Эпопея любви

XVIII. Кабачок «Два говорящих мертвеца»

Вечером этого же дня, в понедельник 18 августа, старая Лора осталась одна в домике на улице де Ла Аш. Марильяк пришел туда в восемь, как и договаривался с Алисой.

— Алисы нет? — спросил он у Лоры.

— Королева задержала ее до полуночи. Она велела мне подождать вас и передать вам кое-что на словах… Чего-то она ждет не дождется… такая радостная…

— Так что же Алиса просила передать? — с улыбкой прервал болтовню служанки Марильяк.

— Сейчас вспомню точно… Вас ждут в полночь, с первым ударом колокола, не раньше, не позже, сами знаете где…

— Спасибо, я понял.

— Стало быть, вы все знаете! А мне не скажете? Как бы я хотела узнать, в чем дело!..

— Завтра утром я все объясню вам, обещаю. А пока до свидания, моя добрая Лора!

— Да хранит вас Бог, господин граф!

Марильяк с волнением обвел взглядом тихую комнату, где он столько раз встречался со своей любимой, откланялся и вышел. Старая Лора, осыпая его благословениями, проводила до садовой калитки. Потом вернулась в дом, заперла за собой дверь, уселась и стала ждать.

Пробило девять. Старуха встала, удовлетворенно огляделась и пробормотала:

— Все, теперь он не вернется, а она и подавно — в хорошие руки оба попали.

Довольная Лора улыбнулась:

— Finita la commedia! Слава Богу, а то я уже скучать начала. Я наконец свободна! Что же мне делать? А очень просто: найду в Париже гостиницу поспокойней, отсижусь там четыре-пять дней. Потом — в дорогу, потихоньку доберусь до Италии… а там посмотрим! Я ведь богата!

Лора поднялась в спальню Алисы, молотком взломала дверь. Алиса с утра собрала и оставила на кровати все, что хотела захватить с собой: кошель и шкатулку. В шкатулке хранились письма Марильяка; Лора спокойно швырнула письма в огонь и открыла кошель. Глаза ее удовлетворенно блеснули, и беззубый рот скривился улыбкой. В кошеле лежали драгоценности Алисы и несколько свертков с золотыми экю — все состояние фрейлины.

— Да тут драгоценностей и золота на триста тысяч ливров! — прошептала старуха. — А мне ведь еще и королева сделала подарок… Внезапный сильный удар потряс домик. Лора тут же задула свечу, выхватила кинжал и притаилась за дверью.

— Она вернулась… пусть попробует войти, — прошептала старуха, — я ее убью! Хватит с меня! Королева сказала, что сегодня ночью все будет кончено…

Удар повторился, и что-то жалобно заскрипело.

— Какая же я дура! — облегченно вздохнула Лора. — Это же ставень оборвался.

Лора закрыла кошель, сбегала в свою комнату и вернулась с небольшим мешочком.

— Сорок тысяч ливров! — с недовольной гримасой проворчала старуха. — Вот и все, что дала мне великая королева Екатерина за столько лет верной службы. Не густо! К счастью, я своего не упущу!

Лора спрятала сорок тысяч ливров в кошель и надежно заперла его. Потом она накинула на плечи плащ, выскользнула через садовую калитку, забросила ключ через стену обратно в сад и быстрым шагом пошла по улице, придерживая тяжелый кошель. Она не заметила, как от стены отделилась тень и последовала за ней. Было уже полдесятого. На улицах стемнело, низкие тучи нависли над островерхими крышами, ни одного прохожего не было видно, закрылись лавки и трактиры.

Лора не почувствовала, что за ней следят. Шла она наугад, потому что плохо знала Париж: приехав во Францию, она никогда не покидала улицу де Ла Аш. В конце концов, Лора заблудилась. Ей стало казаться, что какие-то тени толпятся вокруг, слышался чей-то шепот, кто-то возникал и исчезал в темноте. Лора вздрагивала и ускоряла шаг.

— Зря я ушла из дома, не дождавшись утра! — ругала она себя. — Алиса ведь все равно не вернется!.. А вдруг королева меня обманула? Вдруг Алиса дома?

