Эллада

Пираты

Галера словно плыла в эфире, небесный купол с редкими пёрышками облаков, бирюзовая гладь с ленивыми волнами соединились, образовав необъятный, наполненный счастьем мир. Сзади, правее курса судна появилось тёмное пятнышко, среди бирюзовой дали выглядевшее чем-то инородным и раздражающее взор, словно соринка в глазу. Пятнышко росло, приобретая геометрические очертания остроконечного судна. Шкипер, что не укрылось от глаз пассажиров, выказывал признаки беспокойства: то и дело подходил к корме, и тревожно вглядывался вдаль, велел гребцам взяться за вёсла, а затем увеличить темп гребли. Посматривая на медленно, но неуклонно приближающееся судно, сделал это ещё не раз. Отвечая на вопросительный взгляд Анаксимандра, процедил сквозь зубы:

— Молись Гермесу, купец. Пираты!

У Анаксимандра ёкнуло и заныло сердце. Ноги сами привели на заднюю палубу. Шкипер держал совет с ближайшим помощником.

— Если взять северней, да помогут нам боги, укроемся на Икарии. Будем идти на Патмос, непременно догонят, — говорил кормчий.

— Знаю. До Икария тоже не дотянуть, они обрежут нам путь. Хорошую позицию заняли, собаки, — возразил шкипер, но всё же прислушался к совету и приказал сменить курс.

Уже все пассажиры почувствовали опасность и толпились у бортов. Сомнений не оставалось, злополучную галеру преследовала пиратская бирема[24]. Узкое двухъярусное судно легко скользило по морской поверхности. Впереди, в дымке проступал спасительный остров. Вселяя надежду, спасение приближалось, но при взгляде назад надежда исчезала. Чёрная бирема неумолимо настигала жертву. Торговое судно не предназначалось для гонок, уже не только гребцы, но и келевст[25] покрылся потом. Гребцы галеры не выдерживали темпа, слаженная работа вёсел нарушилась. Ход судна постепенно замедлялся. Когда пиратский корабль поравнялся с торговым судном, и морские грабители ухватили настигнутую жертву крючьями, на острове хорошо различались деревья, росшие на вершинах утёсов, но спасение стало недостижимым. Анаксимандр заскрипел зубами и замотал от бессилия склонённой головой. Сопротивление было бесполезным. Пираты с обнажёнными мечами валом валили на палубу. Пассажиров, грозя немедленной расправой, согнали к мачте, окружили тесным кольцом. Парус спустили, по приказу вожака пиратов матросы бросили якорь. Команду отделили от пассажиров, предводитель безошибочно определил шкипера и спустился с ним в трюм. Анаксимандр смотрел на белые пушинки облаков, беззаботно несущихся по голубому небу, посматривал на недостижимый теперь остров, прикидывал, смог бы добраться до него вплавь. Сознание отказывалось признать происходящее явью, столь поразителен был переход от безмятежности к полному драматизма исходу плаванья. Пираты занялись добычей, пленников запугали и, уверившись в их полной покорности, охраняли вполглаза. Пираты не успеют опомниться, как он окажется в воде. От одежды освободится, вот башмаки помешают. Анаксимандр прикидывал возможность бегства и словно пребывал в оцепенении, всё же до острова не менее полутора десятков стадий, и вода ещё довольно холодная. Решимость сдерживала надежда на благоразумие разбойников. Не станут же пираты убивать, это не в их правилах. Назначат выкуп, но неужели им мало добра, которое они отнимут у него?

Пока Анаксимандр размышлял, прикидывая «за» и «против», вожак обследовал трюм, поднявшись на палубу, выглядел довольным и весёлым. Оглядев толпу испуганных, жмущихся друг к дружке пассажиров, начал сортировку. У пленников отбирали дорогую одежду, срывали перстни, отвязывали кошели. Окинув насмешливым взглядом жертву, назначал выкуп. Несчастные тут же на палубе на клочках папируса писали письма родным, друзьям. Горемык, не имевших возможности оплатить освобождение, отводили к носу корабля. Дошла очередь и до Анаксимандра. Пират, прищурившись, с подвохом оглядел купца, губы кривились в хитрой усмешке.

— Ну, что, милетянин, — тут он назвал его по имени, что немало удивило Анаксимандра, хотя сведения о пассажирах пират мог получить от шкипера. — Ты человек богатый, и я назначаю выкуп за тебя в один талант.

Анаксимандр подумал, что от избытка чувств грабитель пошутил, но пират, посмеиваясь, подтвердил названную сумму.

