в Бахар-Даре продуктов.

Самолет от Бахар-Дара до Бондара летит 40 минут, в обратном направлении — не более 25. Вольде Габриель, уполномоченный «Эфиопией Эрлайнз» в Бахар-Даре, объясняет, что 40 минут — время по расписанию, а 25 — время, которое летчики выжимают из самолета на пути домой.

Иногда, направляясь в Гондар, самолет делает посадку в Дебра-Таборе. «Дебра» значит «гора», поэтому удивительно, что в этой горной стране названия очень многих населенных пунктов начинаются с этого слова. По официальному административному делению Дебор — город. По существу же это большая деревня с населением примерно в пять тысяч человек. Она расположено в горах, на высоте почти трех тысяч метров над уровнем моря. Это мрачное, глухое место в высоких горах к востоку от озера Тана. Сама природа, кажется, старается оградить этот неуютный, безмолвный уголок от внешнего мира: на подходе к нему самолет всегда трясет в продолжительной болтанке, а на земле неровная глубокую площадка с одной стороны круто обрывается пропасть, а с другой — окаймлена высокими остроконечными скалами.

Однажды на аэродроме Дебра-Табора я с любопытством наблюдал за встречей крупного местного феодала. Тучный господин был одет в обычный европейский костюм, прикрытый шаммой, на самые глаза надвинут пробковый шлем. Вблизи приземлившегося самолета — толпа человек в сто. Вместо одного традиционного полицейского прохаживаются сразу трое. Когда господин, провожаемый насмешливыми взглядами пилота и стюардессы, тяжело отдуваясь, сошел по самолетному трапу, к нему навстречу двинулись двое старцев. Они по очереди троекратно лобызали прилетевшего, не касаясь губами его щек. Это приветствие равных по положению родственников или очень близких друзей. За стариками шел человек, одетый так же, как и сам помещик. Последовало рукопожатие и троекратное поочередное чмоканье в тыльную часть ладони. Так встречаются равные по своему общественному положению провинциалы, не связанные родственными узами. После этого к вельможе несмело двинулся первый ряд встречающих. Припадали и поочередно целовали помещика в колено. Некоторым из них он не позволял этого делать — знак особого благоволения господина к слуге. Стоящие поодаль крестьяне кланялись, сдергивая с головы шамму, полицейские прикладывали ладонь к зеленым беретам.

…Вельможа что-то сказал, и к самолету устремляется целая ватага босоногих, оборванных людей, они начинают выгружать пожитки прибывшего. Багажное место № 1 — винтовка и два патронташа. Высокий, крепкий парень несет их к стоящим невдалеке оседланным лошадям. Потом из черного овала самолетного люка появляются бесчисленные корзинки, свертки, сундучки, узлы. Все это аккуратно складывается у ног помещика. Разгрузка еще не кончилась, а слуги, расталкивая толпу, уже ведут к пирамиде вещей караван мулов голов в десять. Сам господин, поддерживаемый с двух сторон здоровенными парнями, личной охраной, взгромождается на лошадь. Трое из встречающих вооружены — винтовки за спиной прикладами вверх; у остальных — палки. Над помещиком качнулся черный зонтик — лошадь господина не спеша направляется по полю к обсаженным эвкалиптами холмам, за которыми спрятан Дебра-Табор. Вслед потянулась цепочка телохранителей, слуг, навьюченных мулов. Часть зевак увязывается за караваном, других разгоняют полицейские.

…Возвращаюсь к самолетному трапу. И снова насмешливые взгляды пилота и стюардессы, которыми они провожают удаляющуюся, почти средневековую процессию. И от этих взглядов почему-то становится очень хорошо и тепло на душе…

ЛЮДИ В ЗЕЛЕНЫХ ШИНЕЛЯХ

В Гондар можно попасть не только самолетом. Есть еще два маршрута: автомобильный — по восточному берегу Таны и смешанный, водно-автомобильный, — через Горгору, небольшой поселок на северном берегу озера.

Последний раз нам пришлось проехать по автомобильному пути в июне 1963 года. К этому времени израильская дорожно-строительная компания почти закончила сооружение отличного шоссе Бахар-Дар — Гондар длиной около 180 км. Это расстояние наш «газик» проходит за четыре с половиной часа, а еще год назад путешествие в Гондар занимало чуть ли не сутки. Тогда «дорога» угадывалась по примятой колее в приозерных лугах, по присыпанным красной пылью сбитым корневищам в лесистых оазисах саванны. Одно только переползание над пропастями по склонам трехкилометровой горы Либо длилось несколько часов.

…Катер от бахардарской пристани до Горгоры идет около пяти с половиной часов. Когда слева по борту исчезает «Кофейный полуостров» и самый большой остров — Дек, кажется, что катерок идет по морю, — почти в течение получаса нигде не видно берегов…

Горгора — небольшой поселок и пристань на безымянном полуострове. Правда, пять лет, с 1936 по 1941 год, он назывался полуостровом Муссолини. Ярлык этот был приклеен каким-то верноподданным итальянским картографом и, видно, только одному ему был известен.

Местные жители называют весь северный берег таны «Бегемдер», как и земли к северу и востоку от озера. Бегемдер — одна из старейших эфиопских провинции, охватывающая Тану с трех сторон — севера, востока и запада. Горгора — южные ворота в Бегемдер. Сам по себе поселок ничем не примечателен. Из истории известно, что Горгора была конечным пунктом в продвижении португальских иезуитов на юг страны в самом начале XVII столетия. Горгора же стала первым пунктом, откуда этих зловещих миссионеров стали изгонять.

Нигде так Тана не напоминает море, как в Горгоре: южного берега не видно; у свайной пристани вспенивается прибойная волна и катится к пологому пляжу, играя хрустящей галькой; покачиваются две морского типа шлюпки. У пристани — полукруг узкоколейки длиной метров 50. Зачем она здесь, трудно понять, так как машины с грузами скатываются прямо на маленький причал. Пристань с конторкой и коротышка-узкоколейка — вот и весь «порт».

Находится он на территории… воинской части. На ящиках с меткой «Сделано в СССР» сидят свободные от службы солдаты и занимаются несложным ремонтом ярко-зеленых шинелей; другие забавляются игрой, основное содержание которой — перебрасывание трех камешков. Ящики давно уже должны быть переправлены по озеру в Техническую школу в Бахар-Дар. Я прибыл «проталкивать» эти грузы через «порт». Его хозяин, «коммодоро» Буска, явно охладел к нам после завершения расчетов с его фирмой.

