Эрнест Хемингуэй

1

Оказавшись после долгого пребывания в Африке в Ки Уэсте, Хемингуэй возвращается к прежним занятиям. Утренние часы он обычно отдает работе, вторую половину дня — разного рода развлечениям, первое место среди которых занимает рыбалка, а также чтению. Постепенно он все больше осваивает прилегающий морской регион, в частности совершает поездки на островок Бимини, безлюдный, затерянный в море, ставший сущим раем для рыболовов.

Для дальних морских вояжей требовался катер, и летом 1934 года Хемингуэй его приобретает. Как раз в это время писатель получил солидный аванс от журнала «Эсквайр» за цикл очерков об африканской охоте и использовал его на покупку спортивного катера, который был специально построен на одной из верфей Бруклина и доставлен в Кн Уэст по железной дороге. Катер имел два мотора в 75 и 40 лошадиных сил, развивал скорость в безветренную погоду до 15–16 узлов в час. Катеру было дано название «Пилар» в память о ярмарке в Сарагоссе, проводившейся в честь святой девы Пилар. Кроме того, этим именем конспиративно подписывала свои письма Полин Пфейфер в пору своего знакомства с Хемингуэем, когда писатель был женат еще на Хедли Ричардсон. Позднее имя Пилар будет дано цыганке, героине романа «По ком звонит колокол». С катером «Пилар» (Хемингуэй им отменно управлял) связаны многие интересные страницы жизни Хемингуэя как в Ки Уэсте, так и на Кубе.

К середине 30-х годов Хемингуэй стал не только популярнейшим писателем, но и мастером, «мэтром», проза которого воспринималась уже как эталон повествовательного искусства. Летом 1934 года в Ки Уэсте появился молодой светловолосый человек из Миннесоты по имени Арнольд Самуельссон. Он окончил университет, после чего переменил множество профессий, был плотником, рабочим, газетчиком, бродяжничал по стране. Он мечтал стать писателем; накопив большой запас впечатлений и неплохих сюжетов, он приехал к Хемингуэю, чтобы узнать секреты его мастерства. Хемингуэй подружился с Самуельссоном, который остался у него на целых полтора года, выполняя функции сторожа катера за скромное вознаграждение — один доллар в сутки. Зато все это время он пользовался счастливой возможностью беседовать со знаменитым писателем и нередко сопровождать его в морских прогулках, поскольку был неплохим матросом. Однако часто из-за своей нерасторопности приводил Хемингуэя в совершенное отчаяние. Самуельссон неплохо играл на скрипке, за что получил прозвище Маэстро; позднее его стали называть уменьшительно: Майс. Единственный напечатанный им в газете материал показался Хемингуэю «ужасным». Тем не менее он охотно беседовал с Самуельссоном на свою любимую тему — о писательстве и сохранил имя своего ученика в истории литературы, сделав его действующим лицом известного очерка «Маэстро задает вопросы» (1935). Очерк построен на диалоге между Маэстро и Хемингуэем, который предлагает целую эстетическую программу.

Разъясняя своему ученику главный тезис: «Писать хорошо — значит писать правдиво», Хемингуэй комментирует разные стороны писательской «технологии»: как изучать и накапливать жизненные впечатления, каких авторов следует особенно внимательно штудировать, какие методы применять в работе над рукописями и т. д. Он не устает повторять: писательство — это каждодневный выматывающий труд, связанный с наблюдением, анализом, обдумыванием и совершенствованием текста; а в основе всего этого — безоглядная преданность своему делу.

Несмотря на столь полезные наставления большого мастера, Самуельссон не стал писателем, а занялся преподаванием литературы в университетах. После его смерти дочь обнаружила в архиве неопубликованную рукопись воспоминаний «С Хемингуэем», которая была издана в 1984 году. Это одно из самых серьезных и достоверных мемуарных свидетельств о писателе, проливающее свет на, пожалуй, наименее изученную пору его биографии, пребывание в Ки Уэсте в середине 30-х годов. Мемуарист выделяет многие поразившие его черты Хемингуэя, человека в высшей степени оригинального, излучавшего какой-то магнетизм. Это его редкостная интуиция, понимание людей, их характеров, а также художественная, эмоциональная память и наблюдательность в том, что касается, например, моря, погоды, разных видов рыб, их повадок.