— Ты купец богатый, вон, сколько товара в Афинах набрал, одного серебра на целый талант. Не скупись, не скупись. Неужели твоя жизнь стоит дешевле?

— У меня нет таких денег, я всё заложил, ты и так ограбил меня. Неужели тебе мало? Где мне взять такие деньги?

— Это уже твои заботы. Пиши письмо своей милой жёнушке, пусть расстарается. А ты пока у нас погостишь. Да пиши, пусть поторопится, за постой тоже платить придётся.

У скалившихся грабителей последнее замечание вызвало дружный хохот, разъяривший Анаксимандра.

— Я тебе объясняю, мне негде взять такие деньги. Ты и так сделал меня нищим, больше у меня ничего нет, — и, пытаясь воззвать к совести пирата, добавил: — Ты поступаешь несправедливо. За военнопленных назначают выкуп не более пяти мин. Я согласен на десять, и ни драхмы больше.

— Ты глухой или тупой? — заорал пират и пребольно дёрнул пленника за бороду. — Я сказал: талант!

— Ты верно утром с осла упал, что мелешь такой вздор! Платить целый талант выкупа! Да где это видано! Я что, персидский царевич? — ответил пленник яростным вскриком.

Человеку, чья жизнь находилась во власти другого человека, не могла безнаказанно сойти с рук оскорбительная выходка. Пират хлестнул упрямца костяшками пальцев по лицу.

— Как ты набрался наглости разговаривать со мной так, собака?

Кровь, заструившаяся из разбитого носа, взбеленила Анаксимандра. Да как смеет презренный морской шакал так обращаться с ним? Неужели он, чьей руки находили смерть беспощадные в бою мидяне, станет пресмыкаться перед этой подлой гиеной, и ввергнет семью в нищету? Впереди призывно маячил остров, все опасения испарились. Кулак Анаксимандра влип в подбородок пирата, нога, обутая в башмак, ткнулась в низ живота. Развернувшись, ринулся к свободному борту. Но момент для бегства оказался неудачным. Стоявший рядом с главарём пират успел подставить ногу, и Анаксимандр со всего маха ударился теменем о бортовой брус. Свет померк в глазах беглеца, очнулся он от воды, окатившей его распростёртое на палубе тело. Главарь, закусив от бешенства ус, рывком поднял на ноги.

— Вот что я тебе скажу, Анаксимандр: очень ты пожалеешь о том, что сделал. Серебро любишь? Так ты его теперь добывать станешь. Я тебя не за талант, я тебя за два обола на рудник продам. Всыпать ему! — проревел пират, ударом кулака свалив пленника на палубу. — В цепи и в трюм.

Засвистели бичи, тело именитого купца, давно отвыкшего от боли, ожгли удары. Пираты шныряли по всему кораблю, потроша и переворачивая вверх дном скарб пассажиров и команды. На палубе выросли три разновеликие кучи: мягкая рухлядь, драгоценности и деньги, всевозможная утварь. Самих же пассажиров заставили перетаскивать на пиратское судно и груз из трюма, и личные вещи, перешедшие к другим владельцам. Заложников, за которых предполагалось получить выкуп, препроводили на бирему, будущих рабов, и пассажиров, и матросов, загнали в трюм на галере. Анаксимандра, единственного оказавшего сопротивление и за свой поступок получивший кару, в трюм сволокли, словно мешок с репой, пересчитав головой ступени.

Огрузшая бирема, словно насосавшаяся крови гигантская пиявка, отвернула в сторону, галера развернулась и направилась назад, к Кикладам. На вторую ночь к пленённому кораблю поочерёдно пришвартовывались две галеры, очевидно, очередные жертвы пиратов. С подошедших судов на первое переправили пленников. Трюм заполнился до отказа, узники сидели, тесно прижавшись друг к другу. Загрузившись невольниками, галера продолжила плаванье.

Все эти тяжкие дни его донимала мысль о непонятной осведомлённости пиратов. Во время случившейся на третью ночь грозы, подобно молниям короткими сполохами освещавшим беснующиеся волны, голову осенила догадка. Осведомлённость пиратов соединилась с гостиничным мальцом, появлявшимся в самых неожиданных местах. Его участь была предрешена ещё на афинской агоре, когда он получал у трапедзита деньги, покупал серебро, и позже, в порту, когда грузил накупленные товары на галеру. Без сомнения, липкий, вечно потеющий метек[26], содержавший гостиницу, заодно являлся осведомителем пиратов. Ему бы вести себя поскромней, а он с первого же мгновения своего появления в гостинице принялся фордыбачить, блюдя достоинство, и тем привлёк к себе внимание. Олух он, олух.