XXIII. Адмирал Колиньи

Оставим на время Пипо, увлеченного любовными похождениями; расстанемся и с Като, хозяйкой кабачка «Два говорящих мертвеца», она сейчас, вместе с Руссоттой и Пакеттой увлечена некими таинственными приготовлениями; покинем и обоих Пардальянов, заточенных в тюрьму Тампль и ожидающих страшного часа допроса. Отправимся же, читатель, в Лувр.

С понедельника, 18 августа, празднества следовали одно за другим. Гугеноты сияли. Екатерина Медичи была со всеми необыкновенно любезна. Один Карл IX, как обычно настороженный, омрачал всегдашней меланхолией всеобщее веселье.

В пятницу, 22 августа, рано утром, адмирал Колиньи вышел из своего дворца на улице Бетизи и направился в Лувр. Его, как всегда, сопровождали пять-шесть дворян-гугенотов. Адмирал нес в руках бумаги. Это был окончательный план военной кампании в Нидерландах, которой должен был командовать Колиньи. Король собирался рассмотреть и утвердить этот план.

Когда Колиньи пришел в покои короля, Карл IX только что встал, но апартаменты уже заполнила толпа придворных. Король сегодня утром был в хорошем настроении. Он увидел Колиньи, подошел к нему, сердечно обнял и воскликнул:

— Друг мой! Мне сегодня приснилось, что вы нанесли мне удар…

— Я, сир?!

— Вы, именно вы!

Гугеноты встревожились, а придворные-католики начали посмеиваться. И те и другие чувствовали, что Карл задумал какую-то злую шутку — король любил так поразвлечься. Но тут монарх расхохотался и продолжил:

— Вы нанесли мне удар, наголову разбив меня во время игры в мяч. А ведь я — лучший игрок Франции!

— Не только Франции, но и Наварры, — заметил с любезной улыбкой Генрих Наваррский. — Всем известно, что моему кузену Карлу нет равных в игре в мяч!

Карл IX жестом поблагодарил Беарнца и сказал:

— Адмирал, я жажду отыграться. Идемте!

— Сир, — возразил Колиньи, — Ваше Величество знает, что я в жизни не держал мяча в руках.

— А я так хотел сразиться с вами…

— Сир, — обратился к королю Телиньи, — если Ваше Величество позволит, я бы сыграл за адмирала. Тем более, будучи его зятем, я имею право назвать господина адмирала отцом и ответить на ваш вызов.

— Право, господин де Телиньи, вы очень любезны. Адмирал, о серьезных вещах поговорим вечером. Вижу у вас под мышкой эту устрашающую папку и чувствую, что вы хотите заставить меня работать. Но пока извините меня, друг мой.

И король, насвистывая охотничью песенку, спустился в зал для игры в мяч. Придворные последовали за ним. Все разделились на две команды, и Карл великолепным ударом начал игру.

С Колиньи остались несколько дворян и старый адмирал Ла Гард, которого фамильярно называли адмирал Полен.

Колиньи поручил ему заниматься флотом, так как французы намеревались атаковать герцога Альбу и с суши, и с моря, и Ла Гард великолепно справился с поставленной перед ним задачей. Корабли были готовы.

Видимо, Ла Гард почувствовал, что в воздухе пахнет предательством, а может, он кое-что прослышал о планах Екатерины. Все может быть… Но бесстрашный вояка оставался еще и умудренным опытом придворным — он предпочел держать свои догадки при себе.

Ла Гард и Колиньи беседовали около двух часов. Они придвинули кресло к окну и разложили на нем военные карты. В конце концов оба устроились перед креслом на коленях, чтобы лучше рассмотреть планы военных действий. Они так углубились в документы, что не заметили, как из покоев короля вышла Екатерина Медичи, пересекла зал и скрылась в галерее, мрачная и холодная, в черных одеждах, словно призрак.

Через галерею Екатерина прошла в свою молельню. Там ее ждал человек. Это был Моревер, он поклонился и сказал:

— Я жду вашего последнего приказа, мадам!

Екатерина взглянула через галерею в зал, увидела Колиньи, который складывал бумаги и продолжал беседу с Ла Гардом.

Повернувшись к Мореверу, Екатерина коротко приказала:

— Действуйте!

Моревер поклонился снова, но он еще не все сказал королеве… Он помнил, как советовал ему действовать герцог Гиз: ранить Колиньи, но не убивать его. Мореверу не хотелось терять милостивое расположение герцога, но и королеву он ослушаться не мог. Он не стал лгать, утверждать, что стрелять будет якобы его друг, он прямо спросил:

— А если я промахнусь, мадам?

