Эрнест Хемингуэй

1

Вторая половина 20-х годов была для Хемингуэя плодотворной. Он интенсивно работал, несмотря на тяжелые личные переживания. В октябре 1927 года появляется его второй сборник рассказов «Мужчины без женщин», причем в первые полгода было продано 19 тысяч экземпляров. Некоторые из вошедших в сборник четырнадцати новелл ранее печатались в таких авторитетных журналах, как «Атлантик мансли», «Скрибнере мегезин» и «Нью рипаблик». Окончательная работа над сборником шла в небольшом швейцарском местечке Гстааде; в это время издатели попросили в срочном порядке дать сборнику заголовок, а писатель никак не мог его придумать.

В письме Скотту Фицджеральду, своему другу, талантливому писателю, он сообщал, что обшарил все местные книжные магазины в поисках Библии. Из нее он надеялся извлечь подходящее название, как это нередко делают некоторые литераторы. Но Библии нигде не оказалось. В магазинах продавались только сувениры — деревянные медвежата, и писатель даже собирался, в шутку, конечно, озаглавить свой сборник «Маленький деревянный медвежонок», чтобы послушать потом, как «господа критики начнут его истолковывать».

Наконец, местный священник, куда-то отлучавшийся, одолжил Хемингуэю свой экземпляр, и писатель начал его штудировать. Однако ничего подходящего не обнаружил, ибо его предшественники-литераторы, особенно Киплинг, «уже заглядывали туда и выгребли все подходящие фразы». Тогда он остановил свой выбор на названии «Мужчины без женщин», придуманном им самим. Этот заголовок, как объяснял сам Хемингуэй, указывал на господствующий в сборнике суровый дух — следствие отсутствия «облагораживающего женского влияния» в результате «спортивной тренировки, дисциплины, смерти или по другим причинам». В действительности в сборнике было немало «брутальных» сцен, там действовали гангстеры, боксеры, матадоры, охотники, повествовалось о жизненных трагедиях и катастрофах. Некоторые новеллы сборника стали «хрестоматийными», например «Непобеждённый», «В чужой стране», «Убийцы», «Белые слоны», «Канарейку в подарок».

В отличие от сборника «В наше время» с его отчетливо выраженным автобиографическим элементом, на этот раз Хемингуэй был более объективен. Однако и здесь в основе почти каждого рассказа лежал какой-то реальный эпизод, свидетелем которого был автор. Например, в основу знаменитого рассказа «Убийцы» положены конкретные факты, имевшие место в Чикаго. Два гангстера, принадлежавшие к бандитскому синдикату Аль Копоне, застрелили боксера по имени Нерони, не выполнившего какие-то условия сделки. Мир, в котором пребывают хемингуэевские герои, безжалостен и трагичен. В рассказе два гангстера, профессионалы своего грязного ремесла, с какой-то устрашающей деловитостью и хладнокровием собираются совершить «обыкновенное убийство». Правда, писатель оставляет читателю догадываться, почему должны «убрать» Оле Андерсона, боксера, который покорно ожидает своей участи. В рассказе заметна известная недосказанность. Сам же писатель, говоря о замысле «Убийц», пояснял, что гангстеры преследуют Андерсона, потому что тот не выполнил обещания, не проиграл, как было оговорено, а выиграл бой, чем нарушил законы бандитского мира.

Известный английский писатель Хью Уолпол сказал: «У нас в Англии среди здравствующих мастеров короткого рассказа нет равного автору «Убийц», впрочем, то же относится и к Америке».

Рассказ «Убийцы» дважды экранизировался, причем особенно удачно в 1946 году, когда в одной из главных ролей выступил Берт Ланкастер (он знаком советскому кинозрителю как ведущий в фильме «Неизвестная война»). Хемингуэй, резко отрицательно оценивавший большинство экранизаций своих произведений, считал эту кинематографическую версию его рассказа удачной.

Между прочим, ситуацию в рассказе «Убийцы» по-своему разъясняет другой рассказ, приоткрывающий тайны профессионального спорта, — «Пятьдесят тысяч». Его герой, немолодой профессиональный боксер Джек Бреннан, уставший, изработавшийся до последней степени, проводит свой последний бой с молодым Уолкоттом; зная, что ему не выиграть, ставит на тотализаторе на своего соперника, чтобы заработать крупную сумму. Хозяева же тотализатора, в свою, очередь, пытаются перехитрить Бреннана, сговорившись с его соперником. В конце концов Бреннан проводит недозволенный прием, судьи его дисквалифицируют, Уолкотта объявляют победителем и, таким образом, деньги оказываются спасенными. Как обычно, писатель избегает морализации по поводу того, что «честное состязание» превращается в какой-то фарс. Он лишь дает понять, что и надувательство зрителей, и убийство человека наемными гангстерами — это нечто обычное, повседневное для американского образа жизни.

Писатель знал не только нравы спорта, но и его «технологию». Хемингуэй, который сам не раз как любитель, конечно, появлялся на ринге, прекрасно стрелял, рыбачил, водил, машину и катер, представлял все эти виды деятельности в их конкретности. И точность деталей придавала рассказу о поединке боксеров волнующую достоверность.

