Экватор рядом

ЧЕЛОВЕК РОДИЛСЯ

…Летит, бежит, а иногда и ползет время. Рождается новый Бахар-Дар. Рождаются новые бахардарцы. Не в светлых палатах родильных домов, а в темных, сырых бетах.

Нам не раз приходилось выступать в роли акушеров-ассистентов. Запомнился первый случай такой «практики». Тяжкое впечатление оставило ночное путешествие к хижине на окраине Бахар-Дара…

«Козел» летит, спотыкаясь о рытвины, ломая кусты, разгоняя шакалов и ночных птиц. В глухом бете на отлете — дикие стоны. У хижины — толпа женщин и мужчин. Очень тяжелые роды. Женщина рожает по тысячелетнему обычаю, сидя, у специально вырытой в полу ямы. Это ужасно — словно еще не родившемуся человеку сразу же готовят могилу. От скудного света трех свечей на стенах прыгают тени трясущихся старух-знахарок с растрепанными волосами. Они сгрудились над потерявши сознание роженицей, не говорят, а выпевают заклинания тонкими, визгливыми голосами. Каждый раз, когда роженица закрывает глаза, все начинают что-то выкрикивать, собравшиеся в хижине и за ее стенами люди бьют палками по листам гофрированного железа — пожалуй, единственного атрибута, напоминающего о том, что действие происходит все-таки в XX веке. К лицу страдающей женщины подносят осколок зеркала (Гизау объясняет: чтобы она еще раз увидела себя на этом свете и не захотела на тот); в рот, чтобы не прикусила язык, суют кукурузный початок. К шее будущей матери привязан нагретый на костре камень — так «облегчают» роды уже много тысяч лет. Первобытное язычество в древнейшей христианской стране.

Наш врач Анна Сергеевна Рогачева отдает быстрые, почти военные команды. Шесть уколов. Матовый отсвет медицинских перчаток. Знахарки-ведьмы злобно шипят: в случае удачи им перепал бы доллар-другой, в противном случае можно было бы сослаться на бога. Анна Сергеевна лишает их права и на доллар, и на бога. Муж роженицы с помощью Гизи и еще двух-трех парней выталкивает кликуш из хижины. Вой старух и лязг железа стихает.

Наступает необыкновенная, жутковатая тишина нарушаемая только глухими стонами роженицы и шелестом докторского халата. Я, шофер-завхоз Василий Иванович и даже Гизя затаили дыхание. Мы понимаем, что это первый серьезный экзамен Аннушки, нашей советской медицины в бахардарской глухомани. И вот детский плач, плач новорожденного, который нельзя спутать ни с чем другим. Число жителей Эфиопии увеличилось на одного гражданина.

Назад едем очень медленно. Все возбуждены, взволнованны. В борта и капот «газика» вцепились счастливый отец, родственники новорожденного по папиной и маминой линиям. Гизя переводит уже в десятый раз:

— Много-много спасибо, хаким![20]

У ворот нашего жилья «хаким» нервно повела плечами, словно ее знобило, и почему-то заплакала. Мы только на следующий день узнали, что это первая акушерская операция простого врача-терапевта из города Владимира. Анна Сергеевна позже рассказывала, что страшны были не роды, а взгляды знахарок, их костлявые грязные руки, протянутые к шприцам и стерильной ванночке… Слава о русском докторе мгновенно облетела весь Бахар-Дар и окрестные деревушки. Двенадцать «крестников и «крестниц» Анны Сергеевны бегают сегодня по Бахар-Дару.

Не удивительно поэтому, что, когда местное население узнало, что «москоп хаким» делает противоспенную прививку, народ повалил валом. За два дня — несколько сот прививок, в том числе почти всем рабочим на строительстве Технического колледжа. Эфиопская газета высоко оценила скромный трудовой подвиг нашей Аннушки.

Недавно в Бахар-Даре начал действовать отличный (правда, небольшой) госпиталь, построенный немцами. У трех врачей и пятерых медсестер работы хватает. Но еще долго будут помнить на южном берегу озера Тана скромного русского врача, служившего жителям хижин просто, без рекламы и без профессиональных помощников.

НОВЫЙ БАХАР-ДАР

В полнолуние ночное светило висит прямо в зените. Совсем еще недавно луна была почти единственным источником освещения в «Бахар-дыре», как мы называли наше местожительство в первые дни. В лунные ночи люди экономили лампадное масло и свечи.

