Если бы не ты

Глава 8. В путь

Добрыня стелет на снег войлочное одеяло в зелёную клетку, неизвестно откуда взявшееся. Наверно в кабине где-то было, на нём жёлтые масляные пятна, но сейчас это не важно. Важнее не отморозить себе пятую точку.

Усаживаюсь сверху, расстёгиваю джинсы, а вот стянуть их с себя не могу. Чтобы приподняться, надо на ногу опереться, а она жесть, как болит.

— Помоги, — жалобно прошу Добрыню, и он приподнимает меня словно куклу, пока я снимаю джинсы с бёдер.

На бедре в нескольких местах фиолетовые гематомы, причём с обеих сторон. Неудивительно, как нас мотало по салону, то могло быть и хуже. А вот голень на правой ноге отекла.

— Здесь или перелом, или трещина, — сообщает Добрыня со знанием дела, ощупывая мою ногу. Я морщусь, но терплю.

— В любом случае надо шину наложить. И желательно ногу не беспокоить.

— А ты медик? — спрашиваю его, чувствую, как панику подкатывает к желудку. Внутри всё скручивает от страха.

Если неправильно срастётся, кость заново ломать придётся. И ладно, если так. А вдруг вообще без ноги останусь.

— Нет. Не медик, но представление имею, — отзывается Добрыня и смотрит на меня. — Так. Это что такое?

Не знаю, что там у меня на лице написано, что он обнимает меня и начинает успокаивать.

— Всё будет хорошо. Поняла? Мы здесь ненадолго. Если надо будет, на себе потащу. Я тебя не брошу. Слышишь?

Киваю, понимаю, что он не видит.

— Да. Поняла, — и всё равно в носу щиплет от подступающих слёз. А ещё потому, что он гладит меня по волосам, как когда-то делала мама. И от этого ещё больше реветь хочется. Но нельзя.

Нельзя Алеся! Слышишь? — уговариваю себя. — Слезами горю не поможешь. Надо быть сильной. Нечего себя жалеть, а то совсем расклеилась.

Упираюсь в грудь Добрыни ладонями.

— Всё хорошо. Уже всё нормально. Мне бы одеться, а то ноги замёрзли.

— Блин, точно, — Добрыня бросает на мои ноги короткий взгляд, и мне становится неловко.

Расселась перед незнакомым мужчиной в нижнем белье. У меня точно с головой не всё в порядке.

Добрыня же снова приподнимает меня и помогает надеть джинсы обратно. Ещё около получаса у него уходит на то, чтобы зафиксировать мою ногу между двух палок.

Без движения холод начинает пробираться под куртку, тру ладошки, дую на них, и внутрь куртки, чтобы хоть немного согреться.

Не представляю, как я пойду с ним. Прыгать на одной ноге совсем не вариант, даже если Добрыня будет меня поддерживать. Вот если бы санки были.

А сам Добрыня ходит вокруг газельки. Молчит, только подбородок потирает.

Есть хочется и пить. И нога болит. Я даже не знаю, что хуже боль в ноге или в желудке от голода. Зачерпываю ладошкой снег, катаю небольшой снежок.

Снег здесь белый-белый, чистый, наисвежайший. Надкусываю свой снежок, представляя себе, что это мороженое.

Неожиданно, с другой стороны газельки доносится скрип. Потом удар. Ещё удар. Я пытаюсь наклониться, выглянуть, чтобы посмотреть, что там происходит, но всё равно ничего не видно.

Приходится встать на колено и осторожно ползти, чтобы не повредить ногу.

Выглядываю из-за машины, и передо мной открывается странная картина. Добрыня стоит рядом с кабиной и со всей силы давит на дверь.

— Что ты делаешь? — спрашиваю его.

— Дверь ломаю, — отвечает он, на секунду замирает и с новой силой начинает выламывать дверь.

— А зачем?

— Тебя посажу и буду везти, — раздаётся треск и дверь подаётся.

О, а это неплохая идея, странно, что я даже не подумала об этом. Только тогда верёвка нужна. А где её взять?

Пока Добрыня доламывает дверь, я решаю порыться в салоне, чтобы осмотреть вещи и что вообще у нас ещё есть.

Двигаться приходится медленно, но это лучше, чем сидеть без движения. Колени только быстро устают.

Вода в бутылке полностью замёрзла, чего и следовало ожидать. Благо снега полно, хотя бы от жажды не умрём. А вот из еды вообще ничего. Только крошки от булочки остались.

Я всегда в дорогу с собой бутерброды делала, колбасу брала и огурцы. Первый раз поехала без еды, и вот именно в этот раз бутерброды бы сейчас очень пригодились.

Итого у нас есть бутылка с замёрзшей водой, одеяло, коробок спичек, книжка сканвордов (пригодится когда костёр будем разжигать), и пара отвёрток. Вот и всё. Негусто. Закидываю всё в свою сумку, кроме одеяла, его я на дверь постелю.

И верёвки нет. Может в кабине у водителя ещё посмотреть, но дотуда я не дотянусь. Это только Добрыню просить.

Он как раз подтаскивает дверь ко мне и предлагает испробовать новый вид транспорта.

— Ну попробуй, — кивает на дверь.

Я забираюсь на неё.

— Вполне сойдёт. Только как тащить будешь? — спрашиваю его.

— Я там в кабине под креслом трос буксировочный нашёл. Его перекину и нормально будет.

Так и делаем. Добрыня впрягается словно лошадь в сани и тянет за собой. Металлическая дверь скользит легко. И солнышко так здорово светит, даже немного припекает, прогоняя холод.

— Добрынь, только давай, как договаривались, недалеко будем отходить. Хорошо?

— Хорошо, — откликается мой послушный конь.

Даже хихикаю про себя. Хотя сейчас совсем не до смеха, но это скорее что-то истерическое. Эмоций слишком много и их как-то надо выпустить, иначе они прорываются либо слезами, либо неуместным смехом.

— Ты телефон-то достала? — спрашивает Добрыня.

Точно, телефон. Достаю его из кармана, снимаю блокировку, чтобы смотреть, появилась ли сеть или нет. На экране всё так же глухо, сеть отсутствует. А к тревоге добавляется ещё одна, у меня всего двадцать процентов заряда осталось. Я ведь даже зарядить телефон не подумала перед отъездом. Ещё и в игры играла, когда ехали.

Остаётся надеяться на удачу. Может, кто-то из нас всё-таки в рубашке родился, и мы сейчас сеть поймаем.

Газелька остаётся позади, уменьшается в размерах всё больше, от неё широкой полосой виднеется след от двери.

А связи всё так и нет.