Писателя всегда привлекали проявления мужества и стойкости. Своеобразный зачин сборнику придавал открывавший его рассказ «Непобежденный». Как и в рассказе «Пятьдесят тысяч», его герой — старый спортсмен, матадор Мануэль Гарсиа. Однако, в отличие от Джека Бреннана, это герой в подлинном смысле этого слова, вызывающий писательские симпатии. Мануэль Гарсиа еще не оправился от полученной раны, но он выходит на арену не только заработка ради, но еще и потому, что он — своеобразный артист, мастер своего дела, и для него выступление — это искусство, пусть и сопряженное со смертельным риском. Перипетии боя даны писателем в разных ракурсах, он не упускает того, как ведет запись циничный репортер, как реагирует публика, как держится на арене бык; со всеми этими подробностями рассказ приобретает большое остродраматическое звучание. Мануэлю удается сразить быка, но матадор попадает на рог, получает тяжелое ранение. Придя в себя на операционном столе, он не разрешает отрезать свою косичку, мулету матадора. С упрямством он повторяет, что «был в форме», «блестящей форме». Он не поступился своим достоинством, ушел со сцены непобежденным!

Мануэль Гарсиа — одна из ключевых фигур творчества Хемингуэя. Он предлагает формулу поведения в экстремальных обстоятельствах. И ей следуют другие хемингуэевские «герои кодекса». Они пребывают в жестоком мире. Им неуютно и в личных, семейных отношениях. Несчастны безымянные герои знаменитой новеллы «Белые слоны»; особенно плохо молодой женщине, которую ее спутник лишает права быть матерью. А чего стоит американка из другого известного рассказа «Канарейку в подарок», непоколебимо уверенная в том, что она — идеальная заботливая мать, а американцы — лучшие в мире мужья. Разбив счастье дочери, не позволив ей выйти замуж за иностранца, она теперь, дабы смягчить ее горе, везет в подарок певчую птицу, канарейку. В рассказе сквозит тонкая ирония, писатель акцентирует редкий снобизм и глупость этой женщины. Образ американки высвечен в процессе беседы с героем-повествователем, его женой, которые кажутся благополучной парой. Иронический эффект усилен заключительной фразой: «Мы возвращались в Париж, чтобы начать процесс о разводе».

И в этом сборнике война продолжала напоминать о себе. В рассказе «В чужой стране» мы вновь встречаем лирического героя, фронтовика, близкого Нику Адамсу. Герой лечит раненую ногу, а вместе с ним проходит курс лечения в аппаратах, как можно догадаться, без особого успеха, итальянский майор, бывший чемпион по фехтованию, у которого усохла искалеченная рука. Он не верит посулам врача, что рука восстановится. В довершение всех несчастий, у него скоропостижно умирает жена; майор, потрясенный пережитым, настойчиво убеждает героя, что «человек не должен жениться». Семейная жизнь не спасает от травм и жестокости. В другом рассказе — «На сон грядущий» — сосед рассказчика, американец, счастливо избежавший, тяжелых ран и досрочно демобилизованный, убеждает героя, страдающего от бессонницы, что ему необходимо жениться, ибо «брак улаживает все». Это звучит крайне наивно. Герои Хемингуэя не могут уйти от войны, от памяти о ней!

В сборник был включен рассказ «Che ti dice la patria?» («О чем говорит тебе родина?»), состоящий из двух очерковых зарисовок. Делясь своими впечатлениями о поездке с другом по Италии, Хемингуэй недвусмысленно высказывает свое презрение к порядкам и нравам в фашистском государстве. Здесь — исток той антифашистской темы, которая позднее получит развитие в творчестве писателя.

Сборник рассказов Хемингуэя был уже встречен критикой как произведение признанного мастера со своим неповторимым, почерком. Такой проницательный ценитель, как американская новеллистика и критик Дороти Паркер, находил его прозаические миниатюры «воистину, замечательными», превосходящими даже его роман «И восходит солнце». В хвалебных рецензиях назывались такие привлекательные качества Хемингуэя, как искусство диалога, чувство юмора, глубокое знание и понимание описываемых людей. Правда, раздавались и неодобрительные, критические голоса. Хемингуэя, в частности, упрекали за то, что он увлечен изображением «вульгарной публики», малосимпатичных персонажей с их «жалкими мелкими катастрофами», что он утратил ясную жизненную философию, а его талант увядает. Несправедливость подобных суждений была очевидна; сборник свидетельствовал, о том, что Хемингуэй сделал шаг вперед: оттачивалось его мастерство, а тематика стала разнообразней.

В этой, да и в других книгах Хемингуэя сказалась его способность точно передавать состояние своих героев, сострадать им, чувствовать чужую боль, что определялось не только его редкой писательской интуицией, но и особенностями личной судьбы. На протяжении всей жизни он попадал в разные неприятные ситуации, получал тяжелые травмы, страдал от болезней. Это во многом объяснялось его неосторожностью, склонностью к риску и тем, что он оказывался не раз в острых ситуациях из-за своих спортивных, охотничьих и рыболовных увлечений. Дос Пассос, друживший с Хемингуэем, свидетельствовал: «Я не знал другого атлетически сложенного, крепкого мужчины, который столько времени проводил бы на больничной койке, как Эрнест Хемингуэй». Биограф писателя Джеффри Майерс даже составил схему, из которой явствовало, что не было года, когда бы Хемингуэя не преследовали как травмы, нередко тяжелые, так и серьезные заболевания. В последние годы эти неприятности участились. Джеймс Джойс, человек слабого здоровья, завидовавший спортивным качествам Хемингуэя, как-то сказал о нем: «Он крупный, крепкий крестьянин, сильный, как бык. Спортсмен. Всегда готовый прожить жизнь тех, кого он описывал. Он никогда не мог бы это передать, если бы все это физически не мог сам вынести». Своим родителям Хемингуэй признавался: «Я не могу чувствовать себя нормально, если не переношу физическую боль».