Солдаты живут вместе с семьями в прилепленных друг к другу хижинах-бараках. У прокопченных порогов играют полуголые ребятишки, тут же солдатские жены готовят нехитрые обеды. Офицеры занимают беленые коттеджи. Самый опрятный и большой из них отведен для военных инструкторов — шведов и американцев.

Сразу же при выезде из Горгоры — стрельбище. Мишени и окопчики — по разные стороны дороги, поэтому военные патрули с красными флажками иногда надолго задерживают пеших, конных и автомобильных путников. Вот и мы застряли, уже второй час ждем окончания стрельбищных упражнений.

Наконец к нам подкатывает офицер на окрашенном в пятнистый маскировочный цвет «джипе» и разрешает следовать дальше, в Гондар. Дорожная пробка быстро рассасывается. Первым пересекает недавнюю линию огня наш «шевроле». За рулем — синьор Страдзо, директор гостиницы в Гондаре и одновременно представитель фирмы «Навпгатана» на пристани в Горгоре. За нами, выпустив в кювет клубы черного дыма, кряхтя, трогается рейсовый автобус Горгора — Гондар. Рядом, по обочине дороги, поспешают мулы и ослики, погоняемые местными жителями.

В 16 километрах от Гондара наша дорога соединяется с другой, идущей из Бахар-Дара. Широкий угол, образованный ими, занят неровным полем гондарского аэродрома. Сразу же за аэродромом, справа, начинается живописная долина речки Ангареб; слева прямо от дороги круто поднимаются зеленые холмы. «Шевроле» влетает в большую эвкалиптовую рощу.

Вдоль шоссе на небольших прогалинах, у обитых гофрированной жестью крошечных лавчонок стоят, сидят и лежат солдаты. Свободных от службы воинов можно узнать только по небрежно накинутым на плечи шинелям да по зеленым беретам; все остальное — смешанная деревенско-городская одежда. Между деревьями мелькают военные автомашины, пестро раскрашенные офицерские коттеджи. Пологий берег небольшой речушки белеет от солдатских рубах — идет массовая стирка.

…В Эфиопии нет воинской обязанности. Армия, ее солдатская масса, формируется на условиях найма. Солдаты живут с семьями на гарнизонных участках, а при редких перемещениях за боевой техникой и машинами с воинским имуществом тянутся обозы солдатских домочадцев. Жалованье солдата — 40 долларов в месяц плюс обмундирование; в некоторых гарнизонах часть жалованья выплачивается натурой — мукой, растительным маслом, овощами.

Существуют еще так называемые территориальные войска.

…Вплоть до итало-эфиопской войны в Эфиопии существовала сложнейшая система аграрных отношений. Одна из уцелевших форм землевладения — мадейра. Когда-то, в весьма отдаленные времена, этим словом называлось место, выделяемое войскам негуса для ночлега. Потом оно приобрело другой смысл: сейчас мадейра — участок земли, дарованный короной за военную службу в пожизненное, но не наследственное владение. Такое «солдатско-офицерское» землевладение широко распространено, например, в Годжаме. Мадейране и составляют «территориальные войска». Местные отряды таких «войск» подчинены через офицеров-отставников генерал-губернатору данной провинции. Мадейране занимаются обычными сельскими делами и лишь изредка съезжаются на краткосрочные сборы. Почти все такие солдаты-крестьяне вооружены.

Долгое время эфиопская армия не уступала по своей мощи европейским армиям. Достаточно сказать, что огнестрельное оружие появилось в Эфиопии еще в первые десятилетия XVI века. Все путешественники и эксперты в прошлом и настоящем отмечали и отмечают высокие боевые качества эфиопских воинов, прежде всего их невероятную храбрость.

…Кончается тенистая роща, и на подходе к самому Гондару, когда машина катится уже по почерневшему от мелкого дождичка асфальту, — еще одна встреча с военными. Широким шагом марширует рота в голубых ооновских касках. Солдаты — красавцы, рослые, крепкие, все как на подбор. Молодцеватый лейтенант поворачивается к колонне, что-то надсадно кричит, и вдруг… вдруг рота дружно запевает песню. Мелодия боевая, задорная. Мимо «шевроле» проходят последние шеренги роты. Тяжелый запах амуниции, оружейного масла и солдатского пота сменяется сладким запахом придорожных трав.

ЗНАКОМСТВО С ДЯДЕЙ «ЭФИОПСКОГО ЛЬВА ЯШИНА»

Куда приятней лететь в Гондар напрямик, над Таной. Самолет идет удивительно ровно, не шелохнувшись. Внизу — бархатистые салатовые складки волн. Темные пятна — глубокие места.

Все пишущие об Эфиопии так пли иначе упоминают о Гондаре, спрятанном в зелени живописных холмов к северу от озера Тана. Город только на 250 метров лежит ниже Аддис-Абебы и находится на 400 с лишним километров дальше от экватора, чем эфиопская столица, а климат здесь мягче и теплее, чем в Новом Цветке, пышнее растительность. Среднегодовая температура 19 градусов — что может быть лучше?

Гондар, административный центр генерал-губернаторства Бегемдер, расположен на важной автомобильной дороге озеро Тана — Эритрея. Он находится в довольно развитом сельскохозяйственном районе, это транзитный и перевалочный пункт для многих товаров традиционного эфиопского экспорта: шкур, кож, масличных семян, воска, зерна, кофе. Есть несколько сезонных предприятий; мелкие мукомольни и полукустарные установки по отжиму и очистке цугового масла.

Нуг — древнейшая масличная культура Эфиопии. Из пяти видов этого однолетнего растения, украшенного желтыми цветочками, четыре произрастают только в этой стране. Провинции Годжам и Бегемдер — важнейшие районы производства основного местного пищевого масла получаемого из нуга. По своим вкусовым качествам оно совсем не уступает подсолнечному или хлопковому. Остающиеся после отжима жмыхи частично идут на экспорт. В самой Эфиопии их используют по-разному и даже для изготовления… медовых пряников.

…Нашими попутчиками в такси от аэродрома до Гон-дара оказалась чета тиграи. Внешнее отличие тиграи от амхара можно в основном определить по прическе женщин. Женщины тиграи укладывают волосы со лба рядом мелких параллельных косичек, кончики которых обычно связывают узлом на затылке. Есть и другой, правда менее надежный, критерий различия: женщпны-тиграи как правило, а женщины-амхара гораздо реже помечены татуировкой крестика на лбу. Мужчину-тиграи от мужчины-амхара отличить довольно трудно — у последних, пожалуй, более округленные лица и чуть-чуть заметнее очерчены скулы. Что касается языка, то гондарские тиграи уже в течение многих поколений говорят на амаринья — языке амхара.