Первый электрический огонек — маяк на пристани. Поскольку ночной навигации на озере никогда не существовало и не существует, маячок, надо думать, подмигивал слепому городку, а не черной бездне ночной Таны. Года два назад зажглись электролампочки в местной гостинице, в двух-трех барах-харчевнях, в бете мэра и 10–15 домах других важных граждан Бахар-Дара. В конце 1961 года вспыхнули огни на текстильной фабрике, через год люминисцентный свет полился из аудиторий и холлов нашей школы. Отступает ночная темнота.

Отступает медленно, нехотя и темень дневных часов. Недавно эфиопская газета писала: «Великолепная школа в Бахар-Даре, дар Советского Союза, уже придала своеобразную архитектурную прелесть городу». В 1966 году закончилось строительство нового студенческого общежития — трехэтажного корпуса на 500 человек. Построена одна из крупнейших в стране текстильных фабрик. Будут построены два завода — по производству растительного масла и маргарина. В 1965 году соорудили единое административное здание для всех окружных и городских властей. Открылся госпиталь. У моста через Голубой Нил вырос симпатичный мотель. На «Дороге тысяч ног» появились междугородные автобусы.

Растут и множатся лавчонки и харчевни, филиалы гондарских и даже асмарских магазинов. Все чаще провинциальную тишину главной улицы нарушают мощные динамики фирменных автофургонов из Аддис-Абебы. В перерывах между короткими магнитофонными записями амхарских песен они рекламируют стиральный порошок «Омо» и вино «Белый Сарис». Появилась велосипедная станция. Доллар в день и никаких залогов (закладывать часто нечего), поэтому велосипеды напрокат получают только коренные бахардарцы, лично знакомые хозяину велосарая. Недавно предприимчивый повар местного отеля, собрав все свои сбережения и довольно глубоко закопавшись в долги, забросил кастрюли и сковородки и приобрел «гарри» — пролетку в 1 лошадиную силу. От бахар-дарского «Сити» до фабрики — 25 центов с пассажира. Столько же берет и только что появившийся мощный конкурент бывшего повара — таксист-частник из Аддис-Абебы. Волна нового настигла и флот «коммодоро» Марио Буска. Правда, здесь обновление выразилось только в том, что непатриотическое название флагмана «Куин Элизабет» стало патриотическим — «Император Фаспладас».

В 1960 году в городке было менее трех тысяч жителей. Сейчас население Бахар-Дара утроилось. Городок обрастает деревнями. У моста через Аббай вырос целый рабочий поселок. В его хижинах живут рабочие — дорожники и текстильщики. В начале 1966 г. на фабрике было 1200 рабочих. Подумать только: еще в 1960 году в маленьком Бахар-Даре вместе с большим Гондаром было всего… 30 постоянных рабочих!

От школы до фабрики не более полукилометра, но между ними самая сердцевина непросыхающего папирусного болота. Поэтому, чтобы попасть на фабрику, нужно сделать крюк километра в два. Фабрика построена на итальянские репарации. Оборудование в основном итальянское. Вначале предприятие работало с большой недогрузкой — еще не поступила электроэнергия с Тис-Аббая. Были большие перебои с сырьем. Хлопок везут из Судана и… США. Парадокс: рядом огромная долина Амидамит-Чоке, могущая стать, по мнению специалистов, отличнейшей базой хлопководства, а фабрика во многом зависит от американских поставок. В 1964 году после введения в эксплуатацию первой турбины на Тис-Аббае, и организации поставок части сырья с плантации Тендахо (в долине Аваша, на востоке Эфиопии) мощность фабрики приблизилась к проектной: 360 ткацких станков, 20000 веретен. Суточное производство — 2 тонны, пряжи, 25 000 метров ткани.

…Каждое утро ровно в 7 часов ревет фабричная сирена не гудок, а сирена, такая же, как на наших пожарных машинах. Первое время, услышав этот душераздирающий вой, коровы начинали беспокойно мычать, а овцы и козы сбивались в кучу. Скоро животные привыкли, но люди до сих пор вздрагивают от все заполняющего рева.

