Эллада

Странный писец

На второй день Пахет выдал новому писцу папирус, сопроводив свои действия тяжким вздохом, словно предчувствовал, что драгоценный лист окажется испорченным, и велел переписать стихи Ивика.

— Нравы меняются, — присовокупил старый книготорговец, задавая урок. — Ныне не творения Гомера, Гесиода, не деяния героев, Афины Паллады влекут к себе умы, а происки Эрота, ухищрения и чары Киприды. Пиши, поглядим, таков ли ты умелец, каковым представлялся.

Пахет был потомственным книготорговцем, причём не только продавал, механически копировал, но и по-настоящему читал свитки. По своему простодушию порой удивлялся, почему произведения, так понравившиеся ему самому и вызвавшие живейший интерес, не пользуются спросом у читателей. Доверчивость, с которой он поселил у себя в доме незнакомого человека, объяснялась почтением, с которым последний брал в руки свитки, и знакомством его с чтимыми им самим текстами.

Первые листы Анаксимандр писал медленно, не торопясь. Сноровка со временем вернётся, главное, переписать без ошибок, чисто и верно выписывая буквы. Пахету, ревниво следившего за переписыванием, плоды трудов нового писца понравились, и книготорговец велел весь сегодняшний день переписывать Ивика.

Осенний день короток. Утомлённым глазам и масляная лампа мало помогает. Назвав писцов «слепыми кротами», Пахет засобирался в баню. Рабов забрал с собой, проворчав, что хоть в бане от них будет какой-то прок. Анаксимандр от посещения городской бани наотрез отказался, остался в лавке, продолжил переписку. Отказ объяснил нежеланием смущать книготорговца, — благородные люди с наёмными работниками накоротке не держатся. Проводив хозяина, поправил фитиль на лампе, оглядел тростинку на свет. Вспомнив сокрушённые вздохи Пахета, перечитал стихи, пользовавшиеся спросом у эретрийской публики.

Дочитав до конца библос, ещё раз усмехнулся и принялся за работу.

Это повторялось ежедневно. С наступлением сумерек книготорговец отправлялся в баню, забирая с собой престарелых рабов. Анаксимандр же оставался в лавке за переписыванием текстов. Днём трудился в компании с рабами, писал под диктовку. Вечером брался за другие тексты, копировал с листа. Первое время Пахет после банных омовений и степенных бесед заходил в лавку, оглядывал хозяйство, запирал дверь. С течением времени обязанность закрывать лавку была возложена на Анаксимандра, а сам Пахет после бани отправлялся прямиком домой.

Закончив труды, новый писец не торопился покинуть лавку. Оставаясь хозяином, позволял себе брать библосы, перечитывать стихи. Язвительные строки Архилоха теперь воспринимались иначе. Раньше гонимого судьбой скитальца он расценивал как обойдённого удачей наёмника, страдающего по этой причине разлитием желчи. Сейчас, после всего пережитого, сам был склонен смотреть на жизнь с горькой иронией. Тиртей, любимый Пахетом, ему не нравился, ни раньше, ни теперь. К слову сказать, пристрастие человека, по всей видимости, никогда не державшего в руках оружия, к стихам о воинской доблести выглядела странно, но вся человеческая жизнь состоит из странностей. Некоторые брызжущие патриотичностью вирши не знающего сомнений спартиата ему казались нарочитыми, неестественными, даже имели налёт спесивости. Возможно, на поэта распространялось его общее отношение к спартиатам, как к людям чванливым, заносчивым, не уважительным к гражданам иных полисов, начисто лишённых способности к состраданию. Воин, идущий на подвиг не из сострадания к соплеменникам, а дабы снискать честь и славу, сродни наёмнику. Анакреонт всухомятку не звучал, для его строк требовался авлос и чаша доброго вина. По-прежнему с удовольствием перечитывал Эсхила. Само имя «Прометей» заставляло звучать заветные струны души, рождало необъяснимый зов, словно ноздри вдыхали запахи моря, кипящей смолы.

Всё чаще и чаще, затем постоянно мужские обеды украшались присутствием Архедики. Своевольная женщина наливала бокал вина из кратера, присаживалась на кушетку мужа, пила мелкими глотками. Наряды её менялись ежедневно. Волосы то завивались вокруг золотого кольца, то собирались в узел на затылке и закреплялись цикадами, то, заплетённые в косу, обвивали голову. Пеплос менял цвета, узоры и облик. С уст молодой женщины, причём всегда кстати, слетали стихи Сапфо, Алкея, Анакреонта.

Правда, домашняя музыкантша, не очень искусная в напевах мелики, не всегда успевала подобрать мотив.

После семейных симпосиумов Архедика не покидала Анаксимандра, появляясь на уныло-одиноком ложе волею Гипноса. Постоялец понимал, что с его стороны нехорошо строить какие-то планы, но благородное вино, общество прелестной женщины, коих он был лишён долгое время, вопреки запретам рассудка, горячили кровь.

В переписывании текстов он делал успехи, чем радовал своего работодателя. Локр и Нил не поспевали за ним, и Анаксимандр писал отдельно, с листа. Под действием времени, ежедневных распариваний и всесильного оливкового масла заскорузлые от тяжкой физической работы пальцы отмякли, к ним вернулась былая гибкость. Кожа очистилась от въевшейся пыли, кузнечной копоти.

Наёмный работник трудами своими готовил хороший прибыток. Вернутся тёплые дни, оживится торговля, и заготовленные впрок библосы доставят хорошую выгоду. Но хорошая работа заслуживает соответствующей платы. Анаксимандр же почему-то не стал требовать твёрдого вознаграждения за свой труд. Поговорили в первый день и забыли, как о маловажном деле. Странно это. Замечал Пахет и другие странности за своим работником-постояльцем. Во-первых, руки. Руки у Анаксимандра, когда появился в лавке, более походили на руки раба, выполняющего самую чёрную работу, а никак не на руки образованного человека. Почему-то постоялец не ходил в общественные бани, мылся в тесной, домашней. Чиж, которого Пахет внимательно выспросил, поведал о рубцах, покрывавших тело постояльца.

Странности призывали к своему разрешению, но правда пугала Пахета. Необычного писца ему Гермес послал. Локр и Нил скоро станут годиться только пол мести да в бане прислуживать. А замены им нет, в этом вышла промашка. Купить писца — денег пожалел, подготовить собственного — всё недосуг было. Посему из Анаксимандра следует выжать всё, что можно. Не ходит в город, не посещает храмы — для него, Пахета, даже лучше, пусть сидит, пишет. А кто он таков, его проблемы. С платой же повременит, подождёт, посмотрит, чем дело обернётся. Может, вообще от платы увильнёт.