Разговорились. Оказывается, мужчина-тиграи — хозяин плантации в Бахар-Даре. Он появляется там, когда приходит время сбора кофе или цитрусовых.

Вблизи Асмары у него есть еще две плантации, где выращиваются апельсины, лимоны, кофе, овощи. Он поставляет фрукты и овощи в магазины Асмары и Гондара. У него более 40 батраков, трое весовщиков-конторщиков, сторожа. Думает приобрести пару грузовых машин это выгоднее, чем пользоваться услугами транспортных компаний итальянцев.

Но оказывается, это не главное. Он смеется. Главное — его старший племянник, Гилля. При упоминании этого имени забившаяся в уголок такси женщина несколько оживляется. Гилля! Синьоры слышали, конечно, Гилля? Мы не очень уверенно бормочем что-то в ответ. Вдруг нас осеняет.

— Футбол?

Наш попутчик удовлетворенно улыбается. Гилля — знаменитый вратарь сборной футбольной команды Эфиопии. «Эфиопский Лив Яшин» в зените славы. В составе сборной он побывал в Москве, Ленинграде, Киеве… Что? Да, Россия ему очень понравилась.

Когда наш таксомотор начинает круто взбираться мимо пригородных рощ к центру Гондара, дядя знаменитого футболиста вдруг неожиданно переходит от спортивной темы к продовольственной:

— У меня лучший в Северной Эфиопии кофе. Я могу продать два-три квинтала кофе, синьоры. Дешево.

Вежливо отказываемся от этой оптовой коммерческой операции, и наш попутчик мгновенно теряет к нам всякий интерес и замолкает. Так мы впервые близко познакомились с эфиопским полупомещиком-полуплантатором, выдержанным, впрочем, на весьма крепкой капиталистической закваске.

«ОБЕД ПОВАЖНЕЕ НЕГУСА»

В Гондаре несколько десятков иностранцев: итальянцы, три-четыре шведские семьи, американцы из медицинского колледжа и даже многочисленное семейство какого-то эмигранта-гоминдановца. Нас узнают уже издалека. Такие же как и в Аддис-Абебе, мальчишки-чистильщики кричат нам на улицах:

— Бахар-Дар, пощищим!

Отказываться не приходится: пока что из Бахар-Дара нельзя куда-либо приехать в чистых штиблетах.

…Летняя, выходящая в сад терраса гостиницы «Итеге Менен» увита удивительно яркими красными цветами. Над нами эскадрильи шмелей. Гул — авиационный. Около террасы — апельсиновые деревья и магнолии; далее сад сбегает вниз, к плавательному бассейну. Вокруг него — персиковые и грушевые деревья, цветочные газоны. Райский уголок!

На задворках, за кухней, в глубоком и просторном, облицованном камнем углублении разгуливают надменные индюки; там же в клетках — пара диких кабанов. Значит, на обед сегодня будет индюшатина или свинина. Оказалось, ни то, ни другое. После традиционного спагетти с томатным соусом и тертым сыром нам предложили «вот» — самое любимое блюдо эфиопов. Что это такое? Густой соус из крепчайшего красного перца, чеснока, тертого гороха, растительного масла и куриного бульона, а в нем кусочки вареной курицы и яйца вкрутую. Есть и другие рецепты, но этот — самый «вкусный», хотя далеко не самый простой и дешевый.

Почти каждый побывавший в Эфиопии сообщает об этом невероятно жгучем блюде, хотя европейцам его готовят с учетом их нетренированной глотки и пищевода. Мы вылавливаем кусочки куриного мяса, тщательно стряхиваем с них красноватый соус, но все равно на глазах выступают слезы — не помогают ни минеральная вода, ни сухое вино. В общем это тот случай, когда лучше отведать блюдо самому, чем читать о его прелестях. Бербере (перец) — составная часть почти всех эфиопских блюд. По самым скромным подсчетам, эфиопский гражданин потребляет в среднем в день более 10 граммов крепчайшего бербере. Некоторые врачи полагают, что это спасает эфиопов от многих кишечно-желудочных заболеваний.

К «воту» подают «инжиру» — большие, диаметром сантиметров 30–35, серые кисловатые блины толщиной в полпальца — палец, приготовленные из смеси пшеничной (или ячменной) муки и муки из тэффа. Реже выпекают пшеничный высокий хлеб — дабо. В эфиопских домах по праздникам предлагают тонко нарезанные кусочки парной говядины — берундо, которые съедаются все с тем же крепчайшим перцовым соусом. Сырое мясо, как явствует из статистики выборочных опросов, употребляется сегодня в пищу все реже и реже. Очень распространены крупяные и овощные каши — нафро. Из эфиопских напитков мне удалось попробовать два самых распространенных — телля и тедж.

Я не раз видел, как бахардарские хозяйки приготавливают» телля — слабоватое пиво, вернее, полуквас-полупиво — из проросшего ячменя, настоенного на листьях дерева гешо. Жидкость в процессе брожения периодпче ски взбалтывается палкой, а то и просто рукой. Глиняные кувшины для пива глубокие, и женская рука погружается в коричневатую жидкость до самого плеча. В городах телля вытесняется очень дорогим, но более хмельным пивом заводского производства по итальянским («Мелотти») или баварским («Св. Георгий») рецептам.

Если телля приготавливают, как правило, женщины, то производство теджа — дело исключительно мужчин. Говорят, что в давние времена этот вкусный, ароматный напиток был известен только в царских и княжеских домах. Легенда относит появление теджа еще ко временам «всемирного потопа». Слово «тедж» произошло от названия дерева тэдо, на ветвях которого Ноева пара пчел занялась производством меда. По легенде, тедж попал в Эфиопию во времена царицы Савской, которая привезла рецепт его изготовления из древнего царства Соломонова.

Тедж — вполне алкогольный напиток, приготовляемый из меда, воды и листьев того же гешо или родственного ему саддо. Иногда добавляют специи, листья кустарника кат, имбирь. Сорта и варианты этого напитка зависят в основном от разновидности меда. Кстати, более половины всего меда собирают в ульях диких пчел. Маленьких хозяев ульев чаще всего просто выкуривают дымом. Разновидностей меда множество. Например, йекаага мар — мед из нектара так называемой абиссинской розы, йекола мар — собранный в самой жаркой климатической зоне, кола; йегоджам мар — годжамский мед, считающийся, кстати, самым сладким и ароматным. Иногда мед определяют по цвету: тыкур мар — темный мед, неч мар — светлый и т. п.