Пальцы Лоры конвульсивно вцепились в кошель. Наконец старуха, задыхаясь, остановилась: она вышла на какую-то узкую улочку и увидела, что из-за неплотно прикрытой двери одного из домов струится свет. В эту минуту ослепительная молния разорвала тьму, и в ее ярких отблесках Лора увидела раскачивающуюся на ветру вывеску над дверью. Вывеска изображала двух мавров, усевшихся с чаркой в руках за столом.

— Да это гостиница! — обрадовалась Лора и бросилась к двери. Но тотчас же сильные руки схватили старуху и толкнули на мостовую, ей грубо зажали рот, подавив вырвавшийся крик ужаса. Лора отбивалась неистово и отчаянно.

— А ну, перестань брыкаться! — просипел ей в ухо пропитый голос.

Лора укусила ладонь, зажимавшую ей рот, нападавший отдернул руку, а старуха закричала:

— Помогите! Стража! Убивают!

Но крик замер у нее в горле; человек не стал затыкать ей рот, а вцепился в шею, и пальцы его давили все крепче и крепче… умело, со знанием дела незнакомец, как клещами, обхватил шею Лоры. Та дернулась еще пару раз, потом вдруг замерла, голова ее скатилась на плечо, скрюченные пальцы слабо царапнули грязь мостовой. Лора умерла.

Бандит обыскал одежду своей жертвы, перевернул ее и нашел кошель. Он взвесил находку в руках, и отвратительная улыбка появилась на его лице, подобно молнии на темном небосклоне. Тогда он схватил старуху и оттащил ее в сторону, аккуратно уложив вдоль стены.

— Ну вот, теперь уж она ничего не разболтает! А я свои дела неплохо устроил, — пробормотал негодяй.

«Странное дело! — думал он. — Еще утром я был беден, как Иов, и вдруг разбогател. Богат, я богат! Сколько раз мне это снилось… Клянусь кишками дьявола, у меня тут сорок тысяч ливров, а что-то мне не весело… Надо бы сосчитать, может, сорока тысяч и нет… А ведь это шестнадцатый покойник, которого я делаю „на заказ“… на то я и наемный убийца… Мне ведь за то и платят!..»

— А ведь как все началось-то… — бормотал бандит себе под нос, — зашел утром ко мне в нору один человек. Лицо-то он прятал, да от меня не спрячешься, всех в Париже знаю! Но раз господин астролог не желает быть узнанным, пожалуйста! Буду молчать… Мое дело, господин Руджьери, болтливых не терпит! Вот он мне и говорит: «Сколько возьмешь за старуху?» А я ему: «Пять экю по шесть ливров в самый раз будет». Дал он мне шесть экю, велел ждать на перекрестке улицы де Ла Аш и улицы Траверсин, у зеленой калитки. В восемь часов выйдет женщина, нужно пойти за ней, но убрать ее попозже, когда она будет далеко от дома. Дело ясное, что тут долго объяснять, клянусь кишками дьявола! Только тут господин Руджьери еще добавил: «Если не сделаешь, как договорились, сработаешь нечисто и старуха ускользнет, будешь повешен». А я ему: «Не волнуйтесь, сударь, мы свое дело знаем!». А он мне: «Тогда заработаешь не жалких пять экю… у старухи будут деньги, сорок тысяч ливров, можешь забрать их себе».

Убийца наклонился и пощупал труп.

— Мертвая, мертвее некуда! Пора мне пойти выпить! Он постучал условным стуком в дверь трактира, ему открыли, и убийца устроился в углу потемней, не выпуская из рук кошель. Он приоткрыл его под столом, запустил руку внутрь, пощупал монеты и камни.

— Все в порядке! Похоже, сорок тысяч ливров здесь есть, а то и больше. Только что-то мало мне от них радости…

Что бы сказал наемный убийца, узнав, что получил много больше, целое состояние?.. Однако расстанемся с этим мрачным персонажем. Бог знает, встретится ли он еще на нашем пути… Он лишь промелькнул тенью, послушный исполнитель зловещего приказа Екатерины, которая не любила оставлять свидетелей. Убийца выпил порядочно, расплатился и вышел. Но раз уж мы попали в кабачок «Два говорящих мертвеца», посмотрим, что это за заведение.