Любопытны приводимые в книге суждения Хемингуэя о писательском труде, некоторые его советы, преподанные ученику. Уловив способность Самуельссона тонко воспринимать жизнь, Хемингуэй советует ему научиться также «чувствовать и других людей», для чего необходимо тренироваться, развивать свои способности. Писатель, занятый только собственными ощущениями, становится скучен; подлинный художник умеет «понять других людей, проникнуть в работу их мысли». Надо постоянно накапливать детали, относящиеся к описываемому предмету. Но все это отнюдь не следует выплескивать на бумагу: «В литературе важно то, что вы оставляете невысказанным. Девять десятых от этого остается под поверхностью».

Другой совет, данный Самуельссону, — необходимость для писателя всегда оставаться честным и принципиальным. Эта проблема всегда заботила Хемингуэя. Особо предостерегал Хемингуэй от писательства ради высоких гонораров, от приспособления к господствующим вкусам, говорил об опасности компромиссов. Подобная позиция уже сыграла роковую роль в судьбе его друга Скотта Фицджеральда.

Хемингуэй рассказал своему молодому другу следующий случай. Однажды он получил письмо от Джорджа Лорримера, хозяина популярного массового журнала «Сэтерди ивнинг пост», расходившегося в миллионах экземпляров. Лорример. предлагал Хемингуэю немалую сумму в 5 тысяч долларов за любой материал, даже за совсем небольшой очерк, всего в тысячу слов. В это время Хемингуэй испытывал материальные затруднения, но, несмотря на всю заманчивость подобных условий, даже не ответил на это письмо.

Все, кто сталкивался с Хемингуэем, отмечают одну его характерную особенность — ноту «учительства», «менторства», стремление передать другим свой опыт. Ему нравилось, когда рядом были молодые люди, которых он мог обратить в свою веру. С годами эти черты все отчетливее давали о себе знать.

2

В Ки Уэсте Хемингуэй после почти десятилетнего перерыва вернулся к журналистике. С конца 1933 по август 1936 года он был постоянным автором журнала «Эсквайр», в котором опубликовал около 25 фельетонов, очерков и шесть новелл. Журнал был задуман его редактором Арнольдом Гингричем, приятелем Хемингуэя, как своего рода «мужской» эквивалент известного «женского» журнала «Воуг» («Мода»). «Эсквайру» нужны были громкие имена, и Гингрич предложил Хемингуэю по 250 долларов за небольшие по объему материалы о рыбной ловле и охоте, интересные «мужскому» читателю. При этом Хемингуэй мог писать и на любые другие темы, высказывать любую точку зрения. Писатель согласился. В упомянутом первом письме Ивану Кашкину в августе 1935 года Хемингуэй сообщает, что публикует в «Эсквайре» «всякую всячину», чтобы «прокормить себя и свою семью». Однако эти слова писателя нельзя абсолютизировать. Думается, что это не так. Писатель, даже обращаясь к журналистике, не работал вполсилы. В лучших, хотя и не во всех материалах для этого журнала чувствуется почерк многоопытного мастера; в ряде очерков представлена его политическая и эстетическая позиция.

Хемингуэй отнюдь не был равнодушен к политике, особенно к международным отношениям, как это казалось некоторым. В очерке «Заметки о будущей войне» он анализирует ситуацию в Европе осенью 1934, года, обнажает милитаристские амбиции Муссолини, готовящегося к захвату Абиссинии. Эта тема продолжена в известном очерке «Крылья над Африкой» (1936), в котором он уже резко осуждает фашистскую агрессию против африканской страны. Этот очерк — своеобразный пролог антифашистской публицистики, рожденной гражданской войной в Испании. Он знает, что такое война, кто от нее страдает. Об этом напоминают заключительные строки очерка: «Сынки Муссолини летают на самолетах, не рискуя быть сбитыми, потому что у противника самолетов нет. Но сыновья всех бедняков Италии служат в пехоте — во всем мире сыновья бедняков всегда служат в пехоте. Лично я желаю пехотинцам удачи; но еще я желаю им понять, кто их враг и почему» (I, с. 494).

Показательно и еще одно свидетельство политической позиции «аполитичного» Хемингуэя — его очерк «В защиту Кинтанильи», опубликованный в феврале 1935 года. Это — выступление писателя, призывавшего спасти его друга, замечательного испанского художника Кинтанилью, которому угрожало тюремное заключение. Кинтанилья восхищает скупого на похвалы Хемингуэя. Он не только выдающийся мастер, создающий «прекрасные гравюры, которым суждена долгая жизнь», но и человек большого мужества, республиканец и истинный революционер, готовый рисковать своей жизнью во имя убеждений.

