Эллада

Весна

Схлестнувшись в очередной раз в молодецкой драчке, ветры притомились потешаться над смертными, с перепугу забившимися в свои хрупкие домишки, и прилегли отдохнуть. На второй день безветрия, впустив в открытую дверь солнце, в лавку вошёл Пахет. Анаксимандр обслуживал покупателя, Нил и Чиж переписывали. Пахет появился в сопровождении Локра, нёсшего новые свитки — библосы и чистые, уже склеенные и листами. Сирт, второй раб, взятый в поездку и обычно исполнявший всякую домашнюю работу, был отправлен домой с поклажей. Пахет раскланялся с покупателем, поглядел из-за спины на работу переписчиков. Дождавшись ухода покупателя, велел Локру развернуть на свободном столе свитки, потирая руки, подозвал Анаксимандра.

— Погляди, что я привёз. Две комедии — о землепашцах Главка, о семейных дрязгах сицилийца Эпихарма, да два папируса с Эзоповыми баснями. О, люди, люди! Эсхил и Эпихарм! И надо же, читают, смотрят.

Приобретениями книготорговец был явно доволен и поездку считал удачной. Басни раскупались всегда с большой охотой. Время от времени появлялись новые, словно Эзоп был бессмертен и творил вечно. Комедии в Афинах пользовались нарастающим спросом. Людей всё больше интересовало отображение реальной жизни, тем более поданное в шутливой форме. Несмотря на радость по поводу приобретения ходового товара, Пахет сокрушённо покачал головой, вновь посетовал:

— Как падают нравы! Глупые, не ведающие благородных помыслов землепашцы, козопасы, горшечники, а где же доблесть, деяния героев?

Толкнув Анаксимандра в бок, заговорщически подмигнул и вытащил из кошеля серебряную диадему со смарагдом.

— Вот, жёнушке подарок. Любит проказница гостинцы, — полюбовавшись переливами камня, спрятал украшение. Пожевав губами, добавил: — На Великие Дионисии опять поеду в Афины. Новые комедии прикуплю. Эх-х, душа не лежит к скоморошьим забавам, а что делать? Покупателям нравятся.

Анаксимандра же снедали опасения, не догадается ли обманутый муж о неверности жены, не донесёт ли кто из рабов? Как ни береглась Архедика, но от специально приставленного соглядатая не укроешься. Кто знает, не дал ли Пахет перед отъездом особо доверенному рабу или рабыне специальное поручение? Но Афродита, зародившая страсть и бросившая любовников в объятья друг другу, уберегла своих подопечных от нежелательных последствий.

К обеду Архедика вышла в зелёном пеплосе, смарагд в лучах светильников переливался глубоким изумрудным светом. Держалась неверная жена скромно, на любовника смотрела отстранённым взглядом. Сидя на кушетке мужа, слушала повествование о празднестве в Ленеях.

Взошли Плеяды, всё продолжительней становилось затишье. В порту пылали костры, беспокойно пахло смолой. Галеры покоились на эстакадах и просились в море. Мореходы расстилали на галечном пляже паруса, латали дыры, осматривали вёсла. На пирсе, прибрежной полосе с утра до вечера стоял гам. Купцы сговаривались со шкиперами, голытьба нанималась в матросы и гребцы. В харчевнях хлопали двери, праздношатающийся люд сновал туда обратно. Стучали топоры, перекликались корабелы, брякали кости, кричали бойцовские петухи и перепела. Глаза у всех смотрели бесшабашно, с задором. Ватаги городских огольцов носились по берегу. Сорванцы швыряли в море камни, задирали простофиль. У портовых построек сидели торговки-лоточницы с яствами, предназначенными для крепких, не избалованных поварами желудков: ячменными лепёшками, твёрдым сыром, луком, пирожками с чечевицей, горохом, бобами, припахивавшей душком солёной морской мелочью. Сезон начался, близились Великие Дионисии.

Анаксимандр, придя в лавку, порывался сходить в порт, покалякать со шкиперами. Пахет удерживал.

— Не торопись, уважаемый. Пусть погода установится. Пройдут праздники, ветры окончательно улягутся, тогда и отправишься домой. Не ровен час, опять буря галеру разобьёт, второй раз не спасёшься. Я сам со шкиперами сговорюсь. Я их всех как облупленных знаю. А то нарвёшься — или галера гнилая, плаванья не выдержит, или цену заломит — не расплатишься. Доверься мне, я сговорюсь. Если денег не хватит, поручусь за тебя, доплатишь в Милете.

