Если бы не ты

Глава 10. Я первая дежурю

Когда подходим ближе, чёрная квадратная тень превращается в заброшенную сараюшку. Уж не знаю, что здесь она делает, но очень даже кстати сейчас. Хоть ночевать не под открытым небом. И то радует.

— Лежи здесь, я пойду проверю, — шепчет Добрыня.

Я напряжённо слежу за его широкой спиной, как она удаляется, а потом исчезает в чернеющем отверстии.

Жутко становится. Ещё и ветер в верхушках деревьев завывает. Шорохи доносятся из леса. Сразу все мистические истории, которые я слышала в детстве, вспоминаются. И про банника, и про ведьм, одно успокаивает: зимой они вряд ли в лес попрутся.

Секунды отсчитываются тягуче медленно, а Добрыня так и не появляется. Если с ним, что случится я ведь и спасти не смогу, даже абсолютно здоровой, только ногу его поднять смогу, а двинуть с места вряд ли.

Кажется, проходит целая вечность, когда наконец в чёрном проёме появляется его силуэт.

— Ну что? — не выдерживаю и спрашиваю.

— Место есть, пол правда прогнил в середине, но если далеко не проходить, то можно устроиться.

На подготовку к ночлегу Добрыня готовится основательно, заносит дверь от газельки внутрь, ночевать, очевидно, придётся на ней, чтобы на заснеженном полу не спать. Разводит костёр там, где пола доски уже окончательно сгнили, выламывает остатки от пола, чтобы в костёр подкидывать. Потом припирает дверь поленом. Вскидываю на него глаза. Жутковато становится от этого жеста, как будто в этой глуши нас кто-то может преследовать.

— Хищники, — отвечает на мой немой вопрос.

— Ты видел кого-то? — громкость голоса мгновенно снижается до минимума.

— Нет, но осторожность не помешает.

— Ну да, — соглашаюсь я, немного успокоившись.

Сижу на двери, протягиваю руки к огню и как же приятно, оказывается, чувствовать тепло. Я почти в норме. Ещё бы кусочек мяса или хлеба перехватить и вообще можно было бы не жаловаться. В желудке пусто, и от этой пустоты даже слегка подташнивает.

Добрыня сидит на корточках перед костром, пляшущие язычки пламени отбрасывают дрожащий свет на стены. Высвечивают тени под глазами и заострившиеся скулы. Днём он как-то выглядел получше.

— Добрынь, иди сюда, — зову его и хлопаю по месту рядом с собой.

Может, в обычное время я посчитала бы такое поведение чересчур открытым, но мы сейчас с Добрыней, как говорится, в одной упряжке. И он настолько же человек, насколько и я. И устал ещё побольше моего. Было бы свинством завалиться спать одной, уютно устроившись на тёплом месте.

— Нет, — качает головой он в ответ.

— Почему? — искренне удивляюсь я.

— Тебе самой места мало будет. Мне в любом случае за костром следить, так что спи, — отвечает, не поворачивая головы.

— А ты?

— Потом. Как выберемся, посплю. Я думаю, здесь недалеко осталось.

— Давай я подежурю первой, а ты ложись. Я-то всю дорогу сидела, — не уступаю. Совесть просто не позволяет.

— Я же сказал, не буду. Ложись ты.

— Добрыня, это что ещё за детский сад «Солнышко»? Ты ведь тоже человек, так что давай не будем ругаться. Ты ляжешь, поспишь, как на часах будет час ночи, я тебя разбужу. Идёт?

— Командирша, — слышу, как ворчит и при этом усмехается. Видеть на его лице улыбку приятно. Это успокаивает, словно даёт надежду, что всё будет хорошо.

Добрыня выпрямляется, потягивается, немного морщится.

— Что там у тебя? — киваю подбородком в его сторону, и взглядом указываю на левый бок. Только сейчас замечаю, что он не до конца выпрямляется, словно оберегает ушибленное место.

