Эрнест Хемингуэй

1

Интенсивное чтение и общение с литературными авторитетами Хемингуэй сочетал с писательской работой. К исходу 1923 года у него уже был готов первый сборник рассказов, и в ожидании его выхода он трудился над новыми новеллами. Как раз в это время в начале 1924 года в Париже возник «малый журнал» под названием «Трансатлантик ревью». Его редактором был уже упоминавшийся Форд Мэдокс Форд, который сделал Хемингуэя своим бесплатным помощником. В обязанности Хемингуэя входило чтение рукописей и подготовка их к печати. Когда осенью 1925 года Форд Мэдокс Форд уехал в США читать лекции, Хемингуэй заместил его на посту редактора журнала. Он использовал это время для того, чтобы продвинуть в печать произведения своих друзей, молодых американцев, живших в Париже. В этом журнале Хемингуэй напечатал и два своих рассказа — «Доктор и его жена», «Кросс по снегу», а также очерк памяти Джозефа Конрада. Хемингуэй всегда читал Конрада с увлечением и защищал от нападок литературных снобов.

Сотрудничал он и в другом «малом журнале» «Куотер», который возглавлял его приятель литератор-ирландец Эрнст Уолш. Там были напечатаны его рассказы «На Биг Ривер», «Непобежденный». В это время Хемингуэй стал уже своим человеком в художественных кругах Парижа. Его обаяние, дружелюбие и остроумие привлекли к нему внимание. О нем стали говорить как о «надежде американской литературы» еще до того, как появились его первые серьезные публикации.

А тем временем молодой Хемингуэй наращивал мускулы, появлялась уверенность в себе, закреплялись те навыки в работе, та самодисциплина, которые позднее его прославят. В книге «Праздник, который всегда с тобой» Хемингуэй, вообще охотно делившийся секретами своей писательской «технологии», вспоминал: «Я всегда работал до тех пор, пока мне не удавалось чего-то добиться, и всегда останавливал работу, уже зная, что должно произойти дальше. Это давало мне разгон на завтра. Но иногда, принимаясь за новый рассказ и никак не находя начала, я садился перед камином, выжимал сок из кожуры мелких апельсинов прямо в огонь и смотрел на голубые вспышки пламени. Или стоял у окна, глядел на крыши Парижа, и думал: «Не волнуйся. Ты прежде писал, напишешь и теперь. Тебе надо написать только одну настоящую фразу… Самую настоящую, какую ты знаешь» (IV, с. 402). Придерживался он и некоторых других. заповедей: избегал красивостей, словесных украшений, стремился начинать повествование с простой, ясной фразы. Прекращал писать в тот момент, когда дело не спорилось, отключался от работы, читал, думал о чем-то другом, чтобы на следующий день вернуться к рукописи со свежими мыслями и хорошим настроением.

Наконец, в марте 1924 года увидел свет сборник Хемингуэя «В наше время» (название было набрано прописными буквами, как, впрочем, и имя автора). Издание осуществил приятель Хемингуэя журналист Уильям Берд, знавший толк в полиграфии. В книжке было 32 страницы, тираж составил всего 170 экземпляров, зато оформили ее необычно. На обложке давался монтаж из газетных заголовков, кроме того, воспроизводился вырезанный на дереве портрет автора. Книга включала в себя 18 миниатюр, представляющих заметки корреспондента и зарисовки боя быков. Миниатюры отличались лаконичной отточенностью формы и напоминали стихотворения в прозе. После выхода этого во многом экспериментального сборника Хемингуэй начинает весьма энергично работать над новым, расширенным, измененным по структуре изданием; в течение 1924 года он пишет около десятка новелл, некоторые из которых печатает в «малых журналах», где ему платят примерно по 150 франков за рассказ объемом в 5 страниц. Что касается сборника, изданного Бердом, то Хемингуэй денег за эту книгу не поручил.