— В таком случае, — спокойно ответила королева, — вам же хуже — придется начать сначала.

— Если я вас правильно понял, — настаивал наемный убийца, — даже если я не убью завтра адмирала, те два пленника, что сидят в тюрьме Тампль, будут отданы мне…

— Да… но я хочу присутствовать на допросах.

И, оборвав разговор, Екатерина зашла в молельню. А Моревер через несколько минут покинул Лувр.

Старый Ла Гард в этот момент, стоя у окна, продолжал беседу с Колиньи.

— Послушайте моего совета, адмирал, не задерживайтесь в Париже… Я был вашим противником… Но я уважаю вас как замечательного полководца… извините, что настаиваю, но советую самое большее через месяц выступить в поход.

— Что вы, барон, не через месяц, а через десять дней мы будем готовы!

— Ну что ж, тем лучше! — с облегчением вздохнул Ла Гард.

Два солдата пожали друг другу руки, и Ла Гард спустился в зал для игры в мяч, чтобы присутствовать при королевской забаве.

Колиньи свернул карты, знаком приказал своим дворянам следовать за ним и вышел из Лувра, улыбкой приветствуя встречавшихся на пути придворных.

Моревер же в это время не торопясь дошел до монастыря Сен-Жермен-Л'Озеруа. За монастырской оградой стоял низкий одноэтажный дом, окна которого были забраны решетками: здесь обычно жил каноник Вильмюр. Но три дня назад почтенный каноник покинул свое жилище, сообщив, что едет в Пикардию, к родственникам. Все считали, что домик стоит пустой. Но едва лишь Моревер оказался перед низкой дверью, как чья-то таинственная рука распахнула ее изнутри, и Моревер быстро прошел в столовую на первом этаже.

— Пора! — бросил Моревер человеку, открывшему дверь. Этот человек и был каноник Вильмюр.

— Знаю, — коротко ответил каноник. — Пойдемте. Моревер прошел за ним через несколько комнат и вышел во двор через заднюю дверь. Двор был окружен довольно высокой глухой стеной, в которой была небольшая калитка. Вильмюр распахнул ее и показал Мореверу узкую дорожку, спускавшуюся к Сене.

— Уйдете этой тропой, — сказал он. — А вот для вас и конь.

За калиткой была привязана крепкая лошадь, уже под седлом.

— Герцог Гиз заботится о вашей безопасности, — заметил каноник. — Лошадь — из конюшен его светлости. Поедете к воротам Сент-Антуан; из Парижа вас выпустят. Направитесь на Суассон, а оттуда свернете на Реймс. Там вам следует ждать.

— Прекрасно, прекрасно, — скрывая ироническую улыбку, проговорил Моревер. — Вы действительно полагаете, что мне придется бежать?

— Думаю, речь идет о жизни или смерти.

— Тогда, конечно, придется, — сказал Моревер, твердо решивший Париж не покидать.

Затем оба заговорщика вернулись в столовую и Вильмюр, взяв в углу уже заряженную аркебузу, протянул ее Мореверу. Тот с видом знатока осмотрел оружие и остался доволен.

Каноник подошел к зарешеченному окну и стал внимательно всматриваться.

— А вот и он! — нетерпеливо воскликнул Вильмюр и отступил от окна подальше, стараясь, однако, ничего не пропустить. Моревер просунул дуло аркебузы через решетку и прицелился. На улице, слева от окна, появились пятьшесть человек. Впереди, мирно беседуя с Клермоном, графом де Пиль, молодым человеком из свиты короля Наваррского, шагал Колиньи.

Тут раздался выстрел Моревера, и люди в переулке на какой-то момент растерялись. Колиньи поднял правую руку, и все увидели кровь: пуля отсекла ему указательный палец. Окровавленной рукой адмирал показал в сторону монастыря. Тотчас же раздался второй выстрел, и адмирал не устоял на ногах: у него была раздроблена ключица.

— Убийца! Держите убийцу! — закричал кто-то из дворян Колиньи. На улице начала собираться толпа, но, увидев, что ранен адмирал Колиньи, прохожие стали сторониться, жаться к стенам, кто-то уже вполголоса посылал гугенотам проклятья.

А вот что происходило в домике. Выстрелив первый раз, Моревер, вроде бы раздосадованный, отбросил аркебузу:

— Не везет. Промазал! — воскликнул он.

— Попробуйте еще раз, — раздраженно бросил Вильмюр.