От рождения у него был не очень здоровым левый глаз. В детстве он не раз травмировался на ринге и футбольном поле, довольно долго лечился после тяжелого ранения на итальянском фронте. Осколки, оставшиеся в его теле, давали о себе знать. В бытность свою в Париже он страдал от сильных ожогов, разрыва связок на ноге, приступов малярии, перенес операцию аппендицита и т. д. Преследовали его и разнообразные внутренние болезни. В конце 1927 года ночью, когда он сажал Бэмби на горшок, ребенок случайно ткнул ему пальцем в глаз, повредил зрачок, и Хемингуэй опасался, что это может привести к потере зрения. Через несколько месяцев на него рухнула оконная фрамуга, серьезно поранив голову, что вызвало, обильное кровотечение. В госпитале Хемингуэю наложили девять пластырей, но шрам над правой бровью так до конца и не зарубцевался.

2

Между тем парижская пора жизни Хемингуэя, о которой он будет потом вспоминать с нежной ностальгией, подходила к концу. Полин ждала ребенка и хотела родить его в Америке. В марте 1928 года Хемингуэй отплывает из Ла Рошели на пароходе «Орита» и через 18 дней достигает Флориды. Оставив Париж, писатель больше уже никогда не жил в большом городе. Своим местом жительства он избирает маленький городок Ки Уэст, самую южную точку страны, расположенный на одном из небольших субтропических островов, вытянувшихся в виде цепочки, являющихся как бы продолжением полуострова Флорида. Эта гряда островов отделяла Мексиканский залив от Атлантического океана. Остров, на котором расположен Ки Уэст, имел 4,5 км в длину и 1,5 км в ширину, В 90 км от него была Гавана, в 120 км — Американский материк. Добраться до Ки Уэста можно было только с помощью парома. Население Ки Уэста колебалось в разные периоды от 10 до 25 тысяч человек.

Хэмингуэй прожил в Ки Уэсте почти 10 лет — до 1939 года, когда перебрался на Кубу. Правда, он никогда не мог подолгу находиться дома, то часто отлучался в длительную экспедицию по Африке, то выезжал в Испанию и Европу.

Дос Пассос так описывал людей и атмосферу этого городка в начале 30-х годов: «В те дни Ки Уэст действительно был островом. Это была станция погрузки угля. В гавани сновали корабли. В воздухе пахло Гольфстримом… Фабрики сигар привлекали частично кубинское, частично испанское население… В городке была пара паршивых отелей, в которых останавливались пассажиры, отправляющиеся на Кубу или куда-то в Карибское море. Пальмы и деревья перца. Тенистые улочки с некрашеными каркасными домиками немного напоминали Новую Англию». Этот мир был Хемингуэю по душе. Он с увлечением говорил одному из своих друзей: «Это лучшее место из всех, где мне доводилось бывать: цветы, деревья тамаринда, гуава, кокосовые пальмы…» В Ки Уэсте было множество салунов, злачных мест, два теннисных корта. Сначала писатель снял дом на Симонтон-стрит. В Ки Уэсте была атмосфера, способствующая работе, и Хемингуэй написал там многие свои произведения.

В Ки Уэсте Хемингуэй быстро втянулся в обычный рабочий ритм. Вставал он рано и писал три или четыре часа; затем после обеда рыбачил, вечером развлекался, отдыхал. Работа над романом «Прощай, Оружие!», начатая еще в Париже, подвигалась довольно успешно. Завершив первые сто страниц произведения, он отметил это событие приглашением друзей в Ки Уэст и веселым застольем. Он говорил, что настал едва ли не решающий момент в его жизни, когда он обязан трудиться с максимальной самоотдачей, не думая ни о деньгах, ни о мнении критики, ни о тиражах, а заботясь лишь о качестве своей прозы. Несколько лестных предложений написать рассказы для массовых журналов, соблазнявших его очень высокими гонорарами, он отклонил.

Попутно Хемингуэй совершенствовал и свое искусство рыболова, на этот раз уже на морской ниве. В одном из писем отцу он не без гордости сообщал о своих достижениях: пять тарпанов, самый тяжелый из которых весил 75 фунтов, шестьдесят морских щук, множество морских окуней, скатов, а также акул, включая людоедов. Вскоре, до наступления жары в Ки Уэст приехали родители Хемингуэя, которым он представил свою новую жену, сумевшую на них произвести самое наилучшее впечатление. Однако Хемингуэй не мог не обратить внимание на то, что отец выглядел плохо, похудел, постарел, был подавлен, хотя мать, как всегда, излучала энергию.