Несмотря на нужду в деньгах, Хемингуэй писал трудно и сравнительно неторопливо, каждая фраза давалась с напряжением. В этом сказывались его требовательность к себе, самокритичность и желание максимально вжиться в материал, а главное, всегда «переживать» и ясно «видеть» то, что он описывал. Позднее, в статье «Старый газетчик пишет», он так осмыслял свой опыт, в том числе и накопленный в ранние годы: «Все хорошие книги сходны в одном, они кажутся правдивее того, что происходит в действительности. Прочитав до конца, вы ощущаете, что все это случилось с вами, принадлежит вам: хорошее и плохое, восторги, печали и огорчения, люди и места и та погода, которая была тогда».

Иногда Хемингуэй писал, сидя в кафе, иногда, вооружившись синими блокнотами, карандашами и точилкой, выезжал на природу. Но при этом он отнюдь не стремился к копированию увиденного, пусть и точному. В это время его заботил вопрос, как соотносятся в творчестве реальные наблюдения и вымысел, воображение. Он считал, что писателю следует постоянно изучать и наблюдать жизнь, но при этом что-то домысливать, додумывать, фантазировать. Без богатого воображения не может быть подлинного художника.

Для нового сборника Хемингуэй работал над новеллами («Индейский поселок», «Доктор и его жена» и др.), в центре которых находился «сквозной» образ Ника Адамса, в котором, как нетрудно было заметить, угадывались черты самого писателя. И все же при всей «похожести» его на этого и некоторых других героев их нельзя полностью отождествлять. Размышляя над образом Ника Адамса, молодого человека, стремящегося стать писателем, Хемингуэй, в сущности, формулировал и собственные взгляды на природу литературного труда. «…Ник в рассказах никогда не был самим автором, — писал Хемингуэй. — Конечно, он никогда не видел, как индианка рожала ребенка. И поэтому в рассказе это получилось хорошо. Он видел рожавшую женщину на дороге в Карагач и пытался помочь ей. Вот как это было в действительности… Ник хотел стать великим писателем. Он был убежден, что добьется своего…»

2

Между тем первые две маленькие книжечки Хемингуэя «Три рассказа и десять стихотворений» и «В наше время» были тепло встречены; это давало молодому писателю уверенность, что он на верном пути. Особенно вдохновляющей была для него рецензия в октябрьском номере журнала «Дайэл» («Циферблат») под названием «Гравюры мистера Хемингуэя», принадлежащая перу Эдмунда Уилсона (1895–1972). В дальнейшем Уилсон стал одним из наиболее авторитетных в США критиков и литературоведов, с которым в дальнейшем Хемингуэй не раз встречался и переписывался.

Уилсон не считал его стихи значительным явлением, зато Хемингуэй-прозаик произвел на него сильное впечатление. Критик поставил его в один ряд с Г. Стайн и Ш. Андерсоном как художника, развившего в себе особую способность в использовании простого языка для передачи «глубоких переживаний и сложных душевных состояний». «Это — отчетливо американское течение в прозе», — добавлял рецензент. Уилсон сравнил описания боя быков с «сухой остротой и изяществом», которые отличают литографии Гойи. Он считал, что сборник содержит «больше художественных достоинств, чем что-либо написанное о войне в американской литературе».

В письме к Эдмунду Уилсону Хемингуэй сообщал о том, как планируется им новое издание сборника, который имел несколько необычную структуру. Этот свой оригинальный замысел он объяснял следующим образом: «Заканчиваю книгу, состоящую из 14 рассказов, а между рассказами — главки из книги «В наше время». Задумано так для того, чтобы нарисовать общую картину, соединяя это с исследованием ее в деталях. Это нечто подобное тому, как если, вы смотрите на что-либо, скажем, на проплывающий берег, невооруженным глазом, а затем начинаете разглядывать его с помощью бинокля с 15-кратным увеличением».

Эта книга под названием «В наше время» вышла в Нью-Йорке в издательстве Бони и Ливрайт в октябре 1925 года (это было то самое издательство, в котором в 1919 году увидела свет книга Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир»). На суперобложке сборника воспроизводились хвалебные комментарии Джона Дос Пассоса, Уолдо Фрэнка, Гилберта Селдеса и других. Однако тираж был невелик — 1335 экземпляров.

