Энола Холмс и загадка розового веера

Глава седьмая

Ох.

Сама виконтесса?!

О нет. Мне невыносимо захотелось спастись бегством, как будто уже не было сомнений, что она знает... нет, быть не может... значит, непременно узнает... поймет, что я вовсе не из «Вуменс газетт» и сую свой значительных размеров нос в ее дела. Догадается, что ко мне попал тот самый розовый веер...

Все эти тревожные мысли звенели у меня в голове, пока я поднималась по лестнице вслед за дворецким. В такие моменты я всегда благодарила судьбу за то, что мой отец был логиком и что я училась по его книгам, поскольку это позволяло мне делать следующие заключения:

Дано: Виконтесса Инглторп посетила Общественную дамскую комнату в то же время, что и я.

Допущение: Она меня узнает.

Заключение: Неубедительно.

Сомнительное допущение: Она обратила на меня внимание и запомнила мое лицо.

Допущение: Она поймет, что я НЕ репортер из «Вуменс газетт».

Заключение: Допущение ошибочно, так как журналистки тоже могут пользоваться общественной уборной.

Только мне удалось себя успокоить — и в то же время подняться на верхнюю ступеньку, — как внизу с грохотом распахнулась дверь и раздался громкий рев:

— Ха-ха!

Я подпрыгнула на месте и пискнула, как загнанный в угол кролик: ведь это был голос жуткого хозяина мастифа за врытой в землю оградой!

«Невозможно!» — возразил голос разума. По какой причине...

— Ха-ха! Вот мы и здесь!

Дворецкий выглядел не менее изумленным, чем я, — настолько, насколько вообще может выглядеть изумленным дворецкий с непроницаемым лицом.

— Прошу прощения, мисс, — сказал он и пошел обратно на первый этаж — проверить, в чем дело, а я осталась наблюдать за происходящим, перегнувшись через перила.

— Забегайте! Ха-ха! Можете таращиться на все сколько душе угодно, оборванки!

Я не могла поверить своим глазам: это и правда был тот самый здоровяк, который обещал оставить меня гнить в канаве. В камзоле, с пластроном, в угольно-черных бриджах и кремовых гетрах, с ухмылкой на грозном лице, которую явно выдавил из себя с трудом и считал улыбкой, он вел за собой, что было совершенно неожиданно, целый выводок сироток, разбившихся по парам, — девочек в уродливых коричневых передниках в клетку, настолько коротко остриженных (во избежание заражения вшами), что их легко было принять за мальчишек, даже несмотря на чепцы с оборками.

Дворецкий подошел к Господину Ха-ха, как я про себя его прозвала, с мрачным видом поклонился и что-то пробормотал.

— Да просто хотелось порадовать маленьких попрошаек, ха-ха! — проревел в ответ здоровяк. Я с невольным восхищением отметила, как покраснела его лысеющая голова, и мысленно сравнила ее с помидором. — Какие-то возражения?

Вероятно, он прочел в почтительной манере дворецкого скрытый вопрос и сомнение в том, что сейчас подходящее время устраивать сироткам экскурсию по чужому дому.

— Ничего не трогайте, — приказала дама средних лет, замыкающая процессию, — в ней сразу узнавалась матрона из сиротского приюта: не только по строгому коричневому платью и еще более строгому тону, но и по типичному для дам подобной профессии чепцу, совершенно безумному и не похожему ни на какой другой — напоминающему вывернутый наизнанку тюльпан из накрахмаленного белого хлопка, обшитый рюшами. Мне сразу захотелось нарисовать ее в виде коричневого маяка с округлым белым фонарем на верхушке.

— Прикажете доложить виконтессе? — спросил дворецкий. Только прозвучало это не как вопрос, а как предупреждение.

— Нет, зачем же? Я всего-то хочу показать малышкам, что их ждет, ха-ха! Если они пойдут работать прислугой в мой дом, ха-ха!

Неслыханное заявление — учитывая, что дом принадлежал вовсе не ему, и это было видно по тому, как держал себя с ним дворецкий. Суровый ухмыляющийся здоровяк, больше похожий на мастифа, чем на человека, прогремел:

— За мной, нищенки! — И двинулся вперед.

Сиротки медленно последовали за ним, крепко держась за руки и прижимаясь друг к другу, а на их лицах был написан не меньший ужас, чем я испытывала в эту минуту. Подгоняемые наставницей, они скрылись под лестницей, на которой я стояла, и исчезли из виду. И хотя я прекрасно понимала, что Господин Ха-ха меня не видел — а даже если бы увидел, то не узнал бы, — сердце мое колотилось в груди и, несмотря на то что леди никогда не потеют и даже не преют, моя кожа в ту минуту, как говорится, «блестела».