9 июня 1962 года в обычный будний день мы не услышали сирены. Молчала не только сирена, молчали станки. Несколько сот рабочих, юноши и девушки, организованно, колоннами, отправились из распахнутых настежь широких фабричных ворот к резиденции местного губернатора. Требование: 8-часовой рабочий день…Никогда не забуду день, когда наш «газик» осторожно объезжал толпу митингующих текстильщиков. Особенно запомнился мне оратор — рослый, с резкими движениями парень в ярко-малиновой рубахе. Трибуна — выкорчеванный пень огромного дерева. За задними рядами забастовщиков на секунду-другую останавливаются проходящие мимо селяне, понимают, что это не деревенский сход, а что-то другое, а что именно, еще не знают.

Видимо, губернатору удалось успокоить рабочих: на следующий день опять завыла сирена. Выступление текстильщиков закончилось их победой: на фабрике был введен 8-часовой рабочий день. Недаром эфиопы говорят, что «льва можно связать и нитками, если их сплести вместе».

Любопытная штука. Господин Уэрте, директор фабрики, говорил на пресс-конференции в Аддис-Абебе: «Рабочие, в большинстве своем из провинции Годжам, — дисциплинированный народ». Так хотелось думать бельгийцу, оклад которого в 100 раз превышал зарплату рабочего управляемой им фабрики. Пресс-конференция имела место за… два дня до первой бахардарской забастовки.

Промышленность страны развита очень слабо. К тому же 70 %всех капиталовложений в промышленность и торговлю иностранного происхождения. Существуют только пищевкусовая, текстильная, кожевенно-обувная протленность и несколько предприятий по деревообработке и производству цемента. В 1966 году в Эфиопии считывалось 58 тысяч рабочих — ничтожная цифра для страны с населением в 23 миллиона человек. Жизненный уровень рабочих низок. Пролетариат страны еще очень молод. Но эфиопские рабочие, и прежде всего столичные, уже довольно громко заявляют о своем существовании. В 1961 году, например, на многих государственных и частных предприятиях под давлением рабочих был введен 8-часовой рабочий день. Создана «Конфедерация трудовых союзов Эфиопии», которая в 1966 году объединяла 72 организации с 35 тысячами членов. Правда, одновременно создаются «ассоциации нанимателей».

…Если меня спросят, что же нового в Бахар-Даре, кроме самого современного в стране учебного заведения снова перечислю: фабрика, линия электропередачи, междугородные автобусы, банк, мотель… А самое новое — суровые лица рабочих на митинге, посвященном борьбе за права трудящихся.

АТО ЦЕГАЙЕ БЕЛЯЙНЕ

Ливни. Две сотни шагов до стройки — сплошное противное чавканье. Мне повезло: у меня литые резиновые сапоги. Никакая грязь не может разлучить меня с ними.

Основные траншеи и котлованы под фундаменты школьного комплекса отрыли в начале кырэмта, периода «больших дождей». Ливни начинаются во второй половине дня и с небольшими перерывами льют всю ночь. Первое время занимались тем, что осушали траншеи. Насос один, траншей много. Рабочие черпали воду ведрами — занятие чрезвычайно нудное, часто бесполезное. Наши инженеры нашли выход из положения: изолированные участки покрывались на ночь брезентом.

Враг № 2, а может быть и № 1,— громадные валуны. В этом старом вулканическом крае «камешки» величиной с пивную бочку начинают попадаться уже на полуметровой глубине. Выколупывать эту «начинку» — адский, очень опасный труд. Неплохо бы сюда немного техники, хотя бы один экскаватор, один подъемник да еще пару насосов, но… но нашему подрядчику Ато Цегайе Беляйне невыгодно покупать машины, куда проще нанять за гроши еще сотню чернорабочих.