Хемингуэй быстро осваивался в Ки Уэсте, он легко сходился с простыми людьми, рыбаками, рабочими. Он любил расспрашивать их о жизни, профессии, интересовался деталями, все запоминал. Никто из них не знал, кто он, во всяком случае, не догадывался, что это писатель.

Шрам на лбу Хемингуэя еще не зажил, и его могли принять то за бутлеггера, то за торговца наркотиками. Среди его приятелей были Джим Салливен, владелец мастерской по ремонту моторных лодок, и Чарльз Томпсон, бывший военный, богач, хозяин магазина морских товаров, фруктовой фабрики, холодильника и целой флотилий рыболовных суденышек. Хемингуэй ходил с Томпсоном в открытое море рыбачить, пользовался книгами из его богатой библиотеки, а затем пригласил на свое первое африканское сафари (позднее он вывел его в образе Карла в книге «Зеленые холмы Африки»). Часто в Ки Уэсте у Хемингуэя гостили писатель Джон Дос Пассос и Билл Смит, школьный приятель по Оук Парку, участник войны. В Ки Уэсте бывал также и Уолдо Пирс, живописец, стажировавшийся в Париже и служивший в годы войны в санитарных частях. Хемингуэй, ценивший людей, прошедших через войну симпатизировал Пирсу, считал его одним из лучших американских художников, а также надежным другом и великодушным человеком.

В конце мая 1928 года Хемингуэй вместе с Полин навестили ее родителей в городе Пиготт в Арканзасе, после чего Полин отправилась к его родителям. В июне, находясь в Канзас сити, она родила второго сына, которого назвали Патрик. Всю вторую половину года Хемингуэй путешествовал по стране, был и на Западе, и в любезном ему Вайоминге, и в Нью-Йорке, с жадностью впитывая впечатления от встречи с родиной, которую давно не видел.

В декабре 1928 года он получил телеграмму, извещавшую его о самоубийстве отца.

В это время 57-летний доктор Кларенс Хемингуэй был тяжело болен, страдал диабетом, к тому же он попал в полосу денежных затруднений и переживал психическую депрессию. Когда отец обратился за помощью к своему брату Джорджу, человеку состоятельному, директору банка, то натолкнулся на отказ. Это и стало, по-видимому, каплей, переполнившей чашу. Брат Эрнеста Хемингуэя, Лестер, 13 лет, который находился дома из-за простуды, вспоминает, как отец пришел домой на ленч, а затем поднялся на второй этаж в спальню. В своем автобиографическом романе «Зов трубы» Лестер вспоминает, как неожиданно ему послышалось что-то, похожее на выстрел. Он поднялся в комнату, отца, которая была затемнена; отец лежал с закрытыми глазами на кровати и еще тяжело дышал. Лестер просунул руку отцу под голову и обнаружил кровь. Отец выстрелил себе в голову из пистолета 32-го калибра, который принадлежал деду писателя по отцовской линии Энсону Хемингуэю, ветерану Гражданской войны.

Смерть доктора Хемингуэя потрясла писателя. Хотя он и называл иногда этот поступок отца «трусостью»» но чувствовал также, что тот пожертвовал собой во имя семьи, чтобы помочь близким с помощью страховки выйти из материальных затруднений. После смерти отца Хемингуэй распорядился высылать постоянную сумму матери, хотя и считал, что в случившемся есть и ее вина.

Самоубийство отца будет преследовать писателя, он возвратится к этому в своих произведениях 30-х годов, например в рассказе «Отцы и дети»; в архиве писателя сохранился фрагмент, по-видимому, относящийся к этому рассказу. «В те дни все любили моего отца», — вспоминает юный герой. Его отец выбрал одинокую смерть на охоте, он хотел, чтобы близкие верили, что произошел несчастный случай. Хемингуэй вспоминает своего отца и в книге «Зеленые холмы Африки». О самоубийстве отца размышляет и Роберт Джордан в финале романа «По ком звонит колокол».

3

Придя в себя, Хемингуэй вернулся к рукописи «Прощай, оружие!». Уже около года он трудился над этим произведением, вкладывая в него всю свою душевную энергию и писательский опыт. Об истории создания этого произведения он писал в предисловии к иллюстрированному изданию 1948 года. В нем, в частности, говорилось: «Эта книга писалась в Париже, в Ки Уэсте, Флориде, в Пигготе, Арканзасе, Миссури, Шеридане, Вайоминге, а окончательная редакция была завершена в Париже, весной 1929 года… Я помню все эти события и все места, где мы жили, и что у нас было в тот год хорошего и что было плохого. Но еще лучше я помню ту жизнь, которой я жил в книге и которую сам сочинял изо дня в день» (II, с. 7–8). Работа приносила ему счастливые ощущения, ежедневно он перечитывал все с самого начала и потом писал дальше.

В романе Хемингуэй нашел столь органичную для себя тему. Как-то Фицджеральд высказал свое, огорчение, что ему не пришлось быть на войне. Отвечая своему товарищу, еще в 1925 году Хемингуэй писал: «Война — самая благодатная тема. В ней концентрируется максимум материала, действие ускоряется, случаются разнообразнейшие события. Чтобы находить их в обычных обстоятельствах, потребовалась бы целая жизнь».