Довод о поручительстве был самый весомый. Заработанных денег могло и не хватить. О плате они так конкретно и не договорились. Вначале Пахет отнекивался, мол, посмотрю, что ты за писец. А потом сам, растроганный оказанным приёмом, не настаивал. Если бы не сговорились, куда было деваться? Не в кузницу же возвращаться. Да и пил, ел вволю, наравне с хозяином, и еда, и домашний обиход тоже денег стоят. Как-то у них сложилось не как обычно у хозяина и работника. Всё теперь от Пахета зависит, что насчитает, то и заплатит, остаётся уповать на его честность и порядочность. Чересчур прижимистым хозяином Пахета не назовёшь, но и распустёхой не выглядит, денег не считает лишь, когда дело касается подарков жене. Видно, ласкать старческое тело та соглашается после роскошных подарков. А женской ласки Пахету ой как хочется, последние годы уходят. Удерживало и обещание, данное Архедике. Не хотелось обижать женщину, хотя что в их жизни изменят несколько украденных ночей? Только беду могут навлечь. Так думал мужчина, женщина думала иначе. Может, и вправду Киприда вселила в неё любовь, а не мимолётную страсть?

Приближался день отъезда, и закуролесил Зефир, отгородив Аттику напором ветра, длинными, ревущими валами. Пахет злился, с утра до вечера поминал демонов, ворон, собак, тартар.

Второй день мужчины обедали в одиночестве, Архедика занемогла. Пахет ворчал и сокрушался:

— Хотел её, бедняжку, в Афины взять, праздник бы посмотрела, в шествии прошла, у ювелиров бы, златокузнецов побывала, выбрала бы чего-нибудь, воспоминаний на целый год хватило. А теперь и не знаю, ехать ли самому? Она, сердобольная, уговаривает ехать. А сама сегодня врача звала. Толку от этих врачевателей, что с козла молока. Весь столик снадобьями завалил. Толку-то! Денег прорву запросил, — пожевав губами, фыркнул недовольно: — Эти врачеватели бабьими капризами кормятся. Что мойры соткали, то и выйдет, и никакое лечение ничего не изменит. Понятное дело — на войне: кровь остановить, стрелу вынуть, рану заживить. Нешто знают, что в чреве человеческом делается? Про дурную кровь, воды толкуют. Дурную кровь и цирюльник пустит.

Анаксимандр возразил:

— Всякому человеку жить хочется. Пока здоров, болезни не одолевают и врачеватели не нужны. А как скрутит, поневоле забегает, — отхлебнув вина, сменил тему: — Так ты едешь в Афины? Рабам отдых дашь? Всё-таки Великие Дионисии, всякий человек приходу Диониса рад.

— То человек, а то человеконогий. Нешто у них душа есть? Одна забота — брюхо набить, да на боку поваляться, ничего божественного и в мыслях не держат, так и скотина живёт. — Как обычно, окончательного решения сразу не высказал. Анаксимандр, дабы не вызывать недоумения заботами о чужих рабах, не настаивал. — Не знаю, ехать ли, не ехать. Посмотрю. Ещё и жена некстати расхворалась. Обидно будет не попасть в это время в Афины из-за непогоды. Глянь-ка, что делается, зефир вовсю разгулялся, через Эврип не переправиться. Ну, да ещё три дня в запасе, поди-ка угомонится.

С полдня следующего дня Зефир, решив, что достаточно помучил смертных, утихомирил ветер. Ночью в высоком небе, густо прочерченном каплями божественного млека, ярко блистали звёзды и пуще всех шестеро Атлантовых дочерей. Наутро гавань зашумела. Не менее полусотни галер наперегонки помчались к аттическому берегу. Кто держал курс на ближайшие порты, большинство же, сокращая сухопутный путь, направлялись в Пирей. На одной из галер находился и Пахет, сопровождаемый Локром и Сиртом. Состояние жены улучшилось, и книготорговец благосклонно позволил себя уговорить не беспокоиться о здоровье супруги, побывать на празднике и совершить торговые дела.