Тут самое время рассказать об Ато Цегайе Беляйне, с которым судьба связала некоторых советских строителей на два с половиной года. Как скрестились наши пути? После одобрения императором проекта Технической школы назначены были торги на подряд. В них участвовали две греческие, три итальянские фирмы, зарегистрированные в стране, и эфиопская фирма Ато Цегайе Беляйне. Первоначальный капитал этой единственной в стране национальной строительной фирмы — 50 тысяч долларов да плюс столько же — гарантированная ссуда. Размах довольно значительный для эфиопского дельца, собирающегося основать магазин средней руки пли придорожную гостиницу на десяток туристов, а тут речь шла о сооружении крупнейшего в стране учебного заведения. К тому же строительный опыт фирмы — несколько коттеджей и небольшая, правда очень изящная и оригинальная, церковь св. Стефана в Аддис-Абебе. На торгах иностранными компаниями назывались весьма приемлемые сроки и суммы строительства, но предпочтение было отдано национальной фирме — шаг, который был высоко оценен эфиопской общественностью и прессой. За два года в хилой фирме «Цегайе Беляйне» почти все изменилось, кроме названия. Когда мы уезжали, Ато Цегайе Беляйне с удовольствием рассказывал нам о новых подрядах: мотель в Бахар-Да ре, жилой городок для работников ГЭС на реке Аваш, гостиница в Аддис-Абебе…

Ато Цегайе — типичный представитель эфиопской буржуазии. Только в одном он оригинален. Большинство его собратьев по классу вкладывает свои денежки обычно в торговые дела и немножко — в смешанные иностранно-эфиопские предприятия; он же не побоялся заняться строительными подрядами. И хотя Ато Цегайе уже крепко врос в Эфиопию капиталистическую, он глубокими корнями связан еще с землей, с Эфиопией старой, феодальной.

Наши бахардарцы знакомы с социальным происхождением подрядчика. Он сам об этом рассказывает в минуты благодушного настроения. Отец Цегайе Беляйне — крупный землевладелец. За неделю до официальной сдачи школы этот крепкий, стройный старик приезжал в Баар-Дар, ходил по аудиториям и залам, щупал мебель, оглаживал колбы и станки и удовлетворенно кивал белой головой. В южной части провинции Шоа арендаторы обрабатывают его поля, там пасутся его тысячеголовые стада, обмолачивается зерно на его водяных мукомольнях. Сам Цегайе Беляйне оценивает свою наследственную долю земли в 150 тысяч долларов.

Есть и другие «кусочки» от прошлого: многодетная семья, помещичьи замашки. Он отец девятерых детей. Старший оканчивает закрытую английскую школу в Аддис-Абебе, а на каникулы приезжает в Бахар-Дар. Отец приобщает его к бизнесу: поручает несложные работы, знакомит с чертежами и конторским делом.

Феодал в Цегайе Беляйне явственно проступает в некоторых привычках и поступках. Его слуга, пятнадцатилетний, бессловесный и забитый Хагос, по вечерам моет хозяину ноги. Во время этой процедуры подрядчик обычно просматривает счета и попивает пиво, пронося бокал над головой стоящего на коленях Хагоса.

Или еще. Дважды в год — в день рождения императора Хайле Селассие I и в день его коронации — Ато Цегайе «ставит угощение» своим мастеровым: «бригадирам» плотников, арматурщиков, бетонщиков, металлистов. Делается это так. Одной рукой он дает подходящим по очереди рабочим по куску жареного бараньего мяса, другой — стакан теджа. Получивший свою долю кланяется, почти касаясь лицом лоснящейся от бараньего сала хозяйской руки. Чем не средневековый пир на кухне феодального замка?

В его небольшом аддис-абебском доме хозяйство возложено на трех-четырех деревенских парней из подвластных его отцу селений. Жена при гостях почти не показывается — это тоже от старой Эфиопии.

Во всем остальном Цегайе Беляйне — капиталист. Крепит и множит свои связи в деловой Аддис-Аоебе, пробивает брешь в плотной паутине конкурентов-иностранцев, «завязывает узелки» даже за пределами страны. Постепенно он становится довольно известной фигурой в эфиопском мире частного капитала. Он, например, отлично усвоил некоторые коммерческие приемы личного обогащения, которые на Западе давно уже не в диковинку. Как-то приглянулся ему новенький темносерый «фиат», и… через две-три недели старый черный «форд» летит в пропасть где-то на горной дороге между Асмарой и Дессие. Получив страховую сумму, Ато Цегайе приобретает машину; вместо восьми тысяч долларов она обошлась в три.

Ато Цегайе Беляйне совершенно свободно владеет итальянским и хуже английским; немного освоил русский, особенно числительные. Во время беседы он слегка напрягается, иногда переспрашивает. Этикет и общие фразы Ато Цегайе поручает своим помощникам, а сам во время беседы напряженно, безостановочно решает в уме оперативные финансовые проблемы. Лишь изредка у него подрагивают брови: когда он слышит какую-нибудь интересную для себя цифру.