Знакомство с рукописью романа убеждает, что Хемингуэй был в высшей степени самокритичен, непрерывно правил, переделывал написанное. Он сделал 32 варианта финала романа, пока не остановился на удачной концовке. Это была, по его признанию, мучительная работа. Как всегда, немало усилий было затрачено на придумывание названия. Поначалу он составил список из 34-х возможных названий, почерпнутых частично из Библии, частично из антологии «Оксфордская книга английской поэзии», но все они его не удовлетворяли. Название было найдено в стихотворении малоизвестного английского поэта эпохи Ренессанса Джорджа Пила. В письме к Арнольду Гингричу, журналисту, редактору журнала «Эсквайр», Хемингуэй размышлял: «Убежден, что пока не перестанут читать книги, название «Прощай, оружие!» будет восприниматься как отличное. «Прощай» (Farewell) — одно из самых лучших английских слов, известных мне. «Оружие» даже звучит более весомым, чем того заслуживает».

Заметим, одна из встреч советских и американских ученых, входящих в антивоенное Пагуошское движение, прошла в 1988 году в СССР под лозунгом, воспроизводящим хемингуэевский заголовок: «Прощай, оружие!».

Создавая свой роман, Хемингуэй опирался на национальную литературную традицию. Его соотечественники не раз обращались к теме войны; при этом они, как правило, осуждали ее аморальность, бессмысленность и жестокость. Стивен Крейн (1871–1900) в романе «Алый знак доблести» (1895) рисует молодого человека Генри Флеминга, который, столкнувшись с безжалостной реальностью войны, испытывает на поле боя страх, смятение. Позднее Хемингуэй включил отрывок из этого романа в свою антологию «Люди на войне» (1942). В начале века Марк Твен (1835–1910) в серии своих антиимпериалистических памфлетов («Военная молитва», «В защиту генерала Фанстона» и др.) с большой силой клеймил агрессивные внешнеполитические акции США. Крупнейший романист и критик Уильям Дин Хоуэллс (1837–1920) в остросатирической новелле «Эдита» (1905) рисует свою героиню, недалекую женщину, которая, оглушенная ура-патриотической пропагандой, посылает в военное пекло на гибель своего возлюбленного.

Богатый и многообразный отклик получили в литературе США события первой мировой войны. Побывав на ее фронтах в качестве военного корреспондента, Джон Рид вынес жгучую ненависть к милитаризму. Он показал трагедию «убиваемых народов» (Очерковая книга «Война на Восточном фронте», 1916), людей, обманутых шовинистической пропагандой (новеллы «Глава рода», «Так принято» и др.); в своей публицистике он осуждал милитаризм и «патриотов доллара».

После войны выступила целая группа писателей, которых критики отнесли к «потерянному поколению». Они были сверстниками Хемингуэя, прошли через войну, отрешились от иллюзий молодости, испытали острое отвращение к той «патриотической» пропаганде, в которую они на первых порах поверили. Их горький опыт по-разному отразился в книгах, наполненных антивоенным пафосом.

Среди них был Джон Дос Пассос (1896–1970); Хемингуэй даже встречался с ним на фронте в Италии, некоторое время они дружили. В его романе «Три солдата» (1921) почти нет батальных сцен, центр тяжести перенесен на изображение тылового быта, казарменной рутины. Всех трех героев: лавочника, фермера, выпускника Гарварда, мечтающего стать музыкантом, — «размалывает» военная машина. Бессмысленность войны как концентрированного выражения господствующего в мире хаоса — тема романа Э. Э. Каммингса «Огромная камера» (1922), произведения, о котором не раз тепло отзывался Хемингуэй. Героя романа, которому так и не удалось попасть на фронт, по ложному обвинению арестовывают, бросают в концлагерь, где он подвергается унижениям и издевательствам. Дональд Мехон, лейтенант британских военно-воздушных сил, герой романа Уильяма Фолкнера «Солдатская награда» (1926), возвращается домой в родную Джорджию физически искалеченным. Но его «награда» — отчуждение в собственной семье, безразличие окружающих, измена невесты.

Чем же обогатил Хемингуэй военную тему по сравнению со своими предшественниками? Безусловно, здесь отразились и уникальный фронтовой опыт Хемингуэя, и его огромный художественный талант. Хемингуэй не собирался ошеломить читателей «лобовыми» приемами, подчеркиванием ужасов войны, нагнетанием натуралистических подробностей. Его целью было не только свидетельство фронтовика, но и проза самой высокой пробы. Не только изображение окопной правды, но и проникновение в психологию человека во фронтовых условиях. Это была книга сурово-реалистическая и лирическая. Книга о войне и о любви, в которой ставились большие философские, жизненные проблемы.

Хемингуэй не спешил написать эту книгу. Между описываемыми событиями и датой выхода книги прошло 10 лет. Ему была необходима историческая дистанция, жизненный опыт, чтобы основательно, серьезно оценить пережитое. Нужны, были впечатления от еще одной войны — греко-турецкой. Он возвратился с войны еще не растерявшим до конца юношеского идеализма. На исходе десятилетия Хемингуэй был уже зрелым человеком, который проникся ненавистью к войне и презрением к политической болтовне, к ура-патриотическим лозунгам, к призывам тех, кто никогда не нюхал пороху.