— Пустяк, — отмахивается он в ответ.

— Добрыня, давай ты не будешь мне врать и просто дашь мне осмотреть твой бок. Раз мы стали спутниками в этой тяжёлой ситуации, то, может, ты не будешь упрямиться и сделаешь, как я тебе говорю.

Будь у меня всё в порядке с ногой, я бы уже подошла к нему и как капризного мальчишку притолкала бы насильно. Но он стоит в двух метрах от меня. Высокий и здоровый как скала. Своими габаритами он меня не пугает, я в больнице и не с такими справлялась.

Упрямо продолжаю смотреть ему в глаза, и, о чудо, он всё-таки сдаётся.

Подходит, приседает на край. Сдёргивает свою дублёнку, и задирает край свитера. А там, кажется, живого места нет, все ребра — сплошной чёрный синяк.

— Ого, — вырывается у меня.

— Фигня. Заживёт, — отмахивается опять.

— Фигня, когда мази и лекарства есть, а в том положении, в котором мы оказались это не фигня, — строго отчитываю его.

ЗНаю, что надо ощупать рёбра, но прикасаться к почерневшей коже страшно. Представляю, как ему больно, а он ещё меня весь день тащил, хотя нога у меня ноет, скорее всего, не так сильно, как у него рёбра.

Меня заливает горячая волна стыда.

Эгоистка! — ругаю себя. Всё-таки заставляю себя прощупать насколько могу его рёбра. Добрыня морщится, и я в очередной раз восхищаюсь его терпением. Артём бы уже давно вопил как мальчишка, что ему больно и вообще не надо трогать его. Так было, когда он ногу продырявил, и когда его телёнок лягнул. Я думала, не выживу со всеми капризами мужа.

А Добрыня лишь морщится. Хотя сто процентов ему очень больно.

— Вроде рёбра не сломаны, — выношу вердикт.

— Я же говорил, фигня, — и снова этот весёлый огонёк в глазах. Даже сейчас он не теряет свой оптимизм.

— Ложись, отдохни, — пытаюсь встать на одну ногу, чтобы освободить ему место и пересесть поближе к огню, но Добрыня удерживает меня за талию и не отпускает.

— Сиди, места обоим хватит.

Так и сидим, нога к ноге. Добрыня откидывается назад.

За стенами завывает снова начавшаяся метель, от этого тепло костра кажется ещё уютнее. Я бы всё отдала за чашечку кофе с сахаром и кусочек пиццы.

Есть хочется. Не представляю, как Добрыня терпит.

В какой-то момент, я даже не замечаю, когда именно, обнаруживаю на своём бедре широкую ладонь Добрыни, он приобнимает меня во сне. А мне даже его руку убирать не хочется. Так теплее.

Смотрю на него, на длинные ресницы, тень от которых падает на скулы. И губы у него сейчас лучше видно. Из-за бороды почти не видно было. А, оказывается, они у него полные и красивые.

Огонь становится меньше, и как бы мне ни хотелось посидеть с Добрыней и не вставать, но подкинуть пару поленьев в костёр надо.

Поднимаюсь, ковыляю понемногу, нога чуть-чуть болит, стараюсь её сильно не напрягать. Подкидываю доски. Жду, когда огонь примет новую порцию древесной еды, и возвращаюсь. Добрыня даже не пошевелился, всё так же лежит, и мне безумно хочется прилечь с ним рядом.

Хотя бы на полчасика. Но я ведь обещала, сама его первым спать отправила. Снова сажусь, смотрю в огонь. Мыслей ноль, просто тупо смотрю в огонь, таращу глаза, а они у меня просто сами закрываются.

Снова оборачиваюсь назад, на Добрыню.

Ну может полчасика вздремнуть. Немножко совсем. Полежу и встану.

Аккуратно укладываюсь рядом. Прижимаюсь щекой к мягкому свитеру, под которым размеренно бьётся сердце.

Как же хорошо.