Книга была оригинально построена. Она состояла из пятнадцати новелл, заключенных в своеобразную «рамку». Книга-открывалась заставкой «В порту Смирны», рисующей трагическую картину эвакуации греков из порта, и заключалась своеобразным эпилогом, названным «L’envoi», зарисовкой греческого короля, приготовляющегося к бегству из своей страны. Рассказы, в свою очередь, прослаивались «вставками», «интерлюдиями», очень лаконичными и выразительными. Написанные в нарочито бесстрастной, протокольной манере, они напоминали о войне, насилии, жестокости, творящихся в «большом мире»; благодаря им основное ядро сборника, новеллы, повествующие о частных, конкретных эпизодах, включались в широкий социальный контекст современности. Получился не просто сборник новелл, а новеллистический цикл. История литературы, как известно, знает немало примеров блистательной циклизации новелл, скомпонованных по определенному жанрово-тематическому, стилевому признаку; вспомним «Декамерон» Бокаччо, «Назидательные новеллы» Сервантеса, «Записки охотника» Тургенева, «Дублинцы» Джойса.

Непосредственным предшественником все же считается упоминавшийся сборник «Уэйнсбург. Охайо» (1919) Шервуда Андерсона (1876–1941); именно с этим автором нередко сопоставляли Хемингуэя его интерпретаторы. Новеллы Андерсона образовывали внутреннюю цельность, присущую всему циклу, благодаря общему месту действия, каковым являлся захолустный провинциальный городишко Уэйнсбург, «сквозному» герою, начинающему журналисту Джорджу Уилларду, а также особому, тонко переданному настроению, окрашивающему эти новеллы.

Единство сборнику «В наше время» придавала тема войны, так или иначе присутствовавшая в большинстве «интерлюдий» и новелл. В ряде «интерлюдий» возникали эпизоды, связанные с событиями первой мировой войны и греко-турецкого конфликта. Например, вторая глава-«интерлюдия» открывалась сценой исхода греческого населения. Легко заметить, что перед нами «сгущенное» описание, выросшее из упоминавшегося очерка Хемингуэя «Беженцы из Фракии». В книжном варианте писатель «убирает» большинство определений, присутствовавших в газетной корреспонденции. В других «интерлюдиях» также возникали трагические сцены: убийство, совершенное гангстерами (глава 9), сцены боя быков (главы 10–14), упоминавшаяся сцена повешения преступника Кардинеллы (глава 15).

Новеллы, составляющие сборник, цементируются во многом автобиографичным образом Ника Адамса, мальчика, отрока, пробующего перо писателя, «лирического героя» Хемингуэя. В фокусе писательского внимания — узловые моменты в жизни Ника Адамса, процесс его возмужания, столкновения с трагическими сторонами действительности. В первых пяти новеллах («Индейский поселок», «Доктор и его жена», «Что-то кончилось», «Трехдневная непогода», «Чемпионат») действие относится к довоенной поре: мы встречаем здесь юного Ника Адамса, его приятелей, отца, погружаемся в мир мичиганской природы: во всем этом легко угадываются обстоятельства детства и отрочества писателя. В шестой «интерлюдии» Ник уже на фронте, по-видимому, в Италии; там Ника и его друга Ринальди ранило и оба они, по словам Ника, «заключили сепаратный мир». Здесь одно из тех звеньев, из которых позднее будет выстроен роман «Прощай, оружие!».

Затем на некоторое время Ник Адамс исчезает из поля зрения. Герой новеллы «Дома» — Гарольд Кребс, ветеран войны, вернувшийся в родные, места, чувствующий себя душевно опустошенным и не находящий места в мирной жизни. Здесь, а также «В очень коротком рассказе» намечалась важная для писателя тема «потерянного поколения». Послевоенная действительность, фигуры американцев, кочующих по отелям Европы, одиноких, неприкаянных, «чужих», возникают в таких новеллах сборника, как «Мистер и миссис Элиот» и «Кошка под дождем». Последняя по праву относится к шедеврам хемингуэевского новеллистического искусства: похоже, в ней выверено каждое слово, значима каждая деталь и особенно ощутим несущий большую смысловую нагрузку «подтекст». Психологически убедительны вся гамма отношений американца и его подруги и то душевное неблагополучие молодой женщины, которая истосковалась по теплу и ласке.