В этом очерке мы находим резкую отповедь Хемингуэя тем «новообращенным», кто слишком легко употребляет слово «революция». Демагоги, болтуны, манипулирующие «левой» фразеологией, неизменно вызывали у него презрение.

В публикациях в «Эсквайре» Хемингуэй не мог обойти своей любимой темы — писательства. Об этом идет речь в уже упоминавшемся очерке «Маэстро задает вопросы» (1935). Принципиально важен для его идейно-эстетической позиции и более ранний очерк «Старый газетчик пишет…» (1934). Он свидетельствует о глубоком разочаровании, пережитом в 20-е годы: как и многие, Хемингуэй верил в революцию и с горечью наблюдал, как повсеместно в Европе она терпела поражение. Ему открылись также цинизм и своекорыстие буржуазных политиканов; это вызвало в нем неприязнь к политике вообще. Отсюда — осуждение Хемингуэем тех писателей, которые наживают капитал популярности, примкнув к какой-либо влиятельной партии. Занимаясь политиканством, они изменяют коренному художественному принципу — содействовать углублению знаний о человеке.

Хемингуэй отстаивал немало метких, ставших почти афористическими формул, касающихся природы писательского труда. Одну из них мы находим в названном очерке: «Нет на свете дела труднее, чем писать простую честную прозу о человеке». Безупречная правда изображения тех людей, которых «знаешь, любишь или ненавидишь, а не тех, которых только еще изучаешь», — залог подлинного искусства. А тогда «все социально-экономические выводы будут напрашиваться сами собой». И в этом очерке Хемингуэй повторил свою излюбленную мысль о высшем счастье, которое приносит писателю плодотворный труд и создание жизненных произведений.

Но в основном материалы для «Эсквайра» затрагивали две главные темы: искусство рыбной ловли и охоты. Эти очерки писались в форме «писем», присланных непосредственно из Танганьики, с Кубы, с Гольфстрима, адресовались «мужскому» читателю журнала и содержали не только живые описания, но и весьма солидные рекомендации. Они были тем более интересны, что принадлежали не только знаменитому писателю, но и опытному рыболову и охотнику. Видимо, Хемингуэю импонировала подобная роль поучающего, равно как и прославление мужских добродетелей: силы, находчивости, неукротимого желания побеждать.

Как и всегда, Хемингуэй не только безукоризненно конкретен в деталях, относящихся к «технологии», скажем, ловли марлина или охоты на куду, он умеет зажечь читателя гаммой разнообразных волнующих ощущений, которые испытывает рыболов или охотник. Вот только одно описание, взятое наугад: «…Что за удовольствие ловить рыбу с катера? Его получаешь от того, что рыба — существо удивительное и дикое — обладает невероятной скоростью и силой, а когда она плывет в воде или взвивается в четких прыжках, это — красота, которая не поддается никаким описаниям; и чего бы ты не увидел, если бы не охотился в море. Вдруг ты оказываешься привязанным к рыбе, ощущаешь ее скорость, ее мощь и свирепую силу, как будто ты едешь верхом на лошади, встающей на дыбы».

Лучшие из этих очерков сопрягаются с художественными произведениями Хемингуэя, это своеобразные к ним «заготовки», не лишенные собственного эстетического значения. Так, в одном из них («Исчезновение президента») Хемингуэй описывает, как он рыбачил вместе со своим приятелем Майком Стрейтером, президентом Клуба штата Мэн по ловле тунцов. Стрейтеру посчастливилось поймать огромного марлина длиной в 12 футов и после почти часовой борьбы пришвартовать его к борту катера. В этот момент Хемингуэй заметил стаю акул и, желая защитить добычу, открыл по ним огонь из пистолета-пулемета, чего, видимо, не следовало делать. Море покрылось пятнами крови. Разъяренные хищницы бросились на марлина и почти всего его растерзали.

В другом очерке («На голубой воде. Гольфстримское письмо») содержалось короткое упоминание о кубинском старике рыбаке, который поймал гигантского марлина, утащившего его лодку в открытое море. Два дня сражался с ним старик, пока марлин, затащивший лодку на глубину, не всплыл на поверхность. Старик привязал марлина к лодке, и в этот момент ее атаковали акулы. «Он бил их багром, колол гарпуном, отбивал веслом, пока не выдохся, и тогда акулы съели все, что могли. Он рыдал, когда рыбаки подобрали его, полуобезумевшего от своей потери, а акулы все еще продолжали кружить вокруг лодки».