— Из чего стрелять, — усмехнулся Моревер. Каноник куда-то бросился и тут же вернулся со второй аркебузой, уже заряженной. Моревер с решительным видом схватил оружие, прицелился и выстрелил.

— Убит! — обрадовался каноник, увидев, что Колиньи опустился на землю.

— Я тоже так думаю, — ухмыльнулся Моревер.

— Бегите же!

В дверь уже ломились, но Моревер неторопливо прошествовал к черному ходу, вышел на улицу, отвязал коня и рысью пустил его по дорожке.

Каноник же в это время быстро спустился в погреб, захлопнул за собой люк и помчался по узкому подземному коридору. В конце коридора оказалась каменная лестница, которая вывела Вильмюра в ризницу церкви Сен-Жермен-Л'Озеруа.

А вокруг монастыря разворачивались тревожные события. Дворяне-гугеноты бросились к окну, откуда стреляли, но взломать прочную решетку им не удалось, тогда кто-то из них попытался вышибить дверь, а остальные с обнаженными шпагами окружили Колиньи, опасаясь нового нападения.

— Предупредите короля, — спокойно сказал адмирал. Один из его дворян, барон де Пон, кинулся бегом в Лувр.

Толпа проводила его недоброжелательными взглядами. Колиньи с помощью своих приближенных встал, но на ногах держался с трудом, и чувствовалось, что он вот-вот упадет снова.

— Ему надо сесть! Стул нужен! — крикнул Клермон де Пиль.

Но собравшиеся зеваки лишь ухмылялись в ответ, никто и с места не сдвинулся. Побледневшие гугеноты с ужасом переглянулись. Тогда двое дворян, сцепив руки в замок, посадили Колиньи, остальные, не убирая шпаг, молча окружили их. К ним присоединились те, кто пытался взломать дверь, и все медленно двинулись в путь.

Колиньи не потерял сознания и твердо повторял:

— Спокойно, спокойно!

Но друзья уже не слушали его. Клермон де Пиль плакал от горя и от бессилия. Остальные кричали на всю улицу:

— В адмирала стреляли! Нашего вождя хотят убить! Отомстим!

Встреченные на улице гугеноты присоединялись к раненому адмиралу и его спутникам. Они двигались по улицам, обнажив шпаги, с криком:

— Отомстим!

На улице Бетизи собралась толпа человек в двести; гугеноты потрясали оружием, кричали, угрожали. Парижане провожали их недоброжелательными взглядами.

Слух о покушении на Колиньи разнесся молниеносно; через час весь Париж лихорадило; вооруженные горожане собирались на перекрестках; проповедники прямо на улицах убеждали народ, что десница Господня покарала врага веры.

Во дворе дома Колиньи и на прилегающих улицах столпились сотни гугенотов: они опасались повторения покушения и приготовились дать настоящее сражение за адмиральский дворец. А во двор дома прибывали все новые и новые отряды.

Однако постепенно восстановились порядок и спокойствие. Распространился слух, что в адмирала стрелял какой-то уличный грабитель и каноник Вильмюр тут вовсе ни при чем. Тревога окончательно улеглась, когда стало известно, что раны адмирала не смертельны. Тем не менее многие гугеноты решили остаться на улице Бетизи и начали подыскивать себе квартиры поблизости от дворца, рассчитывая в случае необходимости немедленно выступить на защиту своего вождя.

Часа в два в толпе, окружавшей дворец, началось какое-то волнение. В конце улицы показались носилки, их сопровождали солдаты, вооруженные аркебузами.

— Король! Король!

Все обнажили головы, но боль и возмущение оказались сильнее почтения к королевскому сану, и у кого-то вырвался крик:

— Отомстим!

Королевские носилки остановились, и все увидели, что прибыли король, Екатерина Медичи и герцог Анжуйский. Бледный, мрачный Карл IX обратился к стоявшим рядом дворянам:

— Господа, я, так же как и вы, жажду отомстить. Более того, это мой долг, ибо адмирал был у меня в гостях; прошу вас, успокойтесь, преступник будет схвачен и наказан.

— Да здравствует король! Да здравствует король! — пронеслось в толпе.

Известие о нападении на Колиньи король получил в зале для игры в мяч. Он сражался с командой под предводительством Телиньи, зятя адмирала. В зал со слезами на глазах ворвался потрясенный барон де Пон.

— Сир, адмирала только что убили!

Карл IX, который собирался запустить мяч, так и застыл ошеломленный. Телиньи, Генрих Беарнский, Конде и остальные присутствовавшие при игре гугеноты выбежали из зала и кинулись на улицу Бетизи.