Начиная с двенадцатой новеллы «Кросс по снегу», Ник Адамс, вернувшийся с войны, снова появляется на страницах сборника. Хемингуэй показывает события, казалось бы, совсем заурядные, увиденные в жизни, а потому субъективно окрашенные, и в то же время данные максимально объективно. Сам Хемингуэй любил и ценил предпоследнюю, четырнадцатую новеллу сборника. О Нике Адамсе, отправляющемся за город с котомкой за плечами, бегло сообщалось, что он пробует писать. В новелле отсутствовал сюжет, событийный материал; в центре находился герой, погруженный в природу, которая буквально сверкала всеми красками: ручей, трава, излучавшие цвета и запахи, в их первозданной свежести, с жадностью воспринимаемые Ником Адамсом. Здесь, казалось бы, в обычном, проявлялось психологическое мастерство Хемингуэя, его безошибочная интуиция и наблюдательность. Писатель не «подсказывал» читателю, каково душевное состояние его героя, он давал почувствовать это через внешние приметы. Здесь угадывается его творческий методологический принцип. Так остро мог воспринимать красоту мира тот, кто соприкоснулся с войной, со смертью, с кровью, с грязью и ужасом окопов. И это настроение, жадный интерес к жизни передавались читателю.

3

Сборник «В наше время» сыграл важную роль в судьбе писателя, вышедшего на широкую дорогу творчества. Он как бы давал ключ ко многим темам, мотивам, образам его зрелого мастерства. В 1930 году Хемингуэй переиздал сборник с небольшими изменениями. Сборник был замечен критикой, хотя реакция на него не была однозначной. Автора огорчило отношение к его первенцу родителей, которые были «шокированы» книгой, считали, что сын «опозорил» их, поскольку в «Очень коротком рассказе», например, говорилось, что герой заболел дурной болезнью. Пуританские чувства родителей были уязвлены. Стремясь их переубедить, Хемингуэй в письме к отцу объяснял свою эстетическую позицию: «Я стремлюсь во всех своих рассказах передать ощущение подлинной жизни, не описывать ее, а запечатлевать ее истинную сущность. И сделать это так, чтобы, читая, вы испытывали то, что происходит. Вам не удается добиться этого, если вы не покажете дурное и безобразное, так же как и прекрасное… Жизнь следует изображать с разных сторон — и в трех и, если возможно, в четырех измерениях».

Сборник отчасти из-за малого тиража не стал популярной книгой у широкого читателя; зато он удостоился лестных отзывов критики и коллег. Рецензенты отмечали оригинальность манеры и свежесть восприятия. Соотечественник Хемингуэя Уолдо Фрэнк, приобретший известность как романист, философ и культуролог, писал: «Ни разу за достаточно длительный период не испытывал я столь вдохновляющего воздействия, прочитав книгу молодого американского автора. Мистер Хемингуэй умеет писать. Его рассказы подобны грубоватым и горячим кускам жизни». Очень высоко отозвался о сборнике и Шервуд Андерсон. Однако Хемингуэю досаждали те критики, которые не уставали напоминать ему о том, что он далеко не оригинален, что в его прозе (как мы об этом писали) заметны следы влияния Гертруды Стайн, а отчасти и Шервуда Андерсона. В то же время молодой писатель критически относился к своим учителям, в частности к Шервуду Андерсону. Андерсон был блистательным новеллистом; менее удавалась ему крупная романная форма.

Роман Ш. Андерсона «Темный смех» (1925) с его рыхловатой композицией был с неодобрением воспринят в литературных кругах. Это дало повод Хемингуэю написать на него пародию, которую он назвал по-тургеневски: «Вешние воды». В центре повести — два спившихся неврастеника, питомец Гарварда Скриппс О’Нил и ветеран войны Йога Джонсон, которые претерпевают разные странные и смешные неприятности в своих взаимоотношениях с женщинами. При этом Хемингуэй комически обыгрывает пристрастие Шервуда Андерсона к изображению всякого рода болезненных психологических «комплексов», равно как и его склонность к ритмизированной прозе. Ирония Хемингуэя прозрачна: первая часть повести называется «Красный и темный смех», что вызывает в памяти название романа Андерсона. Последняя, четвертая часть называлась несколько витиевато: «Исчезновение великой расы, и воспитание и порча американцев»; читатель легко угадывал намек на книгу Г. Стайн «Воспитание американцев».