Дворецкий вернулся ко мне с таким безупречно непроницаемым выражением лица, что я не осмелилась спросить, кто этот загадочный господин. Честно говоря, я не смела и рта открыть.

Я с трудом заставила себя отпустить перила лестницы, в которые вцепилась так, словно от этого зависела моя жизнь. В ледяной тишине меня проводили к двери. Дворецкий открыл ее и объявил:

— Мисс... м-м... журналист, о которой я вам докладывал, миледи.

Видимо, он пока не собирался сообщать о внезапном вторжении — по крайней мере в моем присутствии.

— Да. Разумеется. — Виконтесса махнула мне рукой, чтобы я вошла, но даже не удостоила меня взглядом, за что я была ей очень благодарна; можно было наконец спокойно вздохнуть и взять себя в руки. Присесть ее светлость, само собой, мне не предложила: очевидно, что простая журналистка не станет задерживаться надолго. Не стала она и ждать, пока я начну задавать вопросы, от меня требовалось только слушать и записывать.

— Вы должны взглянуть на мой наряд с розового чаепития, — объявила она.

Из гардеробной тут же появилась горничная с конфетно-розовым одеянием в руках.

— Это платье от Уорта, — сообщила виконтесса и принялась зачитывать вслух из каталога: — «Этот изысканный наряд для чаепития сшит из тончайшей тафты с цветочным узором и элегантным гофрированием, отделан...» Записывайте! Я хочу, чтобы вы передали все в точности.

Я послушно принялась выводить закорючки, поглядывая при этом на домашнее платье виконтессы, которое заслуживало не менее изощренного описания; честное слово, в таком великолепном наряде не стыдно было бы предстать перед самой королевой. Очевидно, эта дама метила на порядок выше головы.

— «...отделан у выреза рюшами из сатина и жемчугом и покрыт слоем воздушного белого тюля, а по лифу тянется двойная полоса редкого розового жемчуга, которая продолжается на правой стороне юбки, где скрепляется застежкой из розового золота, вдохновленной сивиллами Микеланджело с фресок Сикстинской капеллы...» Вы все успели записать?

— Да, миледи, — соврала я. — Можно узнать, кто присутствовал на чаепитии, миледи?

Мне уже была известна личность одной из гарпий, сопровождавших в тот день леди Сесилию, — осталось выяснить, как звали вторую. Я надеялась, что список гостей прольет свет на эту тайну.

— О да, разумеется, вот список. Само собой, на вечере была графиня Вудкрок. — Она произнесла это так небрежно, что я сразу поняла — виконтесса особенно гордилась тем, что ей удалось заманить к себе эту персону. — Леди Дина Вудкрок; граф Таддеус, к сожалению, прийти не смог. Кроме того, нас почтили своим присутствием три дочери графа Тростлбайна, леди Эрменгарда, Эрментруда и Эрменина Кроуэ в сопровождении...

Далее последовало долгое и утомительное перечисление, и я начала бояться, что запутаюсь во всех этих титулах и именах.

— ...и баронесса Мергансер. Леди Акилла Мергансер. Это, видите ли, моя сестра.

— О, вот как? — переспросила я с неподдельным интересом: не выглядит ли случайно эта сестра точно так же, как сама виконтесса? Возможно ли, что леди Акилла Мергансер и есть вторая...

— Да. Боюсь, Акилла выбрала себе супруга ниже ее по положению, — сказала виконтесса, что было заносчивой чушью: барон ничем не хуже и не лучше виконта. — Ее супруг не пришел на чаепитие, однако она привела с собой сына, Брамуэлла, и его невесту — достопочтенную Сесилию Алистер.

Да! О да! Если одной из людоедок-надзирательниц была виконтесса Инглторп, то вторая, несомненно, — ее сестра Акилла, чей сын по имени Брамуэлл намеревался жениться на несчастной леди Сесилии. Едва скрывая свое волнение и поспешно записывая в блокнот имена, я пробормотала:

— Уверена, леди крайне очаровательна.

— Могла бы быть, если бы захотела. Девушка очень избалованная и, боюсь, еще совсем ребенок в душе.

Похоже, мое любопытство положило конец словоохотливости виконтессы, поскольку она резко повернулась ко мне спиной; я обратила внимание на явный признак слишком частой езды в дамском седле: правая ягодица была заметно выше левой. Я еле сдержала улыбку.

Виконтесса махнула мне рукой:

— Это все.

— Как скажете, миледи. — Очень важно не выходить из роли; я постаралась изобразить реверанс. — Спасибо, миледи.