Безусловно, эти, да, видимо, и другие аналогичные эпизоды Хемингуэй использовал спустя почти полтора десятилетия, когда писал свою знаменитую повесть «Старик и море».

3

Между тем как бы ни отзывался Хемингуэй о многих критиках, их справедливые замечания он не мог не учитывать. Африканские впечатления появились не только в его книге «Зеленые холмы», в нескольких «письмах» из Танганьики, напечатанных в «Эсквайре», но и в двух его хрестоматийных новеллах: «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера» и «Снега Килиманджаро», написанных в 1936 году. В них Хемингуэй обнаруживает то самое острое, критическое социальное зрение, в отсутствие которого его как раз зачастую упрекали в то время.

Сюжет «Макомбера» был ему подсказан жизнью. От Филипа Персиваля он слышал историю, действительно имевшую место в Восточной Африке в 1908 году. В джунглях Кении охотились английский аристократ лейтенант Блит, его жена и приятель Блита, тоже офицер, Паттерсон. Согласно версии последнего, Блит, страдавший от лихорадки, случайным выстрелом из револьвера в голову нанес себе смертельную рану. Было проведено расследование, правда, не доведенное до конца, оно дало серьезные основания подозревать, что Блит был убит и что здесь мог сыграть свою роль роман, начавшийся между Паттерсоном и женой Блита. Эта история явилась для Хемингуэя «зародышем» его будущего рассказа. Но история Блита была Хемингуэем существенно трансформирована.

Чета Макомберов, героев новеллы, приехавших на охоту в Африку, принадлежит к характерной для Хемингуэя типологии богатых людей, привыкших к развлечениям и удовольствиям. При этом Фрэнсис лишен негативной психологической однолинейности. Новеллист, всегда размышлявший над человеческой натурой, над способностью к мужественному поведению, был уверен, что люди не рождаются смельчаками. Испугавшийся раненого льва, Макомбер страдает и от того, что его презирают окружающие, и от того, что его откровенно третирует жена. И все-таки в финале, во время охоты на буйвола, он обретает мужество, восстанавливает веру в себя. Это и становится его «недолгим счастьем», прерванным предательским выстрелом. Белый наемный охотник, «краснолицый» Уилсон, прототипом которого считается Филип Персиваль, — характерный «сильный» хемингуэевский «герой кодекса». Он смел, хладнокровен, привык убивать «все, что надо», обслуживать за большие деньги богатых бездельников, к которым относится не без иронии. Отнюдь не «святой», он не отказывается от адюльтера с Марго.

Жена Макомбера — фигура, важная для понимания хемингуэевской этики. Писатель явно презирает богатых женщин, ибо деньги и жажда удовольствий убивают в них, нередко внешне привлекательных, человечность. Уилсон думает о них: «самые черствые, самые жестокие, самые хищные и самые обольстительные». Здесь слышен и голос рассказчика.

Своеобразно интерпретируется автобиографический материал в другой знаменитой новелле «Снега Килиманджаро». Еще в «Зеленых холмах» в литературных экскурсах Хемингуэй затрагивает тему коррупции, которой подвергаются писатели, называет при этом три фактора: вино, женщины и деньги. Поводом для написания рассказа, по свидетельству Хемингуэя, явился следующий эпизод. После возвращения из Африки какая-то его поклонница, богатая женщина, возможно, Джейн Мейсон, предложила ему вторично отправиться на сафари, при этом брала на себя расходы. Писатель отказался. Однако это дало ему пищу для размышлений о том, что случается с писателями, которые в погоне за удовольствиями перестают серьезно работать или, подобно Фицджеральду, начинают писать вполсилы, поставляя продукцию невысокого качества в «массовые» высокогонорарные журналы. Не случайно, однако, что в своем рассказе Хемингуэй доверил писателю Гарри многие факты собственной биографии. Умирающий Гарри — это отчасти сам Хемингуэй, каким он мог бы стать, если бы поддался соблазнам той «сладкой», бессмысленной жизни, которую ведут «очень богатые люди». Такая опасность угрожала ему в 30-е годы.

Для реализации этого сюжета нужно было найти оптимальную художественную форму, и она, возможно, была подсказана чтением «Смерти Ивана Ильича» Толстого, художника, перед которым, как уже отмечалось, Хемингуэй преклонялся. В произведениях есть сходные мотивы, и ситуации. Оба героя, и Иван Ильич и Гарри, предали себя, во имя комфорта, материального благополучия. Оба никогда не любили, а теперь ненавидят своих жен, олицетворяющих те самые ценности, от которых оба они теперь готовы отказаться. Раздираемые то жалостью к себе, то самоосуждением, они пытаются уйти от реальности приближающегося конца, вспоминая какие-то светлые эпизоды своей жизни, детство, юность. Но самое главное — и в этом одно из открытий реалистического искусства Толстого — то, что герои запечатлены в «момент истины», перед лицом небытия, когда они, беспощадно отрешившись от иллюзий и ложных фетишей, оценивают себя и свое прошлое.