Выход повести вызвал нарекания в адрес Хемингуэя со стороны Андерсона и Стайн, которые считали, что молодой автор проявил по отношению к ним неблагодарность. Хемингуэй же никогда не отличался склонностью к дипломатическому языку и высказывал без обиняков все, что он думал, самым близким людям, что нередко портило их отношения. Однако сама повесть отнюдь не была значительным произведением. Интересно, что Хемингуэю удалось напечатать ее в одном из крупных издательств США «Скрибнере». В этом ему помог главный редактор издательства Максуэлл Перкинс (1884–1947). Этот одаренный редактор, тонкий ценитель литературы, «открыватель талантов», сыграл в дальнейшем благотворную роль в творческой судьбе Хемингуэя (а также и ряда других американских писателей, например Скотта Фицджеральда, Томаса Вулфа, Эрскина Колдуэлла). Почти семьдесят произведений американских авторов имеют посвящения Перкинсу.

С первых же шагов Перкинс распознал редкий талант у Хемингуэя, он даже питал к нему почти отцовские чувства (может быть, потому, что у него самого было пять дочерей). Позднее Хемингуэй посвятил Перкинсу свою знаменитую повесть «Старик и море». Повесть «Вешние воды» не произвела на Перкинса особого впечатления.

Он взял ее с условием, что Хемингуэй передаст в его издательство следующий роман, над которым работал, расчет Перкинса оказался точным. Именно с этого романа «И восходит солнце» началась широкая слава Хемингуэя.

4

К этому времени закрепился привычный для писателя определенный ритм, уклад жизни. Утренние часы он проводил за письменным столом. Но немало энергии отдавал спорту, развлечениям, домашним заботам. Сын Бэмби рос здоровым крепышом и уже изъяснялся на трех языках; отцу нравилось с ним нянчиться. Иногда Хемингуэй выезжал в Швейцарию, где катался на горных лыжах и санях. В Париже он охотно посещал скачки, велосипедные гонки и поединки боксеров. Вечерами засиживался с друзьями в кафе, спорил о делах, житейских и литературных. Внешне казалось, горячий болельщик и любитель застолий, он мало чем отличался от некоторых своих соотечественников, занимавшихся в Париже веселым времяпрепровождением. Но еще Гертруда Стайн обратила внимание на глаза Хемингуэя — не только интересные, но интересующиеся, необычайно внимательные. Он все замечал, все оценивал с профессиональной, писательской точки зрения. Это была внешне незаметная, но непрерывная работа ума…

Летом 1925 года состоялась его новая, третья по счету поездка в Испанию. Она оказалась исключительно плодотворной в творческом отношении, помогла окончательно созреть замыслу его первого романа. На этот раз в Испанию отправилась целая компания. Помимо Хемингуэя и Хедли, в нее входили американские литераторы Гарольд Леб и Джон Стюарт Огден, а также приятель Хемингуэя по годам юности в Мичигане Билл Смит. Была с ними и молодая красивая женщина Дафф Туисден; между ней и Хемингуэем начался роман.

Некоторым из них довелось позднее узнать себя в героях романа «И восходит солнце».

Все приехали Памплону, где, как и годом раньше, Хемингуэй стал свидетелем и участником экзотического, яркого и шумного народного празднества — фиесты, а также зрителем боя быков. Его героем был 19-летний матадор Каэтано Ордоньес, выступавший под именем Ниньо де ла Пальма. Сейчас в Памплоне стоит памятник Хемингуэю; ведь поездки в этот город дали ему материал для создания незабываемых «испанских» глав его романа «И восходит солнце».

Компания туристов побывала также в Валенсии, Мадриде, других городах. Затем она распалась, ее участники разъехались в разные стороны. Хемингуэй вернулся в Париж и засел за роман, первые наброски которого были сделаны в Испании. Он так вспоминал о своем состоянии в то время: «Когда я принимался писать, то совершенно не знал, как следует работать над романом: я писал слишком стремительно и каждый день заканчивал работу только тогда, когда мне уже нечего было сказать». Первый вариант романа был написан за шесть недель, к концу сентября 1925 года, но, по зрелому размышлению, удачным Хемингуэй его не считал. Переработка же заняла около пяти месяцев: Хемингуэй перекраивал рукопись, шлифовал стилистически, сократив попутно примерно на одну треть. В апреле 1926 года он, наконец, сдал ее в производство.