Среди вечерних посетителей преобладали женщины. Общество развлекалось внизу, в зале, который хозяйка Като громко именовала «большим залом». Скажем прямо, Като любила преувеличения и гиперболы. «Большой зал» был довольно тесен: всего пять столиков, за каждым разношерстная и малопочтенная публика — пьяницы, воришки, продажные женщины. Обычная ночная клиентура Като состояла из людей, по которым явно плакала тюрьма или виселица.

Днем же кабачок «Два говорящих мертвеца» имел вполне пристойный вид, сюда заходили окрестные горожане, солдаты, ремесленники. Ночью заведение превращалось в настоящую малину. У Като не хватало смелости отказывать в гостеприимстве своим старым друзьям. И так уж сложилось, что днем в «большом зале» было вполне спокойно, зато к вечеру он выглядел как нора, в которой отсиживались преступники да ожидали клиентов проститутки.

Толстуха Като в этот поздний час расположилась за столом в маленькой комнате, смежной с залом. Она беседовала с двумя женщинами. Эти посетительницы появились в кабачке часов в десять, и, поскольку их визит будет иметь весьма важные последствия для развития нашего повествования, прислушаемся к их разговору. Едва они вошли в зал, как Като вышла им навстречу:

— Явились, красавицы… Что-то вас целый месяц не было видно. Уж, конечно, пришли с какой-нибудь просьбой…

— Твоя правда, Като, — откликнулась одна из женщин. — Хотели просить тебя об одолжении.

— Дело важное, — добавила вторая.

— Хорошо, зайдем побеседуем, — и Като препроводила гостей в комнатку рядом с залом.

Гостьи расселись за столом, а Като, обслужив нескольких посетителей, принесла бутыль старого вина и кое-какую закуску и устроилась поболтать со своими любимицами. Руссотта, что была посмелей, начала разговор, а Пакетта подталкивала подругу локтем в бок.

— Дело в том, что нас с Пакеттой пригласили на праздник.

— А когда праздник?

— В воскресенье, есть еще время приготовиться, может, ты нам поможешь?

— А что вы хотите, подружки? Какие-нибудь побрякушки или пояс?

— Да нет, Като, мы хотим одеться как порядочные женщины, скажем, как богатые горожанки. Там на празднике будут люди приличные — судьи, священники, понимаешь?.. Мы с Пакеттой все свои платья перетрясли, для нашего ремесла эти наряды годятся, сама знаешь, нам лишь бы вырез побольше, да тряпка поярче, а вот на такой праздник в них не пойдешь… Слушай, Като, помоги нам одеться прилично к воскресенью или лучше к субботнему вечеру…

Като всплеснула руками:

— Да куда ж это вы собрались? Что за праздник такой в компании судей и священников? Чем вам ваши платья не нравятся? В них вы, как куколки… На свадьбу вы что ли собрались, или на фейерверк?

— Нет, Като, — смущенно ответила Пакетта, — нас пригласили присутствовать при допросе…

Като прямо остолбенела, не поверив своим ушам. Потом достойная кабатчица возмутилась:

— Да куда ж это годится! Чем там любоваться? Будут мучить какого-то бедолагу, он будет кричать… Я один раз видела колесование: до сих пор, как вспомню, дрожь пробирает.

— Мне идти и не хочется, — сказала Руссотта-Рыжая, — но Пакетте охота посмотреть. А потом, отказаться мы не можем: господин де Монлюк платит хорошо, но все его прихоти надо выполнять.

— Так вас господин де Монлюк пригласил посмотреть пытки? Комендант тюрьмы Тампль?

— Он самый. Персона важная…

— И куда он вас поведет?

— Да прямо в Тампль. Нас спрячут в маленькой комнатке, рядом с залом, где пытают. Если нас, не дай Бог, заметят, скажем, что мы — родственницы заключенного, пришли помочь ему.

— Все-таки я бы на вашем месте не пошла…

— Като, милая, помоги! Иначе мы потеряем такого клиента, как господин де Монлюк! — взмолилась Пакетта.