В романе реально пережитое писателем, факты его биографии «сосуществуют» с фантазией, вымыслом. Завершив работу над романом, Хемингуэй просил издателя Чарльза Скрибнерса рассматривать его не как «документ», но как художественное произведение. В романе «Прощай, оружие!» Хемингуэй как бы возвращался к исходной ситуации, к тем испытаниям, которые объясняют появление «потерянного поколения», таких его героев, как Джейк Барнс. Писатель совершал как бы исторический экскурс в истоки его биографии. Раньше, в «интерлюдиях» книги «В наше время», в отдельных рассказах сборника «Мужчины без женщин», возникали частные фрагменты войны. В новом романе впервые развертывалась широкая батальная панорама.

В основу произведений положены военные итальянские впечатления Хемингуэя. Есть общее в биографиях главного героя — лейтенанта Фредерика Генри — и романиста; оба — водители санитарной машины. Прототипом, Кэтрин Баркли послужила Агнес фон Куровски, медсестра в миланском госпитале, первая любовь писателя. «Если ты когда-нибудь по-настоящему любил, это не уходит… совсем», — говорил Хемингуэй своему, брату Лестеру.

Но Хемингуэй находился на фронте, летом 1918 года. В романе же действие происходит на итало-австрийском фронте весной — осенью 1917 года. В это время Хемингуэй был еще учеником школы в Оук Парке, потом стал работать репортером в Канзас сити. Романист не был свидетелем катастрофы при Капоретто в октябре 1917 года, столь блистательно описанной в романе. Чтобы сделать это, он изучал военно-историческую литературу, газетные отчеты, возможно, свидетельства очевидцев.

Главное, чтобы правдиво писать о войне, писателю нужен был непосредственный военный опыт. Он вспоминал о великом Толстом, который не был свидетелем Бородинского сражения, описанного в «Войне и мире». Но Толстой имел за плечами бесценный опыт участника Крымской войны. Военные впечатления соединились с гениальной кистью художника.

4

Роман «Прощай, оружие!» отличается редкой композиционной стройностью и гармонией. Пять частей романа, словно акты трагедии, охватили основные этапы в судьбе главного героя — Фредерика Генри, «тененте». Как и автор, он приехал из США в Италию добровольцем, служит в санитарных частях. Действие начинается на итало-австрийском фронте в начале 1917 года. В боевых действиях временное затишье. Перед читателем развертываются унылые картины: дождь, грязь, скучный быт прифронтового городка, солдаты и офицеры, разочарованные в войне, охваченные апатией. Все чаще слышатся разговоры о бессмысленности войны. Постепенно испаряются патриотические иллюзии и у Фредерика Генри.

В романе мало непосредственно окопных, батальных сцен. Писатель акцентирует внимание на бессмысленности, аморальности войны, обнажая грязь ее бытовой стороны. После возвращения из отпуска «тененте» Генри замечает, как атмосфера становится особенно мрачной. В романе слышатся голоса простых людей, тех, у кого растет недовольство войной. Они понимают, что «страной правит класс, который глух и ничего не понимает», что есть те, кто «наживается на войне». Да и «тененте» Генри начинает многое переоценивать. И в его внутреннем монологе, думается, слышится голос самого Хемингуэя с его неприязнью к фальшивой «патриотической» риторике: «Меня всегда приводят в смущение слова «священный», «славный», «жертва» и выражение «свершилось»… Абстрактные слова, такие, как «слава», «подвиг», «доблесть» и «святыня», были просто непристойны рядом с конкретными названиями деревень, номерами дорог, названиями рек, номерами полков и датами».

Между тем унылые прифронтовые будни главного героя скрашены его знакомством с медсестрой Кэтрин Баркли. Она англичанка, ее жених погиб на Сомме. Так входит в роман другая тема — тема любви. Но поначалу для Фредерика Генри его отношения с Кэтрин легковесны, несерьезны. Генри видит себя «героем войны» и завязывает очередную интрижку. Однако вскоре все меняется.

Однажды на передовой, когда Фредерик Генри, сидя с товарищами в окопе, приступил к завтраку, их накрывает австрийский миномет. Герой тяжело ранен. У его приятеля Пассини оторваны ноги, он тут же умирает. Генри эвакуируют, в тыл, в госпиталь в Милан. Там начинается его длительное лечение. Туда к раненому лейтенанту приезжает Кэтрин. На этот раз между ними вспыхивает сильное взаимное чувство. Любовь придает герою, силы, его существование словно бы озаряется светом.

Счастливые свидания, радость взаимного понимания, доверия и откровенности, все эти отлично выписанные лирические сцены любви Фредерика и Кэтрин служат в романе резким контрастом мрачным фронтовым эпизодам. Светлый мир любви подчеркивает, оттеняет жестокость войны.

Но лечение подходит к концу. Выздоровевший и переболевший желтухой герой прощается с Кэтрин, чтобы вернуться на фронт. После госпиталя, после прикосновения к счастью любви и мирной жизни, после того как у него появился близкий человек, он начинает смотреть на жизнь по-иному.

Третья часть романа вновь переносит читателя на фронт. Теперь Фредерик всюду замечает апатию, усталость, отвращение к войне. Затишье на фронте оказывается обманчивым. Австрийцы, поддержанные немцами, прорывают фронт под Капоретто. Это вызывает беспорядочное, паническое отступление итальянцев. Оно запечатлено в романе с удивительной, почти осязаемой рельефностью и по праву считается классикой батальной прозы.