Тем временем душевное состояние Хемингуэя отнюдь не было безмятежным. В жизнь писателя вошла новая женщина: это — Полин Пфейфер, молодая богатая американка, дочь промышленника, президента компании по производству пива в Арканзасе. Вместе со своей сестрой Вирджинией она жила в Париже, где работала редактором местного издания журнала «Воуг» («Мода»): миниатюрная, изящная, всегда со вкусом одетая, умеющая поддержать светский разговор, выпускница университета Миссури, она внешне напоминала некоторые модели, рекламируемые ее изданием. В Париж, как считали некоторые, Полин приехала, чтобы найти подходящего мужа. Вскоре она вместе с сестрой стала бывать в доме Хемингуэя, выгодно конкурируя с Хедли, скромно одетой и поглощенной своими семейными заботами. Эту ситуацию Хемингуэй художественно воспроизвел в посмертно изданном романе «Райский сад» (1986).

Хедли не оставалась в неведении и однажды откровенно спросила Эрнеста, любит ли он Полин. Как человек прямой, не привыкший лгать, Хемингуэй признался. Его семейная жизнь дала очевидную, трещину. Через некоторое время он по просьбе Хедли переехал в отдельную квартиру, которую ему предоставили друзья Джеральд и Сара Мерфи, большие поклонники его таланта. В их квартире Хемингуэй заканчивал роман, глубоко переживая разрыв с Хедли; по ночам он не мог сдержать слез, называл себя «подлецом». Возможно, разрыв с Хедли уже с высоты прожитых лет Хемингуэй осознавал как ошибку; в книге воспоминаний «Праздник, который всегда с тобой» он пишет о парижских годах и первой жене с теплым, ностальгическим чувством… Оформив развод с Хедли, писатель постарался максимально обеспечить материально ее и сына, выделив им все доходы от романа «И восходит солнце».

5

…Наконец, осенью 1926 года появился долгожданный первый роман Хемингуэя «И восходит солнце». Он сразу же стал бестселлером и вызвал восторженные оценки критиков в разных странах, в том числе в Англии. Там он появился под названием «Фиеста». Между тем очевидно, что правомерен заголовок, данный самим писателем и восходящий к Экклезиасту, эпиграф к которому объясняет философский замысел Хемингуэя. Там есть такие слова: «Род приходит, и род проходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит». Другой эпиграф к роману — это оброненное Гертрудой Стайн в разговоре выражение, ставшее крылатым: «Все вы — потерянное поколение». Оно оказалось удачной, «хрестоматийной» характеристикой тех людей, которые прошли через мировую войну и ощущали себя в послевоенной Европе ущербными и внутренне опустошенными. Таковы герои романа Хемингуэя.

В романе «И восходит солнце» Хемингуэй выступает уже как зрелый мастер. Перед нами типичные для него характерология, среда и, конечно, столь прославленная в дальнейшем стилевая манера. В романе чувствовалась рука новеллиста: он словно бы дробился на отдельные эпизоды, связанные сюжетом, в котором главенствующую роль играли разнообразные отношения между героями романа. Художественное внимание концентрировалось не на событиях, не на коллизиях, не столь уж захватывающих, а именно на обрисовке группы действующих лиц.