Дворецкий ждал меня у двери, вытянувшись по струнке, будто военный. Я мысленно задалась вопросом, ушли или нет явно не приглашенные сиротки, но не стала о них упоминать, потому что у меня была одна просьба. Когда мы спустились на первый этаж, я обратилась к дворецкому и уточнила, можно ли мне снова переговорить с экономкой.

— Недолго, только чтобы поблагодарить ее за помощь, — масляным голосом произнесла я.

Дворецкий принял мою просьбу с надменным безразличием. Минуту спустя я уже сидела в помещении для слуг вместе с приветливой Доусон. Она с удовольствием обсудила со мной гостей розового чаепития — в гораздо больших подробностях, нежели ее хозяйка.

Я избавлю любезного читателя от незначительных сплетен, которые неизбежно предшествовали тому, что мне было действительно важно узнать. Несколько минут я внимательно выслушивала то, что экономка сообщала мне «по секрету», и лишь затем изобразила интерес к отношениям виконтессы Отелии и ее сестры леди Акиллы.

— О да, — с готовностью ответила добрая экономка, — они похожи как две капли воды.

«Эврика!» — подумала я. Как я и предполагала, в Общественной дамской комнате леди Сесилию сопровождали именно баронесса Акилла и виконтесса Отелия.

Бедная моя левша! Я чуть не поежилась от страха за нее: если не помешать Брамуэллу Мергансеру жениться на леди Сесилии, эта «очаровательная» дама станет ее свекровью!

Конечно, мне хотелось узнать о заявленной свадьбе как можно больше, но расспрашивать экономку нужно было очень осторожно, чтобы не возбудить лишних подозрений: даже самые болтливые слуги преданы своим хозяевам. Я откинулась на спинку стула и задала самый естественный и ожидаемый вопрос об Отелии и Акилле:

— У них много детей?

Для низших слоев населения плодовитость — досадная помеха, но в глазах дворянства, вдохновленного примером королевы Виктории, матери девяти детей, многодетные семьи — образец добродетели.

— К сожалению, у миледи нет живых потомков, — ответила Доусон с сочувствием и в то же время едва заметным ликованием по поводу того, что не только у простых людей дети гибнут от сыпного тифа и подобных болезней. — А из пяти малышей баронессы Акиллы только Брамуэлл дожил до совершеннолетия. Боюсь, она уж слишком окружает его заботой, — добавила экономка, наливая нам в чашки еще чаю.

Я надеялась, что своим видом никак не показала волнение, сравнимое с возбуждением напавшей на след гончей.

— Вот как? Сколько ему сейчас?

— Под тридцать, а он до сих пор не переехал от матери и сам ничем не занимается. Видимо, так всю жизнь и проживет — ведь он скоро женится.

— Да, понимаю! — Мой интерес был вполне закономерным и как будто невинным. — А кто его невеста достопочтенная Сесилия Алистер?

— Двоюродная сестра. Ее отец, Юстас Алистер — брат леди Акиллы, ну и, само собой, леди Отелии.

Боже мой! Какая мерзость! С точки зрения общества в таком союзе не было ничего гнусного, и для аристократов браки двоюродных братьев и сестер до сих пор оставались делом обычным, поскольку сохраняли чистоту крови. Вот только, если верить Томасу Мальтусу, из-за этого каждое поколение было уродливее предыдущего.

Да, это вполне в духе сэра Юстаса — выдать родную дочь за сына сестры. Когда леди Сесилию похитили, он тревожился не за ее жизнь и здоровье, а за свою репутацию. А после того как она вернулась, наверняка видел в ней не жертву, а опозоренную девушку. Чувства самой Сесилии его не волновали. Он боялся еще сильнее запятнать свое имя и потому сговорился с сестрой, чтобы сбыть Сесилию с рук, не представляя ее ко двору. Интересно, сколько он заплатил Мергансерам?

Доусон ждала моей реакции.

— М-м... хорошая партия, — ответила я.

— Да, вы правы, очень хорошая.

Все это время я откладывала любопытный, но неделикатный вопрос: кем был тот Господин Ха-ха. Судя по его одежде — вероятно, джентльменом, быть может даже титулованным, как-то связанным с леди Отелией.

— А это случайно не сэр Юстас так любезно сопроводил сирот?.. — спросила я, прекрасно понимая, что это не он. Однако на этом я исчерпала лимиты болтливости Доусон.

— Нет-нет, — вежливо, но с явным неудовольствием произнесла она, — это был не сэр Юстас, а что касается этих возмутительных простолюдинок, которых привели сюда без предупреждения... Впрочем, это не мое дело. Надеюсь, вы меня простите.