— Ну хорошо! — согласилась Като. — Достану для вас то, что просите.

Девицы радостно захлопали в ладоши и расцеловали почтенную хозяйку.

— А кстати, — спросила Като, — кого там будут пытать?

— Заключенных двое, — ответила Пакетта.

— И как зовут этих несчастных?

— Пардальяны, отец и сын, — сказала Руссотта.

Като не произнесла ни слова, лишь побледнела и дрожащей рукой начала крошить хлеб на столе. Она была искренне привязана к отцу с сыном. С Пардальяном-старшим у Като когда-то был роман, и любовь эта длилась довольно долго, то ли две недели, то ли месяц, Като и сама не помнила. Но она и представить не могла, что трагические известия о судьбе Пардальяна так потрясут ее душу.

Като прожила жизнь, особенно не задумываясь. Она не была ни доброй, ни злой. Инстинктивно эта женщина избегала таких чувств, которые могли бы принести ей страдания. Она редко плакала. Самым большим несчастьем в жизни ей казалось то, что она растолстела, подурнела и утратила прежнюю красоту.

Шевалье де Пардальяном Като всегда безмолвно восхищалась. Ни один из дворян, которых встречала Като, не походил на этого юношу. Ни в ком она не видела такого сочетания гордости и изящества, надменной холодности и иронии, великодушия и сочувствия к людям. Като частенько вспоминала о Пардальяне-младшем, потом подходила к зеркалу и глубоко вздыхала… Но ей и в голову не приходило, что ее чувства к шевалье весьма напоминают любовь! И вот теперь отец и сын должны умереть!.. Их будут пытать!..

Сердце Като наполнилось такой тоской, что ей уже не хотелось жить. Руссотта заметила перемену в настроении хозяйки:

— Ты что расстроилась? Эти двое — твои знакомые?

— Нет, что ты! — пробормотала Като.

— Так насчет платьев договорились?

— Да, — машинально ответила Като. — Платья вы получите… А праздник, стало быть, в воскресенье?

— В воскресенье утром, но мы пойдем в Тампль в субботу вечером. Господин де Монлюк ждет нас в субботу в восемь, поняла?

— Конечно, а теперь идите!

Девицы сердечно распрощались со своей приятельницей и удалились. А Като осталась сидеть за столом, обхватив голову руками.

В воскресенье! В воскресенье! — повторила она и разрыдалась.

Напомним читателям, что пытать Пардальянов должны были вовсе не в воскресенье, как считали Пакетта и Руссотта, а в субботу утром. Марк де Монлюк пообещал гулящим девицам показать пытки, но вовремя одумался. Однако поразвлечься ему хотелось, и он убедил Пакетту и Руссотту, что допрос состоится в воскресенье. Монлюк рассчитывал, что девицы явятся в субботу вечером; ночку они хорошо погуляют, а потом он скажет, что допрос перенесен, и выставит их вон!

Выяснив ситуацию, вернемся к Като. Как мы уже знаем, она была женщина энергичная. Она недолго предавалась скорби, быстро прекратила рыдать, стукнула кулаком по столу и твердо заявила сама себе:

— В ночь с субботы на воскресенье я должна проникнуть в тюрьму Тампль!

В голосе Като было столько уверенности, что любой бы понял: от своего решения она не отступится никогда!

Тут Като услышала какой-то шум в зале и вышла к посетителям.

— Что тут у вас стряслось? — спросила хозяйка.

— Убили! Старуху убили! Это Руссотта и Пакетта! Громче всех орали уличные девицы: они терпеть не могли подружек, завидуя их красоте и успехам у мужчин. В другом случае они бы и внимания не обратили на убийство, но сейчас старались вовсю, подняв невообразимый шум.

— Бедная старушка! — верещала одна девица. — Отвратительное убийство!

— Руссотта с Пакеттой мать родную не пожалеют, я всегда говорила! — вторила ей другая.

— В тюрьму их! — визжала третья.

Растерянные Руссотта и Пакетта рыдали и оправдывались.

— А ну, всем молчать! — крикнула Като. Тотчас же установилась тишина.

— Где убитая старуха? — спросила Като.