Постепенно тедж получил такое же распространение, как на Руси брага. Это приятный, полезный напиток; старики говорят: «Тедж очищает кровь, делает человека красивым и сильным». Обычно он подается на стол по праздникам или гостям в будни. В городах неплохо идет фабричный «Саба тедж» с золотистой пчелкой на этикетках. Аддисабебцы выпивают в день около 13 тысяч «пчелок» — это не так уж мало, учитывая конкуренцию привозных алкогольных жидкостей. Производится также сладковатая медовая водичка (бырз), очень популярная среди городских мусульман-трезвенников. Ее вывозят даже в Сомали и Судан. Более крепкий напиток (араки), бытующий во многих странах Азии, Северной и Восточной Африки, — просто самогон из самого дешевого в данной местности сырья.

Надо хотя бы коротко рассказать об эфиопской трапезе. Простой люд, труженики, трапезничают не спеша, с чувством: кто знает цену труду, тот знает цену и пище. Это относится главным образом к селянам. Рабочие и клерки не могут позволить себе особенно прохлаждаться за столом — станки и арифмометры отпускают их ненадолго. Перед едой обязательно моют руки, сначала старшие, потом народ помоложе; если в доме священник — первый кувшин с водой ему. Омовение обычно совершается и после трапезы, но не всеми — некоторые верят в примету, что с остатками пищи можно смыть и богатство. Поскольку, однако, богатством похвастаться могут немногие, то примета эта не особенно популярна. За едой не рекомендуется беседовать на темы, не связанные с обедом. Вообще трапеза — очень важный элемент быта, тем более что в крестьянскую страду обычно приходится питаться лишь дважды — на заре и после заката. В Годжаме говорят: «Обед поважнее негуса».

УПРАВЛЯЮЩИЙ БАНКОВСКИМ ФИЛИАЛОМ

…На плетеных креслах в просторном холле — итальянские и американские журналы полугодовой давности. Свет горит только над нашим столиком — директор гостиницы синьор Страдзо экономит и на электричестве. Отель «Итеге Менен», построенный на денежки Марио Буска, почти пустует. Из 50 номеров два-три занимают редкие туристы или командировочные вроде нас; две комнаты заняты постоянными жильцами: глухим итальянцем-автомехаником и старушкой немкой из Западной Германии. Неприятная, гулкая, почти осязаемая тишина — вот постоянная хозяйка красивого двухэтажного отеля.

Гостиница, вернее ее парадный холл, оживает по пятницам. Пятничный вечер — традиционный сбор местного «высшего общества»: Страдзо, старуха из ФРГ, индиец — хозяин автомастерской с женой, две американки, медсестры из «Корпуса мира», эфиоп-управляющий местного филиала госбанка и двое-трое его приятелей. Иногда «высшее общество» разрешает посидеть в холле автомеханику, если он не очень «под мухой». Впрочем, глухота лишает его всякого желания участвовать в салонных разговорах — он быстро засыпает и просыпается только тогда, когда мужчины тащат его в покерную поиграть в карты. Автомеханик сонно ковыляет к зеленому сукну, не забыв прихватить свою долю виски со льдом.

Я уже в разной степени знаком с большинством участников пятничных встреч. Поэтому я позволю себе представить наших гондарских знакомых из провинциального «высшего общества».

Ато Микаэль Кедане, управляющий гондарским филиалом госбанка, — высокий, толстоватый, очень смуглый человек с неизменной полуулыбкой на полных губах.

Он гураге, но, как многие гураге-христиане, считает себя амхара. Отец его, важный столичный чиновник, дал ему возможность получить наилучшее в Эфиопии образование: Ато Кедане окончил Университетский колледж в Аддис-Абебе. Неплохо говорит по-английски и итальянски. Он мог бы остаться служить в столице, но (дойдя до этого места в своей автобиографии, управляющий звонко щелкает украшенными перстнями пальцами):

— У нас говорят: «Если ты не построил хижины, зачем тебе крыша?» Стены надо возводить в провинции, а крышу — в столице.

Он относится к нам очень хорошо, хотя мы мелкие клиенты филиала банка. Основная клиентура — торговцы-арабы. Наиболее предприимчивые из них устраивают прямо в просторном банковском зале выставки своих товаров. Здесь же, в храме финансов, заключаются крупные по местным масштабам оптовые коммерческие сделки. Банковские клерки с блестящими от коровьего масла шевелюрами, с чисто выбритыми подбородками, уткнутыми в накрахмаленные воротнички, резко выделяются на фоне гудящей разношерстной толпы посетителей. Впрочем, часто здесь никого не бывает, и тогда шаги редких клиентов гулко раздаются под сводами высокого кассового зала. За спинами старательных, лощеных клерков прохаживается Ато Кедане со своей неизменной полуулыбкой на полных губах.

Б одну из поездок в Гондар мы допустили большую оплошность — забыли предварительно заглянуть в эфиопский календарь, в котором каждая третья дата — религиозный, реже мирской, праздник. Правда, государственные учреждения закрываются только по самым главным праздникам, и… словом, мы приехали в Гондар в один из главных праздников.

Банк закрыт. Часовые не подпускают нас даже к дверям. От нашего юного друга Брахане, 16-летнего наследника владельца магазина, где мы обычно закупаем продовольствие, узнаем, что управляющий живет на втором этаже здания банка.

Ничего не остается делать, как выкрикивать хором имя управляющего, уныло взирая то на закрытые окна его квартиры, то на суровых стражей на банковском крыльце, которым наша затея явно не нравится. Проникнуть же на квартиру Ато Кедане можно, только пройдя через все ту же парадную дверь, бдительно охраняемую двумя пожилыми солдатами. Наши речитативные серенады заинтересовали даже заключенных в камере полицейского участка, расположенного как раз напротив банка. Там, за решеткой, прекратились причитания и песни — люди ждут, чем все это кончится.

Наконец окно на втором этаже открывается и в нем показывается недовольное, сонное лицо управляющего. Однако, увидев нас, Ато Кедане улыбается, извиняется, что встречает нас в ночной рубашке, и просит подождать. Минут через двадцать мы уносим в кожаном бауле наши деньги, а в наших сердцах — глубокую благодарность к любезному гондарскому финансисту.