Такова общая схема, но она насыщена в «Килиманджаро» специфически хемингуэевским материалом, будь то характер героя, его африканское окружение, а также характерные приемы повествования.

В отличие от «Макомбера», в «Килиманджаро» почти не происходит никаких событий. Герой, писатель Гарри, охотившийся в Африке, лежит на койке, беспомощно ожидая конца. На первый взгляд, его гибель случайна; царапина на ноге, на которую он не обратил поначалу внимания, привела к гангрене, из-за поломки грузовика его нельзя доставить в больницу и спасти. Но эта случайность — чисто внешняя. Нравственно Гарри — впрочем, как и Фрэнсис Макомбер, — мертв. Понадобилось несчастье, чтобы герой это осознал. Гарри ждет конца, общаясь только с женой, которая тщетно пытается подбодрить его и которой он высказывает теперь все, что думает. У него осталось немного времени дать оценку себе, вспомнить пережитое.

С помощью ретроспекций, подобных кинематографическим кадрам, проходит его жизнь. Отдельные эпизоды и сцены, как мы знаем, «взяты» из биографии самого Хемингуэя: это и леса в Мичигане, и австро-итальянский фронт, и поездка в Константинополь, и греко-турецкий театр боевых действий, и светлые впечатления парижской жизни, и швейцарские курорты. Герой не хочет себя оправдывать. Он был обещающим литератором, а потом перестал серьезно работать. И вот — расплата за приобретенное богатство и признание, за избранный им образ жизни.

Немного найдется произведений, в которых тема падения художника была бы показана с такой жесткостью. Попав в стан богатых, Гарри полагал, что будет лишь «соглядатаем», но сделался частью их уклада: «…Каждый день, полный праздности, комфорта, презрения к самому себе, притуплял его способности и ослаблял его тягу к работе…» (I, с. 444). Жена героя, видимо принесшая ему деньги, сыграла роль «ласковой опекунши и губительницы его таланта». Она виновата в том, что «обставила его жизнь удобствами». А он «загубил свой талант, не давая ему никакого применения, загубил изменой самому себе и своим верованиям, загубил пьянством, притупившим остроту его восприятия, ленью, сибаритством и снобизмом, честолюбием и чванством, всеми правдами и неправдами» (I, с. 445).

Как и всегда у Хемингуэя, главная мысль выражена построенными на нюансах диалогами Гарри и его жены, деталями африканского пейзажа, передающими настроение, а также несколькими образами и символами: это дежурящая у лагеря воющая гиена; это зловещие грифы, вестники смерти. Назовем еще один образ повышенной смысловой выразительности, давший, кстати, критикам щедрую пищу для дискуссий. Это образ снега, белизны, «громадной, уходящей ввысь, немыслимо белой под солнцем, квадратной вершины Килиманджаро». Что олицетворяет эта хрустальная красота? Видимо, высоту подлинного искусства, к которому всегда надо стремиться, ибо только оно — вечно и непреходяще…

4

Общение с богатыми людьми обнажило перед Хемингуэем не только их бездуховность и эгоизм. Он столкнулся и с их преступностью. Это произошло в конце лета 1935 года. В местной газете появилось сообщение о том, что тропический ураган, возникший в районе Багамских островов, устремляется в направлении Флориды. Такие «выходки» природы в этих местах не были новостью, об этом хорошо знали. До прихода урагана оставалось два дня, к нему можно было подготовиться. Так, в сущности, и сделали в Ки Уэсте, в некоторых других местах во Флориде. Но в числе забытых, и не случайно, конечно, оказался маленький островок Матекумбе, на котором были расположены рабочие лагеря бывших ветеранов войны, людей, оказавшихся без средств к существованию, живших на жалкие подачки, именуемые федеральной помощью. Поезд, отправленный для их эвакуации, вышел слишком поздно и к тому же из-за порыва ветра сошел с рельс. Ураган, обрушившийся на Матекумбе, разметал палаточный городок, а это привело к гибели почти тысячи человек. Картина, увиденная Хемингуэем, потрясла писателя. И он написал очерк, в заголовке которого уже содержалось обвинение: «Кто убил ветеранов войны во Флориде».