— На улице, как раз напротив входа… Какой ужас! Мне сейчас плохо будет! — ответила толстая белобрысая девица с глазами-щелочками. Она с ненавистью сверлила взглядом несчастных подружек, перепуганных неожиданно свалившимся на них страшным обвинением.

— Давай, Жанна, расскажи, как все было, — велела Като. Белобрысая девица уперла руки в боки и уверенно начала:

— Вышли мы из кабачка минут пять назад: я, Жак Безрукий, Дылда, Фифина-Солдатка и Леонарда. Не успели и шагу ступить, как Безрукий закричал: «Гляньте, там кто-то есть!». Фифина и говорит: «Пошли поглядим». Я тоже сказала: «Давайте посмотрим!». Мы и подошли, Жак Безрукий первый, а все за ним. Видим: Руссотта с Пакеттой склонились над старушкой и уж совсем ее задушили. Скажете, не так было?

— Так! Так! — закричали Леонарда, Дылда и Фифина-Солдатка.

— Врешь ты все! — возмутилась Руссотта. — Когда мы подошли, она уже мертвая была!

— Как же! Мертвая… Да она еще дергалась… Пакетта с Руссоттой рыдали и клялись, что случайно наткнулись в темноте на труп и хотели только посмотреть, нельзя ли с покойницы снять чего-нибудь хорошее.

— Врете! — орала Жанна. — Сейчас же пойду к прево! Давай со мной, Безрукий!

Като схватила Жанну за руку.

— Что раскричалась? Подумаешь, труп! — спокойно сказала хозяйка кабачка. — Экое дело, старушка умерла! Первый раз, что ли, покойника увидела? И что ты расскажешь прево? Если пойдешь, я ему сообщу про того сержанта, помнишь, он за тобой увязался, а потом пропал бесследно. Думаю, тут без твоего дружка Жака Безрукого не обошлось. Я про тебя много знаю, да и про всех вас…

Посетители кабачка затрепетали, а Като уверенно продолжала:

— Клянусь Богом, мне тут еще только прево не хватало! Пусть приходит: я ему такого порасскажу!

— Правильно Като говорит! — поддержал хозяйку кто-то из гостей. — Вечно эта Жанна врет…

Толстая Жанна перепугалась, раскаялась и заявила, что хотела просто пошутить, у нее, дескать, и в мыслях не было доносить на подружек. Все успокоились, двое воришек согласились унести труп подальше, чтобы подозрение в убийстве не пало на посетителей кабачка. Гости потихоньку разошлись. Собирались удалиться и Руссотта с Пакеттой, но Като их задержала:

— Не уходите! Мне с вами поговорить надо.

Хозяйка заперла двери и погасила огонь в зале, потом прошла с подружками в маленькую комнату.

— Значит, вы старуху не убивали? — строго спросила Като.

— Като, да как ты можешь так говорить?

— А я думаю, что это ваших рук дело, — сказала хозяйка. — И не плачьте, не отпирайтесь, ни к чему. Ваших рук дело, все сходится. И свидетели есть… Слышали, что говорила Жанна? Тише, тише, не ревите, я не выдам вас, сможем договориться…

Пакетта и Руссотта дрожали от страха и умоляюще смотрели на Като.

— Так вот, — продолжала та, — сделаете по-моему, ничего никому не скажу. Не послушаетесь, донесу на обеих. Выбирайте!

— Ты только скажи! Все сделаем! — взмолились подружки.

— В течение пяти дней вы будете делать то, что я скажу. Не бойтесь, ничего ужасного я вам не предлагаю.

— А что делать-то надо?

— Скажу, когда время придет. А пока вы останетесь здесь. Пять дней проживете у меня, на улицу носа не высовывать! Сами знаете, я кормлю хорошо и спать уложу на мягком.

— Все сделаем, Като. Никуда отсюда не двинемся…

— Вот и хорошо. Но, если до субботнего вечера хоть одна сбежит, донесу немедленно!

— А в субботу вечером?

— В субботу будете свободны; наряжу вас, как богатых горожанок, и отправляйтесь в свое удовольствие в тюрьму Тампль.