ЛЕДИ С КВАДРАТНЫМИ ПЛЕЧАМИ

В Эфиопии, как и в других африканских странах, нет недостатка в различных иностранных миссиях и миссионерах-одиночках всех мастей и оттенков. Но лишь очень немногие из них пришли сюда, пожертвовав благами уютной цивилизации, во имя великих идей гуманизма. Я знал одного такого миссионера. Он родом из Брайтона, морского курорта в Англии. Профессия — врач, вера — медицина, бог — человек. Работал он в глухой деревушке, у отрогов гор Чоке. Увидел я его впервые в тот момент, когда он вместе с полицейскими помогал переносить на самолет трех больных — жертв укусов взбесившейся гиены. Я представлял себе миссионеров другими: почтенными старцами в черном, с суковатой палочкой, с неизменной Библией. Этот был одет в спортивный костюм и больше напоминал тренера, чем традиционного миссионера. Он не суетился, не кричал, а отдавал четкие, негромкие приказания на чистейшем амхарском языке, которые немедленно выполнялись. Позже Гизау рассказывал, что врач живет в стране уже около 15 лет, что крестьяне любят и уважают его.

Но большинство миссии и их «личный состав» тайно или открыто суют нос во внутренние дела тех стран, где они квартируют. Сейчас даже само слово «миссия» стало резать слух, и те, кто сколачивает их, стараются придумать другие названия. Крупнейшая американская миссионерская организация госдепартамента называется «Корпус мира».

За границу из общего числа подавших заявления посылается 10–15 % тщательно отобранных и подготовленных «корпусников». Я видел в Эфиопии много волонтеров «Корпуса». В 1962 году их было более 150 человек, а в 1966 году уже около 700 — самая большая команда на Африканском континенте, целый батальон! Подавляющее большинство «корпусников» преподает в средней школе, то есть действует в самой гуще начинающей думать молодежи.

Волонтеры очень назойливы, любят фотографироваться для прессы и прямолинейно, без выдумки и фантазии выполняют одну из своих основных обязанностей — пропагандировать все американское. В уставе и пропаганде «Корпуса» много трескучих и лицемерных фраз. Пожалуй, самая ханжеская заповедь волонтеров гласит о том, что они должны «жить на уровне» населения, среди которого работают. Интересно, как бы выглядели эти леди и джентльмены, если бы в соответствии с этим уровнем им платили (в данном случае в Эфиопии) не по 12–15, а по 1–1,5 эфиопских доллара в день да не откладывали бы к тому же на их счета кругленькие суммы в Штатах?

— Две участницы пятничных вечеров в гостинице, американские медсестры, служат в «Корпусе». Гондарские «сестрички» всегда вместе, как привязанные, словно боятся остаться наедине со своей «паствой». Я сказал о их «служат»; военная выправка, крепкие квадратные плечи и угловатые движения «сестер» подсказали мне выбор именно такого глагола.

В Гондаре один из спектаклей, поставленный неразлучными дамами, разыгрывался следующим образом. В магазин, где за прилавком стоял наш приятель Брахане, четким строевым шагом вошли обе медсестры. На наше приветствие — ноль внимания (они уже знали, что мы советские специалисты); для Брахане — заученно резиновые улыбки. Крепко жмут его маленькую ладонь своими мужскими ручищами. Брахане, ничего у них не спрашивая, отвешивает каждой по килограмму апельсинов и бананов, очевидно, постоянную покупку «корпусников». (Кстати, даже одной этой покупкой они нарушают правило «жить на уровне» своих эфиопских «сограждан»: килограмм апельсинов и килограмм бананов стоят доллар — дневную зарплату простого рабочего-эфиопа). Дамы расплачиваются, затем движением робота поочередно трижды поглаживают Брахане по курчавой голове. Наконец ему вручается небольшая книжонка. Это, догадываемся мы, главная часть пантомимы.

Сделав поворот «кру-у-у-гом», медсестры, раскрывая на ходу сумочки, направляются к группе сгрудившихся у витрины ребятишек. Брезгливо косясь на их потрепанную одежонку, дамы опять «растягивают» резиновую улыбку и аккуратно раскладывают на цоколе, у входа в магазин, пятицентовые медные монетки — по числу мальчишек и девчонок. Хлопает дверца автомобиля — занавес закрывается. Спектакль окончен.

Я не утерпел и полистал подаренную Брахане брошюру. Параллельный текст на английском и амхарском языках. Издание Американской службы информации. Редакция — американское посольство в Аддис-Абебе. Первая часть — изучение амхарского языка в США, вторая — соответствующим образом подобранные высказывания американских сенаторов о «помощи» африканским странам.

Брахане выносит из подсобного помещения стопку таких же книжонок. Структура их одинакова: сначала что-нибудь «бьющее» на национальные чувства эфиопов, на второе — пропаганда, причем такая: прямо в лоб!

— Интересно? — спрашиваем мы у Брахане.

— Я их не читаю, — отвечает юноша. — Отец говорит — пусть лежат. Эти леди берут только по килограмму фруктов, зато у нас стали покупать шведы и доктор Хан из Формозы.

ДРУГИЕ ЧЛЕНЫ «ВЫСШЕГО ОБЩЕСТВА»

Директор гостиницы, синьор Страдзо, — правая рука Марио Буска. У этого пожилого статного итальянца всегда грустный взгляд, а глубокая складка над переносицей придает его лицу надменное и суровое выражение. Правая щека обезображена широким шрамом. Как-то я деликатно осведомился о появлении шрама, не память ли это от эфиопских партизан в минувшую войну? Страдзо улыбнулся:

— Дураков умирать за дуче было гораздо меньше, чем некоторые думают.

Этот шрам «заработан» не на поле брани, а в…автомобильной гонке. О, он был известным гонщиком в Италии, хотя эта известность досталась нелегко. Когда молодость осталась позади, оказалось, что он никому не нужен. А жена, семья? Он никогда не был женат — человек высоких нравственных правил, он не хотел, чтобы женщина, соединившая бы свою судьбу с его «ва-банковской» судьбой, постоянно бы думала о перспективе стать вдовой.

Как многие итальянцы, оставшиеся не у дел, он поехал в Африку, хотя в глубине души не очень-то верил фашистской переселенческой пропаганде. Совершенно одинокий, забытый случайными друзьями и бездушными спортивными боссами, Страдзо бродил по Ливии, потом по Сомали, затем обосновался в Эритрее. Первое время это было хождение по мукам (опять совпадение судьбы и фамилии: «страдзо» — по-итальянски «мучение», «страдание»). Работал водителем, механиком, одно время преподавал даже художественную гимнастику, чаще вообще нигде не работал. В Эритрее встретил беспокойного Марио Буска, прогоревшего на очередной авантюре. Когда Буска занялся «флотскими» делами на озере Тана и строительством гостиницы в Гондаре, ему потребовался сильный, верный человек. Так Страдзо стал директором пустой гостиницы и управляющим крошечной пристанью Горгоре. Он всегда любезен с нами, но не болтлив. Впрочем, мы не очень ищем встреч с этим одиноким, угрюмым человеком — отпугивает безысходная тоска в его глазах.