Известный публицист Джозеф Норт, член редколлегии радикального журнала «Нью мэссиз», рассказывает, что, узнав об урагане во Флориде и вспомнив, что там живет Хемингуэй, он рискнул направить ему телеграмму с просьбой дать об этом материал. Затея казалась ему наивной, главный редактор даже упрекнул его за излишнюю трату денег; касса журнала была пуста. Каково же было удивление Норта, когда на редакционном столе через несколько дней появился толстый длинный конверт с обратным адресом: «Ки Уэст, Флорида». Хемингуэй написал, наверно, несколько непривычный для себя очерк, исполненный страсти и протеста.

Перед нами — очерк-расследование, в котором с документальной точностью воспроизведены факты и обстоятельства трагедии. И названы главные ее виновники — власть имущие, толстосумы, яхтовладельцы, рыболовы, которых ничто не тревожит, кроме их собственности. Это они бросили на произвол судьбы ветеранов. Очерк впечатляет, потому что написан рукой художника. Картина — ошеломляющая; остров после урагана напоминает поле боя, усеянное трупами, начинающими раздуваться от жары. Они погибли не на войне, а в мирное время, став жертвами не только стихии, но и чудовищного равнодушия к их судьбе.

Хемингуэй, при всей своей склонности к браваде, всегда оставался художником-гуманистом. Вот почему такого презрения исполнен в его очерке пассаж, обращенный к «собратьям по перу», которые, прочитав газетную хронику, даже не побывав на месте событий, уже спешат сочинить новый роман об урагане.

Обычно сдержанный Хемингуэй заканчивал свой очерк-реквием патетическими словами: «Ты мертв, брат мой! Но кто бросил тебя в ураганный период на островах, где тысяча людей до тебя погибла от урагана, строя дорогу, смытую теперь водой? Кто бросил тебя там? И как теперь карается человекоубийство?» (I, с. 486).

Так Хемингуэй, декларировавший невмешательство художника в общественную жизнь, заявил о своих гражданских чувствах. Конечно, он никому не подражал, повинуясь внутреннему порыву. В широком плане он следовал гражданской традиции американской литературы. Вспомним, как Генри Торо протестовал против казни Джона Брауна, Уильям Дин Хоуэллс — против расправы над рабочими лидерами в Хеймаркете, Марк Твен вместе с другими деятелями Лиги антиимпериалистов — против агрессивной политики США, Джон Рид, Альберт Рис Вильямс и их единомышленники, — против антисоветской интервенции.

5

Хемингуэй отнюдь не был литератором, лишь талантливо живописавшим охоту, рыбную ловлю, природу, веселый досуг богачей, литератором, изолированным от больших общественных проблем, каковым его пытались представить иные критики. Это наглядно подтвердил его роман, название которого четко обозначило тему: «Иметь и не иметь». В нем подчеркивались противоположность, контраст двух миров, миров имущих и неимущих, состоятельных и бедных.

Замысел романа созрел, не сразу. Первоначальным его «зерном» явились два очерка о Гарри Моргане, контрабандисте, напечатанных в журнале «Эсквайр». Затем, видимо, в течение 1936 года он переработал их в три новеллы, объединенные одним образом Моргана, которые поначалу намеревался создать новеллистический цикл, чем-то напоминающий цикл о Нике Адамсе. Затем он остановился на более цельном произведении — романе. Работа над ним шла в течение всего 1936 года и была прервана поездкой в Испанию. После возвращения из Мадрида летом 1937 года он завершил роман; именно тогда после многих сомнений он и выбрал для него заголовок.

Роман появился на книжных прилавках в октябре 1937 года и оказался среди бестселлеров; довольно быстро было продано около 25 тысяч экземпляров. Реакция критики не была однозначной. Единодушно признавалось, что в книге предстает какой-то «новый» Хемингуэй и что именно испанская война — причина пробуждения у него «до того глубоко затаенного социального сознания». Критики консервативного направления упрекали писателя за то, что тот «полевел», «уступил» воздействию марксистской идеологии.

В романе воплотились непосредственные наблюдения Хемингуэя над Ки Уэстом, его топографией, описаны его улочки, кабачки, жизнь порта, возникают фигуры его обитателей: рыбаков, контрабандистов, завсегдатаев баров, ветеранов войны, перебивающихся на нищенское пособие. А рядом с ними — фигуры богатых бездельничающих туристов, паразитирующих на горе бедняков. Они выписаны писателем с иронией, а порой с откровенным презрением.

