Эпопея любви

XLIV. Титаны

Франсуа де Монморанси окинул молниеносным взором двор, и вот что он увидел.

Сам Франсуа стоял у порога парадной двери. За его спиной — Лоиза с кинжалом. А в глубине зала, в кресле, спокойно улыбалась Жанна, не видя творившихся вокруг ужасов. Плечом к Плечу с Монморанси стояли два последних оставшихся в живых защитника дворца. А внизу, на первой ступени парадной лестницы, стоял Анри де Монморанси, обратив к брату искаженное ненавистью лицо. Зажав в руке тяжелую шпагу, Анри шагнул вверх.

Позади Данвиля, справа и слева, ощетинившись шпагами и кинжалами, толпилось его войско. Словно четыре сотни разъяренных тигров до отказа заполнили двор. Сверкали клинки, и сотни голосов слились в едином крике:

— Смерть! Смерть Монморанси!

В середину двора вкатили повозку, груженную порохом. На земле валялись остатки разбитых створов ворот, и в зияющем проеме виднелась улица. Там было черно от народа. Людское море бушевало за оградой, и тот же крик проносился над ним:

— Смерть! Смерть!

Вот какая картина представилась взору Монморанси в этот роковой миг. А Данвиль поднимался по лестнице, расталкивая своих солдат и нетерпеливо ворча:

— Уйдите! Уйдите все! Он мой, только мой!

Еще секунда — и оба брата оказались лицом к лицу. Уже рухнули наземь два последних защитника Монморанси, сражавшихся рядом с Франсуа. Данвиль жестом остановил своих приспешников, ринувшихся было с кинжалами на маршала де Монморанси.

— Стойте! Мне он нужен живым и только живым! Франсуа поднял меч, блеснувший красным огнем, отразившим пламя пожара. Меч описал дугу и обрушился с такой мощью, что разрубил бы надвое человека. Но Данвиль отскочил назад, меч ударился о гранит ступени и разлетелся на куски.

— Проклятие! — взревел Франсуа.

— Теперь моя очередь ударить! — завопил Анри. — Франсуа, ты умрешь от моей руки! Прощай, брат! Помнишь, когда-то ты мне доверил Жанну де Пьенн. Не волнуйся, я позабочусь о ней…

И он кинулся на безоружного Франсуа. Маршал де Монморанси обломком меча сумел отразить мощный удар Данвиля. В ту же секунду Франсуа отскочил назад, за порог, вырвал из рук Лоизы кинжал и, обняв дочь, крикнул:

— Никто тебе не достанется! Ни Жанна! Ни Лоиза! Ни я!..

Франсуа потащил Лоизу в глубь зала, где в кресле безмятежно сидела Жанна. Он занес клинок над головой Жанны де Пьенн со словами:

— Умрем! Умрем вместе! Прощайте!..

Но тут со двора донесся жуткий грохот, за ним последовали душераздирающие вопли и стоны. Похоже, что-то рухнуло на толпу… Данвиль, издав грозное проклятие, бросился вниз, во двор. Он обнаружил, что среди его рейтар началась паника. Солдаты бежали, расталкивали друг друга, размахивали оружием, совершенно потеряв голову. Что-то случилось…

В душе Франсуа де Монморанси вспыхнула надежда. Он кинулся к дверям и выглянул во двор. Что же произошло?..

С самого верха той единственной стены, что устояла после взрыва, итак, с самого верха этой стены неожиданно свалился огромный камень, он прокатился по двору, раздавив трех-четырех человек. Все подняли головы и увидели на гребне стены, в клубах дыма, двух человек. И тут же во двор полетел еще один камень, и еще, и еще… Настоящий град из камней обрушился на солдат Данвиля. Каждый камень сбивал с ног людей и катился, оставляя за собой кровавую борозду.

Началась паника. Многие, не разобрав, в чем дело, кинулись к проему ворот, давя собственных товарищей. Двор огласился воплями ужаса и стонами раненых.

Не прошло и минуты после падения первого камня, а у дворца остались лишь трупы да искалеченные солдаты с перебитыми руками и ногами…

А там, наверху, на гребне этой заколдованной стены, в дыму и пламени, словно легендарные воители, стояли два человека. Лица их были черны, одежда разодрана, но глаза горели. Отец и сын Пардальяны смеялись торжествующим смехом!..

Стена, на которой стояли оба, поднималась выше фасадного крыла, так что отец с сыном без особого труда могли бы спрыгнуть на крышу, а потом через чердачное окно забраться внутрь.

Когда они взобрались на стену и поняли, что судьба все-таки привела их ко дворцу Монморанси, старый солдат предложил сыну сразу же перебраться на крышу дворца. Во дворе в это время, казалось, близилась к финалу трагедия. Но Жан покачал головой и показал на Лоизу, стоявшую на пороге, за спиной маршала, с кинжалом в руке.