Старушкаиз ФРГ — довольно уникальное и даже немного загадочное создание. О ее приближении мы всегда узнаем по равномерному постукиванию толстой суковатой трости. Самое необъяснимое и, пожалуй, нелепое в ее «амуниции» — громоздкие кино- и фотокамеры, с которыми она почти никогда не расстается. Ремни оттягивают тонкую куриную шею вниз, а фотокинотехника основательно шлепает ее по бедрам. Синьор Страдзо как-то сказал, что полгода назад эта фотокиностарушка отделилась в Гондаре от очередной (на сей раз западногерманской) «аксумской экспедиции». Не понятно, что привлекало дряхлую исследовательницу аксумских древностей в Гондаре и тем более в Бахар-Даре, где я видел как пилот-швед «вынимал» это божье создание вместе с ее аппаратурой из кабины только что приземлившегося вертолета. Впрочем, однажды я видел «аксумскую экспедицию» в полном составе на… стройплощадке ГЭС Тис-Аббай, расположенной за много сот километров от Аксума. Мужчины в длинных, а женщины в коротких штанах старательно «щелкали» русло подводящего канала и другие сооружения, не имеющие никакого отношения к памятникам Аксумского государства. Возможно, что немецкие ученые, так много сделавшие в прошлом в деле изучения аксумской старины, решили на этот раз расширить круг своих исследований.

…Еще с одним участником пятничных вечеров, индийцем — хозяином автомастерской, мы познакомились в первый по-настоящему сухой месяц, январь. Удалось пригнать потрепавшийся «газик» по отвратительной дороге из Бахар-Дара в Гондар. Индиец и его старший мастер, глухой итальянец, оказались великолепными мастерами своего дела: через два дня «ГАЗ-69М» вышел из ворот мастерской, как с заводского конвейера. Автомеханики искренно восхищались «козлом». Да, мы отлично знали, на какие чудеса способен наш славный «козлик»: недаром многие иностранные экспедиции, изыскатели, эфиопы-связисты охотно приобретают советские «газики» для полевых работ.

КОСМОПОЛИТ ИЗ АСМАРЫ

Частый гость «Итеге Менен» — крупный подрядчик дорожник Бертзини. Он, по определению гостиничного клерка, «биг мони», т. е. человек с деньгами. Я раза четыре встречался с этим громадным, шумливым и постоянно жестикулирующим итальянцем из Асмары. Бертзини берет подряды на ремонт, реже на строительство дорог _в провинциях Эритрея, Тигре, Бегемдер.

Как только его красный «пикап» появляется у гостиницы, сказочная тишина этого райского уголка мгновенно испаряется. «Биг мони» вваливается в холл, падает в кресло, предварительно швыряя свою запыленную куртку за спину, не повернув при этом даже головы. Ребята-коридорные, уже знакомые с его цирковыми замашками, ловят куртку на лету. На столике появляются три бутылки «аква минерале», которые тут же осушаются синьором Бертзини. Только после этого он говорит, ни к кому не обращаясь:

— Асмара — Гондар за 12 часов. Неплохо, синьоры, а?

Если ему на глаза попадается кто-нибудь из наших, он начинает разговор всегда с одной и той же фразы:

— Сколько мне лет, синьор, как вы думаете?

Мы уже твердо усвоили, что синьору Бертзини 59, но из чувства такта называем цифру 45–50. Это приводит дорожного подрядчика в неистовый восторг:

— 59, синьоры, 59,— и словно опасаясь, что мы неправильно его поймем, добавляет:

— 60 минус 1. Вот!

Затем обычно излагается его международная программа, эфиопская программа и семейная исповедь. Международная программа: он, синьор Бертзини, полагает, что настало время отменить все паспорта и визы («Русси, американи, итальяни — тутти фрателли!»)[19]. Эфиопская программа: все современное в Эфиопии сделано иностранцами, прежде всего итальянцами. Без них Эфиопия погибнет. Между прочим, этой манией величия одержимы почти все без исключения итальянцы, проживающие в этой стране, кроме, разве, настоящих работяг — механиков, шоферов, мастеров-строителей. В общем это известная философия людей, полагающих, что все материальное создают всесильные деньги, а не труд. Семейная исповедь: у него, синьора Бертзини, очаровательная Жена («Будете в Асмаре — непременно зайдите!»), но скупа и (что более печально) не захотела или не смогла родить ему наследника.

В скупости синьоры Бертзини мы убеждаемся за ужином, когда космополит из Асмары, грустно вздохнув, отвергает предложенную ему аппетитную индейку, и повязавшись салфеткой, достает из целлофанового мешочка более чем скромную домашнюю снедь. Богатый acмарец чувствует некоторый комизм такой ситуации и кричит нам через четыре стола:

— Женщина без недостатков — это неинтересно синьоры, не так ли?

Последний раз я повстречал этого представителя среднего частного капитала тоже в Гондаре. Мне не удалось незаметно проскочить мимо, и я с тоской ожидал традиционный вопрос о возрасте синьора Бертзини. Но случилось другое. Ухватив меня за пиджачную пуговицу и яростно ее раскручивая, он, захлебываясь от восторга, стал рассказывать о гастролях труппы Большого театра в Асмаре. О, он побывал с женой на обоих представлениях, и на этот раз у них не было никаких семейных раздоров по финансовым проблемам. В первый и последний раз я слушал синьора с удовольствием, даже несмотря на то, что это стоило мне пиджачной пуговицы.

ФАСИЛ-ГЕББИ

Как почти все большие эфиопские города, Гондар — город старого и нового.

Новое — Медицинский учебный центр в окрестностях города. В начале и конце студенческих каникул на бахардарском аэродроме часто появляются транзитные пассажиры из Гондара — юноши и девушки с эмблемами медицинского колледжа. Сейчас он входит в состав общенационального университета Хайле Селассие I. В нем обучается 65 человек — почти в три раза меньше, чем число эфиопов, получающих медицинское образование за границей. Срок обучения — три года для врачей, два для медсестер и год — для санитаров. По сумме и качеству знаний, в нем приобретаемых, этот медицинский центр занимает промежуточное положение между средним и высшим учебным заведением. В колледже преподают, а также ведут практику в местной больнице американские и шведские врачи и медсестры. Он опекается американским «Агентством международного развития» и двумя специализированными учреждениями ООН.