— Боже мой! — наконец произнес король. — Что вы сказали? Я не ослышался?

— Это правда, сир, чистая правда!

И барон де Пон рассказал о событиях, развернувшихся у монастыря Сен-Жермен-Л'Озеруа. Карл в бешенстве отшвырнул мяч.

— Ну уж это слишком! — воскликнул король. — Каждый день на улицах убивают. Господа парижане творят, что хотят! А я король и поступлю, как я хочу! Не хватало еще, чтобы стреляли в королевских военачальников!

Король стремительно вернулся в Лувр и потребовал, чтобы к нему явились господин де Бираг и парижский прево. Первым пришел прево: он как раз в это время был во дворце.

— Сударь, — обратился к нему Карл, — вы мне найдете убийцу адмирала. Даю вам три дня!

— Но, сир… — попытался возразить прево.

— Идите, идите, сударь! — закричал король. — Три дня, слышали, а не то объявлю вас сообщником и вы предстанете перед судом.

Объятый страхом, прево удалился. Через час явился канцлер де Бираг. Ожидая его, король нервно мерил шагами комнату.

— Сударь, — спросил канцлера король, — какое наказание мы установили для горожан, носящих оружие.

— Сначала — штраф, его величина зависит от состояния обвиняемого, а потом — тюремное заключение.

— Так вот, сударь, сегодня я издам новый указ, запишите. Канцлер почтительно склонился в ожидании, а король продиктовал:

«Горожанин, замеченный в ношении оружия, будь то аркебуза, шпага, кинжал, пистолет, арбалет, алебарда или пика, будет схвачен и без суда посажен в тюрьму на десять лет. Тот, кто попытается тайно скрыть оружие под плащом, будет препровожден на эшафот и повешен через двенадцать часов, дабы он за это время успел принести покаяние и примириться с Господом, если отягощен смертными грехами».

— Сир, — сказал де Бираг, — указ будет оглашен сегодня же, но Ваше Величество позволит мне одно замечание?

— Говорите, сударь.

— Указ касается всех горожан?

— Конечно, всех, естественно, исключая дворян.

— Хорошо, сир, но позволю себе заметить, что уже давно ни один парижанин не выходит на улицу без оружия.

— Вот лишнее доказательство тому, что им плевать на королевские указы. Что вы хотите сказать? Что невозможно арестовать всех вооруженных горожан? Надо будет, весь Париж арестуем. Впрочем, не волнуйтесь, господин канцлер, хватит и нескольких примеров. Как увидят дюжину повешенных, сразу образумятся. Идите, сударь!

Бираг откланялся и вышел. А король обратился к свите:

— Господа, извольте сохранять мир с гугенотами. Хвататься за шпагу стоит лишь ради блага короля и Франции, а вовсе не для того, чтобы раздувать междоусобные пожары. Гугеноты теперь наши друзья и союзники, так и знайте!

Сказав это, король знаком велел придворным удалиться. Оставшись один, Карл бросился в кресло и задумался:

«Клянусь Богом, чума побери того негодяя, что стрелял в адмирала!.. Теперь придется отложить поход на Нидерланды… А ведь в этой войне — мое спасение: все гугеноты уберутся из Парижа воевать… Пусть там дерутся, в Нидерландах, мне здесь спокойнее. После войны меньше вернется обратно. Но неужели Колиньи — предатель, как уверяет меня матушка? Действительно, дать ему армию и отправить с друзьями подальше от Парижа — верный способ его утихомирить. Колиньи бы уехал, за Генрихом Беарнским присмотрела бы Марго, а сестрица меня любит… Остался бы только Гиз, с ним я как-нибудь справился бы. Неплохая политика, не хуже, чем матушкины интриги…»

Карл IX два часа просидел в одиночестве в кабинете, демонстрируя, как он скорбит по адмиралу. Потом король наскоро пообедал и велел передать королеве Екатерине и герцогу Анжуйскому, что желает отправиться к адмиралу в их сопровождении. Королевскую карету эскортировала рота под командованием де Коссена, капитана королевских гвардейцев.

Пока они ехали, герцог Анжуйский и Екатерина притворно оживленно обсуждали чудо, свершившееся в церкви Сен-Жермен-Л'Озеруа. Говорили, что три дня назад, во вторник, причетник, войдя в церковь, увидел, что чаша, в которую он сам накануне налил святую воду, полна крови. Конечно, случилось чудо. Кровь бережно разлили по склянкам и перенесли в собор Нотр-Дам. Без сомнения, так Господь выразил свою волю: Бог жаждет крови.