— Отец! — спокойно сказал шевалье. — Если она сейчас погибнет, я брошусь со стены вниз головой.

— Ну, знаешь ли! — взревел Пардальян-старший. — Мы выстояли против половины Парижа не для того, чтобы ты тут кончил жизнь самоубийством!..

Старый солдат скрестил руки на груди и в бешенстве ударил каблуком по стене. От удара зашатались плохо пригнанные камни и один из них скатился во двор. Оттуда, снизу, донеслись стоны и вопли ярости.

— Смотри-ка! — заметил Пардальян-старший. — А ведь так кого угодно раздавить можно…

— Так за работу же! — воскликнул шевалье.

Они наклонились, двумя кинжалами, как рычагами, приподняли еще один камень в расшатавшейся стене и столкнули его вниз. Глыба скатилась, сея панику среди рейтар. А Пардальяны уже не разгибались и не смотрели, что происходит внизу. Они работали без устали. Камни катились градом. Глыба за глыбой отец и сын разламывали стену.

Ловкие, как кошки, они легко удерживались на узком бревне. Одно неверное движение, один лишний шаг, и оба рухнули бы вниз. Но они чувствовали себя на стене так же уверенно, как на земле… Наконец Пардальяны прервались и взглянули вниз: солдаты Данвиля бежали…

И тогда отец с сыном расхохотались. Стоя на стене с закопченными от дыма лицами, окровавленными руками и в разодранной одежде, они смеялись как безумные!..

Но тут за их спинами раздался звук выстрела: пуля, пущенная из аркебузы, сбила у шевалье шляпу. Солдаты, вытесненные со двора, целились в отважных героев с улицы.

Выстрелила еще одна аркебуза, и еще одна… А вокруг солдат бесновалась озверевшая толпа.

Пардальян-старший свесился со стены в сторону улицы.

— Эй вы! Черепа поберегите! — завопил он.

Толпа увидела, как человек титаническим усилием поднял над головой огромный бутовый камень и швырнул его в пустоту.

— А теперь я, сударь! — воскликнул шевалье.

Отец вцепился в стену, чтобы не упасть, а Жан метнул такую же бутовую глыбу. Камень, пущенный руками шевалье, описал дугу и рухнул, похоронив под собой двух солдат.

За три минуты отчаянной борьбы отважные Пардальяны заставили врага ретироваться с улицы, так же, как перед этим заставили солдат отступить со двора. Отец с сыном выламывали камень за камнем, стена становилась ниже, и они постепенно спускались. В конце концов аркебузы замолчали. Улица перед дворцом была свободна!..

Маршал де Данвиль смотрел на отступление своего отряда, и горькие слезы бешенства, ярости и стыда катились по его щекам…

Стена уже стала ниже на семь или восемь рядов камней, но дело было сделано…

Убедившись, что враг отступил по всему фронту, и со двора, и с улицы, оба Пардальяна одновременно сказали друг другу:

— Вперед!

Они спрыгнули на крышу привратницкой, оттуда — во двор и, перешагивая через трупы, в несколько прыжков достигли парадной лестницы и ворвались в главный парадный зал дворца Монморанси.

Шевалье шагнул первым и тут же попал в объятия маршала де Монморанси. Прижав юношу к своей широкой груди, Франсуа расцеловал его и взволнованно произнес:

— Сын мой! Сын мой!

Шевалье де Пардальян в растерянности оглянулся: он увидел Жанну де Пьенн, сидевшую в кресле и улыбавшуюся собственным грезам; увидел плачущего Франсуа де Монморанси; увидел и бледную Лоизу, которая смотрела на него серьезно и торжественно.

Жан перевел взор с Лоизы на маршала, потом снова на Лоизу. Счастье ослепило его, и герой почувствовал себя слабым, как ребенок…

— Монсеньер, — пролепетал шевалье. — Вы назвали меня сыном… но что вы вкладываете в это слово? Я боюсь ошибиться…

Маршал понял, что мучило шевалье. Франсуа де Монморанси повернулся к дочери и сказал:

— Говори ты, Лоиза!

Лоиза стала еще бледней, глаза ее наполнились слезами.

— Супруг мой! — произнесла девушка. — Добро пожаловать в дом моих предков… теперь это и твой дом, дорогой мой!

Шевалье покачнулся, опустился на колени, приник лбом к рукам Лоизы и зарыдал…

— Черт побери! — воскликнул старый солдат. — Говорил же я, что она тебе и достанется! Ты же ее завоевал с оружием в руках!