Героем-рассказчиком был парижский журналист американец Джейк Барнс, лицо во многом автобиографическое. Он, как и большинство персонажей романа, несущих отчетливые черты «потерянного поколения», — участник войны. Там Джейк получил тяжелое ранение, в результате которого лишен возможности физической любви. Это определяет всю горечь его взаимоотношений с Брет Эшли, 34-летней англичанкой, с которой он познакомился в госпитале. Элегантная, красивая, «магнетическая» Брет пользуется постоянным успехом. Но внутренняя тоска гложет ее, она откровенно прожигает жизнь в ресторанном угаре и удовольствиях. Единственный, кто ей по-настоящему дорог, — это Джейк Барнс, их чувство взаимно, но из-за его травмы их счастье невозможно. Среди ее поклонников — стареющий граф, сорящий деньгами, и Роберт Кон, состоятельный американец, малоодаренный начинающий писатель, человек эгоистического склада, погруженный исключительно в свои проблемы. Бросив свою любовницу, он, ко всеобщему раздражению, навязчиво ухаживает за Брет, у которой есть жених — англичанин Майкл Кемпбелл. Главный герой и его приятели погружены в водоворот столичной жизни, лихорадочно ищут удовольствий и развлечений: вино, рестораны, танцы. Кажется, перед нами беззаботные прожигатели жизни. Но все гораздо, как мы увидим, сложнее.

По сравнению с «парижскими» эпизодами романа, во второй, «испанской» части атмосфера меняется. Джейк Барнс вместе со своим другом Биллом Гортоном, также литератором, пребывающим под влиянием винных паров в постоянно сумрачном настроении, отправляется на народное празднество — фиесту в Испанию. По дороге они занимаются ловлей форели в Бургете, в Памплоне становятся участниками шумного народного карнавала, фиесты, наблюдают бой быков; там к ним присоединяются Брет Эшли со своим женихом Кемпбеллом, за которыми неотступно следует Роберт Кон. Сложные любовные коллизии усугубляются тем, что Брет сходится с девятнадцатилетним матадором красавцем Педро Ромеро. Вместе с окончанием фиесты герои романа разъезжаются в разные стороны. Джейк заезжает за Брет в Мадрид, чтобы вместе отправиться в Париж. Щемящей, грустной нотой заканчивается роман. «Ах, Джейк, — говорит Брет. — Как бы нам хорошо было вместе».

6

Некоторые критики увидели в романе эстетизацию чувственных удовольствий, они сводили его содержание к апологии четырех «б»: «бутылка-бокс-бой быков».

В романе действительно много развлекаются, пьют, кажется, читателя способен ошеломить этот калейдоскоп реалий, касающихся ресторанных деликатесов и сортов вин. Но это только внешняя сторона, за которой скрывается большая драма целого поколения, травмированного войной. Физическое увечье Джейка Барнса становится значительным символом, а вся линия Джейка и Брет подчеркивает важную мысль автора о невозможности, недостижимости счастья. В то же время сам Джейк достаточно критично относится к тем, кто прожигает, жизнь, он значительно глубже, умнее этих людей.

Самый контраст Парижа, и Памплоны значителен. «Красивая жизнь» хемингуэевских героев — это не подлинное, а эфемерное, призрачное существование. Зато какой богатой, естественной, гармоничной видится народная стихия, одним из проявлений которой становится фиеста! Вечной ценностью остается природа: ее незабываемые картины, испанские ландшафты, горы, долины, вечнозеленые леса на кручах, звенящие ручьи — все это блистательно передано Хемингуэем.

Некоторые критики относят «И восходит солнце» к наиболее художественно совершенным созданиям Хемингуэя. В нем писатель уверенно демонстрирует щедрую палитру хорошо отработанных приемов, будь то точные описания героев, «рубленые диалоги», за которыми скрываются напряженные невысказанные чувства; отличные описания природы; ставшие хрестоматийными сцены рыбной ловли и боя быков. Хемингуэй владеет читательским вниманием не благодаря захватывающему сюжету, а с помощью столь точных и наглядных описаний, что они позволяют увидеть и ощутить происходящее, словно все это развертывается на наших глазах.

Уильям Фолкнер, соперник и антипод Хемингуэя, так писал о нем: «Он рано в жизни обрел метод, с помощью которого писал, он никогда не уклонялся от этого метода, он отлично ему служил, и он блистательно его применял». Фолкнер считал, что Хемингуэй все делал «превосходно, первоклассно». Однако мир его прозы был «узок». Думается, что Фолкнер был здесь не во всем прав: Хемингуэй не просто повторял уже найденные приемы. Он их совершенствовал и обогащал. Расширялась и сфера, им изображаемая.