За два года я только один раз увидел в его руках книгу не считая, разумеется, книг конторских, и это была… «Империализм, как высшая стадия капитализма» на английском языке! Подрядчик был несколько смущен:

— Эта книга про Европу и Америку. В Африке другие законы. Кроме того, не все понятно здесь таким маленьким людям, как я.

Но мне показалось, что он все-таки понял кое-что из этой бог весть как попавшей к нему книги.

А ДО СТРОЙКИ ЧЕТЫРЕ ШАГА

У Ато Цегайе Беляйне помимо клерков-эфиопов работают по контракту и иностранцы: единственный (и тем не менее называемый почему-то главным) инженер — грек, субподрядчики — греки и итальянцы.

Но школа растет, хорошеет и «набирает соки», конечно, не только и не столько усилиями иностранной «технической прослойки». Ее поднимают на своих плечах эфиопы-мастеровые — бетонщики, арматурщики, металлисты, плотники, отделочники, сотни простых разнорабочих, многие из которых до сих пор держали в руках только пастуший бич да серп.

…Приятно попробовать на ощупь цементный раствор, узнать, как щекочет ноздри запах горячего битума, пройтись по упругим эвкалиптовым лесам. Кстати, на этих лесах в дожди появляются… зеленые веточки с маленькими крепкими листочками. Вот уж поистине благодатная земля, воткнешь палку — вырастет куст!

Стройка в полном разгаре. Сейчас, в период дождей, после посевных работ сюда пришло много бахардарцев и　крестьян окрестных деревень. На строительстве в эти дни работает около 400 отходников, не считая кадровых строителей-мастеровых.

…Сейчас 12 часов — начало обеденного перерыва. Самый солнцепек. Столичные мастеровые, рабочие из Гондара и дальних деревень бегут в ближайшие харчевни, цегайевские конторщики и надсмотрщики — в лучшую из них — «Иден». Местные располагаются прямо в поле, на обочине «Дороги тысяч ног». Бахардарцам приносят обеды жены и дети. В глиняных и металлических мисочках блины — инжира, прикрытые широкими листьями какого-то растения вроде нашего лопуха; в мисочке поменьше — перцовый соус «вот». Пока мужья, отцы и братья насыщаются, детишки и женщины робко подходят к невысокой металлической школьной ограде, с изумлением разглядывая удивительный мир бетона, стекла и металла.

Рабочие-холостяки и отходники из дальних деревень, наскоро справившись с нехитрой трапезой, бегут к озеру освежиться и простирнуться. У нас на стройке рабочие из разных районов страны, разных национальностей, в основном амхара и тиграи, и разного вероисповедания. Последнее различие можно определить только в дни больших христианских праздников. Недавно, например, был день успенья — рабочие-христиане бездельничали, а мусульмане работали. Впрочем, последних не так уж много.

В тесной конторке нашего подрядчика мимо бухгалтера Униту Богале цепочкой проходят рабочие. Сегодня день получки. В последней графе толстой книги — отпечатки пальцев. Расписываться умеют только квалифицированные рабочие-мастера. Рабочий день — 10 часов. Заработок рабочего — 25–35 долларов в месяц; мастеровые эфиопы получают в три-четыре раза больше, а итальянцы (каменщик и садовод) и плотник-грек — по 400–600 долларов. Жалованье же главного инженера Антониса Ванжелатоса почти в 100 раз больше заработка чернорабочего.

Труд разнорабочих очень тяжел. Вот, например, подносчик бетона. 130 раз за смену он поднимается с ведром бетона по зыбким лесам на третий этаж высокого учебного корпуса. Засыпка бетона в формы — процесс непрерывный и скоротечный, паузы не допускаются. Внизу, на растворном узле, и на каждом повороте деревянных мостков — надсмотрщики. Палками и пинками они подгоняют уставших, перепачканных в бетоне и глине людей, и те покорно ускоряют шаг, а то и летят кувырком по дощатым крутым сходням.

Единственное, что мы можем сделать, — это просить у Цегайе Беляйне принятия мер по соблюдению правил техники безопасности. Представитель национального капитала даже не сразу понимает, что это за штука — «техника безопасности», а затем одаривает нас своей ангельской белозубой улыбкой:

— Эфиопы — горный народ. Для них пройтись по карнизу — чепуха!

