Если бы не ты

Глава 18. Баня

— Откуда огурцы? — спрашиваю у Добрыни.

— Из погреба, — отвечает он и указывает взглядом на железное кольцо на полу.

Приглядевшись, замечаю, что это квадратная дверь.

— Здесь, видимо, кто-то жил довольно давно. Не просто останавливался.

Нюхаю огурец на всякий случай и только после этого аккуратно надкусываю. Соленый-чесночный вкус огурца наполняет мой рот, кажется, я никогда такой вкуснотищи не ела. Этот домик с его погребом, настоящее спасение для нас.

— Вкусно, — подтверждаю я. Стараюсь не торопиться и много не есть, но всё равно съедаем за один присест половину трёхлитровой банки. И я в который раз радуюсь, что вокруг снег и воды достаточно. Главное — прокипятить, не забыть.

— Надо попробовать силки поставить, — делится Добрыня, в руках у него какая-то тонкая нить. — Вот тоже нашёл. Может получится поймать кого-нибудь, а то тушёнки только на сегодня. Больше нет.

— Понятно, — вновь накатывает реальность, что мы всё в том же бедственном положении, без еды и всего необходимого. Через пару дней нам всё равно придётся пуститься в путь, чтобы найти выход к людям. Настроение тут же падает.

Добрыня после завтрака отправляется на улицу. Видимо, силки ставить, я остаюсь в избушке одна. И чтобы хоть немного себя занять, решаю навести небольшой порядок. Топлю снег в старом ведре, в сундуке, который стоит под кроватью, нахожу какие-то тряпки. Беру самую ветхую и мою пол. Зачем мне это надо?

Не знаю. Наверно, чтобы занять себя и хоть что-то делать. Помощник из меня не самый лучший, с моей ногой.

Когда через пару часов Добрыня входит в избушку и сообщает, что можно уже в баню идти, пол помыт. Столы и подоконники протёрты, я даже кровать перестелила старым постельным, которое также нашла в сундуке.

— Отлично, — искренне радуюсь. После приборки чувствую, как вся вспотела. Я бы и одежду бы с удовольствием сменила, только вот не на что. В сундуке, кроме простыней, платков, ничего больше не было.

— Я первым пойду. Не против? — спрашивает Добрыня.

— Нет, — качаю головой.

Он стягивает через голову свитер, обнажая свой красивый торс. Он действительно красивый. Не накачанный, не перекачанный. Широкие плечи, сильные руки, мощная грудь, слегка покрытая волосами. Смотрю на него и получаю настоящее эстетическое удовольствие. А вот когда он расстёгивает ремень и молнию на штанах, бросает на меня короткий взгляд, я со стыдом ловлю себя на том, что откровенно и бесстыже таращусь на него. И тут же резко отворачиваюсь. Блин, как неудобно и неловко. И снова я краснею. Не знаю почему, но мне не хочется, чтобы Добрыня думал про меня, что я распущенная и… В общем, не хочу, и всё.

Слышу, как он проходит к двери.

— Подожди, — останавливаю его не оглядываясь. Протягиваю простынь.

— Вот… чтобы вытираться.

— Спасибо, — басит хрипло Добрыня и исчезает за дверью. А я остаюсь одна. Считая минуты, когда дойдёт и моя очередь. Пользуясь одиночеством, раздеваюсь заранее, накидываю другой обрывок простыни. Всё-таки я хочу попробовать постирать себе одежду хотя бы трусики. Радуюсь, что хоть месячные ещё не скоро. Иначе не знаю, как бы я справлялась с этой проблемой.

Когда в открытую дверь влетают облачка пара, а следом вваливается Добрыня, от которого словно от раскалённой печки идёт пар, я лепечу быстро "С лёгким паром!” и проскальзываю мимо него. Но и этого хватает, чтобы увидеть его крепкие ягодицы и мокрую простыню, которая бессовестной повторяет все изгибы мужского тела и обрисовывая его мужское достоинство.

Дурная! — Ругаю себя. — Зачем смотрела? Теперь от этой картинки не избавиться.

В баньке места мало. От слова совсем. Не знаю, как тут Добрыня поместился, у меня ощущение, что я постоянно бьюсь то об лавки, то пару раз прислонилась к печи. Воды немного, поэтому стараюсь сильно не плескаться. В первую очередь мою волосы. А обмылок хозяйственного мыла уменьшается прямо на глазах. Отмокаю. Пальцами тру кожу, чтобы смыть всю грязь. Снова намыливаюсь. И снова смываю. Словно в трансе. Слышу, как скрипит входная дверь. Замираю. Мне мерещится, что это Добрыня. А что, если он сейчас войдёт?

Сладкая дрожь пробегает по коже, оседая внизу живота тянущей болью. Мне ничего не стоит представить его сейчас рядом с собой, как он может меня обнять, прижать. А вот что дальше, представлять опасно. Надо остановиться.

Ещё раз ополаскиваюсь, и только когда полностью заканчиваю воду, а печь уже становится не такой горячей, и решаюсь выйти из бани. Нет, я не Добрыни боюсь.

Себя самой.

Вхожу в избушку, и, как назло, Добрыня всё ещё в простыне, которая опасно низко держится на бёдрах, сидит на стуле. Моя простыня тоже практически вся мокрая, и как бы я ни заматывалась, через неё всё равно видно больше, чем мне хотелось бы.

— С лёгким паром! — желает он.

— Спасибо, — цежу сквозь зубы.

Прохожу, всё ещё прихрамывая до кровати, сажусь и отворачиваюсь от Добрыни, чтобы не искушать свою и без того разбушевавшуюся фантазию. Надо подсохнуть, а потом надеть одежду. Вот только надевать её не хочется совсем.

Слышу, как Добрыня встаёт и подходит ко мне. Бросаю на него взгляд исподлобья.

— Как нога? — спрашивает и опускается передо мной на колено. Не дожидаясь ответа, обхватывает мою щиколотку и кладёт на свою ногу.

— Всё хорошо, — выдыхаю я. Его руки жгут кожу не меньше, чем горячая печь.

Он осматривает мою лодыжку, которая ещё пару дней назад была распухшая, ощупывает.

— Перелома вроде нет. Наверно, ушиб сильный был, — поднимает голову и смотрит на меня. На несколько секунд между нами повисает тишина.

Можно ли читать мысли? Если да, то боюсь, Добрыня будет в полном шоке от меня, какие там картины разворачиваются. Я даже перестаю дышать. Его руки ложатся на мои бёдра, он притягивает меня к себе. И целует. Жадно, жёстко, словно изголодавшийся зверь. Именно так я себе и представляла.