Но Лоиза, покачав головой, прошептала:

— Нет-нет! Я и раньше любила его… помнишь то окно на верхнем этаже? Тогда я тебя и полюбила…

Как мало можно сказать словами! И чего они стоят в такую минуту!.. В этот страшный час, среди дымящихся развалин дворца, среди страданий, на фоне величайшей трагедии, которую когда-либо переживал Париж, соединились два существа, чьи души давно рвались друг к другу…

Лоиза осторожно освободила свои руки, подошла к старому вояке, обняла его и сказала:

— Отец…

Жесткий ус Пардальяна-старшего подрагивал. Но он, преодолев смущение, подхватил Лоизу на руки и радостно воскликнул:

— Хвала Господу! И хорошенькая же у меня дочка!

Со двора донесся шум. Оба Пардальяна метнулись на порог.

— Берегитесь! — крикнул старый Пардальян.

В проеме ворот появились наемники Данвиля. Шевалье бросился к маршалу, а его отец остался на парадной лестнице.

— Маршал, что там за домом? — крикнул Жан.

— Сад, потом конюшня.

— А за садом?

— Переулком можно пройти к Сене…

— В конюшне есть экипаж? Хоть какой-нибудь?

— Должна быть дорожная карета.

— В путь! — крикнул шевалье.

— Я вас догоню, — добавил с порога Пардальян-старший.

Маршал подхватил на руки Жанну де Пьенн. Шевалье легко, как перышко, поднял Лоизу; она уронила голову ему на плечо. Он вздрогнул и кинулся бегом.

Через секунду они выбежали в сад, выкатили из сарая дорожную карету, запрягли двух лошадей, Жанну с Лоизой буквально зашвырнули внутрь кареты.

— Маршал, вы — за кучера! — скомандовал Пардальян. Шевалье кинулся в конюшню, вывел оттуда коня. Он не стал седлать лошадь, а лишь набросил на нее уздечку и вручил поводья маршалу.

— Где выход, отец?

— В ту сторону, сын мой!

— Поезжайте, я следом за вами… откроете ворота и там подождете нас…

Шевалье, бедняк без гроша в кармане, давал распоряжения, а Франсуа де Монморанси, маршал Франции, его слушался. И обоим это казалось вполне естественным!..

Карета проехала через сад, маршал уже распахнул ворота. Шевалье же бросился обратно в парадный зал.

Во дворе опять гремели выстрелы. Данвиль возвратился штурмовать дворец!

— Отец! Отец! Где вы! — закричал Жан.

В ту самую минуту, когда шевалье собирался вбежать в зал, чтобы выйти на передний двор, раздался громовой взрыв, который на секунду даже заглушил звон колоколов и стоны умирающих. Высоко в небо взметнулось алое пламя, потом огонь сник и пылающая завеса опустилась. Дворец Монморанси закачался, стены треснули и рухнули, словно от гигантского землетрясения.

Взрывная волна заставила шевалье попятиться и отступить шагов на десять. Но он не упал! Он хотел во что бы то ни стало удержаться на ногах! Шевалье уцелел чудом!

На него обрушился град обожженных взрывом камней. Шевалье изо всех сил старался выстоять в этом урагане. Развалины дворца пылали, но Жан увидел проход между обгоревшими столбами, рухнувшими балками и раскаленными обломками стен. Он ринулся в проход! Зажженный взрывом пожар пожирал остатки дворца Монморанси…

— Отец! Отец! Где вы! — кричал Жан. Так что же случилось со старым солдатом?..

Как мы помним, пока шевалье и маршал де Монморанси выносили женщин в сад, Пардальян-старший двинулся во двор. Как ни странно, к нему вернулось обычное спокойствие. Он столько видел сегодня ужасов и смертей, но в данный момент почему-то одна мысль крутилась у него в голове.

— И что это меня так тревожит? — ворчал старый вояка. — Надо наконец разобраться с этой бумагой!

О чем шла речь? О том самом листке бумаги, который Пардальян вытащил у Бема. Он уже три или четыре раза собирался его прочесть, но все что-то мешало. В конце концов старик не выдержал. Он вынул на ходу бумагу из кармана и прочел:

«Пропуск, действительный для проезда через любые ворота Парижа с 23 августа в течение трех дней. — Пропустить подателя сего и сопровождающих его лиц. — Служба короля».

Подписано: Карл, король. В углу документа краснела королевская печать.

Пардальян-старший облегченно вздохнул: наконец-то он выяснил, в чем дело.

Старый солдат вышел на парадную лестницу, где Монморанси героически отражал наступление наемников Данвиля. Он не обращал внимания на рейтаров, которые уже заглядывали во двор. Пардальян решительно направился к повозке с порохом, брошенной молодцами Данвиля посреди двора. В повозке было двадцать бочонков с порохом. Старик принялся спокойно выгружать их.

Прогремел выстрел из аркебузы, но рейтар промазал, а Пардальян-старший проворчал:

— И как это я раньше не прочел бумагу. Теперь бы ее надо передать шевалье.