Трудно забыть, как Ато Цегайе Беляине ругал худощавого паренька, забравшегося на 12-метровую высоту школьного флагштока, за то, что из привязанной к шее рабочего банки наземь пролилось несколько капель масляной краски. Хозяину было в высшей степени наплевать, что маляр держится на раскачивающемся кончике металлической мачты только силой мускулов левой руки и ног.

Хорошо, что за два года не было ни одного серьезного несчастья. Зато различных мелких травм хоть отбавляй. Врач Анна Сергеевна, для которой соорудили медпункт в конторе подрядчика, на безделье не жалуется. Цегайевские канцеляристы недовольно морщатся, вдыхая больничные запахи денатурата и иода. Порезы, ушибы, ссадины, занозы. Особенно на ногах: почти все рабочие ходят босиком; одежда круглый год — шорты да майка.

Скажем прямо: незавидна судьба рабочего-эфиопа, особенно разнорабочего, без квалификации. Работу (даже за Доллар в день) найти очень трудно, зато оказаться уволенным можно в любую секунду. Люди часами простаивают за главными воротами школы, заискивающе заглядывая в глаза невозмутимых школьных сторожей, словно от них зависит устройство на работу. Молодые люди даже в крохотном нашем Бахар-Даре слоняются с утра до заката по городку в поисках случайного заработка. Они кидаются к трапам редких самолетов, ворочают многопудовые ящики на озерной пристани, останавливают машины, предлагая свои услуги в качестве грузчиков. В начале января 1962 года объявили первый набор рабочих на текстильную фабрику. Сотни людей запрудили поле перед фабричной проходной. Три дня терпеливо ждали своего вызова на медицинскую комиссию. И все бегом (традиции старины) — к врачу, к нанимателям.

Ход времени в этой стране не так стремителен, как во многих других. Более того, иногда кажется, что время остановилось, что оно даже повернуло вспять, возвращается и тащит все в прошлое. Но все-таки растет, крепнет, обрастает свежими, четкими штрихами и линиями новое. Еще слабенькое дыхание его касается доведенных до ювелирной выделки нищеты рабочих Ато Цегайе. Люди мужают. Учатся, хотя и очень медленно, великому чувству локтя товарища. В этом, я уверен, большое влияние крепкого, дружного коллектива рабочих-текстильщиков, которые трудятся по другую сторону папирусного болота.

Как-то цегайевский надсмотрщик ударил старика рабочего палкой. Стоявшие неподалеку арматурщики распрямились, и надсмотрщик попятился, подталкиваемый силой их ненавидящих взглядов. Плотник-эфиоп, ладный высокий парень, подошел к надсмотрщику, вырвал у него палку, швырнул ее на крышу конторы и сказал ему что-то такое, от чего голова надсмотрщика втянулась в плечи. Месяца через два после этого случая забастовали маляры, требуя у Ато Цегайе увеличения зарплаты. На стройплощадке все чаще и чаще стали появляться полицейские.

…На главной аллее школьной зоны отдыха ставят красивые серебристые фонарные столбы. Несколько рабочих натягивают тросы. Инженер-бакинец Миша Малюга объясняет мастеру, как нужно это делать. Мастер кричит рабочим «давай! давай!» и жестами поправляет вертикальность опоры. Русское «давай! давай!» прочно вошло в лексику рабочих. Веселые маляры, кроме того, в ответ на эфиопское «тынаэстылынь!»[21] пользуются одним из русских вариантов: «Доброе утро», «Добрый день» или «Добрый вечер», часто, правда, невпопад. Последнее обстоятельство всегда служит причиной для шуток и для короткого, на лету, урока русского языка. Часто в разных уголках стройки слышатся смешанные амхаро-русские команды и призывы:

— Анд, улет, сост![22] Взя-я-я-ли!

Другой наш инженер, Михаил Рогачев, показывает рабочим, как нужно изолировать трубопроводы. Те дружнее принимаются за работу: не часто увидишь, чтобы специалист-иностранец копался в траншее. Михаил уже на другом конце стройки, но минут через пять снова спрыгивает в траншею:

— Вот теперь бэтам тыруну[23], хлопцы!