Новое — интервью, которые берут у нас ребята-старшеклассники прямо на улице; когда закончится строительство Технической школы? Каковы условия приема? Можно ли после окончания «русского колледжа» поехать в Советский Союз?

Новое — довольно большое количество школ. Школьник с ранцем, портфелем, а чаще просто с перевязанной шпагатом стопкой тетрадей и учебников прочно вписался в уличный пейзаж города.

Новое — большие здания почтамта, филиала госбанка, кинотеатра, отеля «Итеге Менен», междугородние автобусы на дороге Асмара — Гондар — Горгора и заправочная станция в центре города.

Новое — вот этот парнишка, который с широкой улыбкой протягивает мне конверт с двумя советскими марками. В конверте — несколько цветных открыток и письмо от пятиклассника из… Алма-Аты. Старательно выписаны английские слова трогательного десятистрочного письма. И право, неважно, что письмо явно переписано с черновика, на котором учитель выправил все грамматические ошибки, неважно, что и город такой — Гондар — помог найти мальчику из казахстанской столицы все тот же учитель. «Эфиопия, город Гондар, средняя школа, ученику 5 или 6 класса» — адрес по своей точности, прямо скажем, не отвечает требованиям почтовых канонов. В письме — желание познакомиться заочно с каким-нибудь эфиопским школьником, завести переписку и обмениваться открытками. Содержание письма — из глубины детского сердца. Поэтому и дошло оно, поэтому и ушел уже первый ответ.

…Все остальное в городе обращено в глубь веков, в прошлое. Город возник в XV веке и сначала был окружен каменной стеной, теперь почти полностью разрушенной. По остаткам ее фундаментов можно определить контур старого города, довольно обширного для XV столетия.

Но Гондар стал известен лишь с первой половины XVII века, когда император Фасиладас решил обосновать там свою столицу. С 1632 года до второй половины XIX века Гондар был первой долговременной столицей страны после древнего Аксума. Наибольшего расцвета он достиг в конце XVII — начале XVIII в. и очень скоро стал крупнейшим городом Эфиопии.

Прошлое города прежде всего в его огромном знаменитом замке. Свой «кремль» гондарцы называют «Фасит Гебби» по имени императора Фасиладаса (а короче Фасила, т. е. Василия), по приказу которого в 1634 году началось строительство города-замка. Я был там много раз и всегда находил в этом молчаливом царстве прошлого все новые и новые интересные уголки.

Территория замка — почти прямоугольник, но с округлыми углами, длиной 350 и шириной 200–250 метров — окружена толстой, разновысотной, местами разрушенной стеной, сложенной из светло-коричневого базальта. Главный, южный, вход называется «Ворота судей». Есть еще «Голубиные ворота», «Ворота музыкантов», «Похоронные ворота», «Ворота пожалований» — всего 12. В южной части Фасил-Гебби — дворец Фасиладаса, самое большое сооружение замка, прямоугольное в основании и высокое, метров 30, здание. По углам дворца — полукруглые башенки. Фасиладас умер в 1667 году, и все остальные постройки «кремля» воздвигнуты по воле его наследников гондарскими умельцами в последние десятилетия XVII века. В красивом парке Фасил-Гебби рядом с дворцом Фасиладаса — более скромный замок императора Иясу Великого («Замок седла»), далее — «Малый замок Фасиладов», замок императора Давида III («Дом песнопений»), «Львиные подвалы». В северной части Гебби — сосредоточение мелких построек: дворцы императора Бакада и императрицы Ментуаб, «Дом начальника кавалерии», «Трапезный зал», «Турецкая баня», церковь Аттами-Куддус-Микаэль, бесчисленные монашеские кельи и самое мрачное строение — «Канцелярия начальника тайной полиции».

Замечательные строители Фасил-Гебби помимо камня широко использовали отличнейшее дерево Эфиопии — тид и зигбу. Пропитанные особыми смолами двери, полы, лестницы и балки, сделанные из них, позеленели, но все еще крепки, как бетон. Три с лишним века простояло это удивительное творение эфиопской культуры. Оно выстояло во время нашествий врагов, страшного землетрясения 1704 года, налетов английской авиации в 1941 году.

Часто спорят об архитектуре замка. Я не специалист по истории архитектуры, но согласен с теми, кто считает гондарский шедевр произведением эфиопского зодчества с элементами европейской и южноаравийской архитектуры. Башни, стены, амбразуры — это, конечно, от средневековой Европы, арки — от арабского зодчества. Внутренняя планировка, конструкции, проемы уже чисто эфиопского происхождения.

…По каменным, местами деревянным лестницам и переходам взбираюсь на самую верхушку дворца Фасиладаса. Над головой утренний ветерок полощет эфиопский красно-желто-зеленый флаг. С площадки, венчающей вершину башни, все видно как на ладони. Далеко, у самого горизонта, — серо-синие зубцы Семиена, высочайшего горного массива страны. Поближе — горы, холмы, темно-зеленые впадины, над которыми струится теплый, удивительно прозрачный воздух.

Я уже хорошо знаю окрестности Гондара: вон там, на западе, развалины замка и монастыря Кускуам, построенных на пороге XVIII столетия по приказу императрицы Ментуаб, венчают мягкие, округлые холмы Дебре-Цегайи («Солнечного хребта»). Чуть ближе, у самой дороги на озеро Тана, — остатки купальни с фонтанами, построенных при Фасиладасе. На востоке, в полутора километрах от Фасил-Гебби, — знаменитая церковь Дебра-Берхан-Селассие, ровесница гондарского замка. В отличие от многих эфиопских церквей она правильной прямоугольной формы, с тремя очень высокими фасадными дверями. «Исторический колорит» Дебра-Берхана портит модернизованный навес из гофрированного железа, опирающийся на неровные эвкалиптовые столбы. Гондар один из важнейших центров христианской Эфиопии, поэтому в городе и его окрестностях более 40 (только крупных) Церквей, множество церковных школ. В Эфиопии говорят, что Гондар дал стране лучших мастеров-строителей и самых дотошных богословов.

ЗА ПРЕДЕЛАМИ ГОНДАРСКОГО ЗАМКА

С высоты башни весь город, словно гигантская клумба, на которой вместо цветов высажены эвкалипты, кипарисы и реже — фиговые деревья. Гондар, да еще Асмара — вот два места в Эфиопии, где я видел кипарисы. О том, что это дерево — иммигрант, говорит его эфиопское название — феранджи тид, т. е. тид чужеземцев.