Он спокойно продолжал работу, относя бочонки в парадный зал по одному. А солдат за воротами становилось все больше, правда, они пока не решались войти во двор.

Пардальян-старший перенес уже шестнадцатый бочонок. Он обливался потом, руки его были расцарапаны, ногти сломаны. Бледное от нечеловеческих усилий лицо перемазано порохом. Старик как раз вернулся во двор за семнадцатым бочонком и увидел, что штурм начался.

По приказу Данвиля рейтары ворвались во двор и ринулись к парадной лестнице.

— Смерть! Смерть Монморанси! — ревел Данвиль, подгоняя своих вояк.

— Еще четыре бочонка осталось! — с досадой констатировал Пардальян. — Ничего я и с шестнадцатью управлюсь! Прощай же, Лоиза, Лоизон, Лоизетта!

Он вытащил из-за пояса пистолет и в тот момент, когда разъяренные солдаты ворвались в парадный зал, прошептал:

— Ну, мои барашки, сейчас я вам устрою! Не видать вам ни шевалье, ни Лоизы!

И он пальнул из пистолета по бочкам с порохом. Порох вспыхнул и начал потрескивать… Нападавшие, увидев, что бочонки занялись огнем, метнулись назад. Старый солдат рванулся к выходу, но опоздал… Слишком поздно!..

Мощный взрыв потряс дворец Монморанси. С адским грохотом рухнули стены и перекрытия; под ними нашли смерть две сотни солдат. Что касается Данвиля, то он успел вовремя унести ноги! *

Анри де Монморанси стоял на улице, ошеломленный, доведенный до бешенства, обезумевший от ярости и обиды. На его глазах был разгромлен его отряд из пятисот человек, не считая дворян маршальской свиты… Его армию уничтожили… И кто? Два авантюриста!

— Это не люди, — взревел Данвиль. — Демоны! Демоны ада!

Стоя у главных ворот дворца, он созерцал руины отцовского дома с чувством неутоленной мести. Однако пламя мрачной радости зажигалось в его глазах, когда он вспоминал, что под обломками дома, конечно, погибли все его обитатели: его брат, оба Пардальяна и Жанна де Пьенн. Он любил Жанну страстно, но предпочитал видеть ее мертвой, лишь бы она не принадлежала Франсуа.

Вдруг столпившийся в воротах люд увидел, как из дыма и пламени появился человек. Он шел сквозь раскаленные обломки, перепрыгивал через рухнувшие балки и настойчиво пробирался сквозь ад, царивший на развалинах дома Монморанси.

Брови и волосы у него наполовину сгорели, лицо было обожжено, одежда почернела от дыма и тлела. Человек повернулся к Данвилю, к толпе, и глаза его зажглись грозным огнем… Это был шевалье де Пардальян!..

— Отец! Отец! Где вы? — отчаянно крикнул шевалье.

— Сюда! Скорей сюда! Клянусь рогами дьявола! — ответил ему хриплый голос.

Шевалье кинулся на голос. Под обломками балок он увидел отца. Старый солдат стоял на коленях и пытался сдержать непосильный груз, рухнувший ему на плечи. Он был бледен смертельно; дышал с трудом, даже уже не дышал, а хрипел. Но отец нашел в себе силы улыбнуться сыну…

— Сейчас, отец, сейчас. Мужайтесь, я вас освобожу… Проклятые балки… Господи, у вас раздроблена нога… и волосы обгорели…

Голос шевалье дрожал, сердце учащенно билось. Он лихорадочно разгребал кучу обломков.

— Опять… опять ты не послушал меня… — едва слышно произнес Пардальян-старший—… Я же тебе велел: беги, уезжай!

Наконец шевалье смог поднять отца и подхватить его на руки.

— Отец! Отец! Что у вас сломано? Только нога? Скажите же…

— Кажется, два-три ребра… меня немного помяло…

У Пардальяна-старшего оказалась раздавлена грудная клетка. Произнеся последние слова, он потерял сознание. Горло шевалье сдавили рыдания. Он поднял старика и понес на руках…

Толпа ворвалась через ворота и заполнила то пространство, где когда-то находился парадный двор особняка Монморанси.

А шевалье с отцом на руках уже перебрался через развалины, прошел садом и, собрав все силы, догнал карету. Он опустил отца на сиденье между Жанной и Лоизой… рядом с матерью, у которой старый солдат когда-то похитил дочь… рядом с дочерью, которую он возвратил матери…

Жан подхватил шпагу, прыгнул на неоседланную лошадь и направил ее к ближайшим городским воротам…

В карете, почувствовав толчки экипажа, Пардальян-старший пришел в себя; он порылся в карманах, с трудом вытащил какую-то бумагу и дрожащей рукой протянул ее Лоизе…