С романа «И восходит солнце» начинается международная известность писателя. Это было первое произведение Хемингуэя, не только оцененное знатоками, но и ставшее достоянием широкого читателя. Книга относилась к тем редким произведениям, которыми не просто зачитывались; она воздействовала на умонастроения читателей, а героям Хемингуэя старались подражать в манере говорить, в поведении. Свидетельствуют, что Брет Эшли сделалась чуть ли не эталоном женского «шарма» в глазах целого поколения студенток американских колледжей…

Правда, не все уловили замысел Хемингуэя. Кое-кто готов был отождествить нравственную позицию писателя и его героев. Не одобрили романа родители Хемингуэя… По свидетельству младшего брата писателя Лестера, их реакция напоминала возмущение обитательниц женского монастыря, которые впервые попали в заведение сомнительной репутации. В родительском доме в Оук Парке о романе говорили с осуждением, называли его не иначе как «эта книга».

«Автобиографизм», присущий творчеству Хемингуэя, сказался в этом романе, с особой отчетливостью. Вряд ли участники веселой компании, развлекавшейся во время фиесты в Испании летом 1925 года, могли предполагать, что они будут увековечены в романе. Прошли годы, их стали интервьюировать как прототипов романа; появилось специальное исследование Бертрама Сарасона «Хемингуэй и «И восходит солнце», в которое вошли тщательные разыскания, посвященные тому, насколько облик и биографии этих людей совпадают с образами, вышедшими из-под пера Хемингуэя. Ведь еще когда роман «И восходит солнце» увидел свет, то в Париже гуляла шутка: книга Хемингуэя — столь точная копия жизни, что главные герои рыщут по городу в поисках автора, чтобы вызвать его на дуэль…

В Джейке Барнсе видели самого Хемингуэя; как и автор романа, он писатель, прошел воину, а главное, именно он носитель той достаточно критической точки зрения, которая позволяет представить в истинном свете других персонажей. Прототипом леди Брет Эшли считается Дафф Туизден, высокая, красивая, пышноволосая шотландка, «роковая» женщина, чар которой не избежал и автор романа. Его чувство, по-видимому, не было безответным. Любовь к женщине нередко служила источником вдохновения для Хемингуэя в пору написания его лучших книг. Агнес фон Куровски была вдохновительницей романа «Прощай, оружие!», Марта Геллхорн, третья жена писателя, — романа «По ком звонит колокол», молодая итальянка Андриана Иванчич — повести «Старик и море». Дафф Туизден, в отличие от Полины Пфейфер, не решилась, однако, вторгнуться в семейную жизнь Хемингуэя.

Наиболее «пострадавшим» в романе оказался Гарольд Леб, который считается прототипом одного из наименее симпатичных персонажей — Роберта Кона. Известная неприязнь, сложившаяся между Лебом и Хемингуэем, видимо, объяснялась и тем, что они выступали как соперники в любви. Гарольд Леб принадлежал к богатой семье миллионеров, по материнской линии был родственником Ротшильдов; он окончил Принстонский университет и начинал как весьма посредственный литератор, что вызывало иронию у Хемингуэя. В книге воспоминаний «Как это было» Леб предложил свою версию взаимоотношений между участниками поездки в Памплону и признал, что Хемингуэй запечатлел его в образе Кона.

Однако было бы неправомерным искать зеркальное соответствие между прототипами и художественными образами Хемингуэя. Если он и писал отдельные портреты с живой натуры, то вносил свое, фантазировал, а не стремился к безусловному сходству. Джейк Барнс — это лишь в определенных моментах сам Хемингуэй. В истории Брет Эшли упоминаются биографические факты, которых никогда не было у Дафф Туизден. Билл Хортон напоминает не только друга Хемингуэя Билла Смита, но и другого участника памплонской поездки — Дональда Огдена Стюарта, впоследствии сценариста в Голливуде.

В романе «И восходит солнце» Хемингуэй продемонстрировал свой подход к художественному воплощению жизненного материала. Это одна из его творческих вершин. Многие исследователи справедливо относят роман к хемингуэевскому «канону», т. е. к тем его ставшим классическими произведениям, в которых с наибольшей отчетливостью проявились его оригинальность и мастерство.