Ребята улыбаются. Упорно, долгие месяцы, не считаясь со временем и усталостью, наши специалисты передают свой опыт и знания эфиопским строителям. Вчерашние пастухи, землепашцы, разнорабочие становятся каменщиками, малярами, кровельщиками. Вокруг советских специалистов вырос, говоря по-нашему, актив кадровых рабочих. У Ивана Павловича Соколова — отделочники, у Николая Сергеевича Лезжева — наладчики, у Германа — электрики-слаботочники.

Наши люди преподают не только уроки труда, но и мужества. Как-то у самой стены главного учебного корпуса на глубине в полметра рабочие-землекопы наткнулись на связку итальянских гранат — зловещий след минувшей войны. Начальник бахардарской полиции шутливо заметил, что эти гранаты могут доставить неприятности только при прямом попадании в голову. Тогда мы предложили ему вытащить и выбросить их в болото. Капитан сразу перестал острить и распорядился оградить опасное место. Ждали специалиста из военного министерства. Прошел месяц. Огороженное место мешало нам работать и, главное, здорово действовало на нервы. И вдруг в один действительно прекрасный день гранаты исчезли. Виновником этого чуда оказался Митрич — мастер по кровельным покрытиям Григорий Дмитриевич Панин. Ему крепко влетело от нашего шефа. Митрич стоял и смущенно улыбался:

— Опротивели эти железяки до чертовой бабушки. И рабочие боятся. Я их выбросил в трясину. Да вы не кричите — я на фронте минером был.

…Трудно учить мастерству, но еще труднее отучить рабочих от поклонов, от всяких «сэров», и это, пожалуй, не менее приятно, чем сделать из крестьянского пария Маляра или бетонщика. Никто поэтому не удивлялся, когдa проводы Ивана Соколова или Германа Аккермана на бахардарском аэродроме собиралась целая толпа рабочих. Никто поэтому не удивлялся, что многие из них не стыдились слез.

ОТ НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЫ ДО ПОЛИТЕХНИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА

За последние 25 лет страна, подстегиваемая стремительным ходом времени, шагнула в деле народного образования намного дальше, чем за тысячелетия своего существования. Количество государственных школ выросло за это время со 100 почти до 1100, а число учащихся в них — с 15 до 450 тысяч человек. Но то, что сделано лишь первые борозды в целине. Более 90 % населения страны неграмотно. Сегодня не учатся почти 5 миллионов деревенских ребят школьного возраста. В неполной средней школе (1–8 классы) обучается только около 10 процентов детей в возрасте до 15 лет. Отсев в школах громадный. Из числа поступивших только 2 процента добираются до последнего, 12-го класса так называемой академической (полной) школы. Очень мало школьниц: 25–28 процентов в 1–4 классах и менее 10 процентов — в 9—12-х. Не хватает школ, квалифицированных учителей, учебников.

«Первая ласточка» высшего образования в Эфиопии — Университетский колледж в Аддис-Абебе, основанный в 1950 году, ядро официально открытого в декабре 1961 года Университета имени Хайле Селассие I. Он включает также Инженерный колледж, Строительный колледж, Высшее теологическое училище, а также два «иногородних» учебных заведения — сельскохозяйственный колледж в Алемайя и гондарский Медицинский центр. В 1964/65 учебном году в стране было 1700 студентов и 2300 человек обучалось на различных вечерних курсах усовершенствования, повышения квалификации и т. п. Большинство преподавателей в высших учебных заведениях — иностранцы, главным образом американцы.

Ежегодно в течение последних шести-семи лет в зарубежных высших учебных заведениях обучаете тысячи эфиопов, в основном в США, особен-арабских странах. Здесь следует подчеркнуть одну особенность: большая часть вакансий и стипендий предоставляется по чисто гуманитарным паукам, через которые, кстати легче осуществлять и идеологическое влияние. Только один пример: в 1951–1963 годах на американские средства было обучено 600 эфиопов из весьма привилегированных семей. Из них только 170 человек получили техническое и сельскохозяйственное образование. А ведь Эфиопии, как и другим развивающимся странам, крайне нужны, и как можно скорее, прежде всего специалисты с инженерным и агротехническим образованием.

