— Мистер….
— Кинсли, — вежливо отвечает старик. — Кинсли? — заметно округляя глаза переспрашиваю я. Боже меня в пот от этой фамилии бросает.
— Да, а что вас так….удивило? — внимательные глаза старика, будто навесом скрыты под тяжёлыми веками. Они изучающе блуждают по моему лицу, пока я старательно придумываю ответ. — Ну…ммм… я кажется училась с кем то с такой же фамилией. Я не уверенна. Во всяком случае, она показалась мне знакомой.
— Мне фамилия наоборот кажется редкой. За свою долгую жизнь, а поверьте прожил я достаточно, я не встречал ни единого однофамильца. Если вы, конечно, не повстречались с моим братом. Но это маловероятно, он давным давно отказался от цивилизации, — почти ехидно улыбаясь передаёт мне чашку с дымящимся напитком.
— Мистер Кинсли, — фамилия почти режем горло от отвращения, — простите мое любопытство, но как же вы живете здесь совсем один? — чуть пригубив чай с прохладными нотками лаванды, интересуюсь я.
Мы вот уже пол часа сидим и мило болтаем в библиотеке. Дом этого старика так разительно отличается от тех, где я когда либо бывала. Здесь царит какой то многолетний жизненный уклад, и все так обыденно, словно и мы сами бывали здесь не раз. Широкое коричневое кресло, в которое я так удачно погрузилась просто отказывается выпускать из своих мягких объятий. Хотя нам давно пора. Время стало тягучим, как мазут, так всегда в полнолуния. Внутри ощущается чувство полноты и какого то обнуления одновременно.
Бен тоже немного расслабился, старик теперь производит на него исключительно хорошее впечатление.
— А я не один! — почти обижаясь отвечает и свистом подзывает кого то.
Через секунду в комнату влетает милая красная птичка. Адри настороженно фыркает в ее сторону, но не двигается, не терять же тёплое местечко у камина. Чуть подозрительно изучив ее яркое оперение и чёрный остренький клюв, он приходит к выводу, что она опасности ни ему ни его хозяйке не представляет и поэтому продолжает благополучно мусолить куриную ножку, которой угостил его Варун.
— У вас есть своя птичка! — чуть ли не хлопая в ладоши соскакиваю с места, — Боже какая она хорошенькая!
— Да, — гордо отвечает мужчина, — она со мной долгие годы.
Пернатая малышка усаживается на спинку кресла позади своего хозяина.
— Красному кардиналу запрещено быть в неволе, — вдруг доносится злой голос Бена. Я бросаю на него взгляд украдкой. Нет он не зол. Он взбешён. Из-за какой то птички, Боже мой!
— В неволе она проживет лет пятнадцать от силы, со мной же она уже не один десяток. В ее распоряжении весь замок. По вашему, Бенджамин, она в неволе?
— Закон одинаковый для всех. За это штат взимает не малый штраф, а иногда это грозит и заключением в тюрьму. На то есть ряд причин. Диким птицам нельзя ограничивать свободу, да и мало кому это удавалось, — Бен смотрит на него в упор словно, старик, как минимум наркоторговец.
— Да, она водится в густых лесах. В Роще их бесчисленное множество, как и всякого другого что скрыто от глаз простого обывателя— при упоминание этой местности он испытующе смотрит на нас. Но ни я, ни тем более взбешённый Бен не реагируем.
Тогда он продолжает:
— Для меня это не просто птица, она моя верная спутница. И ее зовут Фламм, что с французского означает пламя — она свободнее многих людей, что я повидал в жизни. Какова ценность бесконечной свободы, если ты не можешь ей воспользоваться?
Вопрос кажется мне риторическим, но Бен порывисто откладывает чашку. Изысканный фарфор громко звякает о деревянный стол. А на шее у Бена выступают синие вены.
— Ты прав, у птицы не было выбора. Но когда я ей предоставил его, она осталась со мной. Птицы куда постояннее людей, особенно женщин….
Бен подымается. Ещё секунда и он просто перевернёт все вверх дном. Я вижу, как в его глазах бушует яростное пламя. Удивительно видеть всегда сдержанного мужчину в ослепляющем гневе, но как то это не к месту. Конечно, мне тоже не по нраву высказывание о женщинах, но плевала я на его трухлявое мнение…
— А если человек сам заключил себя в подобие клетки? — продолжает Кинсли, — Попал так сказать в капкан собственных страхов, обид и мыслей? Почему за это не карают законом? Ведь это так грустно всю жизнь провести в каких то неизвестных гонках от себя самого, да, Элери?
Вопрос так неожиданно летит в мой адрес, что я лишь успеваю округлить глаза и глупо приоткрыть рот. А он не унимается…
— Если используешь физическую свободу лишь для того чтобы не чувствовать сковывающую боль обиды внутри, это свобода? — старик протягивает палец и на него взбирается Фламм, она вдруг мило щебечет, разбавляя накаляющую обстановку.
— Согласитесь, порой, у нас есть безграничная свобода, но она лишь иллюзия. Данность, которой ты никогда не сможешь воспользоваться, даже будь ты бессмертен.
На последнем слове у меня лопается последняя ниточка терпения. Я громко вздыхаю и подлетаю к Адри чтобы взять на руки.
— Нам пора. Нам не место среди браконьеров философов.
— Вы пришли в мой дом и только я решу, когда вы отсюда уйдете! Или вы привыкли, что последнее слово всегда за вами, Бенджамин? — угроза от щуплого старика звучит весьма убедительно, но ни меня ни Бена она не пугает. Мы лишь смотрим на него в недоумении. Ничего он нам не может сделать, особенно мне, так ведь?