Мрачный Карл IX в эту беседу не вмешивался, но в душе вопрошал себя, не лучше Ли ему выполнить волю Божью. Когда они прибыли ко дворцу Колиньи, король встряхнул головой и, казалось, отбросил прочь эти мысли. Он обратился к собравшимся во дворе гугенотам, успокоил их и с удовлетворением услышал крик:

— Да здравствует король!

Когда Карл, Екатерина и Генрих Анжуйский вошли в спальню, Колиньи был уже уложен в постель. Раненый выглядел ослабевшим, но радостно улыбнулся вошедшим. Король бросился к адмиралу и обнял его со словами:

— Надеюсь, ваша драгоценная жизнь уже вне опасности, а злодей, стрелявший в вас, уверен, скоро будет болтаться на виселице.

— Сир, — сказал стоявший рядом с ложем Колиньи лекарь Амбруаз Паре, — я отвечаю за жизнь господина адмирала. Недели через две он встанет с постели.

— Сир, — поспешил заверить короля Колиньи, — я так счастлив вниманием, оказанным мне Вашим Величеством. Для меня это лучшее лекарство.

— Господин адмирал, — произнес герцог Анжуйский, — несчастье, случившееся с вами, прямо потрясло меня.

— Да сохранит Господь великого полководца и нашего преданного слугу, которому мы безгранично доверяем, — сказала королева, утирая слезы.

Присутствовавшие в спальне дворяне одобрительно зашептались. Хотя Амбруаз Паре и призывал всех соблюдать тишину, раздались крики:

— Да здравствует король! Да здравствует королева! Да здравствует герцог Анжуйский!

Потом придворные удалились и у ложа Колиньи остались лишь августейшие гости, Генрих Наваррский, Телиньи и его супруга Луиза де Колиньи. Король пробыл у адмирала около часа, а затем собрался уходить, пообещав вернуться назавтра, в воскресенье.

Перед уходом Карл громко, чтобы все слышали, позвал капитана своих гвардейцев:

— Господин де Коссен!

— Сир? — подошел капитан.

— Сколько с вами людей?

— Рота, сир!

— Прекрасно. Этого достаточно, чтобы защитить дворец от нападения?

— Сир, моя рота сможет сдержать три тысячи хорошо вооруженных нападающих.

— Вы останетесь здесь, я поручаю вам охрану дворца, головой отвечаете за жизнь адмирала.

— Но, сир, кто вас проводит в Лувр?

Карл широким жестом обвел дворян-гугенотов, заполнивших двор адмиральского дома.

— Надеюсь, эти достойные дворяне согласятся сопровождать меня. Невозможно представить более преданный эскорт.

Слова короля были встречены таким взрывом восторга и приветственных кликов, что дворец, казалось, вот-вот рухнет.

Карл IX сиял, а Екатерина обменялась быстрым взглядом с герцогом Анжуйским, стараясь скрыть злорадную ухмылку. Действительно по приказу короля гугеноты покинули дворец Колиньи и их место заняли люди де Коссена, а капитан гвардейцев выполнял любое требование Екатерины.

Дворяне-гугеноты тотчас же построились в ряд, как солдаты на параде, и, обнажив шпаги, приготовились сопровождать короля. Так, восторженно приветствуемый гугенотами, возвратился в Лувр Карл IX.

А вечером, во время ужина, все были оживленны и обрадованы: тревожное происшествие завершилось благополучно. Карл заявил, что намеченная кампания в Нидерландах начнется недели через две, когда Колиньи встанет на ноги. Король играл в карты, в новую игру, которую сам же и придумал, проиграл Генриху Беарнскому двести экю, но смеялся от души.

Генрих с удовольствием забрал выигранные экю и сказал своей супруге Маргарите:

— Если так дело пойдет дальше, мы, пожалуй, разбогатеем, душенька, а я к богатству непривычен!

Но Марго встревоженно прошептала супругу:

— Сир, будьте осторожны!

— А что? Шарль, по-моему, вполне искренен.

— Может быть… но взгляните на королеву… я никогда не видела ее такой счастливой… Берегитесь, сир!

Действительно, Екатерина Медичи просто сияла. В десять королева удалилась в свои покои, громко попрощавшись с гугенотами:

— Спокойной ночи, господа протестанты! Я помолюсь за вас…

К полуночи весь Лувр, казалось, спал.

Загрузка...