В центре произведения — образ Гарри Моргана. Этот образ еще одно звено в характерной для Хемингуэя типологии его «героев кодекса». Он смел, физически силен, немногословен, способен бесстрашно смотреть в лицо опасности. И в то же время он — во многом уже новый герой, отличающийся от своих предшественников. Гарри Морган предстает как жертва социальной несправедливости, как один из тех, кто был сброшен на «дно» жизни в пору гуверовской «депрессии». Но он, и это тоже новое качество, начинает понимать, социальные причины своей горькой участи.

Три части романа: «Весна», «Осень», «Зима» — это три последовательных фазиса «заката» героя. И в конце концов, именно мир имущих — тому причиной. Гарри Морган подрабатывает тем, что на своей лодке возит на рыбную ловлю богатых туристов. Один из них, состоятельный американец мистер Джонсон не только упускает дорогостоящую рыболовную снасть, но и подло обманывает Моргана, вообще не расплатившись и за все другие услуги. Чтобы как-то компенсировать эти утраты, Морган соглашается тайком переправить группу китайцев по договоренности с авантюристом — неким, мистером Сингом, которого затем убивает. Через некоторое время мы встречаемся с Гарри Морганом, который вынужден заняться контрабандой, доставкой с Кубы в Соединенные Штаты спиртного. Во время одного из вояжей он сталкивается с охраной, вступает в перестрелку и получает тяжелое ранение в руку. Лодку Моргана, таящуюся в зарослях магнолий, и его самого замечают богатые туристы. Они доносят охране, и у Моргана конфискуют лодку. Сам он лишается правой руки.

Искалеченный Гарри Морган, у которого семья — жена и три дочери, потерял средства к существованию. Но он не может смириться с тем, чтобы у его детей «подводило животы от голода», не желает также рыть канавы, подобно безработным ветеранам, ибо и этих грошей не хватит, чтобы прокормить семью. «Я не знаю, кто выдумывает законы, — с горечью констатирует герой, — но я знаю, что нет такого закона, чтобы человек голодал…» (II, с. 548). Не случайно один из приятелей Гарри Моргана, который, кстати, в бытность рабочим на фабрике участвовал в забастовках, говорит, что тот рассуждает как «красный».

Именно социальная незащищенность и безвыходность положения вынуждают Моргана пойти на очередной, оказавшийся роковым, рискованный шаг — перевезти за деньги группу кубинских террористов на родину. Морган понимает, чем ему грозит подобная операция. Он пробует похитить конфискованную лодку, но ее обнаруживают и возвращают. Тогда, он берет лодку под залог у хозяина бара Фредди.

Писатель сочувствует своему герою. Но он отнюдь не оправдывает его. Доведенный до отчаяния, стремясь прокормить семью, Гарри Морган готов идти на все, теряет понятия о добре и зле, критерии дозволенности и, ставя на карту собственную жизнь, лишает жизни других людей.

С несомненным искусством, отличающим Хемингуэя, умеющего изображать героев в «момент истины», описан в романе последний рейс Гарри Моргана. Группа террористов, совершив ограбление банка в Ки Уэсте и убив одного из служащих, спешит на лодке Моргана на Кубу, спасаясь от погони. Главарь группы Роберто попутно убивает и помощника Моргана бедняка Элберта; такая же учесть ожидает и самого Гарри. Последний находит в себе силы, проявив немалую находчивость, перебить своих врагов, но при этом получает смертельную пулю в живот. Сторожевой катер подбирает лодку Моргана и приводит ее в порт. Умирающий, находящийся в полубреду Морган не в состоянии рассказать что-либо, он лишь произносит слова, которые стали «хрестоматийными»: «Человек, — сказал Гарри Морган. — Человек один не может. Нельзя теперь, чтобы человек один. — Он остановился. — Все равно человек один не может ни черта» (II, с. 632).

Далее следует такой писательский комментарий: «Потребовалось немало времени, чтобы он выговорил это, и потребовалась вся его жизнь, чтобы он понял это» (II, с. 632).

Мысль о необходимости коллективных усилий, буквально выстраданная героем, достаточно неожиданная для Хемингуэя, художника индивидуалистического склада, была предельно созвучна психологическому климату «красного десятилетия». Вспоминая о нем, критик Мальколм Каули писал: «В это время говорили не «я», а «мы», не «мое», а «наше». Это было отнюдь не расхожим лозунгом, отвлеченной декларацией. Хемингуэевский Морган — один из тех героев литературы 30-х годов, которые мучительно пробиваются, если употребить выражение Поля Элюара, к «горизонту всех людей».