Фредерик Генри вместе с машинами своего санитарного подразделения увлечен сплошным, хаотическим потоком орудий, телег, грузовиков, артиллерийских лафетов вперемежку с толпами солдат, мирным населением; эта серая бесконечная колонна течет какими-то неравномерными толчками, мокнет под непрерывным дождем, утопает в грязи. Не атаки, не страдания, не героика подвигов, а именно развал, деморализация армии — вот что оказывается в поле зрения Хемингуэя. Трудно поставить рядом с ним другого художника слова, который бы так описал именно эту сторону войны; в известной мере произведение Хемингуэя может быть соотнесено с романом Золя «Разгром», с его незабываемыми массовыми сценами поражения французской армии под Седаном, окружения и капитуляции. Безусловно, трагическая панорама массового исхода гражданского населения из Фракии, о котором сообщал в ряде корреспонденций с греко-турецкого театра боевых действий Хемингуэй, стояла перед глазами писателя, когда он как художник увековечил Капоретто.

Фредерик Генри и его подчиненные вынуждены бросить застрявшие в грязи машины. Они продолжают путь в одиночку, гибнет от чьей-то пули Аймо; после долгих мытарств беглецы добираются до колонны, форсирующей по мосту реку. И здесь разыгрывается одна из самых сильных сцен романа. Полевая жандармерия перехватывает дорогу. Карабинеры выбирают из медленного человеческого потока людей с офицерскими знаками различия. Следует короткий, безжалостный формальный допрос. Карабинеры же вершат «правосудие». Не желая слушать какие-либо объяснения, они отводят свои жертвы в сторону и тут же расстреливают на глазах тех, кого ожидает такая же участь. В их числе и лейтенант Генри. Вырвавшись из группы арестованных, он бросается в реку, в мутную холодную воду, и спасается от пуль. Ему удается тайно пробраться в Милан.

В четвертой части главный герой, чудом спасшийся от расстрела, вынужден скрываться как дезертир. Он ищет Кэтрин в Милане, но та оказывается в небольшом городке Анрезе на итало-швейцарской границе. Там находит ее Фредерик. Воссозданы жизнь этого курорта, радость влюбленных, нашедших друг друга, их мирные дни. Но недолго длится безоблачное счастье. Бармен в отеле сообщает лейтенанту, что он попал под подозрение, что утром его придут арестовывать. Герой будит Кэтрин, они на лодке переправляются через озеро в нейтральную Швейцарию. Там развертываются события заключительной, пятой части романа. Любящие молодые люди обосновались в маленьком домике. Гуляют в горах, наслаждаются счастьем, их отношения светлы, почти идилличны. Кэтрин ждет ребенка. Психологически тонко и достоверно переданы чувства молодой женщины, готовящейся стать матерью. Но героев, вырвавшихся из смертельных объятий войны, все-таки настигает злая судьба. У Кэтрин родится мертвый ребенок, сама она умирает, несмотря на отчаянные усилия врачей во время родов. Герой приходит в последний раз в больницу к мертвой Кэтрин: «Это было словно прощание со статуей. Немного погодя я спустился по лестнице и пошел к себе в отель под дождем». На этой горькой ноте завершается роман.

5

Но конечно, самое добросовестное изложение сюжета, всех его перипетий не может дать представления о произведении, написанном пером Хемингуэя. Не случайно именно с этой книги начинается мировая слава писателя. Все элементы произведения, пейзажи, описания, диалоги, определенные детали целесообразно расположены и построены.

Как-то Достоевский, открывший русскому читателю Эдгара По — новеллиста, высказал проницательное суждение о его художественном методе. Он писал, что при всей силе воображения и фантазии Эдгара По мир в его произведениях сугубо материальный, что в его книгах нас поражает «сила подробностей», и в этом проявляется особенность По как специфически американского писателя. У Хемингуэя впечатляет именно эта «сила подробностей», точность деталей, конкретность во всем, что он описывает, будь то быт прифронтового городка, работа тех, кто обслуживает санитарную машину, ощущения солдата, получившего ранение, состояние раненого на госпитальной койке или на операционном столе.

Столь же наглядны, осязаемы хемингуэевские пейзажи. Вспомним начало романа: «В тот год поздним летом мы стояли в деревне, в домике, откуда видны были река и равнина, а за ними горы. Русло реки устилали голыши и галька, сухие и белые на солнце, а вода была прозрачная и быстрая и совсем голубая в протоках» (II, с. 11). А затем тут же развертываются иные, контрастные сцены, пыльные дороги, непрерывное движение войск, машин, повозок, мулов…

Важными для поэтики Хемингуэя являются лейтмотивы, повторяющиеся по ходу повествования образы или отдельные детали. Таким лейтмотивом является в романе образ дождя. С него начинается роман. Дождь создает атмосферу осени, слякоти, тяжести, безнадежности. Все пронзительные сцены отступления под Капоретто, с его хаосом и неразберихой, развернуты под аккомпанемент непрекращающегося дождя. В финале книги герой уходит из больницы, где скончалась Кэтрин. Он идет к себе в отель «под дождем».