…Взметнулись в синеву бахардарского неба здания Технической школы. Начиная с 1965/66 учебного года в школу принимаются учащиеся не с 8-летним, а с 10-летним образованием. Школа стала фактически национальным центром по подготовке технических кадров, Политехническим институтом — так ее официально и называют. В ней готовят специалистов по агротехнике, электрике, текстильному производству, деревообработке и аналитической химии. Вначале эфиопским педагогам помогали советские преподаватели и мастера производственного обучения. В октябре 1963 года первый отряд молодежи переступил порог школы на берегу озера Тана. В 1967 году состоялся первый выпуск молодых специалистов.

Светлый трехэтажный учебный корпус похож на большой бело-розовый теплоход. В просторных классах, кабинетах, лабораториях много света и воздуха. К столовой-актовому залу ведет оригинальная галерея — защита от жары во время бага[24] и от ливней во время кырэмта. Столовая на 500 мест в течение 15 минут может быть превращена в актовый зал или в кинотеатр. В школьном городке большие мастерские, навес для сельскохозяйственных машин, испытательные стенды. Рядом — футбольное поле, игровые площадки, беговые дорожки.

Тяга в школу огромна. Незадолго до окончания строительства директор бахардарской школы-восьмилетки сообщил, что 90 % опрошенных выпускников изъявили желание учиться в Технической школе. Летом 1962 года на стройку приехала группа ребят из сельскохозяйственного училища в Джпмме. Постепенно выяснилось, что молодые эфиопы из далекой Джиммы использовали свои каникулы не только ради заработка, но и в качестве разведчиков — товарищи просили их узнать о возможностях поступления в «русскую школу».

В Аддис-Абебе, Гондаре, Дебра Маркосе, Массауа, Асмаре, Хараре, Диредава — сотни бесед о бахардарекой школе. Молодые люди, узнав, что мы советские специалисты, «москопы», осаждали пас вопросами о ней. Письма из разных городов, в каждом из них одно и то же: как и когда можно поступить в школу.

…11 нюня 1963 года. На зазеленевшем после первых дождей поле бахардарского аэродрома толпы людей. Они довольно резко делятся на две части: большая — бахардарцы, крестьяне окрестных деревень, меньшая — местная знать, священники (среди них выделяются два епископа — Аксумскин и Дебра-маркосский), высшие чиновники министерства образования и изящных искусств, группа советских строителей, посольских работников, журналисты. С нами министр высшего и среднего специального образования СССР Вячеслав Петрович Елютин.

Над долиной Амидамит-Чоке разворачивается императорский самолет — наш серебристый «Ильюшин» — подарок его императорскому величеству в память о визите в Советский Союз в 1959 году. Звучит протяжная военная команда. Замер почетный караул — рота рослых, красивых ребят в голубых ооновских касках.

…Через полчаса у стеклянной стены огромного актового зала императору вручается акт о передаче школы эфиопскому правительству и народу. В речи по этому поводу Хайле Селассио I говорит: «Мы просим передать искреннюю и сердечную благодарность от Нашего имени, Нашего возлюбленного народа и Правительства народу и Правительству Советского Союза за это великолепное, полностью оборудованное учебное заведение, за тысячи технических книг, за выделенные стипендии, дарованные без всяких политических условий, без всякой корысти, — за все, что дает Эфиопии возможность использовать научные и технические достижения Советского Союза».

…Над тысячной толпой в прозрачной синеве неба звучат звонкие детские голоса: двести мальчиков и девочек исполняют гимн своей родины. Я слушаю детский хор, поющий славу Эфиопии, смотрю на развевающиеся рядом советский и эфиопский флаги и думаю о том, что скоро, очень скоро, молодой эфиоп поведет по полям тракторы, он будет включать все новые и новые рубильники, он будет валить для лесопилок могучие стволы можжевельника и подокарпуса, он вычеркнет из списков импортных товаров дорогой заграничный текстиль, ему еще так много нужно сделать! А для этого нужно учиться, набираться знаний, ибо правы отцы, когда говорят, что «старой метлой дом не подметешь».

…«Тыллык Москоп бет» («Большой московский дом») — так называют жители Бахар-Дара Техническую школу. В двух километрах от нее берет свое начало Аббай-батюшка, великая африканская река. Шум нильских порогов доносится и сюда, в просторные, напоенные солнцем аудитории, лаборатории и холлы. Это очень символично, что Техническая школа — целый городок из бетона, стали, стекла и цветной керамики — высится у самого истока жизнетворящей реки. Счастливого старта, школа, Политехнический институт!