Видимо, пребывание в Испании стимулировало обращение Хемингуэя к столь волновавшей его проблеме революции, проблеме насилия, целей и средств в революционной борьбе. Об этом свидетельствует крайне важный эпизод с перевозкой кубинцев в лодке Моргана. Их вожак Роберто выказывает крайнюю жестокость, в частности, когда убивает, «на всякий случай», Элберта Трэси, бедняка. Юноша Эмилио так говорит о Роберто: «Хороший революционер, но дурной человек. Он стольких убивал во времена Мачадо, что привык к этому. Ему теперь даже нравится убивать. Правда, ведь он убивает ради дела» (II, с. 587).

Эта характеристика весьма существенна. От Роберто тянется нить к образам Марти и Пабло в «Колоколе». Хемингуэя, безусловно, тревожило то, что в ходе классовой борьбы, обострившейся в 30-е годы, совершались не оправданные, а порой бессмысленные убийства. До него доходили сообщения о репрессиях периода культа личности. Жестокое насилие нередко прикрывалось «левой» фразой, соображениями высшей революционной целесообразности. Видел Хемингуэй подобные эксцессы и в Испании. В романе молодой Эмилио, безусловно, субъективно честный человек, непохожий на «мясника» Роберто, произносит взволнованные слова о судьбе своей несчастной родины, Кубы, мечтает покончить с американским империализмом и тиранией военщины, но и он разделяет принцип: «Цель оправдывает средства».

В этом произведении писатель широко, даже с непривычной акцентировкой использовал принцип контраста, подчеркивая не только, полярность, но враждебность двух миров — «иметь и не иметь». С одной стороны — изгои, подобные Гарри Моргану, безработные ветераны, заливающие горе и отчаяние в кабачках Ки Уэста; с другой стороны — богатые прожигатели жизни. Мотив осуждения «очень богатых людей», намеченный в «Макомбере» и «Килиманджаро», звучит здесь еще громче. Гнев и презрение двигало пером Хемингуэя, когда он описывал этих людей. Он явно не щадит бездарного писателя Ричарда Гордона, пьяницу, человека нечистоплотного, который, между прочим, сочиняет роман на «модную» тему о забастовке.

Противопоставление миров «иметь» и «не иметь» достигает поистине пронзительной силы в 24-й главе романа: в то время как катер с умирающим Гарри Морганом буксируют к порту Ки Уэст, в роскошных яхтах почивают их владельцы. Писатель одну за другую «наслаивает» их убийственные характеристики, он словно бы предлагает читателям целый реестр пороков «очень богатых людей».

Их падение оттенялось нравственной высотой, великодушием женщин, познавших труд и нищету. Такова жена бедняка Элберта Трэси. Такова Мария, жена Гарри Моргана. Финальным аккордом романа стало изображение горя Марии, уже стареющей женщины, потерявшей не только кормильца семьи, но и сильного, смелого мужчину, которого она любила по-своему преданно и горячо. Их судьбы становятся в романе горьким укором миру «иметь».

И все же, в отличие от романа «Прощай, оружие!», новый роман не был до конца художественно органичным. Обратившись к новой для себя социальной теме, Хемингуэй искал свежие приемы и формы повествования.

Как и всегда у Хемингуэя, в романе великолепны описания рыбной ловли, картины моря и поездок на катере; выразительны сцены пьяного угара в барах Ки Уэста. Вместе с тем заметно усложнилась повествовательная манера писателя. Так, первая часть построена как рассказ от лица Гарри Моргана. Вторая — это авторское повествование. В девятой главе, открывающей третью часть, события даны через восприятие Элберта Трэси. Одиннадцатая глава — развернутый внутренний монолог Гарри Моргана. Приемы Хемингуэя напоминают здесь кинематограф: действие развертывается не последовательно, а скачками и дано в виде «кадров», когда выхвачены главные эпизоды из жизни персонажей, опущены некоторые страницы их биографий, о чем следует догадываться читателю. Что не до конца удалось Хемингуэю, так это композиция: она кажется несколько хаотичной, дробной, роман словно распадается на отдельные новеллы и сцены, каждая из которых, однако, сделана с прежним хемингуэевским искусством. Связь двух миров «иметь» и «не иметь» недостаточно органична. Но одно несомненно: открылась новая страница творчества Хемингуэя.