Как обычно, Хемингуэй устраняется от авторских комментариев, относящихся к переживаниям своих героев. Через внешнее он обнажает их внутреннее состояние. И здесь у него важна каждая, казалось бы, случайная деталь. Вот только один пример, иллюстрирующий его писательскую технику. Герой, ожидающий исхода операции Кэтрин, заходит в кафе. Старик-буфетчик подает ему стакан белого вина, затем Фредерик просит дать ему еще один. Буфетчик интересуется, что привело его в кафе в столь ранний час; лейтенант отвечает, что у него рожает жена в больнице. «Он налил, слишком сильно наклонив бутылку, так что немного пролилось на стойку, — читаем мы далее. — Я выпил, расплатился и вышел. На улице у всех домов стояли ведра с отбросами в ожидании мусорщика. Одно ведро обнюхивала собака. — Чего тебе нужно? — спросил я и наклонился посмотреть, нет ли в ведре чего-нибудь для нее; сверху была только кофейная гуща, сор и несколько увядших цветков.

— Ничего нет, пес, — сказал я. Собака перешла на другую сторону. Придя в больницу, я поднялся по лестнице на тот этаж, где была Кэтрин, и по коридору дошел до ее дверей» (II, с. 270).

Хемингуэю, безусловно, была близка мысль Чехова о том, что «в искусстве, как и в жизни, ничего случайного не бывает». Почему вино пролилось на стойку? Наверное, потому, что эта деталь подчеркивает старость буфетчика, у него дрожат руки, и, очевидно, ему передалось состояние Фредерика. Хемингуэй нигде не говорит, что герой взволнован. Но мы об этом догадываемся, потому что он берет второй стакан вина, наверное, для того, чтобы успокоиться. А казалось бы, совершенно не имеющий отношения к делу разговор с собакой? И это мотивировано. Фредерик пребывает в нервном напряжении, ожидании и изливает свои чувства, обращаясь к бездомному животному. Подобных сцен в романе немало.

Роман увидел свет 22 сентября 1929 года. В это время Хемингуэй был в отъезде (сначала в Испании, затем в Париже). Туда и пришла телеграмма от издателя Чарльза Перкинса: «Первые отзывы отличные». Некоторое время спустя поступила вторая телеграмма: «Прекрасные перспективы». Влиятельная газета «Нью-Йорк таймс» характеризовала роман как «историю любви между англичанкой-медсестрой и американским офицером санитарной машины, столь же несчастной, как у Ромео и Джульетты». Он является «высоким достижением в духе того, что можно назвать новым романтизмом». Всюду появлялись лестные рецензии; это был самый полный успех. Правда, в Бостоне, городе, известном своим пуританством, распространение книги было запрещено: писателя обвиняли в «аморальности» отдельных эпизодов и в использовании «грубого» языка. Но многие критики не разделяли подобных упреков. Единодушно признавалось, что роман знаменовал рост мастерства Хемингуэя. Известный критик Мальколм Каули, один из горячих поклонников Хемингуэя, в заголовке романа увидел символ большого значения, означающий «прощание с периодом жизни, точкой зрения, а возможно, и методом».

Роман возглавил список бестселлеров. Его конкурент, тогда же появившийся знаменитый антивоенный роман Ремарка «На Западном фронте без перемен», оказался на втором месте, не выдержал конкуренции и третий знаменитый антивоенный роман, увидевший свет все в том же 1929 году, — «Смерть героя» англичанина Ричарда Олдингтона.

Начались переводы романа «Прощай, оружие!» на различные иностранные языки. На русском языке роман в отрывках впервые появился в 1934 году в журнале «Знамя», затем его полностью напечатал журнал «Интернациональная литература» (1936. — № 7). В том же 1936 году вышло отдельное издание книги, вызвавшее многочисленные хвалебные отклики советских писателей и критиков. Андрей Платонов, в частности, дал тонкий анализ трактовки любовной темы в романе. Он писал, о Хемингуэе что «одной из главных его мыслей является мысль о нахождении человеческого достоинства, стремление открыть истинного, то есть не истязающего себя и других человека, притом нашего современника».

Успех романа побудил драматурга Лоуренса Столлингса сделать его сценическую версию, однако, выдержав всего 24 представления в Национальном театре в Нью-Йорке, пьеса сошла. Пытался поставить ее, и так же неудачно, в декабре 1931 года Немецкий театр в Берлине. В 1932 году роман был экранизирован в Голливуде, причем в главных ролях выступили популярнейшие актеры, Гари Купер, и Элен Хейс. Хотя писатель и продал права на экранизацию за крупную сумму в 24 тысячи долларов, он остался очень недоволен фильмом. Говорил, что кино «все разрушает», отправил возмущенную телеграмму в Голливуд, в которой выразил сомнение в том, что кто-нибудь, просмотрев фильм, захочет прочесть роман. Не получались, как мы уже отмечали, экранизации и почти всех других произведений Хемингуэя. Видимо, богатство и оригинальность хемингуэевского стиля не поддавались адекватному переводу на язык кинематографа.

Что же касается самого романа, то его читали взахлеб. Уже в январе 1931 года потребовалось второе издание. C тех пор он систематически печатается. Только в США к 1961 году было продано около миллиона четырехсот тысяч экземпляров. Это одно из самых читаемых произведений литературы XX века. Роман знаменовал начало мировой славы Хемингуэя.