Прямо подо мной, за южными воротами замка, — «Площадь малого рынка». Название это историческое: сейчас здесь нет ни «малого» и никакого вообще рынка. Сегодня это просто место для отдыха и ребячьих игр. Посредине площади — огромное фиговое дерево, в тени которого могут разместиться несколько сот человек. Это дерево европейцы называют еще сикомором или смоковницей, а гондарцы — шола. Вокруг могучего светло-серого ствола подсыпан земляной круг диаметром метров 20, окаймленный каменным бордюром. Дерево и источник у него считались священными. Когда-то под фантастически закрученными ветвями дерева-великана оглашались указы гондарских монархов и свершалось правосудие, поэтому ворота, ведущие из замка на «Площадь малого рынка» называются «Воротами судей».

Еще дальше на юг асфальтированная улица, сплошь занятая лавчонками, харчевнями, мелкими мастерскими, ведет к гондарскому рынку. По субботам здесь собирается несколько тысяч человек: крестьяне и ремесленники не только из ближайших деревень, но часто и из дальних мест — Дебра-Табора, Загие, Чельги, Адди-Аркаи, Бахар-Дара. Продаются шкуры, кожи, пшеница, ячмень, мед, перец, фасоль, горох, воск, кофе, фрукты, ремни, седла, жаровни, горшки. Промышленными товарами, в основном тканями и галантереей, торгуют арабы в центре города.

Отсюда, с башни, видно самую южную, мусульманскую, окраину города, Аддис-Алем, непосредственно примыкающую к рынку.

Улица от Фасил-Гебби до рынка запружена шумной толпой. Крестьяне еле удерживают взбрыкивающих мулов и лошадей, напуганных огромными междугородними автобусами. По-другому ведут себя равнодушные ослы. Хозяин в лавку — и осел туда же. Меня очень смешат ослиные морды на прилавках, неподвижно застывшие в спокойном созерцании какой-нибудь блестящей кастрюли или зонтика. В лавки, где торгуют зерном или солью, ослов не пускают — там они ведут себя не столь равнодушно.

Нищие, калеки. Их очень много в Гондаре. В определенные дни, по большим праздникам, они собираются У губернаторского дворца в ожидании грошовой подачки.

Просят милостыню на многих углах, просят во имя Христа и аллаха.

Через дверные занавеси баров и харчевен девушки белых юбках-колоколах и пестрых кофточках иногда насмешливо, но чаще очень грустно глядят на орущую, жестикулирующую, смеющуюся и плачущую улицу. Всхрапывают тощие лошаденки городских извозчиков. Возницы частенько ухитряются сажать на двухместные пролетки по четыре-пять человек. Привстав, они погоняют лошадей протяжным криком «чу-чу-чу-у-у-у!», на спины взмыленных животных то и дело ложится ременный кнут, а коротким кнутовищем веселые извозчики не менее часто «угощают» зазевавшихся провинциалов.

Особенно шумно на центральной автобусной станции. Вот два старика трясут перед носом улыбающегося водителя засаленными долларовыми бумажками и что-то кричат. Автобус уже набит до отказа, тем не менее его атакует большая толпа людей, закончивших свои дела на рынке. Самые ловкие из опоздавших уже давно устроились на крыше. Туда же летят узлы и корзины.

…Если смотреть с башни замка прямо на север, то виден весь центр города: асфальтированная площадь, кинотеатр, большое светло-желтое здание почтамта, цветочные газоны; чуть правее — широкая лестница, ведущая по крутому склону холма к дворцу «Рас-Бет» («Княжеский дом») — резиденции генерал-губернатора провинции Бегемдер, к солдатским казармам и к гостинице «Итеге Мейен».

Деловой пятачок города — «Рас-Бет», здание суда, полицейский участок, почтамт и здание банка. Провинциальный суд занимает весьма символическую позицию — между резиденцией генерал-губернатора и полицейским участком. К массивной, тяжелой двери здания суда ведет очень крутая лестница ступеней в семьдесят, существующая словно для того, чтобы взбирающийся по ней успел хорошенько обдумать серьезность своих грехов. У основания лестницы всегда много людей, в большинстве своем состоятельные крестьяне, торговцы, деревенское начальство. Они лениво отмахиваются метелочками из конского волоса от очень надоедливых гондарских мух.

Полицейский участок и камера предварительного заключения при нем не пустуют. Это самое неспокойное место делового пятачка: через зарешетченное окно слышны плач смех, крики, ругань, песни, молитвы. Какие преступления совершили эти люди?

В центре города магазины крупнее, чем на рынке Большинство — арабские. Покупателей нет. За прилавком вьется легкий дымок, слышится какое-то булькание. Это хозяин-араб сосет свой кальян. Выпученные, налитые кровью глаза, тяжелое дыхание. Длинная, чуть изогнутая трубка кальяна, как змея в прыжке. Из состояния кальянного оцепенения торговца может вывести только приход более или менее солидного покупателя. Пока папаша набирает в легкие охлажденный никотин, за прилавком хозяйничают его дети.

Когда у хозяина лавки не оказывается какой-нибудь нужной нам пустяковины, он карабкается к самым верхним полкам. Оттуда, поднимая тучи пыли, летят вниз тюки с мануфактурой десятилетнего хранения. Трудно понять, почему, скажем, карманный фонарик должен находиться именно среди рулонов цветастой ткани. Все переворачивается вверх дном. Наконец вспотевший торговец объявляет:

— Фонарей нет. Купи расческу.

Подавленные таким взрывом торгового энтузиазма, покорно берем по гребешку и слышим за спиной довольное «грацие».

Мы стараемся избегать визитов в эти торговые заведения. В последнее время все чаще и чаще удается обходиться без услуг гондарских торговцев: с ростом Бахар-Дара растет и число (в основном арабских) лавок в нем. В них хозяйничает главным образом молодежь. Юноши за прилавками в свободное время (а его более чем достаточно) не курят кальяны, а читают книги. Они видят в нас не «командировочных», а земляков, причем уже земляков-старожилов.

…Недавно в одном из залов дворца Фасиладаса появилась регистрационная книга для еще редких туристов. За стенами Фасил-Гебби мы — командировочные из группы советских специалистов, а внутри гондарского «кремля» советские туристы. Я стою в приемном зале императора Фасиладаса и в графе регистрационной книги «Откуда прибыли» вывожу крупными четкими буквами «Союз Советских Социалистических Республик».